Глава VII
Когда Вася очнулся, юнцов на берегу не было.
Он поискал глазами Волка — тот стоял спиной к нему и сосредоточенно водил вилами по воде.
«Откуда у него вилы и чем это он занимается?» — подумал Вася.
— А я хворосту принес… — сказал Вася и осекся.
Стоявший у воды обернулся, и Вася увидел, что это не Волк, а старичок в светлой капроновой шляпе. Вася уже где-то видел его, но не мог вспомнить где.
— Я тут пишу вилами на воде, — приветливо улыбнулся старичок, поднимая голову. — Сегодня праздник — Луговая суббота. Вот и решил поздравить моих друзей — белых медведей, моржей и тюленей с этим замечательным днем, пожелать им крепкого здоровья, долгих лет и счастья в личной жизни. Наша река впадает в Северный Ледовитый океан, течение в ней быстрое, мои открытки и телеграммы мигом домчатся до них. Только бы не случилась буря в низовье. Только бы сиверко не раскидал и не перепутал слова поздравлений и пожеланий. Представляете, морж получит то, что я написал белому медведю, а белому медведю достанутся слова, которые я адресовал тюленю… Ах, только бы не случилась буря!
Вася поглядел на воду — она стремительно уносила к северу расплывчатые очертания каких-то фраз.
— Тут и другая опасность подстерегает, — продолжал старичок, — упадет уровень воды в связи со строительством отводного канала, и застрянут мои слова на каком-нибудь мелководье да вмерзнут в лед, только аж на следующий год дойдут до адресатов. А если будет осуществлен поворот северных рек к югу, то мои открытки будут читать верблюды и суслики. А это уже совсем ни к чему…
— А не проще ли воспользоваться современными средствами связи? — сказал Вася Морковкин. — У меня есть кое-какие радиодетали, я в два счета смогу собрать схему передатчика, работающего в телеграфном режиме.
— Оно и проще, — ответил старик, — да только никакое авто-мото-вело-фото не заменит простых человеческих слов, написанных от руки. Одно дело, когда вам принесут стандартный бланк, и совсем другое — когда вы получите письмо, написанное взволнованной рукой человека. Это говорит о любви и внимании. Да и человек узнается по почерку.
«Никогда не буду писать письма от руки, — подумал Вася Морковкин. — У меня ужасно плохой почерк, я пишу как курица лапой. И все подумают, какой я дурной человек».
— Ваш почерк находится в стадии становления, — прочитав его мысли, сказал старичок. — У вас еще все впереди.
— Да вы кто? — спросил Вася.
— Дед Пихто, — ответил старичок.
— Дед Пихто?!
— Он самый.
В облике деда Пихто, в его манерах, в его голосе угадывалось что-то очень знакомое. «На кого же он похож?» — напрягал память Вася Морковкин.
И вспомнил…
— Он, — рассказывал мне Вася, — как две капли воды, был похож на волшебника из моего сна, который объяснял мне, что такое корнишоны. Я много раз слышал это слово, но не знал, что оно значит.
Однажды перед сном я спросил об этом у мамы.
А мама сказала: «Спи, сынок». Поцеловала меня и ушла. Только я закрыл глаза, явился волшебник — ну вылитый дед Пихто!
«Ты хочешь знать, что такое корнишоны? — спросил он. — Так вот, корнишоны — это огурцы, у которых горький конец откушен. Собирайся. Пойдешь со мной».
И он повел меня в комнату, снизу доверху заставленную стеклянными банками.
«Смотри», — сказал волшебник и, достав с полки одну из банок, открыл ее консервным ножом.
В банке лежали пупырчатые огурчики.
«Это корнишоны, — сказал волшебник, — один конец у них откушен. Но поскольку неудобно подавать на стол огурцы с откусанными концами, их потом аккуратно отрезают ножиком».
— Дед Пихто, а дед Пихто, — сказал Вася Морковкин, — а я видел вас во сне.
— Что же тут удивительного? — пожал плечами Пихто. Я действительно был там. По туристической путевке.
— Теперь мне понятно, почему вы так легко читаете мои мысли, — сказал Вася и спросил: — Дедушка, вы не знаете, куда делся Волк? Он здесь только что ловил рыбу.
Дед плюнул — брызги полетели в разные стороны.
Результат озадачил старика.
— Такое ощущение, — сказал он после продолжительного раздумья, — что Волк убежал во все стороны. Но поскольку этого быть не может, остается предположить, что он не убежал никуда.
— Тогда где же он?
— Вероятнее всего, он где-то здесь, но не в этом времени, а в каком-то другом. Это авто-мото-вело-фото безобразничает.
— А что мне теперь делать?
— Как что? Вязать веники.
— Веники? Но при чем тут они?
— А при том, что Луговая суббота, праздник вязания веников. Аккурат в этот день поспевает лист на березе. Раньше или позже наломаешь веток — сколько ни стегай себя в баньке зимой, а крепость не та. Сломишь в этот день, так начнешь зимой париться — до костей пробирает, хворь прогоняет.
— Здорово! — сказал Вася.
— Только сначала зайдем ко мне, бечевку я дома оставил. — И дед Пихто повел Васю к бревенчатому мшелому домику, видневшемуся между деревьями пихтового леса.
За всю дорогу дед не проронил ни звука, что дало возможность Васе Морковкину вдоволь насладиться лесной тишиной.
А тишина была удивительная, чистая, как музыка, которую слушаешь не по радио, а в концертном зале.
В избушке было темно, как ночью.
— Ах, негодники! — сердито проворчал дед Пихто. — Но я им покажу! — И Вася услышал свист воздуха, рассекаемого взмахами палки. — Кыш! Кыш! Изыди, нечистая сила! — приговаривал дед.
В одном из углов затеялась возня, раздалось недовольное фырканье. Какое-то существо, прошмыгнув возле Васиных ног, покинуло комнату. Стало немного светлей.
— А вам что, особое приглашение нужно? — сказал дед Пихто строго. — Кыш, кыш, говорю!
Кто-то поскреб когтями ножку стола и, обдав Васю теплом своего пушистого хвоста, опрометью выскочил на улицу. Стало еще светлей. А когда в открытую дверь удалилось и третье существо, рассвело полностью.
— Опять три черных кота! — Дед Пихто устало опустился на расшатанную табуретку. — Вроде двери и окна закрываю, а они все равно проникают. Это авто-мото-вело-фото подпускает мне их. Являются коты тихо так, что не услышишь, и втираются ко мне в приятели. Ну пока в комнате один из них, даже читать можно, правда, приходится включать свет и надевать очки — иначе букв не различить. А как соберутся все трое — темень, хоть глаз коли. И ты знаешь, как зовут этих котов? Одного — Ворчун, другого — Зануда, третьего — Ябедник. Соберутся они все трое, да как начнут чернить белый свет, сразу же в комнате делается темно, будто в осеннюю ночь. Я просто замаялся. Написал жалобу в соответствующую инстанцию, обещали прислать специалиста, да нет его.
— Я думаю, — сказал Вася Морковкин, — все дело в окраскe. Как говорит моя любимая наука физика, черные предметы поглощают свет. Коты черные, они поглощают световые лучи, и в комнате становится темно. По-моему, вам следует перекрасить котов в белый цвет.
Старик с сомнением покачал головой.
В это время в старинном резном трюмо, перед которым, вероятно, по утрам дед Пихто расчесывал бороду, точно на экране каком, появилась гражданка Харина, та полная коренастая особа в огненно-рыжем парике.
Гражданка Харина поставила на электропечь сковородку и повернула рычажок. Потом она извлекла из холодильника яйцо раза в два больше куриного и занесла руку, чтобы разбить его и вылить на раскалившуюся сковородку, но обернулась и пронзительно взвизгнула:
— Разбой! Грабеж!.. Сначала они похитили моих котов, а теперь украли мое отражение! Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!.. Я позову милицию! — Она водрузила яйцо на кончик носа, чтобы освободить руки, и схватила телефонную трубку.
Яйцо держалось на ее носу и не падало.
Мгновение спустя в зеркале рядом с гражданкой Хариной вместо милиционера возник Иван Митрофанович.
— Иван Митрофанович, — заигрывающе сказала гражданка Харина. — Этот ужасный старик, — она ткнула пальцем в деда Пихто, — замахивался палкой на моих котов, а теперь он похитил мое высококачественное отражение.
— Не кипятитесь, — сказал Иван Митрофанович, — а то яйцо сварится. — Он поглядел на деда Пихто и осведомился:
— Техника вызывали?
— Да, — ответил старик. — Коты одолели. Житья нет.
— Понятно, — произнес Иван Митрофанович. — Неполадочка.
Он извлек из нагрудного кармана засаленную, потрепанную брошюру, на обложке которой значилось: «Авто-мото-вело-фото. Инструкция по эксплуатации», и, открыв ее на разделе «Простейшие неисправности и их устранение», стал читать, водя пальцем по строчкам:
— «Двигатель не включается, и диск не вращается — загустела смазка в шкивах, смотреть рекомендации по смазке». Не то…
«Устройство не работает на всех диапазонах, нет воспроизведения, шкала не освещается — неисправна одна из ламп 6Н2П или 6П14П»» Не то…
Ага, нужное место. «Наложение прошлого на настоящее». Даже теоретическая выкладка есть: «Основа мира — спираль. Смотрим ли мы на галактическую туманность или на электрическую плитку, всюду мы видим спираль. Земля вращается вокруг Солнца, Солнце, в свою очередь, — вокруг центра Галактики. Путь Земли в пространстве — спираль. Спиральна и конфигурация Времени. В нормальном состоянии каждый последующий виток отстоит от предыдущего, и двигаться можно только скользя вдоль витка. При сжатии спирали витки подходят друг к другу вплотную, соприкасаются, вследствие чего прошлое и настоящее становятся совмещенными и возможно перешагивание с витка на виток». Что и наблюдаем, — отметил Иван Митрофанович. — «Чтобы устранить эту неисправность, необходимо завернуть до отказа шуруп 34, обеспечивающий натяжение спиральной пружины 35, очистив предварительно витки от объектов, переместившихся не вдоль их, а поперек».
Иван Митрофанович исчез на минуту и вернулся с пылесосом в руках.
— Устраним неполадочку. — Он включил пылесос.
Шланг изогнулся, и все, что было в зеркале, включая самого Ивана Митрофановича и гражданку Харину, начало втягиваться в металлический раструб.
— Идиот! Что наделал! — закричала гражданка Харина, но было уже поздно — вздутие, похожее на очертания ее тела, прошло по шлангу, и пылесос выключился. Последним исчез в раструбе нос гражданки Хариной, при этом яйцо упало с кончика носа и разбилось.
Вася взглянул на деда Пихто — тот не растаял в воздухе, а погас, как изображение на экране телевизора. «Опять этот Иван Митрофанович чего-то напутал», — с досадой подумал Вася.
Очевидно, от слишком резкого исчезновения деда Пихто заколыхались и зашуршали фотопленки, развешанные для просушки на бельевых веревках, в несколько рядов перекинутых под потолком. Пленки крепились к веревкам деревянными прищепками.
«Когда этот дед Пихто успел развесить их тут?» — удивился Вася и стал рассматривать негативы.
На них изображалось все то, что произошло с Васей в этой главе.
— Вот это оперативность! — произнес Вася Морковкин. — Однако опасаюсь, что и на этот раз не так-то просто будет выбраться из комнаты…
Вася оказался совершенно прав — ни окон, ни дверей не стало, они исчезли вместе с дедом Пихто.
Не зная, как быть, Вася подошел к зеркалу, где только что произошли бурные и драматические события. Зеркало по-прежнему было со странностями. Вася никак не мог найти в нем свое отражение. Зато ему удалось обнаружить там треногу, на которой был укреплен желтый деревянный ящик, по всей вероятности, фотографический аппарат. В действительности же, и Вася это видел четко, в комнате никакой треноги с ящиком не было.
Вася решил на всякий случай потрогать стекло, но вместо того, чтобы упереться в твердую поверхность, палец прошел насквозь. Да, да, он прошел сквозь стекло, как сквозь воздух. В недоумении мальчик отдернул руку, а из зеркала пахнуло теплым сухим ветерком, как от калорифера.
Вася не стал искать научное объяснение наблюдаемому явлению.
— Была не была, — сказал он и шагнул в зеркало, но споткнулся о треногу, стоявшую там, и упал по ту сторону рамы…
Жил в нашем поселке около железной дороги, у самого переезда, дед Чудаков. Никто не знал дедова имени-отчества. Все называли его «дед Чудаков». «У деда Чудакова спроси», «дед Чудаков знает», «дед Чудаков уже огурцы посадил» — так говорили у нас. Даже бабка, с которой дед прожил весь свой век, и та говорила, как все: «дед Чудаков».
Дед не усматривал в своей фамилии ничего обидного. А сын его, женившись, сменил фамилию, на жену записался. Дед его за это чуть из дому не выгнал.
Но это так, к слову.
У деда был во дворе колодец. Вода в колодце была чистая да светлая. А вкусная до чего. До сих пор помню: выбегу утром в сенцы, сниму кружок с деревянной кадушки, зачерпну ковшичек и пью не напьюсь.
Будто на смородиновом или на земляничном листу настояна. Кроме нас, дед никому не давал воду из колодца. А нас он любил и жаловал, потому что во время войны мы делились с ним чем могли. Пришел я как-то к колодцу за водой. Поставил ведра на деревянную приступочку, только за ручку ворота взялся, вдруг вижу: дед сидит на крылечке и пальцем манит меня к себе.
Подошел я к нему.
— Садись, — говорит.
Я сел. Я знал, что любит дед Чудаков задавать разные каверзные вопросы и поэтому немного побаивался его.
— Вот ты, — сказал дед, — ходишь в школу. Всякие-разные предметы изучаешь там. Ты вот скажи мне, сможет ли когда-нибудь человек научить птицу своему языку. Ну, к примеру, эту ворону. — Он показал на черную птицу, что сидела на изгороди и с нескрываемым любопытством поглядывала на нас. — Ведь это же так интересно узнать, о чем она сейчас, в этот момент, думает. Ишь смотрит и о чем-то думает. Думает ведь, божья тварь!
Я не помню, что я ответил старику. Да мое мнение, думаю, и не интересовало его. Просто подвернулся я ему под руку, он и заговорил со мной.
Вскоре дед Чудаков умер. После него остались кое-какие бумаги. Я попросил мать, и она принесла несколько тетрадок в зеленую линейку. Это оказались записи наблюдений за погодой. Про птицу там ничего не было.
На протяжении многих лет потом волновал меня дедов вопрос. Это не могло быть обычное праздное любопытство этакого малограмотного деревенского дедка.
Не таков был дед Чудаков — полный георгиевский кавалер, чтоб забивать голову чепухой. В шкафу у него стояли сочинения Толстого, Достоевского и Некрасова.
И если именно этот вопрос волновал его перед смертью, то, значит, был в нем глубокий смысл.
Этот смысл лишь теперь начинает доходить до меня.
Я думаю так, глядя на птиц и зверей: это им, бессловесным, была вверена природой тайна, которая была при начале мира, потому что только они не могут ее разгласить. В них заложено какое-то знание, большее, чем у людей, ибо в них — сама природа. Тайна эта самая — главная суть жизни и потому так надежно упрятана.
Природа поступила так же, как поступаем мы, взрослые, пряча от детей спички. Ибо не наступило время.
Но деду, возможно, ворона поведала эту тайну. Дед умер и унес с собой открывшееся ему. Но вернемся к Васе Морковкину.
