Глава 9
Как воспитывать Каина

Хотя я давно распрощалась с планами родить и воспитать выводок гениев, я все же до сих пор серьезно отношусь к заповеди мормонов: плодитесь, размножайтесь и наполняйте землю. Я люблю детей. Они только познают мир, не слишком многого ожидают от меня, и поэтому я могу вести себя с ними искренно; с детьми мне не надо носить маску, которую я вынуждена надевать, имея дело со взрослыми. Как и любому, мне нравится идея воспитать маленького человека, сформировав его под своим влиянием, но я редко думаю о необходимости воспитать его добрым. В каждом поколении будет определенная доля социопатов. Каждый день рождаются дети с генетической предрасположенностью к неспособности испытывать чувство вины, раскаяния. Им не суждено узнать, что такое сострадание. Неужели это на самом деле так страшно?

Нет никаких препятствий, чтобы юный социопат стал впоследствии достойным и успешным членом общества. Например, я преуспела во многих вещах и поддерживаю содержательные отношения со многими людьми, живя полной, насыщенной жизнью. Я выстрадала успех, и многие социопаты могут сказать о себе то же. Учась обуздывать свои побуждения и направлять устремления в иное русло, я тратила время на борьбу с семьей, охладевшими ко мне друзьями, теряя возможности, за которые следовало бы держаться. К счастью, мои родители сумели сделать много правильного в моем воспитании, и я очень им благодарна. Многое в моей жизни могло обернуться большой бедой, и я благодарна судьбе, что этого не случилось.

По мнению одного из пионеров изучения социопатии, Джеймса Причарда, придумавшего термин «нравственное умопомешательство», никто не рождается злым; дурные люди изначально хороши, но становятся злыми, попадая в водоворот безумного воспитания, осуществляемого с самыми благими намерениями. В течение многих десятилетий ученые думали, что дети – чистые листы и на них можно написать и хорошее, и дурное. Однако теперь мы знаем, что дурные черты характера закодированы в душах таких детей, как я, с самого рождения. Зная, что я несу социопатию в генах, я часто задумываюсь, каких детей могу произвести на свет. Многим беременным женщинам в кошмарных сновидениях видится, что они рожают детей с козлиными копытами и рогами. Мне же снятся нуклеотидные последовательности, реплицирующиеся в клетках с поистине механическим равнодушием. Генетический код сохранит себя и передаст следующему поколению многие из моих признаков, включая и социопатию.

Однажды я побывала на медицинском факультете Университета Тулейна и видела коллекцию плодов и эмбрионов – 50 экспонатов, запечатанных в емкостях, заполненных молочно-белой жидкостью, в середине XIX в. Приблизительно в половине случаев были заспиртованы нормальные плоды, но у половины имелись самые разнообразные аномалии: диагнозы значатся на пожелтевших от времени этикетках. Например, у одного плода с непомерно огромной головой – энцефалит, у другого, с кистями, похожими на клешню лобстера, – эктродактилия. При невозможности установить точный диагноз на этикетке писали «Врожденное уродство». Среди них были двуглавые плоды, плоды с четырьмя ногами и прочими ужасающими патологиями.

О таких чудовищах писал Джон Стейнбек в романе «К востоку от Эдема» («East of Eden»):

Социопатку Кэти Стейнбек отождествляет с таким чудовищем. Он пишет:

Я тоже помню повышенный интерес, который люди проявляли ко мне в детстве, – притяжение против воли, очарование отвращением. Легко, конечно, ставить под сомнение некоторые воспитательные приемы моих родителей, но они приняли новорожденное чудовище и сделали с ним все, что в их силах. Должно быть, они одновременно испытывали любовь и ужас, даже когда я еще лежала в пеленках.

От колыбели до могилы Кэти занималась тем, что использовала людей, манипулировала ими, проникала им в души с единственной целью посеять там яд, безумие и отчаяние. Я понимаю эти побуждения и иногда соскальзываю на ту же кривую дорожку. Но что-то заставляет меня в конце концов делать иной выбор. Я уверена, что главная причина – любовь. Это чувство сумели внушить мне родители, за что я буду обязана им до конца своих дней.

Наследственность заставляет меня сомневаться, стоит ли мне иметь детей. Я боюсь, что они тоже родятся чудовищами – не важно, со сколькими головами и ногами. Я очень боюсь, что они будут похожи на меня, но еще больше боюсь, что не будут похожи. Я не знаю, как справлюсь с родительскими обязанностями, если мой ребенок родится эмпатом, как смогу любить и уважать его. Одна из моих сестер очень ласкова и сердечна, способна расплакаться от сочувствия и умиления. Всю жизнь она не вызывала у меня ничего, кроме презрения. Что мне делать с младенцем, требующим постоянного эмоционального участия? Может быть, это приведет к отчуждению? В любом случае такая обязанность быстро мне наскучит.

Если же ребенок родится социопатом, то, мне кажется, я смогу хорошо о нем позаботиться. Мне думается, что мои родители очень хорошо меня воспитали – не важно, хотели этого или нет. Они устраивали соревнования за любовь и скромные ресурсы, которые надо было каким-то образом разделить между пятью детьми. Это игра с относительно честными и понятными правилами и очевидными следствиями. У родителей были любимчики. По выходным дням братья и сестры с жаром обсуждали недостатки и достоинства друг друга и спорили, кого родители любят больше. Например, папа любит Скотта, потому что Скотт занимается серфингом, но в конечном счете ему все же больше нравится Джим, потому что Джим с удовольствием слушает, как папа фантазирует. Всем было ясно, что Скотт может укрепить свои позиции, если начнет поддерживать папины магические измышления, но это он по каким-то причинам делать отказывался.

Я отлично понимала родительский фаворитизм, неприкрытую меритократию. Это последовательная система, из которой я черпала уроки жизни. Я хорошо вписалась в игру и стала активно в ней участвовать, так как понимала, что смогу успешно противостоять братьям и сестрам. Сначала я не знала всех правил и рычагов, но смогла им научиться, и это был для меня единственный стимул, так как иных причин переживать по поводу отношения родителей не имелось. Моя мать всегда оказывала предпочтение тем детям, которые выказывали музыкальность и эмоциональность, что позволяло ей гордиться этими качествами у себя, а отец больше любил тех, кто выказывал внутренний интеллект, позволявший оценить его собственный ум. Правда, здесь надо было соблюдать меру, иначе отец мог заподозрить, что сын или дочь могут поставить под вопрос его умственное превосходство. Я всегда занималась с отцом серфингом и бегала с ним на лыжах, потому что за это он покупал мне снаряжение – костюмы, лыжи, рамы для паруса, ботинки, шесты и бензин для машины, а моей сестре Кэтлин не хватало денег на балетные туфли и приходилось занимать у подруг. Мать мечтала организовать семейную капеллу, такую же, как у семьи Партридж, а потом мечтала о семейном джаз-ансамбле по примеру семьи Марсалис. Отец мечтал, что мы научимся виртуозно играть на гитаре – в детстве он страшно завидовал таким ребятам в школе. Я стала играть на барабане, угодив и отцу, и матери. В результате они нашли деньги, чтобы купить мне набор ударных инструментов, в то время как моей сестре не удалось поехать в лагерь и она все лето просидела дома, потому что денег у родителей не хватило. Родители не были последовательны в эмоциональной или материальной поддержке детей, но постоянство личных интересов делало их поведение на сто процентов предсказуемым; этот вектор доминировал над всем. Получить от них все, что нужно, было очень легко; надо было лишь нажать на клавишу определенного личного интереса.

Самое худшее, что, возможно, родители сделали для нас (во всяком случае, для меня), – то, что они вели себя непоследовательно и слишком часто выказывали жалость и милосердие. В детстве я понимала только один тип отношений – между причиной и следствием. Если я видела, что кто-то из нас нарушил правила, но вышел сухим из воды, просто расплакавшись, то я охотно плакала, вместо того чтобы следовать правилам. Я поддавалась дрессировке, как лабораторная крыса, обучаясь давить на педали, обеспечивавшие еду, и избегала тех, которые били током.

Мне думается, что социопаты (особенно молодые) лучше всего чувствуют себя в мире, определенном жесткими рамками; если правила четко определены, то ребенок-социопат начинает воспринимать их как данность. Со мной определенно так. Думаю, что простые причинно-следственные правила с ясными и предсказуемыми исходами соблюдения и нарушения побудят юных социопатов думать о жизни как об интересной головоломке, в которую стоит поиграть. Пока юный социопат считает, что может получить преимущества путем умелого планирования и исполнения (и добивается при этом успеха, в таком случае практически предопределенного), он будет соблюдать правила. Именно поэтому социопаты обычно безжалостны в бизнесе и яростно отстаивают принципы капитализма.

Моя любимая учительница ввела в школе чисто меритократическую систему оценок (от нее при желании можно было отказаться). В шестом классе она сменила очень популярного среди учеников учителя, который вел начальный курс алгебры. Он мне активно не нравился, ибо откровенно потакал ученикам и всегда выбирал любимчиков. Сначала новая учительница завоевала доверие класса. Начальный курс алгебры очень сложен, но в нашей школе его преподавали лучше, чем в других. Школа была удобно расположена, и в ней учились умные и сообразительные дети. Самые умные (включая и меня) высказывали недовольство слишком медленным темпом изучения материала. Тогда учительница нашла творческое решение. В начале каждого урока она проводила пятиминутный блиц-опрос и тех, кто получал высокий балл, отпускала во двор делать домашнее задание вместо того, чтобы присутствовать на уроке. Каждый день я приходила в школу на несколько минут раньше начала урока, просматривала материал и получала высший балл за блиц-опрос. Из восьмидесяти дней, что мы изучали алгебру, я присутствовала на уроке всего несколько раз, и чаще всего из-за досадных арифметических ошибок в вычислениях. Это были трудные для меня дни, но я понимала, что таковы правила и учительница имеет право применять их ко всем без исключения. Я воспринимала это как игру. Игра мне нравилась, потому что в ней я была сильнее большинства одноклассников. То, что я иногда проигрывала, свидетельствовало, что игра непроста. Она была достаточно трудна, чтобы держать в постоянном напряжении мое внимание и поддерживать доверие к учительнице.

Однако, столкнувшись с системой, в которой, нажав одну и ту же педаль, ты иногда получал еду, а иногда удар током, я предпочитала уклоняться от игр, воруя вознаграждение у других «крыс». Самое ужасное, что могут сделать родители, – это допустить непоследовательность в воспитании. Такое поведение заставляет ребенка-социопата думать, что родители играют не по-настоящему. В таких случаях социопат вылезет из кожи вон, чтобы обмануть обманщика (в данном случае родителей). Установив жесткие правила с понятными стимулами, родители привили мне полезные навыки, используя при этом мои социопатические черты. Чтобы получить желаемое, мне не приходилось полагаться на непонятные хитросплетения эмоций и сопереживания.

Воспитывая своего ребенка, я, естественно, последую примеру родителей и не стану скрывать от него свои личные интересы, а буду воспитывать только черты, соответствующие моему тщеславию. В таком подходе есть предсказуемость и честность, а это главные предпосылки успешной жизни в реальном мире.

Мне кажется, что в ответ на баловство и капризы дети часто предпочитают отстраненную реакцию взрослых, а не эмоциональные всплески. В моем ровном и неэмоциональном отношении к детям, кажется, есть определенная рациональность. В особенности это действенно, когда они уже настолько сознательны, что начинают понимать: есть эмоции, которые невозможно контролировать (думаю, что большинство осознает это с момента, когда начинает воспринимать эмоциональный мир других людей). Это так успокаивает – рядом человек, который ни на что не реагирует эмоционально.

Однажды моя трехлетняя племянница устроила истерику в церкви, и мне пришлось вывести ее на улицу. Я понимаю, что она раскапризничалась от усталости (все ее двоюродные братья и сестры спали в одной комнате, наслаждаясь отдыхом в выходной день), к тому же сильно возбудилась от суеты и присутствия многочисленных родственников и была немного расстроена тем, что в семье недавно родилась девочка. Я гуляла с ней, пока она не перестала плакать, а потом мы присели на обочине и она занялась изучением муравейника. Я не говорила с ней о расстроенных чувствах и вообще ни словом не упомянула о происшедшем. Когда девочке наскучили муравьи, она попросилась назад, в церковь, и я послушно отвела ее туда. Для племянницы это был сигнал, что я воспринимаю ее всерьез даже после устроенного ею скандала. Когда мы снова уселись на скамью, она попросила почесать ей спинку, хотя до этого несколько дней вела себя со мной отчужденно, а под конец пригласила меня в воскресный детский сад (я вежливо отказалась, сославшись на то, что не помещусь на маленьком стульчике).

Для себя я открыла: дети превосходно сознают, что они рабы своих эмоций, и стесняются, как двенадцатилетние мальчики – эрекции. Они не могут ее контролировать и поэтому меньше всего хотят привлекать к ней внимание. Спрашивать об эрекциях нехорошо. То же самое касается слез. Возможно, однако, что дети в нашей семье предпочитают эмоциональную отстраненность, потому что приставания родственников изрядно им надоели. Как бы то ни было, привязанность племянников и племянниц свидетельствует, что из меня вышел бы не самый плохой родитель даже для ребенка-эмпата.

Но, может быть, у меня родится маленький социопат. Я социопат, но добилась в жизни определенных успехов и знаю, что если у меня будут такие же безжалостные и бесчувственные дети, то у них окажется ровно столько же шансов преуспеть в жизни, как и у всех прочих, если правильно организовать их воспитание и дать возможность научиться добиваться успеха. Тогда с ними все будет в порядке. Описывая социопатку Кэти, Стейнбек пишет, что «так же, как инвалида можно научить пользоваться своим недостатком, чтобы в какой-то узкой области превзойти здорового человека, так и Кэти, пользуясь своей нестандартностью, производила в мире удивительные, болезненные и порой возмутительные вещи». Я знаю, что каким бы социопатом мой ребенок ни родился, он научится обращать слабость в силу. Надеюсь, при правильном воспитании они смогут использовать силу не для того, чтобы совершать нечто возмутительное, а для того, чтобы работать на благо семьи и большого окружающего мира.

Главной моей заботой станет не то, как они отнесутся к миру, а как мир отнесется к ним. Станут ли они отверженными аутсайдерами? Мне ненавистна сама мысль, что им придется затаиться, чувствуя, что никто не принимает их такими, какие они есть, что все считают их пустыми, ни на что не годными людьми – или, того хуже, воплощением зла.

Очень трудно проанализировать коренные причины расстройства. Как узнать, какие гены определяют невидимые глазу биохимические рычаги, приводящие в движение тонкие ментальные механизмы ребенка? Как эти едва заметные сдвиги достигают выраженности развернутой социопатии? Генетики, неврологи, психиатры, психологи и криминалисты работают теперь вместе, по кусочкам собирая информацию, чтобы составить сложный портрет непростого человеческого недуга.

Потенциального маленького социопата психологи часто называют «черство-безэмоциональным», не желая ставить ему диагноз из опасения, что в случае ошибки он может навсегда испортить жизнь как ребенку, так и его родителям. Патологические черты характера маленького социопата почти такие же, как у взрослого: отчетливое отсутствие аффекта, сопереживания и раскаяния. Черствые и лишенные эмоций дети не реагируют на негативный опыт, который учит большинство остальных детей правильному поведению. Пол Фрик, психолог из Университета Нового Орлеана, говорит: «Их абсолютно не волнует, если на них кто-то сердится. Их не трогает то, что они, возможно, задевают чьи-то чувства. Если они могут получить что-то, не проявляя жестокости, то они не будут ее проявлять и в итоге поймут, что этот путь самый лучший».

Именно такими были мои чувства, когда я росла. Я пережила череду откровений, с каждым разом все сильнее убеждаясь, что смогу легче и быстрее получить необходимое, если научусь уважать желания других. На детской площадке быстрее и на более долгий срок получишь игрушку, если товарищ даст ее тебе по собственной воле. В школе будешь пользоваться большей популярностью, если не будешь выпячиваться и говорить, что ты самый умный. На работе добьешься большего, если будешь поддерживать своего непосредственного начальника в его отношениях с высшим руководством, вместо того чтобы копать под него. В моем блоге один комментатор написал:

Хотя социопаты часто бывают импульсивны (или, возможно, благодаря этому), они невероятно чувствительны к системе поощрений и тщательно оценивают реальные или возможные издержки того или иного выбора. Но есть последствия, которые очень трудно учитывать. К ним в первую очередь относится моральное осуждение со стороны коллег или окружающих.

Вероятно, это обусловлено физиологией. Магнитно-резонансное исследование мозга психопатов показывает значительное отличие в размерах и плотности участков, связанных с сопереживанием и социальными ценностями, а также с нравственными решениями. Эти области важны также для подкрепления позитивных результатов и выработки уклонения от негативных. У черствого безэмоционального ребенка нахмуренные брови родителей, замечание учителя или крик боли товарища не вызовет реакции, характерной для нормального сознания.

Исследования показали, что отсутствие интереса к негативным эмоциям других людей может быть обусловлено недостатком внимания. Группе мальчиков, страдающих черствостью и безэмоциональностью, предъявляли в быстрой последовательности фотографии лиц с выражением разных эмоций – страха, счастья, отвращения – и контрольные фотографии с нейтральными выражениями лиц. При сравнении результатов этой группы с результатами, полученными в группе нормальных детей, было выявлено: мальчики, лишенные эмоций, в меньшей степени способны отмечать страх или отвращение. Значит, эти мальчики автоматически (подсознательно) не распознают угрозу или иные негативные сигналы окружающего мира. Они лишены фундаментального социального навыка, с которым другие люди появляются на свет. Эта неспособность накладывает отпечаток на развитие всей палитры эмоций у социопатов.

Кроме того, недавние исследования показали, что дети с определенными изменениями работы гена, кодирующего синтез серотонина в головном мозге, с большей вероятностью страдают черствостью и бедностью эмоций, если к тому же получают неправильное воспитание. Напротив, у детей с таким же измененным геном, но живущих в благополучных социально-экономических условиях, социопатические черты проявляются с меньшей вероятностью. Руководительница исследования утверждает: несмотря на то что социопатия считается аномалией, ее признаки в некоторых ситуациях могут оказаться полезными. «Например, эти ребята проявляют меньшую тревожность и не склонны к депрессии», – говорит она, подчеркивая, что указанные черты могут принести большую пользу в опасных или неопределенных ситуациях. Возможно, что у детей из неблагополучных районов врожденные социопатические черты получают дальнейшее развитие как защитный механизм в условиях хаотичного и непредсказуемого окружающего мира.

Однако эти дети не обречены на вечную тюрьму или безнадежную мизантропию. Психиатр Ли Робертс исследовала истоки происхождения социопатии, проследив судьбу детей с поведенческими нарушениями до взрослого состояния. Она открыла при этом два важных факта. Во-первых, почти каждый взрослый, отвечавший диагностическим критериям социопатии, отличался антиобщественным поведением уже в детстве. Во-вторых, около 50 процентов из тех, кто отличался антиобщественным поведением в детстве, стали в дальнейшем абсолютно нормальными взрослыми. Другими словами, все социопаты в первые годы жизни асоциальны, но не все асоциальные дети, вырастая, становятся социопатами. Удивляться не приходится: уж не стали ли асоциальные дети просто успешными, адаптированными к жизни в обществе социопатами, которых считают абсолютно нормальными? И если так, что заставляет разных асоциальных детей выбирать в жизни разные дороги?

Специалисты в целом согласны, что социопатия – неизлечимое расстройство, но в настоящее время накапливается все больше и больше данных, что мозг отличается большей пластичностью и изменчивостью, чем ученые думали раньше, и сейчас многие ученые утверждают, что при раннем врачебном вмешательстве юные социопаты, возможно, поддадутся лечению. Возможно, детей можно научить развитию рудиментарного чувства сострадания или обучить правильно реагировать на эмоции окружающих.

Как знает любой социопат, люди запрограммированы на агрессию и эгоизм, но, оказывается, большинство из нас биологически запрограммированы все-таки на сочувствие. Даже дети из самых неблагополучных и скандальных семей могут научиться слышать шепот сопереживания, затаившегося в глубинах подсознания. Одна канадская организация приглашает мам с маленькими детьми в школы, чтобы ученики учились основам родительских навыков. Глядя на младенцев, ученики пытаются представить себе, что эти дети чувствуют, – так школьники вырабатывают у себя «видение перспективы». Например, смотрят, как ребенок лежит на животе, с трудом приподняв голову, а потом сами ложатся на пол, приподнимают голову и оценивают то, что видят в таком положении. Видение перспективы – когнитивное измерение способности к сопереживанию, измерение, незнакомое многим из школьников. Изучавший научные аспекты этой программы специалист по психологии развития считает ее весьма успешной: «Приобретают ли дети большую способность к сопереживанию и пониманию чужих чувств? Становятся ли они менее агрессивными и начинают ли добрее относиться друг к другу? Ответ – да и еще раз да». Пол Фрик по тому же поводу замечает о детях-социопатах, что «ребенка можно научить распознавать результаты его поведения». Несмотря на незыблемость генетического кода, записанного в клетках, человеческий мозг обладает изумительной податливостью и легко изменяется под влиянием приобретенного опыта.

Я очень впечатлительна. Я знаю, что мои гены, возможно, предрасполагают к тому способу, каким я мыслю и взаимодействую с окружающим миром, но я беру на себя всю ответственность за контроль над всем остальным. Я каждый день нахожусь в непрестанном движении, сенсибилизируя и десенсибилизируя себя к разным раздражителям, постоянно меняю сознание, создаю новые привычки и отказываюсь от старых, отучаю себя от привычных стереотипов поведения.

Все, что я делала, меняло меня к лучшему или к худшему. Я не понимала этого, когда была ребенком. Мне повезло, что я родилась и воспитывалась в любящей религиозной семье. Нам было запрещено ругаться, мы не смели произносить даже такие слова, как проклятие или черт. До тринадцатилетнего возраста мы не имели права смотреть фильмы с рейтингом PG-13. Нам не позволяли смотреть фильмы с рейтингом R. У моего отца был скверный характер, но мои родители не пили, а из наркотиков употребляли лишь изредка, для развлечения, марихуану. Наше сообщество было таким консервативным и христианским, что, думается мне, практически никто из моих подруг в школе не занимался сексом, а если кто-то и занимался, то я ничего об этом не знала.

Только через переживания людей с нормальными генами можно десенсибилизировать к желанию убивать, а социопатов с аномальными генами, наоборот, сенсибилизировать к таким вещам, как внимание к потребностям других людей. Меня не десенсибилизировали к проявлениям насилия, но зато сенсибилизировали к музыке. Я научилась молча слушать и проникать под оболочку вещей. Я была сенсибилизирована к духовности – меня учили вдумчивой молитве и другим формам религиозного поклонения. В подростковом возрасте я была семейным арбитром, и это развило у меня осознание чужих потребностей. Подобно детям, лежащим на полу и ощущающим, как малыш воспринимает мир, я тоже приучалась видеть перспективу, оказывая услуги другим. По природе я неспособна распознавать чужие потребности и реагировать на них, однако родители, священники и учителя научили меня разбираться в этих вещах.

Не так давно я прочитала об одной девочке-подростке из семьи мормонов, убившей маленькую девочку. Убийца заманила ребенка погулять, а потом придушила, довела до бессознательного состояния и перерезала горло, чтобы посмотреть, как из раны потечет кровь. Потом закопала жертву в поле и, вернувшись домой, написала в дневнике об этом волнующем приключении. В конце она приписала, что не может больше писать, поскольку торопится в церковь. На суде адвокат просил жюри учесть трудное детство подсудимой: она с раннего возраста часто надолго оставалась дома одна и подвергалась физическому насилию.

В реальной жизни я не склонна к насилию, хотя много раз воображала, как совершаю его. Я ни разу никому не перерезала горло. Но иногда мне кажется: если бы я воспитывалась не в любящей семье, если бы ко мне относились плохо, то, наверное, и мои руки обагрились бы кровью. Мне часто кажется, что люди, совершающие гнусные преступления – не важно, социопаты или эмпаты, – не столько люди с поврежденными мозгами, сколько те, кому нечего терять. Можно легко представить себе альтернативную вселенную, в которой меня, заковав в наручники, ведут в тюрьму для несовершеннолетних, а я составляю планы, как буду верховодить в камере. Наверное, так и случилось бы, если бы мне было некого любить и не к чему стремиться. Трудно сказать наверняка.

Совсем недавно профессор-нейрофизиолог из Калифорнийского университета Джеймс Феллон показал, что воспитанием можно преодолеть природу. Феллон специализируется на изучении биологических основ поведения и известен работами по сканированию мозга убийц. Однажды, когда он рассказывал о своей работе в кругу семьи, мать сказала, что Лиззи Борден приходится ему дальней родственницей. Пораженный, он занялся архивными изысканиями и узнал, что в одной из ветвей его семьи 16 убийц – «целые поколения людей, чрезвычайно склонных к насилию», как написал об этом сам Феллон.

После этого он решил просканировать свой мозг и выполнить анализ ДНК членов своей семьи, чтобы узнать, не страдают ли они социопатией. Он выяснил, что нормальны все, кроме него самого. У Феллона был мозг убийцы, а генетические маркеры говорили о склонности к насилию, импульсивности и рискованному поведению. Когда Феллон рассказал об этом членам семьи, те нисколько не удивились. «Я всегда чувствовал, что с ним что-то не так, – сказал сын. – Все признаки, которые имеются у серийного убийцы, есть и у моего отца, причем у него эти черты поистине фундаментальны». Жена добавила: «Удивительно, что меня это нисколько не удивило… Я всегда замечала, что в нем есть какая-то холодность». Сам Феллон, будучи честным человеком, признался: «У меня много характерных черт… психопата». Он вспоминает, как устроил скандал на похоронах тети. «Я знаю, что вел себя неправильно, но мне до сих пор абсолютно все равно». Почему он не стал убийцей? «Дело в том, что у меня было неправдоподобно чудесное детство». Родители не чаяли в нем души, и он с детства был окружен теплом и любовью.

Перед такими детьми, как я, родившимися с генами чудовищ, открыто множество дорог. Мозг растет и развивается под влиянием разнообразных факторов. «Изучение мозга показывает, что нейроны могут образовываться и у взрослых, – утверждает психолог Патрисия Бреннан из Университета Эмори. – Биология – не злой рок. На пути развития мозга есть множество точек; воздействуя на них, можно изменить направление развития ребенка». Вместо того чтобы ждать, когда социопат станет драчуном или преступником и объектом правосудия, разумно, предотвращая превращение ребенка в преступника, диагностировать асоциальные признаки в раннем детстве и направить его развитие в благоприятное русло, прежде всего создав теплую обстановку в семье или направив такого ребенка на курс психотерапии.

В отличие от Феллона я не могу сказать, что родители не чаяли во мне души. Однако я твердо верю, что они научили меня навыкам продуктивно использовать социопатические черты. Я уверена и в том, что полученное мною воспитание способствовало проявлению этих черт. Избыточная сентиментальность отца научила меня не доверять излишнему проявлению эмоций, а непоследовательная и изменчивая забота матери убедила в том, что на любовь нельзя полагаться. Я не страдала от психологических травм и физического насилия, но огрехи и просчеты в родительском воспитании сделали меня такой, какая я есть.

В течение последних двух десятилетий психиатры идентифицировали дюжину генных вариантов, вызывающих предрасположенность к таким душевным и личностным расстройствам, как депрессия, тревожность, повышенная склонность к риску и социопатия. Клинически эти расстройства проявляются, если человек в детстве становится жертвой психологических травм или с возрастом набирается отрицательного жизненного опыта. Сложные взаимодействия генов с окружающей средой могут привести к тому, что «плохие» гены создадут почву для проблем, а какие-то жизненные коллизии собьют жертву с ног и сделают проблемы явными. Недавно, однако, в этой связи была предложена другая гипотеза: «плохие» гены не только вызывают предрасположенность к проступкам. Да, в неблагоприятных условиях они могут создать человеку массу проблем с психическим здоровьем, но в благоприятных те же гены помогут улучшить качество жизни. Статья Дэвида Доббса в Atlantic описывает эту теорию – пример нового мышления о связи генетики с поведением. Риск становится возможностью; предрасположенность оборачивается пластичностью и способностью быстро реагировать. Это одна из тех простых идей, которые могут иметь огромное и всеобъемлющее значение. Неблагоприятные гены обычно считают великим несчастьем, но теперь мы можем рассматривать их как очень полезные эволюционные приобретения, чреватые большим риском, но одновременно и сулящие потенциальную награду. При плохих внешних условиях и неправильном родительском воспитании дети с такими генами могут впасть в депрессию, стать наркоманами или попасть в тюрьму, но в хороших условиях и при правильном воспитании они же могут вырасти полезными для общества творческими, успешными и счастливыми людьми.

Эта теория хорошо согласуется с тем, что я наблюдала на примере моего воспитания и на примере других успешных социопатов – лично знакомых и писавших в мой блог. Гены в сочетании с тяжелым детством могут проявить в нас социопатов, но мы не обречены стать необузданными злодеями. Наоборот, при заботливом отношении такие дети, как мы, в состоянии вершить великие дела – пусть даже они никогда не научатся в полной мере сочувствовать и сопереживать.

В настоящее время все более очевидно, что можно быть социопатом и одновременно достичь успеха в сообществе нормальных людей. Исследование, проведенное Стефани Маллинс-Суэтт и посвященное успешным социопатам, подтверждает это. Доктор Маллинс-Суэтт показала: единственная разница между успешным и преступным социопатом в том, что у первого есть такая черта, как «совестливость», а у второго ее нет.

Я считаю, что социопатическими чертами можно управлять и даже изменять их, в частности если грамотно вмешаться в развитие ребенка на ранней стадии. Это убеждение, пока не слишком популярное среди психологов, понемногу все же получает признание и подтверждение. Я считаю, что само существование успешных социопатов позволяет думать: социопаты невероятно податливы и впечатлительны. Они подвержены влияниям иного рода, нежели эмпаты, а специфическим влияниям подчиняются в еще большей степени, чем эмпаты. В исследовании, посвященном наклонности маленьких детей помогать другим, психолог Ариэль Кнафо из Еврейского университета в Иерусалиме поручил группе участников ежедневно проводить с детьми один час свободного времени. Во время обеда участник предлагал детям два мешка популярной израильской закуски из арахисового масла – бамбы. Раскрыв свой мешок, один из малышей обнаружил, что там не 24 пакетика, как положено, а всего три. Ребенок возмущенно воскликнул: «У меня всего три “бамбы”!» В такой ситуации другие дети часто дают пострадавшему свои упаковки. Интересно, что среди детей, готовых поделиться, преобладают те, у кого в генах заложено асоциальное поведение. Одна из ведущих специалистов по детской психологии Джей Бельски поясняет: «Это гены не риска, а большей чувствительности к переживанию. Если в раннем детстве ребенок живет в хороших условиях, то те же гены, которые могут сломать ему жизнь, могут помочь ему стать сильнее и счастливее. Это не уязвимость, а способность реагировать, и она может привести как к лучшему, так и к худшему». Наверное, эта двойственность – «то ли к лучшему, то ли к худшему» – и составляет главную проблему, которую надо учитывать при воспитании ребенка, генетически предрасположенного к социопатии.

Когда я задумываюсь над возможностью появления у меня ребенка-социопата и над тем, как буду его воспитывать, мне приходит в голову, что в идеале такого ребенка должны воспитывать двое – социопат и эмпат. Эмпатическая ролевая модель очень важна, так как она может научить социопата уважать образ мышления всего остального мира. Стейнбек описывает истоки эмоциональной слепоты социопатки Кэти в отношении других:

Это описание для меня звучит очень резко, потому что в нем содержится однозначное объяснение, почему Кэти неспособна уважать внутренний мир других людей, а значит, и подавлять свое антиобщественное поведение. Единственное, что она видит, – это человеческие недостатки и пороки, скрытые от окружающего мира, которым люди предаются втайне, и это приводит ее к заключению, что все люди великие лицемеры. Она не уважает людей, не считает даже, что их потребности и желания заслуживают снисхождения, и происходит это потому, что она не может видеть качеств эмпатов, достойных восхищения и уважения: «Для чудовища чудовищное – норма».

Поэтому я считаю, что для ребенка-социопата очень важно постоянно общаться с любящим и достойным восхищения эмпатом, чтобы ребенок понял, что эмпат – нечто большее, чем механическая сумма основных желаний и устремлений. Детям-социопатам нужны такие люди, как моя подруга Энн: после двух десятков лет, когда я видела в людях только предметы, она показала мне, что эмпаты – такие же люди, как я, и отличия между нами невелики. Осознав этот основополагающий факт, я наконец смогла поверить, что такие понятия, как «любовь» и «добрая воля», осязаемы и эмпаты воспринимают их как нечто реальное, а не как фантомы, которыми люди в коллективном заблуждении украшают жизнь.

Думаю, что маленькие социопаты, так же как школьники, учащиеся эмпатии у младенцев, должны быть сенсибилизированы к тому факту, что в мире существуют и другие люди, которые отличаются от них, и что вообще все люди чем-то отличаются друг от друга. Думаю, что в большинстве своем дети-социопаты, во-первых, растут уверенными в том, что все похожи на них, но уступают им в уме и навыках; потом они проникаются уверенностью, что навсегда одиноки и их никто не любит. Если же ребенок-социопат растет, понимая, что он не совсем такой, как все, и, что еще важнее, осознавая, что и остальные отличаются друг от друга, то, думаю, он научится уважать различия, а это сделает его чувствительным к потребностям и нуждам нормальных людей.

Я также думаю, что ребенку-социопату нужен и взрослый социопат как образец адекватного поведения. Такой социопат позволит ребенку понять, что он не одинок, что он не чудовище, а всего лишь «другой». Человек с социопатической ролевой моделью может помочь ребенку удовлетворять специфические потребности и желания, не обижая его при этом намеками на его нравственный изъян. По мнению психиатра Лианы Лидом, автора книги «Он вылитый отец» («Just Like His Father»), потребности ребенка-социопата должны быть признаны законными, но их следует переориентировать, направив внимание ребенка на приемлемую замену. Таким образом, ребенок учится удовлетворять свои потребности конструктивным, а не деструктивным путем. Это, конечно, не излечение, но самое лучшее, на что мы можем надеяться.

Но кто вообще знает, как воспитывать детей? В статье «Как воспитать вундеркинда?», опубликованной в New York Times Magazine, Эндрю Соломон говорит о вундеркиндах как о «чудовищах, нарушающих естественный порядок вещей». Вундеркинды – головная боль родителей, ведь они порождают специфические проблемы, «такие же непонятные и опасные, как инвалидность». Родители переживают, что либо не смогут развить уникальные природные дарования ребенка, либо переусердствуют и сломят его дух. Родительская тревога лишь усугубляется, если ребенок оказывается особенным и отличается от других.

Оглядываясь назад с высоты возраста, я думаю, что моим родителям замечательно удалось сохранить баланс в моем воспитании. Иногда я их ненавидела, но по большей части любила, как любят синее небо, океан или родной дом. Недавно я читала интервью с выдающимся виртуозом-пианистом и бывшим вундеркиндом Лан Ланом: тот рассказал, каково было расти под надзором деспотичного отца: «Если бы отец заставлял меня играть, а я не мог бы соответствовать его требованиям, то это можно было бы считать насилием над ребенком, я бы получил психологическую травму, а возможно, дело кончилось бы разрушением моей психики. Он мог быть и менее требовательным, но мы все равно достигли бы той же цели; не стоит жертвовать всем ради того, чтобы стать музыкантом. Но у нас была одна цель. Поэтому если прессинг, которому я подвергался, помог мне стать музыкантом мирового уровня – а мне очень нравится мое положение, – то для меня он оказался замечательной формой воспитания».

Мои пожелания ребенку-социопату – чтобы он научился использовать свои дарования для достижения успеха по своему выбору и по склонностям, чтобы нашел достойный и приятный для себя способ оценить мир бесконечных возможностей и реальностей. Социопатия – не синоним мизантропии. Например, я не стала мизантропом и думаю, что выдающуюся роль в этом сыграли мои родители, пусть даже их методы воспитания могут показаться драконовскими, а взгляды на развитие личности – вредными. Но они дали мне почувствовать, что в мире у меня есть законное место, и в этом заключалось главное.

Возможно, если мы будем относиться к детям-социопатам как к вундеркиндам, а не чудовищам, то они смогут направить свои таланты на общественно полезную деятельность, а не на асоциальное и паразитическое поведение. Возможно, если ребенок-социопат поймет, что у него есть место в мире, то он вслед за неким вундеркиндом сможет сказать: «Сначала я очень остро ощущал одиночество. Но потом понял: да, я отличаюсь от других, но люди тем не менее друзья мне». Наверное, по зрелом размышлении стоит заключить: даже если было бы возможно, нам не надо любовью или обучением переделывать социопатов, потому что они интересные люди, делающие мир богаче и разнообразнее, причем самыми непредсказуемыми путями.