Глава 23

– Он научился играть на скрипке в тюремной камере, – заявил Макс. – Если вы сосредоточитесь на мелодии, то сможете его увидеть. Его звали Далибор из Козоед, его бросили в тюрьму за то, что чересчур нежничал с крестьянами. Он одет в оранжевую блузу, но вам надо ориентироваться на скрипку. Именно так я обычно его узнаю и понимаю, что попал в тысяча четыреста девяносто восьмой год, поскольку именно тогда его и казнили. Я всегда его вижу, когда оказываюсь здесь. Ну как, получается?

– Я пытаюсь, но постоянно застреваю на парочке, которая трахается, как кролики, на заднем сиденье черной «Лады», – ответила Сара. – Прямо порнофильм семидесятых!.. Вау! Однако у парня, гхм… настоящий талант!

Сара с Максом стояли перед залитой лунным светом башней Далиборка, громоздившейся над Оленьим рвом. Действие снадобья почти закончилось, но у Сары еще случались краткие моменты вторжения иной реальности. Они бродили по территории Града, где не было ни души, во всяком случае, в настоящем времени. Макс пытался научить ее обострять восприятие, не допуская перегрузки, но Сара по-прежнему начинала задыхаться каждый раз, когда наваливалось множество слоев интенсивной человеческой деятельности. Она попыталась заглянуть в окна черной «Лады», но так и не смогла различить лиц тех, кто находился внутри.

А затем, вместе с легким ветерком, зашелестевшим конфетными обертками на булыжной мостовой, Сара обнаружила, что таращится на пустую улицу.

– Конец, – сообщила она.

Это могло показаться нелепым, но Сара не чувствовала облегчения. Последние два часа были самыми кошмарными в ее жизни. Она очнулась на руках у Макса, лепеча и повторяя «все сразу, все сразу»… Сюзи чуть не свихнулась от беспокойства, но Макс убедил ее, что Саре не нужны доктора, а требуется один стакан воды и таблетка аспирина.

– Не пойму, что вы ей дали, но у Сары явный передоз, – проворчала Сюзи.

Макс нахмурился и заявил, что рассчитывает на ее сдержанность. Сюзи кивнула. Сара подумала, что японка выглядит напуганной, но была ли причиной властность в голосе Макса или все остальное, было трудно сказать.

Когда Сара поднялась и смогла без посторонней помощи ходить и разговаривать, Макс вывел ее из дворца, чтобы она подышала свежим воздухом. Сюзи отправилась спать, бормоча себе под нос, что будет молчать, но завтра ей потребуются логические объяснения.

Сара с Максом бродили по территории Града, иногда на Сару вновь накатывало. Макс был похож на мальчишку: он возбужденно таскал ее за руку, желая показать Саре «все сразу», включая прабабку в десятом колене по имени Поликсена, Тихо Браге и Франца Кафку. Поликсена давала суровый отпор протестантам, когда те пришли искать выброшенных ими из окна наместников католического императора, Тихо Браге любовался небом с крыши дворца, а снедаемый депрессией Кафка был погружен в бухгалтерские книги на Златой уличке.

– Вы мой экскурсовод в прошлое, – смеялась Сара. – Давайте проверим Манеж! Я попытаюсь понаблюдать за львом, которого держал Рудольф Второй.

Саре ужасно хотелось хоть глазком взглянуть на местных знаменитостей и достославные (и не очень) пражские события, но тут-то и намечалась главная проблема подобных путешествий. Суть заключалась в том, что за тысячу лет в каждом отдельно взятом месте множество личностей успело пережить мгновения не только сильной радости и желания, но также и страх, и боль, и унижение… В общем, было чрезвычайно трудно отсеять среди них нужные энергетические потоки. Сара вспоминала, как еще девчонкой приходила к маме на работу в особняк в Бикон-Хилле. Прачечная располагалась в громадном подвале, где на рядах длинных веревок сушилось по тридцать комплектов белья. Саре нравилось закрыть глаза и бегать сквозь них, чтобы влажные простыни хлопали ее по лицу. Мама ругалась, что она все перепачкает, но Сара не обращала внимания на ее крики… Теперь проходить сквозь слои с такой легкостью уже не получалось.

– Который час? – спросила она. – Я совсем вымоталась.

– Начало четвертого, – ответил Макс. – Нам пора по кроватям.

На что это он намекает? Дело в том, что когда обостряются ВСЕ твои чувства, то… ну, этого более чем достаточно. Одного запаха Макса хватало, чтобы вызвать у нее галлюцинации.

Поэтому она решительно поволокла Макса к статуе святого Георгия, возвышающейся во дворе между Старым дворцом и собором святого Вита. Облаченный в доспехи святой чернильно поблескивал в лунном сиянии. Сара уже не могла созерцать творящуюся вокруг нее историю, но воздух до сих пор казался наэлектризованным. Несмотря на ночную прохладу, ее кожа была горячей, словно она целый день жарилась на пляже.

Она знала, что завтра утром пристанет к Максу с сотней вопросов: почему он не предупредил ее о действии снадобья, что это было за вещество, кто его изобрел, кому о нем известно, что он сам видел под его воздействием и так далее. Но сейчас ей хотелось только чувствовать его прикосновения, ощущать его всей своей кожей.

Сара уставилась на святого Георгия. Стройный и почти женственный, он взирал на нее с высоты с гневным видом – копье пронзало раскрытую пасть крылатого дракона размером с крокодила, а благовоспитанный конь как-то подозрительно косился на Сару. Казалось, оба – и всадник, и конь – хотели сказать ей о том, что жизнь коротка и скоро она тоже превратится в призрака, витающего над пражским дворцом… Но это лишь в том случае, если Сара действительно по-настоящему проживет свою жизнь – иначе от нее не останется никакого следа. Бессмертия достигают лишь страстные натуры, теперь это стало для нее очевидно. Если ты дрался, трахался, вопил, хохотал и каким-либо образом интенсивно проживал свои годы, в хорошем или плохом смысле, ты можешь сохранить о себе память. Ну а те, кто предпочитает благовоспитанное, умеренное прозябание, – такие пропадают безвозвратно.

Сара крутанулась и притянула к себе Макса, одновременно ища руками ремень его брюк, а губами – его рот. Его руки моментально оказались у нее под рубашкой; они отчаянно набросились друг на друга, в спешке срывая с себя одежду. Позже Сара могла вспомнить отдельные обрывки того, что происходило – вот она на коленях у Макса, он глубоко внутри нее, его спина прижата к пьедесталу статуи, а ступни ее ног уперлись в холодную бронзу… Вот она стонет от наслаждения прямо в морду пронзаемого копьем дракона, а лицо Макса скрыто между ее бедер… Вот он стоит и держит ее вверх ногами, уйдя в нее всей головой, в то время как она пытается проглотить его внизу… (Интересно, подумала она, а такое вообще возможно?)

Но в одном Сара уже не сомневалась – загадочным любовником в туалете оказался Макс.

То был лучший секс в ее жизни – а этим сказано немало. Сара относилась к хорошему сексу примерно так же, как святой Георгий к убиению драконов: возможно, он не являлся неким краеугольным камнем, но если подворачивался случай, Сара отдавалась этому занятию с истинной страстью. Хотя даже во время самого великолепного секса ее ум нарушал сосредоточенность плоти. А сейчас все было по-другому – ее мозг отключился, вероятно, истощенный недавними событиями, и Сара полностью погрузилась в процесс. Теперь каждая ее клеточка самозабвенно предавалась наслаждению. Когда Сара почувствовала, что оргазм на подходе, она заранее знала, что он взорвется во всех нервных окончаниях ее тела.

Поэтому, когда их прервали мигалки и сирены, Сара почувствовала… некоторое разочарование.

В фургоне патрульной машины пахло рвотой. Сара пыталась руками, скованными наручниками, застегнуть пуговицы на рубашке, но они, похоже, были оторваны. Макс орал на полицейских, доказывая, что у него есть полное право находиться ночью на территории Градского комплекса, а у тех, напротив, нет никакого права его арестовывать. Сара услышала, как он гневно рявкнул: «Она не проститутка!»

Ну и ну, пронеслось в голове у Сары. Хорошо, что мой папа не дожил до моего позора. Заспанная, но взвинченная Яна явилась в полицейский участок на Юнгманновой площади, чтобы внести за них залог, но Сара уже успела провести три часа в помещении для задержанных вместе с двумя всхлипывающими украинскими подростками в узких женских сапожках. У Сары не хватило духа посмотреть Яне в глаза, она просто шепнула «спасибо» и проследовала за ней к миниатюрной синей «Шкоде». Сара ожидала увидеть возле автомобиля Макса, но Яна сказала, что его давно выпустили, и он уехал домой на такси. Сара решила, что он повел себя не по-джентльменски, однако она не могла поручиться, что не сделала бы на его месте то же самое. Теперь она мечтала лишь о том, чтобы эта ночь, наконец, закончилась.

Она забралась на пассажирское сиденье, захлопнула почти невесомую дверцу, и Яна, включив сцепление, принялась задним ходом выруливать с парковки. До рассвета оставалось, наверное, полчаса, и центр Праги выглядел опустевшим и безлюдным. Лишь дворники с метлами и тележками убирали с тротуаров обертки от мороженого.

Пока «Шкода» подскакивала на булыжной мостовой и виляла между трамвайными рельсами Национального проспекта, облегчение от того, что ее выпустили из участка, понемногу сменялось в Саре горькой подавленностью. Она знала, что может считать себя уволенной. Яна, конечно, насплетничает Майлзу, и Макс-то ее уже не выгородит. Известие о случившемся просочится домой, в университет, а значит, Сара может навсегда распрощаться со своей научной карьерой. Хуже того, она станет предметом насмешек в научных кругах по всему Восточному побережью. В Йеле о ней будут травить анекдоты. В Дартмуте в ее честь назовут одну из сексуальных позиций. В Колумбийском университете знатоки средневековья будут посмеиваться над чашечками латте на предмет того, что Сара Уэстон все-таки набралась смелости и сообразила, что дракон является символом похоти. Ей придется перебраться на запад, в заштатный женский колледж в Айдахо, где о Праге вряд ли кто слышал, а про Бетховена знают только, что он кумир Шредера. Мужчин у нее больше не будет. Она будет современной Эстер Прин, обреченной на пожизненное воздержание.

Они ехали через мост Легионов, и у Сары мелькнула мысль распахнуть дверцу «Шкоды» и броситься в холодную черную воду. Это было настолько дико, что она невольно фыркнула, а когда Яна бросила на нее недоуменный взгляд, сдавленное хихиканье перешло в неудержимый смех.

– Никогда еще я не попадала в такие неловкие ситуации, – объяснила Сара. – А копы? На их физиономиях было написано отвращение!

– В особенности когда я сказала им, что Макс действительно тот, кем себя называет, – согласилась Яна, смеясь вместе с Сарой за компанию.

– Лобковиц? Какой Лобковиц? Его фамилия Андерсон! – передразнила Сара гневные реплики охранников и полицейских после того, как те окружили их, оттащили друг от дружки и хорошенько встряхнули. – Ни один Лобковиц никогда бы себе не позволил осквернить святого Георгия! Лобковицы – кавалеры ордена Золотого Руна, а эти двое вели себя как собаки!

– Вы оба – просто ужасны, – добавила Яна, улыбнувшись. – Любовь делает людей такими глупыми!

Сара внезапно перестала смеяться и притихла. Яна молча вела машину. Теперь они проехали кармелитский монастырь, где хранилась статуя святого Пражского Младенца. Солнце поднялось над горизонтом, в городе начался новый день.