Разве мог он не пытаться ее завоевать? Ведь иначе оба они почувствовали бы себя оскорбленными.

Со слов охраны, первые часы она выкрикивала ругательства, колотила в дверь, требуя, чтобы ей принесли свечи, еду и чистое белье и разожгли камин, потому что в комнате холодно. Если бы они не так сильно боялись своего командира, то могли бы выполнить ее требования – несомненно, эта женщина привыкла, чтобы ей подчинялись. В итоге, не получив ничего, она угомонилась.

Однако спать не легла.

Когда он закрыл за собой дверь и поднял лампу повыше, чтобы рассеять тьму, Катерина сидела лицом к нему у пустого камина, плечи обернуты, словно теплой накидкой, покрывалом с кровати. Казалось, она предполагала, что ее будут рассматривать. Пышная копна волос была скручена в тугой узел на затылке, лишь несколько вьющихся локонов свободно обрамляли лицо. Волосы были выщипаны по последней моде, открывая высокий лоб, а сеть морщин на лице выдавала ее возраст. Идеальной формы брови изгибались над глубоко посажеными глазами, губы выглядели полными и чувственными. Кожа ее была покрыта грязью, но на щеках играл румянец, будто она ущипнула их, чтобы придать им цвет. Неужели она старалась для него?

Ее нагрудник был небрежно брошен на пол в дальнем углу комнаты. Он представил ее грудь без него: белоснежную и пышную, как мягкий спелый фрукт. Несмотря на усталость, Чезаре почувствовал возбуждение. Чему суждено случиться здесь, между ними, того было не миновать. Она проиграла, и он начертит свою победу на ее теле. Он подумал о пергаменте, завернутом в саван чумного, который она послала его отцу, о поднимающемся под ее громкий смех подвесном мосту, о жадных лицах французов, когда они за нее торговались. Пять тысяч дукатов. Святые угодники, у него никогда в жизни не будет шлюхи дороже. Гнев подстегнул его похоть, он сбросил плащ и шагнул к ней.

Но она давно разгадала его мысли.

– Ни шага больше! – прорычала Катерина. – Какими бы правами, по вашему мнению, вы ни обладали, они не распространяются на мое тело.

Лишь она сказала это, как покрывало соскользнуло, обнажив плечо, бледное и крепкое.

Страх никому не приносит радости. А если приносит, значит, это уже не страх. Катерина Сфорца испытывала страх слишком часто, чтобы понять: важно лишь то, как его используют. Она видела, что он делал с другими, видела, как взрослые мужчины падали ей в ноги и плакали как дети, взывая к милосердию. Когда это случилось впервые, она пришла в такое смятение, что даровала тому человеку жизнь. Спустя полтора года, когда он стал участником уже другого заговора, она поблагодарила его за то, что он излечил ее от женских слабостей. Если ради выживания она должна стать жестокой, так тому и быть. После публичной казни несчастного вынули из петли и, пока в нем еще теплилась жизнь, расчленили, доставив еще больше страданий, а она спокойно ушла обратно во дворец играть со своими детьми. Страданья испытывал он, а не она. Катерина ничего не чувствовала. Она просто сделала то, что должна была сделать.

А теперь она сидела здесь, в этой комнате, и знала, что последует далее: слишком часто приходилось ей играть в шлюху, и роль эта была ей знакома. Первый муж внушал ей столь великое отвращение, что даже когда он просто проходил поблизости, она закрывала глаза. Он напивался для храбрости и бил ее, лишь бы привлечь ее внимание. Унижая ее, он получал удовольствие. Когда враги искромсали его на кусочки и выбросили тело на площадь, где-то в глубине души она ликовала. Но при этом разыгрывала роль убитой горем жены, плакала и убивалась и тем самым выкроила время, чтобы обдумать план спасения. Она просто делала то, что считала необходимым.

Искусство выживания. В нем она поднаторела.

Катерина знала об этом привлекательном молодом человеке все. Она слышала истории о его стальном сердце и таком же стальном теле: человеку с такими амбициями любой триумф покажется недостаточным. Она знала, зачем он пришел: чтобы взять этот город еще раз, теперь уже единолично. И хотя он, несомненно, получит свое, она должна обеспечить ему не слишком легкую победу. Иначе чем он сможет похвастаться? Ее задача проста: точно оценить грань между сопротивлением и капитуляцией и дать ему то, чего он жаждет, но так, чтобы он и не догадался, что им играют. Тайная победа под маской поражения.

Чезаре уже подошел так близко, что мог почувствовать запах ее пота. Помимо этого, пахло еще чем-то, затхлым, почти протухшим. Герцогиня без своих бутылочек с духами не слаще обычной шлюхи. При этой мысли он возбудился еще сильнее. Да и как иначе? Он сорвал с нее остатки покрывала, а вместе с ним корсет и сорочку, обнажив груди, которые, как он и предполагал, были пышными и отвислыми.

Катерина издала вопль и прикрылась руками. Она, с легкостью обнажавшая себя перед толпой народу, когда это играло ей на руку. Да что она о себе возомнила? Он ударил ее; усыпанная перстнями рука прошлась по лицу. Она чуть не слетела со стула и резко уронила голову, так что он не увидел огонька у нее в глазах, когда, придя в себя, она прикусила губу, чтобы усугубить нанесенные увечья. Затем она подняла голову. По подбородку стекала кровь.

– Я герцогиня рода Сфорца, – сказала она низким, дрожащим голосом. – Если посмеете тронуть меня еще хоть раз, я закричу так, что проснется весь город, и ваши новоявленные горожане узнают о вашей трусости и позоре.

– Кричите, милочка. Когда они поймут, что это вы, то лишь пожелают мне удачи.

Он схватил ее за руки и дернул вверх, вышиб стул и с размаху кинул ее спиной об стену. Даже если бы она боролась из всех своих сил, все равно не смогла бы вырваться. Он держал обе ее руки своей одной.

– Нет! – взвыла она.

Свободной рукой Чезаре вновь ударил ее.

– Что? Воительница из Форли потеряла аппетит к битвам? – сказал он и задрал ей юбки, засунул подол за ремень, обнажая ноги и живот. – Кишка тонка?

Но едва он решил, что взял над ней верх, как она уже опередила его. «О да, – думала она. – Теперь я тебя поимею, теперь поимею!»

Она свела ноги вместе, да так крепко, что ему пришлось попотеть. Наконец он разжал ее бедра, засунул в нее свои пальцы, и она услышала, как он самодовольно урчит. Вот они, звуки страсти, жаркой и бездумной, сталь плавится, превращаясь в обычную мужскую похоть.

– Почему бы тебе сразу не засунуть в меня свою штуку? – яростно произнесла она, пристально глядя ему в глаза. Момент был так хорош, что на мгновенье она позволила ему уловить выражение триумфа у себя на лице.

Она бы с радостью взяла свои слова назад, потому что сразу почувствовала, какое действие они на него оказали: он замер, его затуманенный взор сосредоточился на чем-то другом. Чезаре вынул из нее пальцы. Она вскрикнула, закрыла глаза и попробовала вырваться. Но на этот раз он ее не ударил.

Вместо этого он взглянул на нее с отвращением и поднес пальцы к лицу. Они были черными и мокрыми, копоть пушек смешалась с ее менструальной кровью. Вот откуда тот запах: у амазонки в ходе битвы не было времени поменять белье. Он резко отпустил ее, будто чумную.

Она стояла, тяжело дыша, отчаянно пытаясь придумать, как вернуть его на нужный лад. Однако у столь идеально подходящих друг другу противников не бывает второго шанса. Страсть его угасла. Теперь он смотрел на нее так, будто впервые увидел. Рот ее казался ему открытой кровоточащей раной, груди обвисшими, живот и бедра обрюзгшими, кожа растянута в результате череды беременностей. Полоска засохшей крови на внутренней стороне ее бедер проходила по узелку уродливых, выпуклых вен, которые шли вниз к колену и дальше к лодыжке. Она могла покрыть себя тоннами белил и помады, но ничто не в состоянии стереть с тела женщины разрушительные последствия многократных беременностей и родов.

– Святой Иисусе, – сказал Чезаре. – Вы только взгляните на себя. Тело как у свиноматки. Неудивительно, что вы больше не задираете юбки прилюдно.

Она засмеялась, чтобы показать, что слова эти нисколько не ранят ее, однако смех был скорее похож на плач. Боль, которую она почувствовала, была куда сильнее той физической боли, которую он мог причинить ей еще минуту назад. Катерина взвыла от ярости и бросилась на него, но он был к этому готов и увернулся, перехватил ее на полпути и швырнул назад через всю комнату. Она потеряла равновесие и тяжело упала.

– Что за зелье ты давала своим мужьям, что они на тебя возбуждались? – И он плюнул на пол рядом с ней, будто желая избавиться от любого намека на ее вкус и запах.

Ей не повезло, что в этот момент в памяти его проснулись самые неприятные воспоминания. Дело было в Неаполе, в одну из ночей, когда Альфонсо и другие дворяне вовсю развлекали папского посла, предаваясь пьянству и разврату, и устроили соревнование на выносливость. Борджиа любят секс. Так о них говорили. А еще любят побеждать. Возможно, об этом им тоже сообщили. Последняя шлюха должна была достаться ему. Последняя и самая лучшая, посулили они. В городе о ней слагали легенды. Самая сладкая козочка, вот только нельзя смотреть ей в глаза. В глазах у нее черти. Она возлежала в темноте на подушках, обращаясь к нему на испанском языке сладким, соблазнительным голосом. Чезаре был так пьян, что с трудом разобрался, что куда совать. Когда ему это наконец удалось, он обнаружил, что попал в какое-то болото, глубокое, как затопленная могила. Он в отвращении отпрянул от нее и потянулся к лампе. Она оказалась настоящей каргой, древней старухой с кожей, похожей на шкуру коровы, и улыбалась беззубой улыбкой. Все это порядком напугало его. Его, который никогда ничего не боялся!.. Когда он вышел на улицу, его товарищи пополам сгибались от хохота.

– Она улыбнулась вам? Она не просто шлюха, а еще и пророчица. Если улыбнулась, теперь вы баловень судьбы. Мужчина, которому все само течет прямо в руки. Не так уж часто она улыбается, господин посол.

Он отшутился. Бог свидетель, со своими друзьями он поступал и похуже. На следующее утро они проснулись с тяжелой головой и мало что помнили. Но Альфонсо всячески старался загладить вину. Через несколько недель, когда начались боли и появилась сыпь, он подумал на нее, хотя поимел тогда с дюжину разных женщин. Будь проклят этот Арагонский! Как же много у него причин ненавидеть своего зятька!

– Пять тысяч дукатов за увядшую кожу и изношенную дырку, – произнес Чезаре ничего не выражающим голосом.

Он думал о выпотрошенных телах, о голове восьмидесятилетнего старика, которая, катясь по булыжной мостовой, раскололась как орех, о двух мужьях, искромсанных в клочья и выброшенных, как мусор. Ради чего? Ради этой перезревшей плоти?

– Если ты все еще пылаешь желанием, то, возможно, тюремщики замка Святого Ангела помогут тебе с этим. – Чезаре повернулся к двери и накинул свой плащ. Он получил то, за чем пришел. – Если затушат свечи.

– Думаешь, ты преуспеешь больше меня? – крикнула она ему вслед. – Ты не продержишься здесь и трех месяцев! Все они предатели до мозга костей и возненавидят тебя быстрее, чем меня.

Он не ответил. Спускаясь по лестнице, он все еще слышал ее крики.

Однако два дня спустя, едва проснувшись, он призвал к себе самые знатные семьи города и объявил им об освобождении всех политических заключенных, снижении налогов и назначении субсидий из папской казны на ремонт крепости и других построек, пострадавших во время военных действий. Есть множество способов победить врага, и не всегда для этого требуется сила.