Задолго до того, как что-то появилось в поле зрения, в отдалении слышались раскаты грома. Мужчины в полях притормозили быков, покидали вилы и лопаты и побежали напрямик к мощеной дороге, не подходя, впрочем, слишком близко, чтобы не попадаться на глаза. Женщины оставались на месте, прятали детишек за широкие юбки, а потом поднимали головы и вглядывались в даль.

Кто обладал острым зрением, мог теперь заметить над горизонтом с востока какие-то неясные очертания. Все терпеливо ждали, пока они не обрели форму и четкость. Вначале появились закованные в сталь кони. Они сверкали в лучах утреннего солнца, поднимая вокруг себя пыль. То, что казалось раскатами грома, теперь рассыпалось на множество отдельных звуков: стук подков о камень, лошадиный храп, лязганье стальных пластин. Все это были звуки войны. Железные гиганты, всадник и конь, словно сплавленные вместе тяжелой броней, бесконечным потоком проходили рядами по шесть друг за другом. Несколько ребятишек, широко раскрыв глаза в изумлении, закричали, но родители тут же призвали их к порядку.

Следом пошли пиконосцы. Первым из них пришлось шагать по только что наваленному навозу. Они держали тот же шаг, что и кавалерия, хотя несли тяжелые деревянные орудия: непомерно высокие мужчины со спутанными волосами до плеч, в шерстяных куртках, с кожаными сумками и бутылями с водой. Затем шагала пехота. Каждый солдат нес тот же паек, что несли римские легионеры, когда проходили по этой дороге пятнадцать столетий назад – полгаллона вина с водой и четверть буханки хлеба, все куплено без обмана по рыночной цене: достаточно щедро, чтобы породить сплетни, достаточно щедро, чтобы подбить молодежь в полях бросить свои лопаты и присоединиться к ним. Когда они проходили мимо, отцы на всякий случай покрепче вцеплялись в своих сыновей.

Они шли и шли, и огромная Эмилиева дорога теперь была заполнена марширующими, насколько хватал глаз. Когда следом за пехотой двинулась полевая кухня и мулы с поклажей, атмосфера изменилась: погонщики смеялись, улюлюкали и ухмылялись во весь рот, будто приложились к собственным запасам вина. По большей части они несли сущую бессмыслицу: французские, итальянские, испанские, немецкие слова сплелись воедино, и из них появился новый, урезанный и смешанный язык, которого было достаточно для военных нужд: драка, еда, испражнения, сон, грабеж.

Вскоре женщины вернулись к своим делам. Это армия. Они видели ее прежде и увидят еще не раз. Мужчины ждали артиллерию.

Пушки везли среди пехоты на телегах, каждую из которых тянули несколько лошадей, сильных, как быки и способных двигаться вдвое быстрее, чтобы не отставать от колонны на марше.

– Бум-бом-барда.

Эти слова, как удары барабана, скандировали артиллеристы, марширующие следом за телегами. Форма их была черной, под цвет пушек.

– Бум-бом-барда.

Первая пушка самая большая: «Ла Тиберина», названная в честь великой римской реки, девяти футов в длину и с дулом таким широким, что из него могли вылетать ядра размером с голову. Поговаривали, что когда все ядра выпущены и город взят, командующие отправляют солдат на поиски пушечных ядер; те очищают их от крови и мозгов и складывают на телеги, чтобы использовать еще раз. Бережливость и смерть: люди, возделывающие землю, понимали это лучше кого бы то ни было.

– Бум-бом-барда, – раздавалось под колесами телег. Несколько молодых парней по обочине дороги подхватили слова, будто заклинание могло защитить от ужасов войны. Они все еще выкрикивали эти незамысловатые слова, когда артиллеристы исчезли вдалеке и последние телеги с грохотом проехали мимо в сопровождении толпы прихлебателей: стариков, мальчишек, которые еще слишком молоды, чтобы воевать, и стаи худосочных женщин, криками зазывающих рабочих, их язык и жесты куда грубее, чем у шагавших впереди солдат.

Армия Борджиа отправлялась на войну.

К тому времени, как кавалерия достигла Имолы, разведка уже сообщила об их приближении городским стражам и выбрала место для лагеря там, где башни крепости прижимались к городским стенам. Когда прибыла небольшая делегация, повсюду уже копали отхожие места, из котелков доносился запах бараньего рагу, а в лагере командующих разливали вино.

Они сразу направились к палатке Чезаре. Из мебели в ней имелся лишь простой деревянный стол, стулья и табуреты. Он был один, если не считать Микелетто, который, как обычно, держался в тени, и бывалого вояки – командира французской армии Ива д’Алегре.

Мужчина, выступивший предводителем горстки горожан, был чисто выбрит и модно одет: шелковый пояс вокруг бархатного камзола, шляпа с плюмажем. Однако ботинки его были грязными.

– Я Джованни Сассателли, – сказал он. – Я…

– Я знаю, кто вы, Сассателли, – перебил его Чезаре. – В Имоле нет семьи старше и благороднее вашей. Если нам придется брать город с боем для того, чтобы присоединить его к папским землям, я почту за честь биться с вами.

Сассателли кивнул, благодаря за комплимент. Когда нужно проглотить свою гордость, лучше делать это с честью, так она быстрее проделает путь к желудку.

– Нет нужды воевать, герцог Валентино. Мы здесь, чтобы сдать вам город.

Чезаре постарался не выдать своего удивления.

– И что же сподвигло славных жителей Имолы принять столь мудрое решение?

– Мы слышали о великодушии, благоразумии и честности герцога. И хотим вверить себя в ваши руки.

– А ваша правительница? Что она думает о столь щедром подарке, который вы преподносите от ее имени?

– Катерина Сфорца уехала в Форли десять дней назад, оставив город на меня и губернатора Диониджи да Налдо.

– Что ж, еще один славный воин. – Чезаре помолчал. – Он не пришел с вами?

Сассателли покачал головой:

– Нет. Как губернатор он выполняет также обязанности смотрителя замка. – Он чуть помедлил, а затем продолжил: – Его дети в заложниках у герцогини.

– Ясно. – Чезаре посмотрел на своего французского союзника. – Тогда мы должны позаботиться, чтобы сдача города не навредила им. Наши пушки будут на позиции послезавтра. Нам нужно знать, какие из стен самые слабые.

– Несколько лет назад их восстанавливал отличный плотник… я уже поговорил с ним.

– Замечательно.

– Мой господин, Имола сильно сожалеет о том, что подняла мятеж против его святейшества. Это случилось не по нашей воле. Мы действовали с подачи Сфорца.

– Я знаю, Сассателли. – Он встал, подошел к посланцу и положил руки ему на плечи. – Будьте покойны, я пришел не для того, чтобы сменить одного тирана на другого. Вы отдаетесь в руки церкви, и отныне правление станет честным, а вы, как отличный воин, получите возможность снискать себе славу. – И он одарил его своей самой очаровательной улыбкой.

Возвращаясь к столу, Чезаре заметил на лице француза кривую усмешку.

– Что? Ты предпочел бы бойню?

– Разумеется, нет, – отмахнулся он. – Я слишком ценю свое бренное тело. Честно говоря, мой дорогой герцог, нет страны более подходящей для ведения войн, чем Италия. Все тут такие… разумные, когда требуется избежать кровопролития.

– Полагаешь, мы трусы?

В ответ д’Алегре закусил губу, будто не желая вступать в спор.

– Думаю, они просто трезво смотрят на жизнь и знают, когда правитель не стоит того, чтобы за него воевать.

– Или считают, что другой будет лучше, – сказал француз, зная, в каком восторге его король от этого самоуверенного молодого солдата. – Как бы то ни было, что хорошо для народа, не всегда хорошо для армии.

Только сильное желание Чезаре сделать военную карьеру не позволило ему обидеться на покровительственный тон д’Алегре. Он знал, что этот ветеран французской интервенции в Италию порядком оскорблен тем, что ему приходится воевать бок о бок с неопытным двадцатичетырехлетним юнцом. Он изо всех сил старался выказать ему свое уважение, ведя бесконечные разговоры о войне и упиваясь историями о сражениях, которые потом, когда все уже спали, он раз за разом прокручивал в голове. Он многому научился. Но не все можно познать из чужого опыта. Настроения в армии ему вполне понятны. Чезаре, как и каждому солдату, хотелось вступить в бой. Пожалуй, ему этого хотелось даже больше, ведь он надеялся проявить себя, но он доверял политическому чутью отца: так много городов нужно взять за столь короткое время, что сейчас следует обуздать свои амбиции и проявить терпение. В последние дни ходили слухи, что Людовико Сфорца собирается вернуться в Италию. Если король поймет, что его есть кому поддержать, он отзовет свою армию, и великому плану Борджиа придется обождать.

Взять Имолу удалось быстро. Руководствуясь информацией, полученной от плотника, войска пробили северную стену крепости всего за день, и да Налдо, не получив запрашиваемых подкреплений, сдался и принял предложение поступить на службу Борджиа. Если выяснится, что его детей зарезали, у него, по крайней мере, будет возможность отомстить: семья – единственное, ради чего стоит пойти на убийство.

После того как город и его самые влиятельные семьи поклялись в преданности папе и согласились передать правление Борджиа, армия двинулась к Форли. Приближалось Рождество, и Воительница уже подготовилась к их приходу, забаррикадировавшись в огромной крепости Равалдино, расположенной внутри городских стен. Уверенные в том, что никогда уже не увидят ее в гневе, городские сановники выехали им навстречу, чтобы предложить капитуляцию. Солдаты, радуясь возможности поспать в теплых постелях, ускорили шаг и прибыли раньше артиллерии.

Триумф победы омрачила отвратительная погода: проливной дождь хлестал по улицам. С башен крепости по марширующей армии изредка палили пушки. Дисциплину удалось поддерживать лишь до тех пор, пока солдаты не расквартировались, но к тому времени, как подоспела артиллерия, ситуация стала плачевной. Как обычно, тон задавали швейцарцы и гасконцы, отказываясь платить за то, что могут получить даром. Шесть месяцев в дороге, да и Рождество на носу. За первыми криками ограбленных жителей последовала волна насилия, которую д’Алегре не особо пытался остановить.

– Кем они себя возомнили, черт бы их побрал! – направил Чезаре свой гнев на Микелетто. – Я обещал правителям этих городов, что подобного не случится.

– А что сказал д’Алегре?

– А что, ты думаешь, он сказал? «Какая непррыятность!» – Чезаре скривил губы, передразнивая его. – «Солдуаты всегда ведут себя таким образом во время войны». Поверь, если бы мы не нуждались в них так сильно, я и сам бы их ограбил. Только представь, как она радуется, пока ее горожан убивают за то, что они ее предали.

– Да ладно, если она действительно так умна, как о ней говорят, то ее сейчас должен больше волновать размер пушек, атакующих ее стены. – Микелетто одарил господина своей неповторимой уродливой ухмылкой. – Вы ведь знаете, что говорят о ней солдаты? Что у нее между ног острые зубки, и насладиться ее телом можно, только имея железный член и стальные яйца.

Это была лишь одна из многих ходящих по лагерю непристойностей; кое-какие писали на бумаге, заворачивали в нее камень и кидали из пращи через стену. Неизвестно, читала ли эти послания Катерина. Ей никто не указ. Бывшие горожане рассказывали, что вокруг главной башни крепости у нее построен дворец с расписными потолками и плиткой на полу и летней верандой, украшенной фресками с изображением виноградных лоз. Он окружен фруктовыми деревьями и огородами с травами для ее драгоценных косметических средств и мазей. Каждый раз в сумерках она являла себя миру, прохаживаясь по крепостной стене между башен, и заходящее солнце создавало ореол света вокруг ее непослушных распущенных волос, сверкало на ее броне и обнаженном мече. Возящиеся с пушками артиллеристы наблюдали за этим зрелищем с нескрываемым восхищением, да и французские офицеры не отставали. Те, кто надеялся заглянуть ей под юбки, были разочарованы. Она отправила своих детей, даже младшего, едва ли год от роду, в безопасное место и, похоже, не планировала заводить новых.

Перед тем как приступить к решающей бомбардировке, Чезаре сделал попытку вступить в переговоры.

– Пустая трата времени. Она никогда не сдастся, – сказал Микелетто.

– Я знаю. Но я делаю это не ради нее.

В назначенное время он, одетый поверх кольчуги в бордовые цвета герцогства Валентинуа, подъехал к краю рва напротив крепостного вала. Позади него стояли войска, с нетерпением ожидая, когда начнется представление.

– Скромная крепость Форли удостоилась чести стать целью ваших устремлений, блистательный герцог, – донесся до Чезаре и его армии мелодичный голос, отдающий звоном через громкоговоритель с орудийной башни над разводным мостом. – Чего вы от нас хотите?

– Хочу, чтобы вы и ваши люди сдались его святейшеству папе римскому и церкви! – прокричал Чезаре так громко, что его услышали все вокруг.

– А что взамен?

– Взамен я гарантирую вам безопасность на пути к вашим детям и приглашу ваших смелых солдат присоединиться к моей армии.

– Благородное предложение. – Последовала эффектная пауза. – Может быть, обсудим его один на один?

Подвесной мост со стоном отделился от стены и, вибрируя, начал движение вниз. Увидев над собой мост, лошади негромко заржали, но Чезаре точно рассчитал расстояние, и оба – всадник и конь – не двинулись с места, пока деревянные доски со стуком не коснулись земли всего на расстоянии вытянутой руки от копыт.

За воротами была видна крепость и пустой двор. Ни одного солдата в поле зрения. И тут появилась сама Катерина. Она прошествовала на мост: развевающиеся под нагрудником юбки того же бордового цвета, что и кушак Чезаре, голые руки, несмотря на зимний мороз, и волны каштановых волос на заключенных в металл плечах. Она остановилась почти на полпути, широко расставила ноги и подняла руки в знак приветствия его и его армии.

– Вот и я, герцог. Готова к переговорам, – закричала она, и ветер подхватил ее слова. – Не хотите ли присоединиться ко мне? Я провела многие часы в приятном общении с мужчинами много моложе вас.

Солдаты позади Чезаре одобрительно загоготали. Итальянцы, испанцы, французы, гасконцы – вне зависимости от национальности у них сейчас был лишь один командир, и все хотели посмотреть, что же он будет делать.

Чезаре выдержал паузу, затем медленно, чтобы в каждом движении сквозило подчеркнутое изящество, спрыгнул с коня, похлопал его по шее, словно передавая какую-то мысль, и наконец ступил на разводной мост. Какое расстояние их разделяло? Двадцать, тридцать шагов? Он вновь оказался в лесу, все его внимание сосредоточено на танце охотника и добычи.

– Герцог Валентино, вижу, ноги ваши еще красивее, чем о них говорят.

Она, широко улыбаясь, шагнула по направлению к нему. Он сделал то же самое. Повисла тишина. Что дальше? Она сделала еще шаг, четыре, пять.

Теперь двинулся он. Два, три….

Внезапно Катерина издала истошный крик. Мост дернулся вверх, но Чезаре не удивился, он уже ожидал этого. Она двинулась назад секундой раньше и легко преодолела расстояние по наклоненному мосту до входа в крепость. Возвышающиеся над Катериной зубчатые стены неожиданно заполнились солдатами, они что-то громко кричали. Чезаре не слушал их. В ушах стоял знакомый звон: у него было шесть, в лучшем случае семь шагов, чтобы оценить угол и дальность прыжка.

Его конь послушно повернулся спиной ко рву, готовый принять его, когда он прыгнет прямиком в седло. Он двинулся вперед. У него не было права на ошибку: падение в воду стало бы равносильно плену. Сколько раз он упражнялся в подобных прыжках из окна во двор, с одного коня на другого? Но такого он никогда прежде не делал, а риск, вне зависимости от умения, есть всегда.

Прыгать оказалось ближе, чем он думал. Чезаре неуклюже приземлился в седло, схватился за гриву коня, чувствуя в паху тупую боль от удара. Конь протестующе встал на дыбы, однако теперь Чезаре был в безопасности и мог покрасоваться перед другими. Что ему виделось несовершенным, наблюдателям представлялось невероятным талантом. С берега рва раздались оглушительные крики и одобрительные возгласы, с другой стороны ответили солдаты противника. Над водой понесся вой, похожий на тот, что издают стаи бешеных собак.

Проезжая мимо д’Алегре и его заместителя де Джиона, Чезаре небрежно помахал им рукой. Жители Форли сегодня смогут спать спокойно. Грабеж – дело привлекательное, но для солдат, жаждущих схватки, это ничто по сравнению с тем возбуждением, которое охватывает при виде подстрекающего их врага.