Историческая справка

Битва при Азенкуре — одно из наиболее заметных событий в истории средневековой Европы. Ее известность далеко превзошла принесенную ею пользу. В долгом соперничестве между Англией и Францией лишь Гастингс, Ватерлоо, Трафальгар и Креси могут сравниться с Азенкуром в славе. Можно сомневаться, была ли битва при Пуатье более значительной (или победа более полной), можно спорить, был ли триумф Вернейля более удивительным, и уж конечно Гастингс, Гохштедт, Виттория, Трафальгар и Ватерлоо имели гораздо большее влияние на ход мировых процессов, однако Азенкур до сих пор остается для Англии легендарной битвой. В день 25 октября 1415 года (битва при Азенкуре случилась задолго до перехода на новое летосчисление, современная годовщина приходится на 4 ноября) произошло нечто столь поразительное, что слава об этом событии не иссякает уже почти шестьсот лет.

Славу Азенкура можно было бы счесть случайностью, причудой истории, превознесенной гением Шекспира, однако факты свидетельствуют о том, что это сражение в самом деле потрясло всю Европу. Многие годы спустя французы называли 25 октября 1415 года la malheureuse journće (прискорбный день). Даже после изгнания англичан из Франции они припоминали la malheureuse journćе с болью — битва при Азенкуре стала для Франции трагедией.

Впрочем, она чуть не стала трагедией для Генриха V и его немногочисленной, но хорошо вооруженной армии. При отплытии войска из Саутгемптонской гавани главной целью войны виделся быстрый захват Гарфлёра, после чего планировалось предпринять рейд в глубь Франции в надежде вынудить французов к битве. Победа стала бы (по крайней мере, для набожного Генриха V) свидетельством того, что Бог поддерживает его притязания на французский престол. Возможно, такая победа действительно облегчила бы ему путь к трону. При обычном состоянии войска в этих надеждах не было бы ничего несбыточного, однако осада Гарфлёра затянулась и армия Генриха едва не вымерла от дизентерии.

Описание осады в романе в целом соответствует истине, я позволил себе единственную вольность — обвал подкопа напротив Лёрских ворот. Такого подкопа не вели, этого не позволила бы почва. Все подземные ходы делались лишь войском герцога Кларенса, осаждавшим Гарфлёр с востока, и все они были уничтожены встречными подкопами французов. Однако мне хотелось показать — пусть и не вполне исторически достоверно — те ужасы, с которыми солдаты сталкивались в сражениях под поверхностью земли. Гарфлёр защищался великолепно, что в немалой степени было заслугой Рауля де Гокура, одного из командующих гарнизоном. Его стойкость, задержавшая англичан у Гарфлёра, позволила Франции собрать армию много больше той, которая смогла бы выступить против войска Генриха в случае более раннего (например, в начале сентября) завершения осады.

Гарфлёр в конце концов сдался, и это спасло его от разграбления и прочих ужасов, подобных тем, что в 1414 году последовали за падением Суассона — еще одним событием, потрясшим Европу, хотя здесь потрясение было вызвано варварством самой же французской армии по отношению к соотечественникам. Ходили слухи, будто город предали подкупленные врагом английские наемники. Этим объясняется появление в романе вымышленного сэра Роджера Паллейра. Однако в контексте азенкурской кампании Суассон важен своими покровителями — святыми Криспином и Криспинианом, чей праздник приходится на 25 октября. Для многих в тогдашней Европе события дня святого Криспина в 1415 году явились свидетельством небесной кары за ужасы Суассона в 1414-м.

Здравый смысл заставляет предположить, что Генриху не стоило продолжать кампанию после сдачи Гарфлёра, достаточно было поставить в новообретенном порту английский гарнизон и отплыть домой в Англию. Однако фактически это значило бы признать свое поражение. Потратить немалые деньги и взамен обрести лишь нормандскую гавань — не такой уж успех. Как бы ни была неутешительна для французов потеря Гарфлёра, обладание городом не давало Генриху сколько-нибудь серьезных аргументов для урегулирования дел с Францией. Да, город стал английским (на ближайшие двадцать лет), но его осада отняла слишком много драгоценного времени, а необходимость оставить в разрушенном городе английский гарнизон еще больше ослабила армию Генриха, так что ко времени выступления в поход лишь половина войска оставалась на ногах. И все же Генрих предпочел поход. Отвергнув добрый совет прекратить кампанию, Генрих приказал поредевшему, охваченному недугом войску выступать из Гарфлёра в Кале.

На первый взгляд задача не была такой уж невыполнимой: расстояние в 120 миль конная армия, в которой не было ни единого пешего воина, могла пройти дней за восемь. Поход не имел целью разграбление земель. У Генриха не было ни технических средств, ни времени осаждать попадавшиеся по пути огражденные города и крепости (куда укрывали бы от англичан все ценное). Но это не было и классическим chevauchée — опустошительным набегом в глубь территории, когда английская армия сметала все на своем пути в надежде спровоцировать французов на бой. Сомневаюсь, что Генрих надеялся вынудить французов драться. Несмотря на горячую веру в Божью помощь, он не мог не видеть слабость войска. Возжелай он битвы, разумнее было бы идти напрямик в глубь страны, а не двигаться вдоль берега. Мне кажется, он просто дразнил врага. Вынужденный после бесплодной осады униженно возвращаться в Англию без ощутимого успеха, он просто хотел унизить французов зрелищем того, как английская армия безнаказанно шествует через их страну.

Все вышло бы, как он задумал, не окажись переправы у Бланштака охраняемыми. Чтобы добраться до Кале за восемь дней, нужно было как можно скорее пересечь Сомму, но французы перекрыли броды, и Генрих в поисках переправы был вынужден идти в глубь территории.

Восемь дней растянулись на восемнадцать (или шестнадцать — хронисты ужасающе небрежны при указании даты выхода армии из Гарфлёра), кончилось продовольствие, французы наконец собрали войско и двинулись наперерез злосчастным англичанам.

Так смехотворно малая армия Генриха встретила врага на Азенкурском плато в день святого Криспина 1415 года, незаметно для себя шагнув прямиком в легенду.

В 1976 году, когда сэр Джон Киган создавал свою великолепную книгу «Лик битвы» (Sir John Keegan. The Face of Battle), он еще мог написать: «К удовольствию военного историка, ход событий Азенкурской кампании однозначен и прост… в сведениях о составе обеих армий почти отсутствует обычный буйный хаос неопределенности».

К сожалению, от былой уверенности не осталось и следа — если не в отношении хода событий, то уж точно в отношении состава армий. В 2005 году профессор Энн Карри, авторитетный специалист по Столетней войне, опубликовала книгу «Азенкур: новая история» (Anne Curry. Agincourt: A New History). После детальных доводов она выдвинула предположение, что армии отличались по численности не так сильно, как считалось прежде. Обычно принято полагать, что 6 тысяч англичан бились против 30 тысяч французов, однако доктор Карри сводит количество к 9 тысячам англичан против 12 тысяч французов. Если это правда, то слава Азенкурского сражения оказывается надуманной — ведь она зиждется на несопоставимости размера армий. Шекспиру было бы непростительно писать о «горсточке счастливцев», будь французов почти такая же «горсточка».

Сэр Джон Киган совершенно прав, упоминая традиционный «буйный хаос неопределенности» при попытке оценить численность войск в средневековых сражениях. Нам повезло иметь описания битвы, составленные свидетелями, мы располагаем рассказами современников, записанными недолгое время спустя, но их сведения о численности войск чудовищно разнятся. Английские хронисты, определяя количество французов, называют числа от 60 до 150 тысяч, французские и бургундские источники говорят о войске величиной от 8 до 50 тысяч. Самые надежные свидетели оценивают французскую армию в 30, 36 и 50 тысяч, внося свой вклад в «буйный хаос неопределенности», только усугубленный доктором Карри. В конце концов я предпочел считать верным общепринятое мнение, согласно которому в битве участвовало около 6 тысяч англичан против примерно 30 тысяч французов. Должен отметить, что это не было результатом моих научных изысканий: я лишь полагался на чутье, говорившее мне, что реакция современников отразила некую необычность Азенкурской битвы, а главная необычность в свидетельствах — несоразмерность численности войск. Английский священник, находившийся на поле боя, говорил о тридцати французах на одного англичанина — очевидная гипербола, но она неоспоримо свидетельствует в пользу традиционного мнения, что Азенкурская битва воспринималась современниками как исключительное событие именно из-за явного неравенства армий. И все же я не ученый, и отвергать выводы доктора Карри казалось безрассудством.

В один год с публикацией труда доктора Карри была издана книга Джулиет Баркер «Азенкур» (Juliet Barker. Agincourt), которая оказалась живым, исчерпывающим и убедительным описанием кампании и битвы. Джулиет Баркер отдает должное выводам доктора Карри, однако вежливо и твердо их отметает. Поскольку исследовательские достоинства ее труда не менее ценны, чем литературные, и поскольку Джулиет Баркер, подобно доктору Карри, основывалась на данных французских и английских архивов, я был рад получить такое свидетельство того, что чутье меня не подвело. Читателям, желающим узнать больше об Азенкурской кампании и сражении, будет нелишним ознакомиться со всеми тремя упомянутыми книгами: «Лик битвы» сэра Джона Кигана, «Азенкур: новая история» Энн Карри и «Азенкур» Джулиет Баркер. Я должен признать, что при великом множестве источников, использованных мной для написания романа, единственной книгой, к которой я с удовольствием обращался вновь и вновь, была книга Джулиет Баркер «Азенкур».

Несоразмерность внутри самой английской армии не вызывает сомнений. Изначально она была армией лучников, численное превосходство которых над латниками при отбытии из Англии составляло примерно три к одному, но ко дню святого Криспина соотношение стало почти шесть к одному. Ведутся бесконечные споры о том, как лучники располагались на поле боя, были ли они все сосредоточены на флангах, размещали ли их между латниками или впереди их рядов. Мне не верится, что лучников могли поставить впереди, просто из-за того, что их слишком сложно было бы увести сквозь шеренги латников при начале рукопашной битвы. Я считаю, что подавляющее большинство их было сосредоточено слева и справа от главного строя. Подробное обсуждение роли лучников в битве можно найти в великолепной книге Роберта Харди «Английский лук: гражданская и военная история» (Robert Hardy. Longbow: A Social and Military History).

Я старался, по возможности, следовать реальным событиям, происшедшим во Франции в тот дождливый день святого Криспина. В целом кажется несомненным, что англичане приблизились первыми (и что Генриху в самом деле принадлежит фраза «Вперед, друзья!» — «Let's go, fellows!»), выстроившись на расстоянии лучного выстрела от французской армии, и что французы по недомыслию допустили этот маневр. Затем лучники первым залпом спровоцировали наступление французов. Первая атака конных латников была призвана разогнать и таким образом обезвредить лучников, однако она не увенчалась успехом — кони, даже в броне, оказались уязвимы для смертоносных стрел, а преграды из кольев хватило, чтобы остановить нападение. Некоторые из обращенных вспять коней, обезумев от стрел, понеслись на первый полк французов, сея хаос в его плотных рядах.

Первому полку, вероятно насчитывавшему около 8 тысяч латников, и без того приходилось несладко. Поле Азенкура незадолго до того было распахано под озимую пшеницу. Николас Хук совершенно прав, говоря, что осенью распахивают глубже, чем весной. Кроме того, в предыдущую ночь прошел сильный ливень, и французам приходилось продираться сквозь вязкую глинистую почву. Переход, должно быть, походил на страшный сон: ускорить шаг было невозможно, сверху на войско сыпались стрелы, и по мере приближения французов к английскому строю стрелы становились все более смертоносными. По поводу убойной силы стрел ведутся многочисленные споры. Кое-кто из ученых полагает, что даже стрела с самым тяжелым шиловидным наконечником, пущенная из самого мощного тисового лука, неспособна пробить латные доспехи. Но тогда зачем Генриху столько лучников? Стрела, ударившая в латы перпендикулярно к поверхности, могла пробить сталь, хотя, безусловно, лучшие доспехи вроде миланской брони оказывались менее уязвимыми. В любом случае шквал стрел вынудил французов идти в бой с закрытыми забралами, что чрезвычайно ограничивало обзор.

Умелый лучник способен сделать пятнадцать точных выстрелов в минуту (я видел, как это происходит при стрельбе из лука с силой натяжения в 110 фунтов — на двадцать — тридцать фунтов меньше, чем у азенкурских луков, но больше, чем у любого современного спортивного лука). Предположим, что азенкурские лучники в среднем делали лишь двенадцать выстрелов в минуту и что лучников было 5 тысяч. Это значит, что каждую минуту во французов летело 60 тысяч стрел, тысяча стрел в секунду. Это также значит, что за десять минут лучники выпустили бы 600 тысяч стрел, то есть стрелы иссякли бы довольно скоро. Однако этот шквал стрел согнал разметанные фланги французов к центру, где ждали английские латники. Такое сужение французского строя делало лучников на английских флангах уязвимыми для французских арбалетов, однако нет никаких свидетельств того, что французы воспользовались этой возможностью. Арбалетчики сделали лишь несколько залпов в самом начале битвы, а затем они, судя по всему, бездействовали, что было фатальной ошибкой, которую следует приписать полному отсутствию командования во французском войске.

Битва длилась три-четыре часа, хотя она фактически завершилась в первые же минуты, когда передовой французский полк повернул назад. Французские латники выбились из сил и почти ничего не видели, строй нарушился, ноги вязли в грязи. По всей видимости, первые ряды полегли довольно быстро, образовав преграду для шедших следом, а на тех напирали задние, тесня их на английские клинки. Англичане (среди которых было некоторое количество валлийцев и гасконцев) стояли свободнее, им было достаточно места драться и убивать. Первый полк, включавший в себя большинство самых знатных французов, был разгромлен. Убиты герцог Алансонский, герцог Барский, герцог Брабантский, архиепископ Сансский, коннетабль Франции и по меньшей мере восемь графов. Другие, подобно герцогу Орлеанскому, герцогу Бурбонскому и маршалу Франции, были взяты в плен. Англичане тоже не обошлись без утрат: погибли герцог Йоркский и граф Суффолк (отец которого умер от дизентерии при осаде Гарфлёра), но потери англичан чрезвычайно малы. Генрих, без сомнений, сражался в первых рядах. Все восемнадцать французов, давших братскую клятву его убить, погибли сами. Брат Генриха Хамфри, герцог Глостерский, был тяжело ранен в битве, и есть свидетельства, что Генрих, встав над ним, отбивал атаки французов, чтобы унести раненого герцога с поля боя.

Второй французский полк пришел на выручку первому, но к этому времени французы, чтобы напасть на англичан, вынуждены были преодолевать барьер, образованный телами убитых и раненых. Кроме того, им пришлось отбивать атаки английских лучников, которые, бросив луки, теперь орудовали алебардами, мечами и боевыми молотами. Преимущество английских стрелков состояло в большей маневренности: на них не давили 60-фунтовые латы с налипшей на них грязью, и атаки лучников были смертоносными. У меня нет подтверждений тому, что вскидывание двух пальцев в знак приветствия берет начало от Азенкура, где лучники якобы дразнили этим жестом побежденных французов, демонстрируя им необходимые для выстрела пальцы, несмотря на угрозы французов их отрубить. Хотя история представляется вполне вероятной.

Через некоторое время после того, как в бой вступил второй полк французов, на английский обоз напал небольшой отряд всадников под предводительством владетеля Азенкура. Этот налет, как и явная готовность оставшихся французов к нападению, вынудили Генриха отдать приказ об убийстве пленных. Такой приказ кажется нам слишком беспощадным, однако тогдашние хронисты его не осуждали. Англичане ждали третьей атаки — свежего войска в восемь тысяч, — а в тылу английской армии к тому времени скопилось около двух тысяч пленных, которым ничего не стоило переменить ход битвы, напав на врага сзади. Поэтому Генрих отдал приказ, несмотря на явное недовольство многих английских латников, которые из-за этого лишались ценного выкупа. Выполнять приказ Генрих послал две сотни лучников под командованием оруженосца, однако бойня, вероятно, была прекращена довольно скоро. Как только выяснилось, что налет на обоз не был нападением с тыла и что третий французский полк англичанам больше не угрожает. Происшедшего французам оказалось достаточно. Оставшиеся в живых начали покидать поле боя, и Генрих остался победителем выдающейся битвы при Азенкуре. Количество убитых и раненых окружено все тем же буйным хаосом неопределенности, однако французы, несомненно, понесли тяжелейшие потери. Английский свидетель, священник, указывает 98 погибших французских дворян, около 1,5 тысячи убитых рыцарей и от 4 до 5 тысяч латников. Французские потери исчисляются тысячами и, вполне возможно, доходят до 5 тысяч, в то время как англичане потеряли не более 200 человек (включая одного лучника, Роджера Ханта, убитого пушечным выстрелом). Азенкурская битва была бойней, потрясшей мир подобно разорению Суассона. То была эпоха, привычная к жестокости. Генрих действительно сжигал и вешал лоллардов в Лондоне, он также казнил лучника за кражу дарохранительницы из позолоченной меди во время похода к Азенкуру, но такие деяния были в порядке вещей. И все же на их фоне Суассон и Азенкур, мистически связанные через святых Криспина и Криспиниана, казались чрезвычайными событиями.

Имена всех персонажей, за исключением Томаса Перрила, я взял из азенкурского списка лучников, входящего в призывные списки армии Генриха, до сих пор хранящиеся в государственных архивах (читатели, ищущие более доступные источники, могут найти их в приложениях к книге Энн Карри). В Азенкурской битве вправду участвовал некий Николас Хук, хотя и не в отряде сэра Джона Корнуолла, который в самом деле был победителем европейских турниров. Его имя часто пишут в форме «Корнуэлл» — к некоторому моему замешательству, поскольку мы не состоим в родстве.

Поле Азенкура на удивление хорошо сохранилось, хотя леса по его сторонам слегка уменьшились, а небольшая крепость, давшая название битве, давно разрушилась. В деревне есть замечательный музей, существует также мемориал и карта сражения в близлежащем Мезонселе, где был ограблен английский обоз (большая часть ценностей Генриха была позже найдена). Распятие на поле битвы указывает место одной из могил, где французы хоронили убитых. Гарфлёра больше не существует. Он влился в более крупный город Гавр, хотя следы средневекового города сохранились до сих пор. Там, где высаживался английский флот, теперь стоит нефтехимическое предприятие.

Победа, в которую мало кто верил, стала возможной благодаря тому, что войско возглавил Генрих V. Он продолжал воевать с Францией и по прошествии времени заставил французов признать законными его притязания на престол, его должны были короновать после смерти безумного короля Карла. Однако Генрих умер раньше. Корону Франции получил его сын, но французы, собравшись с силами, изгнали англичан со своей территории.

Маршал Бусико, доблестный воин, умер пленником в Англии, герцог Орлеанский провел в плену двадцать пять лет и был освобожден лишь в 1440 году. Все эти годы он писал стихи, и Джулиет Баркер в «Азенкуре» дает перевод нескольких стихотворных строк, написанных им в Англии, — строк, которыми можно завершить наше повествование о давней битве: