Глава одиннадцатая
Воодушевление спало, осталось горькое похмелье. Неудача, словно в насмешку, щедро отвесила подавленности и уныния. Шарп вел роту от Касатехады на запад, к двум рекам, отделявшим отряд от обреченной британской армии. Стрелка неотвязно преследовали разочарование, тоска и подозрение, что его обвели вокруг пальца.
Расставание выглядело не слишком благостно. Рамон обнял Шарпа, как это принято у испанцев, целуя в щеки, дохнул чесноком – очевидно, молодой человек и в самом деле был опечален столь скорым прощанием с английской ротой.
– Не забывать ваше обещание, капитан. Винтовка.
– Да. – Шарп действительно дал обещание и теперь мрачно размышлял: как его выполнить? Альмейда скоро окажется в кольце, французы приберут к рукам львиную долю земли между реками, и британцам придется отступать на запад, к морю, к окончательному поражению. Между победой и тихой муторной посадкой на корабли стоит лишь его подозрение, что золото все еще в Касатехаде, укрыто так же надежно, как и партизанские припасы – оружие и провиант. Он вспомнил слова Веллингтона: «Должны! Вы слышите? Должны!» Но не сошелся же клином свет на этом проклятом золоте, раздумывал Шарп. Разве нет денег в лондонских подвалах, в торговых банках, во всяких-разных конторах, в трюмах купеческих судов?
Ответ не приходил, и угроза поражения, словно дождевые тучи, все еще висевшие на севере, сопровождала роту легкой пехоты в ее беспрепятственном продвижении к Агеде.
Партизаны тоже уходили на запад, и первый час Шарп видел всадников, поднимающихся на гребень низкого кряжа на юге. Эль Католико упоминал о засадах на французские обозы, везущие амуницию к Альмейде. Но хотя среди всадников часто мелькал синий мундир Керси, Шарп ни разу не заметил серого плаща Эль Католико. Он осведомился у Хосе, одного из «лейтенантов» Эль Католико и начальника конного сопровождения, куда подевался партизанский командир, однако Хосе лишь пожал плечами.
– Уехал вперед. – Испанец пришпорил лошадь и оторвался от Шарпа.
Патрик Харпер догнал капитана и взглянул ему в лицо.
– Разрешите вопрос, сэр.
Шарп угрюмо посмотрел на него.
– Обычно ты не спрашиваешь разрешения. Что?
Харпер показал на всадников Хосе.
– Вам они никого не напоминают, сэр?
Шарп посмотрел на длинные черные плащи, широкополые шляпы и видавшую виды сбрую и пожал плечами.
– Ну, говори.
Харпер посмотрел на северное небо, на тяжелые тучи.
– Помнится, сэр, был я когда-то рекрутом, ей-же-ей, а нынче – точь-в-точь как тогда, в походе из Дерри. – Шарп уже давно привык к околичностям сержанта. Ирландец никогда не упускал возможности превратить донесение в байку, и Шарп, знавший, что обычно его стоит выслушать, не прерывал. – Дали нам сопровождение, точь-в-точь как эти, сэр. Впереди конные, позади конные, по бокам – ну, в общем, со всех сторон, чтобы ни один маменькин сынок не рванул восвояси. Всю дорогу, сэр, нас вели как сучьих арестантов, а на ночь заперли в амбаре под Магерой. – На лице сержанта промелькнула печаль, как всякий раз, когда он заговаривал о доме, о любимом Ольстере, о краях столь бедных, что ему пришлось пойти в армию заклятых врагов своего народа. Но уже через мгновение Харпер снова ухмылялся. – Видите, сэр, куда клоню? Это сучий конвой для сучьих арестантов. Они хотят, чтоб мы поскорее ушли с их земли, сэр.
– Ну и что с того? – Офицер и сержант непроизвольно прибавили шагу, чтобы рота, идущая позади, не слышала их разговор.
– А то, сэр, что ублюдки нагло врали нам в глаза, – ответил Харпер без тени сомнения, таким тоном, будто видел испанцев насквозь.
Впереди, на склоне холма, Хосе остановился и осмотрел местность, а затем дал коню шпоры и поехал вниз.
Роту обступала пустынная ширь: блеклая трава, камни и ложа высохших ручьев. Солнце парило немилосердно, воздух, мерцающий и подрагивающий от жара, иссушал почву.
Шарп понимал, что скоро придется сделать привал. Но люди не жаловались, даже раненые. Рота брела сквозь жару и пыль к далекой голубой полоске холмов, окружающих Альмейду.
– Врали? Что им за выгода врать?
– А что вам вчера сказал тот парень? – Харпер подразумевал Эль Католико, но вопрос не требовал от Шарпа ответа. Сержант возбужденно продолжал: – Помните, мы у той могилки стояли, а он говорил, что шесть дней назад похоронил в ней своего человека. Помните?
Шарп кивнул. Ему тоже не раз вспоминалась та могила, но слова сержанта вызвали новые мысли.
– Продолжай.
– Вчера была суббота, сэр. Я спросил лейтенанта, он всегда помнит дни недели и даты. Значит, тот парень схоронил слугу в воскресенье.
Шарп заинтриговано посмотрел на Харпера.
– Ну и что?
– А то, что он закопал слугу в прошлое воскресенье.
– И что с того?
– Боже, храни Ирландию!.. Но ведь это никак невозможно, сэр. Не хоронят они ни по воскресеньям, ни по святым дням. Мы же католики, а не протестанты нечестивые вроде вас, сэр. В воскресенье? Да ни в жисть!
Горячность сержанта вызвала у Шарпа ухмылку.
– Ты уверен?
– Уверен? Да не будь я Патриком Огастином Харпером, и не будь мы все добрыми католиками вопреки стараниям проклятых англичан!.. Глядите, сэр, глядите!
– Что? – Шарп встревожился – сержант вдруг показал на север, словно там появился французский патруль.
– Красный коршун, сэр! Его не часто увидишь.
Шарп заметил птицу, похожую на ястреба, но для него почти все птицы, от кукушек до орлов, походили на ястребов. Он зашагал дальше. Харпер укрепил его подозрения и добавил новых, и капитан позволил себе задуматься над смутными сомнениями, бередившими его душу. Сначала каменная плита над усыпальницей, не вызвавшая у Керси ни малейших подозрений. Затем поспешное убийство польского сержанта. Эль Католико отказался даже от привычного развлечения – пыток. Наверняка он это сделал с одной-единственной целью: не допустить, чтобы пленный выложил неприятную правду. Французы ничего не знали про золото, и это уже не подозрение, а бесспорный факт. За недолгое время, проведенное польским уланом в плену, Шарп не успел даже двумя словами с ним перемолвиться, но Эль Католико не мог этого знать. Каменная плита, скоропостижная кончина улана и вдобавок только сейчас возникшая мысль, что французы, найдя сокровище, не задержались бы в долине, а поскорее отвезли бы добычу в Сьюдад-Родриго. А теперь еще и Харперу показалось странным, что могила на церковном дворе появилась в воскресенье, если верить Эль Католико.
Шарп шагал, чувствуя, как по спине струится пот, и пытался вспомнить точно слова высокого испанца. Может, он сказал что-нибудь вроде: «Я его похоронил с неделю назад?» Или все-таки Харпер прав насчет шести дней?
Подозрения сорвались с цепи, и уже ничто не могло окоротить их и помешать новому опасному плану родиться в голове Шарпа.
Эль Католико лжет. Никаких доказательств этому нет, но Шарп не сомневался.
Он повернулся к Харперу:
– Думаешь, золото в той могиле?
– Там что-то есть, сэр, и провалиться мне, если это покойник, похороненный по-христиански.
– А вдруг он действительно закопал слугу в субботу?
– Мог, сэр, мог. Так ведь дело-то в том, что могилка целехонька!
– Ну и что? – Снова Шарп не сумел уследить за логикой ирландца.
Харпер ухмыльнулся.
– Вот если б вы, сэр, хотели украсть несколько тысяч золотых монет, а они бы лежали в склепе, – разве бы стали трубить на весь свет? Да ни в жисть, сэр. Просто вы бы их потихоньку вынесли и перепрятали, не высовываясь из-за кладбищенской стены. В удобную свежую могилку.
– А если б я был французским офицером? – размышлял вслух Шарп. – Где бы стал первым делом искать оружие, жратву и все такое прочее? В удобной свежей могилке.
Харпер кивнул. Он уже не улыбался.
– А если б вы там сразу нашли труп британского офицера, сэр? Что бы вы тогда делали?
Сержант ушел вперед, предоставив своему командиру пищу для размышлений. Где же Харди, черт бы его побрал? Если бы французы нашли в могиле труп английского офицера, то не стали бы ее осквернять. Снова бы засыпали землей и даже помолились.
Шарп тихонько присвистнул. Гм-м…
– Знаю, сэр, – прервал Харпер его раздумья – все-таки эта догадка принадлежала сержанту, он хорошенько поразмыслил и теперь спешил выложить все до конца, – с виду это курам на смех. Они б не стали хоронить нечестивого англичанина на святой земле – не дай Бог осквернить себя, добрых католиков. Но как вы думаете, может, шестнадцать тысяч золотых монет сильнее боязни вечных мук, а, сэр? Я, к примеру, наверное, крепко подумал бы, ей-же-ей. Вдобавок труп запросто можно выкинуть, когда придет пора откапывать золото, а там две свечки Пресвятой Деве Марии – и вы снова на лестнице в небо. – Харпер кивнул, довольный собственной сметливостью. – Сэр, вы говорили с отцом девчонки?
– Да, но он ни черта не знает.
И это неправда, мысленно добавил Шарп. Он разговаривал со вдовцом на его выжженном дворе; седая голова поникла, когда Шарп спросил, что случилось с капитаном Харди. «Я не знаю». Морено не поднимал глаз, казалось, он безмолвно умоляет Шарпа не допытываться. «А насчет золота, сэр?» Отец Терезы вздрогнул и отступил на шаг. «Золото! Вечно это золото! Я хотел, чтобы его отправили в Лиссабон морем, Эль Католико хотел, чтобы его отвезли по дороге. А теперь оно у французов! Капитан, если б не подвела ваша кавалерия, оно уже было бы в Кадисе! Нет больше золота!» В голосе звучал надрыв, искушая Шарпа сменить тактику и исподволь выведать правду, не заставляя старого человека лгать. Но в воротах появились Эль Католико с Терезой, и возможность была упущена.
Теперь Харпер предлагал новую разгадку, до которой сам Шарп вовек бы не додумался, – в могиле у церквушки лежит клад, как под таинственными древними курганами Британии. Мертвец на золотом ложе. Шарп с детства помнил легенды про эти курганы – сокровища, зарытые под ними, охраняет свирепый дракон, просыпающийся при первом ударе воровской кирки. Чтобы добыть клад, необходимо обмануть или победить дракона.
Шарп позволил догадке отрастить крылья и взмыть в небеса, в зыбкий косяк последних надежд на спасение армии. Неужели золото в Касатехаде? Неужели все так просто? Оно будет лежать в могиле, пока не уйдут вражеские полки, потом Эль Католико заберет его, не опасаясь ни французских патрулей, ни бдительных офицеров английской разведки. Но зачем же тогда Эль Католико уговорил Керси остаться с партизанами? Так ведь он и Шарпу предлагал остаться, и стрелкам. И если прав Харпер, и если не беспочвенны подозрения самого Шарпа, то могила и впрямь появилась в воскресенье, вопреки церковному закону – и в ней лежит золото под трупом любовника Жозефины. Может, Эль Католико лишь для того предлагал им остаться с партизанами, чтобы развеять их подозрения, а сам бы он тем временем без особой спешки выкопал монеты.
Все это было слишком фантастично, слишком тонка паутина хрупких домыслов, но Шарп понимал: или он сейчас же решится, или все будет окончательно потеряно. Стрелок громко рассмеялся над нелепостью происходящего, над своими и Харпера измышлениями, которые непременно всем им выйдут боком, если не оправдаются. И лишь поспособствуют разгрому британской армии в летней кампании.
Хосе оглянулся – его удивил внезапный смех.
– Капитан?
– Нам надо отдохнуть. Десять минут.
Солдаты охотно сняли ранцы и растянулись на земле. Шарп прошелся назад вдоль роты, поговорил с ранеными, которым помогали товарищи, услышал ворчание Баттена и остановился.
– Не горюй, Баттен, скоро домой вернемся.
На Шарпа глянули настороженные глаза.
– Жарковато нынче, сэр.
– Было бы прохладно, ты бы все равно ныл. – Вокруг заулыбались. – Ничего, завтра будем в Альмейде, а послезавтра – в батальоне.
Он говорил во весь голос, чтобы слышали партизаны, и при этом уже знал, что лжет. Жребий брошен. Не будут они в Альмейде ни завтра, ни послезавтра, а вернутся в Касатехаду и займутся гробокопательством. Только так можно снять сомнения.
Шарп ни на минуту не забывал о том, что ему предстоит обзавестись врагами поопаснее французов. Если золото на кладбище (на миг он отвлекся от мучительных опасений, что золота там не окажется), то роте придется нести его двадцать миль по вражеской территории, прячась от французов и – самое неприятное – сражаясь с партизанами, которые знают местность и умеют на ней воевать. Но сейчас в его силах лишь убедить мрачного Хосе, что он хочет одного: идти прямиком к своим. И Шарп, к удивлению солдат, вдруг превратился в рубаху-парня, саму бодрость и общительность.
– Завтра, ребята, отварное мясо, хватит с нас овощного бульончика! Армейский ром, жены, полковой старшина с вещевым довольствием, в общем, все, чего нам тут не хватает. Что, разве вы еще о чем-то мечтаете? – Солдаты заухмылялись, заражаясь его весельем. – Ну, а для нас, неженатых, – лучшие женщины Португалии!
Послышались грубые смешки, и партизан, отдыхавший в седле, неодобрительно посмотрел на Шарпа.
– Капитан, ваши люди воюют ради женщин?
Шарп кивнул с лучезарной улыбкой.
– И ради выпивки. А еще – за шиллинг в день с вычетом довольствия.
От хвоста колонны приближался Ноулз с раскрытыми часами.
– Десять минут, сэр.
– Подъем! Пошли, ребята! Домой, домой! Нас ждут смотры, полковая кухня и постирушки у миссис Роч.
Приободренные, солдаты встали, навьючили на себя ранцы, повесили на плечи оружие, и Шарп поймал презрительный взгляд Хосе. Англичанин убедил его, что легкая пехота интересуется только выпивкой и бабами, а такие союзники были Хосе не по вкусу. Шарп и хотел, чтобы его презирали, недооценивали, и если испанец отправится в Касатехаду с уверенностью, что солдаты Южного Эссекского – тупые скоты, мечтающие лишь дорваться до борделей Лиссабона, то Шарпа это вполне устроит.
С ним опять поравнялся Патрик Харпер, винтовка на его плече глядела в небо семью стволами.
– Значит, возвращаемся, сэр?
Шарп кивнул.
– Но об этом никому не надо знать. Как ты считаешь?
Харпер рассмеялся и хитро посмотрел на офицера, словно отдавая должное его мудрости. Но, похоже, на уме у ирландца было кое-что другое.
– Потому что хотите женщину этого ублюдка?
– И золото, Патрик. Не забывай про золото.
В сумерках они достигли Агеды. Над рекой, текущей на север, уже вились тучи комаров. У Шарпа был соблазн разбить лагерь на берегу реки, но он понимал, что это сразу насторожит партизан. Поэтому рота пересекла реку вброд и дошла до перелеска, что обрамлял западные холмы. Эскорт остался на том берегу, однако Хосе не спешил возвращаться – партизаны сидели на конях и смотрели на англичан, и Шарп на миг встревожился: неужели испанцы догадались, что ночью британские солдаты попытаются вернуться в Касатехаду?
Он повернулся к дрожащему от холода лейтенанту Ноулзу:
– Разведите костер.
– Костер? – изумленно переспросил Ноулз. – Но французы…
– Я знаю, – перебил Шарп. – Разведите. Большой.
Люди оживились. Те, на чьих штыках с обратной стороны были зубцы, накинулись на ветви пробкового дуба, другие собирали хворост, и через несколько минут в вечернее небо обильно потянулся синеватый дым. Харпер в мокрых кальсонах сушил над огнем брюки, всем своим видом показывая, что такой большой огонь опасен. Шарп был совершенно согласен с ним, но костер, видимый издали, должен был лишний раз убедить партизан в неопытности британской пехоты. Тот, кто жжет костры на вражеской территории, напрасно рассчитывает на долгую жизнь.
То ли костер, то ли поздний час убедил Хосе двинуться восвояси, и Шарп, залегший в тени перелеска, смотрел, как всадники поворачивают коней на восток и дают им шпоры. Рота осталась без соглядатаев.
– Лейтенант!
Со стороны огня подошел Ноулз.
– Сэр?
– Мы возвращаемся. Ночью. – Он ждал, что на это скажет молодой офицер, но уроженца северной Англии новость не застигла врасплох. Шарп даже слегка разочаровался. – Раненых не возьмем. Сержант Рид доставит их в Альмейду. Дайте ему трех человек в помощь и прикажите найти обоз, который пойдет назад через Коа. Ясно?
– Так точно, сэр.
– А мы с вами разделимся. Я сейчас уйду со стрелками, вы пойдете следом. Найдете нас на кладбище в Касатехаде.
Ноулз почесал в затылке.
– Вы полагаете, сэр, золото там?
Шарп кивнул.
– Может быть. А может, и нет. Короче говоря, я хочу посмотреть. – Он ухмыльнулся, заражая лейтенанта азартом. – Задело, Роберт. Возникнут сложности, дайте мне знать.
Ночь опустилась быстро, и Шарпу казалось, будто тьма вдвое гуще обычной. Луна затаилась за нависшими облаками, одна за другой пропадали звезды, и прохладный ветерок с севера напоминал, что погода на переломе. Лишь бы не сегодня, подумал он. Надо идти быстро, еще затемно вернуться в Касатехаду; дождь лишь затруднит и без того тяжелый поход.
К немалому его удивлению, известие о предстоящем возвращении в село, похоже, обрадовало солдат. Они заухмылялись, заворчали, однако нетерпение, охватившее роту, показывало, что все понимают: дело надо довести до конца.
Темной тенью перед Шарпом снова встал Ноулз.
– Ну что, сложности?
– Только Рид, сэр. Бумагу просит.
Шарп рассмеялся. Сержант Рид хлопотлив как несушка – видать, вообразил, что его маленькому отряду среди своих будет гораздо опаснее, чем среди французов. Военные полицейские, повстречав горстку солдат вдали от батальона, примут их за дезертиров и достанут длинные веревки.
Шарп нацарапал несколько фраз карандашом на листке из блокнота Ноулза, очень сомневаясь, что его каракули способны кого-нибудь убедить.
– Отдайте ему. – Ноулз не уходил, Шарп слышал, как он беспокойно топчется на месте. – Что еще?
Лейтенант озабоченно прошептал:
– А вы уверены, что золото там, сэр?
– Вы же знаете, не уверен.
Последовала пауза. Ноулз переступал с ноги на ногу.
– Рискованно, сэр.
– Почему? – Шарп знал, что его лейтенант не из робкого десятка.
– Я слышал, майор Керси приказал вам возвращаться, сэр. Если он увидит, что мы шарим по Касатехаде, то придет в бешенство. И Эль Католико вряд ли примет нас с распростертыми объятьями. И… – Он смущенно умолк.
– И что?
– Ну… – Лейтенант подступил чуть ближе к Шарпу и заговорил чуть громче. – Всем известно, что после того случая с полицейскими вы у генерала не в чести. Если Керси нажалуется, сэр, то… – Он опять не нашел подходящих слов.
– То у меня прибавится неприятностей?
– Да, сэр. И не только это. – Его речь вдруг потекла гладко, словно Ноулз готовил ее несколько дней, а то и недель. – Все мы знаем, сэр, что вас не утверждают, а это несправедливо! Они и пальцем пошевелить не хотят – лишь потому, что когда-то вы были рядовым. Даже «орла» в грош не ставят!
– Ну уж! – Шарп оборвал поток слов. Его смутила, растрогала, даже удивила горячность лейтенанта. – При чем тут несправедливость? Самая обыкновенная волокита, со всеми так. – Он и сам этому не верил, но не позволял себе говорить начистоту, выдавать досаду.
Шарп вспомнил, как волновался год назад, когда генерал произвел его в капитаны. С тех пор конногвардейцы хранят гробовое молчание. Кто, ломал он себе голову, где, почему «зарубил» его повышение? Никто не решался сказать ему напрямик: такое уже случалось, и командирам батальонов приходилось платить за свои звания. Чертова армия, чертова система повышения!
Он посмотрел на Ноулза.
– Вы давно лейтенант?
– Два года девять месяцев, сэр.
Шарп не удивился столь скорому и исчерпывающему ответу. Редкий лейтенант не считает дни до получения очередного звания.
– Значит, на Рождество получите капитана?
– Похоже на то, сэр. – Ноулз смутился. – Отец готов заплатить, сэр. После Талаверы обещал мне денег.
– Вы их заслуживаете. – Шарпа кольнула зависть. Полторы тысячи фунтов за капитанский чин всегда были для него суммой немыслимой. А вот Ноулзу с отцом повезло.
Шарп рассмеялся, отгоняя недостойные мысли.
– Что ж, Роберт, если все-таки меня не утвердят, то на Рождество поменяемся местами. – Он встал и посмотрел на темную долину. – Пора. Одному Богу известно, что мы там найдем, но… попытаем счастья.
В тысячах миль к северо-востоку от расположения роты невысокий человек с сальной челкой на лбу и неутолимой тягой к работе в душе посмотрел на кипу бумаг на своем столе и одобрительно хмыкнул, перечитывая последние параграфы самой свежей депеши от маршала Андре Массена. Неужели маршал, которого он самолично пожаловал титулом князя Эслингского, утратил хватку? Ведь у британцев совсем крошечная армия – если верить лондонским газетам, всего двадцать три тысячи, да еще двадцать две – союзных португальцев. А французов на полуострове – тьма-тьмущая. Отчего же Массена так долго валяет дурака? Но последняя депеша сообщала, что он наступает, захватывает португальские земли, и скоро англичане окунут сапоги в море, у них не останется ничего, кроме страха, стыда и поражения.
Невысокий человек зевнул. Он знал обо всем, что происходило в его огромной империи, даже о том, что князь Эслингский взял с собой на войну молодую красотку, чтобы согревала по ночам его постель. Впрочем, это простительно. Мужчине необходима женская ласка, особенно на склоне лет. А война все спишет.
От его громкого смеха вздрогнул слуга и заплясал огонек свечи. Невысокий человек вспомнил донесение тайного агента: княжеская пассия скрывает свои прелести под гусарским мундиром. Но разве это имеет значение, когда империя твердо стоит на ногах?
Невысокий человек отправился в постель к своей императрице, ничего не зная о роте легкой пехоты Южного Эссекского полка, которая шагала по принадлежащей Франции территории и мечтала лишить императора сна на много ночей.
