Книга: Клинок Шарпа
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Глава 19

 

Гряда холмов шла с севера на юг. Ее издавна облюбовали овцы, козы и кролики, чей помет, как миниатюрные мушкетные пули, усеивал травянистые склоны. Холмы пахли тимьяном.
В ясном белесом небе занимался рассвет. О прошедшей грозе напоминали только рваные облака высоко в небе да лужи, обещавшие испариться к полудню. Трава уже почти высохла, когда за Шарпом закрылись ворота дома у реки.
Она умоляла его остаться, умоляла защитить от Леру, а он, вдохновленный этой ложью, просил ее уехать вслед за армией в Сьюдад-Родриго – конечно, она не согласилась.
Она вернулась в город до рассвета, в утренних сумерках, пообещав прислать прощальный подарок, коня. Шарп отнекивался, но коня пришлось взять. Слуга подсадил Шарпа в седло и молча поглядел ему вслед. Стрелок направился к бродам восточнее города. Конь, седло, уздечка – Бог знает, сколько стоит этот подарок. Но вскоре она обнаружит, что Шарп предал ее, как раньше она предала его – и подарок вернется к ней. А пока Шарп гнал коня вдоль линии холмов, туда, где начиналась равнина. Именно здесь армия должна была повернуть на запад: гряда как бы отмечала этот поворот. Все это Шарп объяснял маркизе, лежа рядом с ней в темноте: он говорил, что французы могут двигаться быстрее британцев, поэтому Веллингтон будет вынужден схитрить. Он оставит дивизию в Арапилах, а всю остальную армию бросит в затяжной марш-бросок на полтора десятка миль. Оставшись с арьергардом, Веллингтон убедит Мармона, что возле Саламанки находится вся его армия. Маркиза слушала, задавала вопросы. Шарп краснел.
Они лежали обнявшись в беседке. Когда пришло время расставаться, она ласково тронула шрам на его щеке:
– Я не хочу уходить.
– Тогда останься.
– Мне надо идти, – грустно улыбнулась она. – Не знаю, свидимся ли мы снова.
– Конечно, но ты будешь окружена красавцами-кавалеристами, и я снова буду ревновать.
Она поцеловала его в щеку:
– Ты будешь горд и небрит, как в первый раз на «мирадоре».
Он вернул ей поцелуй:
– Мы обязательно встретимся, – слова эти эхом отдавались у него в голове, пока конь, ее конь, рысил между холмов.
К востоку от гряды расстилалась широкая долина: налившиеся колосья пшеницы прибило ливнем, пара темных деревьев вдалеке отмечала реку. Дальним концом долина упиралась в крутой каменистый откос. Шарп знал: за этими скалами движется французская армия. И скалы, и холмы заканчивались на равнине – там, где Мармон должен повернуть на запад, чтобы обогнать британцев и преградить им дорогу в Португалию.
Всего в нескольких минутах ходьбы от южного конца гряды, где крутые склоны холмов сходили на нет, располагалось небольшая деревушка – такая же, как тысячи других испанских селений. В большинстве домишек, построенных из грубо отесанного камня, взрослый мужчина не мог бы встать во весь рост. Дома лепились один к другому, образуя лабиринт узких улочек, стекавшихся к маленькой, не больше амбара, церкви, фасад которой был украшен каменной аркой. Под аркой висел небольшой колокол с противовесом, сверху свил гнездо аист.
Крестьяне побогаче, а их было немного, белили свои дома известью, высаживали у стен розы. У некоторых были даже скотные дворы, сейчас пустовавшие: опасаясь появившейся под вечер из-за холмов армии, селяне увели коров и овец в соседнюю деревушку, оставив свои лачуги на милость Божью и солдатскую. Селение, никому доселе не известное, звалось Арапилы.
Человеку, вставшему у подножия холма возле околицы и глянувшему на юг, открылась бы практически пустая равнина, заросшая пшеницей и сорняками. На горизонте темнела неровная линия деревьев: если не считать равнины, местность изобиловала неровностями. Справа от наблюдателя раскинулось селение Арапилы, а за ним, так близко, что, казалось, скалы выступают прямо из крыш, высился холм под названием высота Сан-Мигель, отделенный от южной оконечности гряды крохотной долиной, всего в две сотни ярдов в самом узком месте. Если дойти до центра этой долины, оставляя гряду справа, а высоту Сан-Мигель слева, можно увидеть в четырех милях высокую башню нового собора Саламанки: когда долину затянет пороховым дымом, люди будут благодарить Бога за такой ориентир.
Итак, на востоке высились скалы, потом долина, за ней гряда холмов, пахнущих тимьяном и лавандой и облюбованных бабочками-капустницами, затем крохотная долина, высота Сан-Мигель с селением Арапилы у подножия, а дальше, за последними домами, расстилалась на запад великая равнина – никаких неожиданностей. Шарп остановил коня у южной оконечности холмов и оглядел опытным солдатским взглядом всю открывшуюся картину. Было что-то неправильное в уходящей к далекой линии деревьев равнине. Желтоватыми волнами созревшей пшеницы она, подобно морю, омывала скалы, холмы и высоту Сан-Мигель, и в море этом было два странных острова, два холма. Для солдата именно они должны были стать ключом ко всей равнине.
Первый холм был небольшим, но высоким. Будучи таковым, он, разумеется, был слишком крутым для того, чтобы что-нибудь на нем выращивать, поэтому предназначался для овец, кроликов, гнездившихся в камнях скорпионов и ястребов, устроившихся на плоской вершине. Холм располагался ровно на юг от гряды, и так близко, что долину между ними можно было бы назвать седловиной: с воздуха они напоминали восклицательный знак, завершенный точкой.
Если аист, покинув свое гнездо на куполе нового собора Саламанки, направится по прямой за реку и дальше, над полями, он обязательно пролетит над вершиной этого небольшого холма. Если же он не остановится, в трех четвертях мили от первого он встретит и второй холм, одиноко возвышающийся в море спелой пшеницы – побольше первого, но ниже. Коротким тире располагается он точно под уже описанным восклицательным знаком. Холм этот столь же крут, как его сосед, и вершина его столь же плоская. Там живут ястребы и вороны, которых никто не тревожит: у людей просто нет причины лезть вверх по склону. Вернее, причины нет, если у людей нет пушек – в противном случае причина есть, и очень весомая: ни одна пехота в мире не может и надеяться победить даже самый маленький отряд, засевший на вершине этого холма, огромной орудийной платформой поднимающегося среди пшеничных полей. Селяне звали эти холмы «los Hermanitos», что значит «младшие братья», отдав настоящее их имя селению: их настоящим именем было Арапилы, Малый и, дальше на равнине, Большой.
Когда Господь Бог творил мир, он создал эту равнину для кавалерии: она была практически ровной и твердой – или будет таковой, когда солнце высушит последствия ночного ливня. Арапилы, Большой и Малый, Господь создал для артиллеристов: со своих позиций, специально созданных плоскими, чтобы орудия было удобнее устанавливать, пушки будут властвовать над равниной. Для пехоты Бог не сделал ничего – кроме земли, в которой легко копать могилы, но для того пехота и создана.
Все это Шарп увидел за считаные секунды, поскольку его работой и было осматривать местность с позиций ее удобства для того, чтобы убивать людей. Если ему удалось обмануть маркизу, сегодня здесь будет бойня. Впрочем, смерть уже начинала собирать урожай: в долине между британскими холмами и французскими скалами хаотично палили стрелки. Винтовки, уже забрав несколько жизней, заставили врага прятаться за вершинами скал – но никто не воспринимал этот бой всерьез. А вот вторая стычка вышла посерьезнее: португальские части были посланы захватить Большой Арапил, но французская пехота обогнала их и смела со склона мушкетным огнем. Португальцы потерпели неудачу, а французы захватили одну из двух артиллеристских платформ, возвышавшихся над полем боя, и уже втягивали туда пушки. Два британских орудия молчаливо застыли на Малом Арапиле: пушкари сушили мундиры и гадали, что принесет день – может, еще один отчаянный переход по буеракам наперегонки с французами? Они хотели сражаться, но слишком много дней этой кампании уже закончилось унылым отступлением.
Подъехав к маленькой ферме возле южной оконечности холмов, где так и сновали штабные офицеры, Шарп остановил коня и неуклюже соскользнул с седла. Знакомый голос заставил его обернуться:
– Ричард! Ричард! – к нему спешил Хоган, раскинув руки так, как будто хотел обнять Шарпа вместе с конем. Майор остановился, недоверчиво качая головой, ухватил руку Шарпа и нервно потряс ее: – Вот уж не думал увидеть тебя снова. Воскрес из мертвых! Выглядишь гораздо лучше. Как рана?
– Доктора говорят, еще месяц поболит, сэр.
Хоган расплылся от радости:
– Я думал, ты умер! А уж когда мы тебя вынесли из подвала... – он снова покачал головой. – Как ты себя чувствуешь?
– Пока могу бить только вполсилы, – Шарп был смущен откровенным счастьем Хогана: как всегда, в присутствии посторонних он предпочитал полуофициальный тон. – А вы как, сэр?
– Неплохо. Хорошо, все-таки, тебя видеть, – он перевел взгляд на коня, глаза удивленно расширились: – Ты вдруг разбогател?
– Это подарок, сэр.
Хоган, обожавший лошадей, раздвинул губы скакуна, чтобы взглянуть на зубы, потом ощупал ноги, живот и восхищенно произнес:
– Каков красавец! Подарок, говоришь?
– От маркизы де Касарес эль-Гранде-и-Мелида Садаба
– О! А! – Хоган покраснел, потрепал коня по холке и взглянул на Шарпа. – Прости, Ричард.
– За что? Думаю, изрядным дураком я себя выставил.
– Хотел бы я быть на твоем месте, – ухмыльнулся Хоган. – Ты сказал ей?
– Да.
– И она поверила?
– Да.
Хоган улыбнулся:
– Отлично, отлично, – не в силах сдержать радость, он даже начал приплясывать джигу, потом, сияя, обернулся к Шарпу: – Как же замечательно! Надо рассказать Пэру. Ты завтракал?
– Да, сэр.
– Ну так позавтракаешь еще! Мой слуга отведет коня, – он остановился и посмотрел в лицо Шарпу: – Трудно было?
– Да.
Хоган пожал плечами:
– Прости еще раз. Но если это сработает, Ричард...
– Я знаю.
Если ложь сработает, будет битва. Огромная подсыхающая равнина к югу от селения, вокруг двух холмов, будет залита кровью – и все благодаря темной ночи, полной грома, предательства и любви. Шарп вздохнул и пошел завтракать.

 

Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20