Глава 16
Два морских пехотинца из группы Шарпа, дождавшись интервала между залпами, стрелой обежали внутренний двор и собрали неразорвавшиеся снаряды. Их набралось шесть штук. Запалы в двух из них не загорелись при выстрелах из гаубицы, два запала сгорели наполовину, а два просто почему-то не взорвались. Четыре снаряда с пригодными запалами отнесли в башенку над воротами, где лейтенант Фитч нервно облизывал губы и сжимал рукоять пистолета.
Разнесли хлеб и мясо, но большинство людей не могли проглотить еду. Французская колонна подошла ближе, грохот барабанов стал громче, и хлеб положили рядом с перевернутыми киверами, в которых были сложены патронные заряды.
В заполненный водой ров попал снаряд, выплеснув воду в амбразуры. Кто-то нервно рассмеялся. Какой-то воробей, осмелевший от зимнего голода, подлетел к оставленному кусочку хлеба, схватил его и быстро ушмыгнул.
Морской пехотинец Мур в двенадцатый раз проверил свой мушкет и в двенадцатый раз убедился, что он в порядке.
Звук французских барабанов уже отчетливо был слышен, его заглушал только огонь больших пушек. В паузах между барабанными ритмами был слышен клич сотен глоток — "Vive I’Empereur!"
— Забавно слышать это впервые, — сказал Фитч.
— Я слышал это столько раз, что уже и не могу упомнить, — сказал Шарп, — и всякий раз мы били ублюдков. Он взглянул на колонну, огромную массу людей, неумолимо идущих по открытой местности.
Это была та самая колонна, которая казалось непобедимой, которая внушала ужас половине Европы, но это была колонна из необученных солдат, которые могли испугаться крови и потерпеть поражение. Французские стрелки уже взбирались на гласис и пуля, выпущенная одним из них, прошла дюймах в шести от лица Шарпа. Рявкнула винтовка и француз сполз вниз.
Шарп разместил всех своих стрелков на южной и восточной стенах. Он подождал пока французы подойдут на двести шагов и набрал воздуху в легкие.
— Стрелки! Огонь!
Выпалило более сотни винтовок.
В первой шеренге французов упало, видимо, не менее дюжины. Через их тела сразу же переступали следующие шеренги.
Стрелки начали перезаряжать винтовки. Сноровисто забивали в стволы порох, пули, пыжи, прицеливались, стреляли, и снова перезаряжали.
Когда французам оставалось пройти сотню шагов, Шарп дважды дунул в свисток. Те стрелки, чьи места были на других стенах, побежали на позиции.
Полевые пушки прекратили огонь.
Стало необычно тихо. Барабанная дробь и крики не смолкли, но громовые удары двенадцатифунтовок смолкли. Гаубицы все еще стреляли, но с каким-то приглушенным кашляющим звуком. Из коридора ведущего к лазарету доносились крики раненых, какого-то пехотинца стошнило.
— С этого расстояния цельтесь на два фута выше цели, — Шарп подошел к шеренге морских пехотинцев и его голос зазвучал как у сержанта-инструктора по стрелковой подготовке. Он взглянул на французов. — Целься!
Красномундирники просунули мушкеты в амбразуры.
— Огонь!
— Перезаряжай!
Француз сполз с гласиса, оставляя за собой кровавую полосу.
Морской пехотинец, раненый французской пулей, отшатнулся назад и рухнул в полыхающие ветки сосновой баррикады.
— Огонь!
Гаубичный снаряд отскочил от стены рядом с Шарпом и, кружась волчком, упал во внутренний двор, где и взорвался.
— Огонь, — прокричал лейтенант Фитч. Он направил пистолет на французского офицера в пятидесяти ярдах и спустил курок. Пистолет отдачей ушиб ему руку, а клуб дыма закрыл обзор.
Мушкет одного морского пехотинца дал осечку, он бросил его и подобрал оружие погибшего. Боеприпасы в патронной сумке упавшего на горящую баррикаду морского пехотинца начали взрываться.
Стрелки, понимая, что их жизнь зависит от скорости перезарядки, больше не утрамбовывали шомполами пули на самое дно ствола, а стучали прикладами о камни и стреляли в проем между краями гласиса. Мушкетные и винтовочные пули попадали во французов, но колонна продолжала идти. Шарп, видевший это слишком часто, снова был поражен тем, сколько же способны выдержать французы. Три морских пехотинца, вооруженные реквизированными у гражданского населения мушкетонами, стреляли в голову колонны.
Направление атаки теперь было очевидно.
Впереди колонны французский генерал поставил зеленых новобранцев, пушечное мясо, парней, чья смерть не навредит Империи, и пусть британцы убивают их. Подталкиваемые сержантами и офицерами, выжившие новобранцы попрятались в сухом рву и вдоль стен и просто палили из мушкетов вверх.
А позади были ветераны. Двадцать или даже больше солдат тащили фашины из перевязанных веток, большие тюфяки с ветками, которые защищали их от пуль, и которые можно было бросить в ров на месте сгоревшего разводного моста. А сзади них шли гренадеры — ударные части.
Фредриксон зажег фонарь. Лучиной, зажженной от фонаря, он поджег запал одного из неразорвавшихся снарядов. Посмотрел, как шипит запал, подождал, пока он разгорится и пламя подползет к просверленному отверстию в снаряде, и перебросил через стену.
— Огонь! — лейтенант Фитч, перезарядив пистолет, пустил пулю в фашину.
Снаряд отскочил от дороги, исчез за передними шеренгами и взорвался.
В колонне людей возникла огромная брешь, но когда дым рассеялся, брешь уже заполнилась, а французский сержант скидывал погибших людей и рассыпавшиеся фашины в ров.
— Патрик! К воротам! — Шарп выжидал до последнего в надежде, что плотный огонь со стен заставит их отступить, а теперь подумал, что промедлил с приказом. Он предполагал атаковать своим собственным отрядом, но предпочел руководить огнем со стен, к тому же знал, что Харпер справится с этим не хуже него.
— Огонь! — крикнул Фредриксон и выпалили два десятка мушкетов. Несколько пуль выбили пыль из дороги, но остальные попали в цель, заставив французов искать убежище в дверном проеме. Проем был заблокирован срубленными соснами, но баррикада была перепахана пушечными ядрами и первые наступающие, бросив свои фашины и взобравшись на них, отыскали среди ветвей опору для ног.
Кто-то упал с импровизированного моста прямо на замаскированные заостренные сучья. Его вопли заглушила вода, залившая лицо.
На дороге разорвался еще один снаряд. Воздух был наполнен свистом пуль, бесконечным ревом мушкетов и шорохом шомполов.
— Давай! — приказал Шарп сержанту Росснеру.
Сержант, прячась за стенами юго-восточной стороны форта, зачерпнул лопатой извести из бочонка и высыпал за стены.
— Огонь, — прокричал Фредриксон.
В грудь лейтенанта Фитча, целившегося из пистолета, попала пуля, на его лице было видно изумление, а кровь полилась ручьем.
— Я…, - он не смог сказать, что хотел, с каждым его вздохом был слышен ужасный стон.
— Оставь его! — прокричал Шарп морскому пехотинцу. Сейчас не было времени заниматься ранеными. Надо было сражаться, или они все станут ранеными. — Давай всю бочку, сержант!
Росснер наклонился, поднял бочонок и перекинул его через стены. Две пули попали в бочонок, но известь, смешавшись с мушкетными дымом, уже поплыла над головами атакующих.
Несколько человек уже перебрались через ров и ползли в сторону дверного проема.
— Огонь, — приказал Харпер своей команде и сам нажал на спусковой крючок своего семиствольного ружья.
Пули прошли сквозь еловые веки и поразили людей за ними.
— Проткнем ублюдков! — Харпер бросил ружье и снял с плеча винтовку. Он просунул байонет между двумя ветками и провернул лезвие в руке француза.
Нападающие кашляли, кричали, и терли глаза, когда известь дошла до гренадеров.
— Огонь! — выкрикнул Шарп, и вниз, в толпу выпалило множество мушкетов.
Новобранцы выстрелили по форту, но большинство пуль пошло выше. Морской пехотинец, раненый в плечо, продолжал заряжать мушкет, не взирая на боль.
— Вы может победить их! — Фредриксон метнул третий снаряд, разорвавшийся среди полуслепых людей. — Убивайте ублюдков, убивайте их!
Люди заряжали мушкеты так быстро, как только могли. Пули постоянно ударяли в массу французов, все еще продвигавшихся вперед, ибо на передние ряды давили задние.
Шарп сам выстрелил из винтовки.
— Кричите «ура», мерзавцы! Пусть поймут, что проиграли! Кричите!
Лейтенант Фитч попытался крикнуть «ура» с полным ртом крови, но тут же умер.
— Огонь! — прокричал Фредриксон.
Кусок земли перед воротами был наполнен огнем, дымом и пулями. Люди вопили, лилась кровь, они были ослеплены.
— Огонь!
Люди спотыкались, боль в глазах и огонь мешали им, они падали с самодельного моста прямо на скрытые острые палки. По грязноватой воде потекла кровь.
— Огонь!
Люди Харпера, очистив пятачок перед дверным проемом, встали на колено, перезаряжая оружие.
— Огонь, ублюдки, огонь! — Харпер был поглощен битвой, полностью ушел в нее, изливая ненависть к людям, которых он никогда не встречал и с которыми бы с радостью выпил, если бы жизнь сложилась иначе, но эти сейчас люди под его пулями проливали на дорогу кровь. — Огонь!
Последний снаряд взорвался там, где дорога сужалась между двумя плечами гласиса. Французы позади колонны почувствовали, что передние ряды пятятся в агонии, и тоже споткнулись.
— Огонь! — винтовки выплюнули пули в новобранцев. Мальчики с ферм, которые еще пять недель назад не видели мушкета, кашляли кровью на песок.
— Ура! Ура! — иссушенные порохом рты растянулись в улыбке.
— Продолжайте огонь! Выдавливайте их назад!
Лица почернели от пороха. Ногти сорваны и кровоточат от разрывания патронных зарядов, оттягивания курков и кремней. На почерневших лицах, растянувшихся в странном оскале, белеют зубы. Дыхание стало отрывистым. Весь мир сжался до нескольких ярдов, люди заряжали и стреляли, стреляли и убивали, заряжали и заряжали, а другие люди вопили, ползали, полуослепшие раненые тянулись вдоль стен.
Французы попятились назад. Пули постоянно попадали в них. Никто больше не смог бы стрелять из мушкетов быстрее, и никто не предоставлял им такую хорошую цель.
— Огонь! — Шарп, перезарядив винтовку, снова выстрелил. За дымом нельзя уже было различить отдельного человека, но он знал, что враг там, за дымом и послал пулю в клубы дыма.
Харпер, не видя противника, прокричал своим людям прекратить огонь. Он оттащил в сторону сосновое дерево, присел и подозвал Тейлора.
— Боеприпасы.
Они прошли на край рва, отыскали убитых и начали срезать с них патронные сумки. Они оттащили сумки в форт и вернулись, чтобы снова заблокировать дверной проем. Не было времени, чтобы установить оставшуюся пушку на позицию для стрельбы и Харпер, сожалея об упущенном шансе, подошел проверить, что запал все еще торчит из запального отверстия. Стало уже безопасно, и он начал трудоемкий процесс перезарядки своего семиствольного ружья.
Какой-то французский офицер пустил свою лошадь в галоп, чтобы увидеть причину провала атаки, и был замечен двумя стрелками с юго-восточной башенки. Оба выстрелили. И человек и лошадь вздрогнули, кровь хлынула на песок, а раненая лошадь с диким ржанием поскакала по кругу, таща за собой мертвое тело.
— Огонь! — прокричал Фредриксон, и снова множество тяжелых пуль прошло сквозь дым, заставив колонну отшатнуться назад. Барабаны смолкли, лишь один издал звук, затем замолчал и он.
— Прекратить огонь! Прекратить огонь! — Шарп видел, что враг уходит, бежит, и хоть он и хотел стрелять, пока они в пределах досягаемости, но знал, что надо экономить боеприпасы. — Не стрелять! Не стрелять! — он чувствовал ликование от выигранной битвы, от вида поверженного врага. Пространство перед воротами было заполнено мертвыми и ранеными людьми и перепачкано известью, перемешанной с кровью. — Прекратить огонь!
В этот момент началась настоящая атака Кальве с северо-западного угла форта Тест-де-Бюш.
С севера пришли черные тучи. Капитан Палмер видел их, видел серое марево дождя под тучами и рассудил, что этой ночью на форт снова обрушится непогода. Бискайский залив, подумал он, подтвердил свою репутацию, когда штиль внезапно сменился штормом.
И тут на ворота форта пошла атака.
Люди на северной стене повернулись посмотреть. Казалось, что земля вокруг вскипела как котел с водой, котел, исторгнувший дым до небес.
Мушкетный огонь слился в единый продолжительный треск. Его сопровождали крики. Аромат тухлых яиц — запах порохового дыма, стелился над внутренним двором. Палмер видел, как пуля попала в Фитча, видел, как он падал, видел его смерть. Кровь вытекала из его рта, скапливалась на краю и затем капала со стены.
Палмер видел, как группа Харпера метнулась через внутренний двор, топча бесполезную сгоревшую баррикаду, а за ними последовал огонь.
Форт утонул в запахе крови и дыма, но для солдат это был привычный запах.
Палмер, радуясь, что снаряды больше не падают на форт, повернулся к северу. Чайки летали над заливом в четверти мили от берега. Дождь еще был не близко. Под парящими и вопящими чайками двое мужчин с лодок раскидывали сети.
Казалось, что на шум в форте им было наплевать.
Море было пусто. Ни паруса на горизонте.
Палмер думал о жене, оставленной в Грейвсенде, о двух голодных детях, о его надеждах для семьи после окончания войны. Фруктовый сад, думал он, далеко от моря, был бы идеальным местом. Какой-нибудь домик, не большой, но с комнатой, где будут спать дети, еще одна комната для него с Бетти, и помещение, которому несколько книг позволят дать название кабинета. Лошадь, чтобы он мог добраться куда захочет, и возможно его тесть, недовольный, что Бетти вышла замуж за морского пехотинца, одолжит немного денег, чтобы этот морской пехотинец стал садовником.
— Сэр! — стрелок, стоявший близко к Палмеру, посмотрел на залив.
— В чем дело?
— Мне показалось, что я что-то видел.
Палмер всмотрелся туда, но ничего не разглядел, кроме чаек, дерущихся друг с другом возле рыболовных сеток.
Он был уверен, что из-за слабого здоровья старший сын не может жить в большом городе. Угольная пыль и зимние туманы Грейвсенда были губительны для его слабых легких. Двое детей Палмера умерли во младенчестве и были похоронены на кладбище для нищих — у офицера морских пехотинцев не было денег, чтобы позволить щедрые похороны, только простое отпевание. Фруктовый сад еще надо вырастить, думал Палмер, яблоневый сад, обрамленный персиковыми деревьями.
Одобрительные возгласы из ворот заставили его повернуться. Люди на стенах все еще стреляли, но смех дал понять Палмеру, что этот раунд они выиграли. Один Бог знал как. Морские пехотинцы и стрелки заряжали и стреляли, смеясь, и вдруг наступила необычная тишина, все мушкеты прекратили палить, и только ветер шумел над холодным камнем и слышался стон раненых. Вдруг справа от Палмера раздался крик. Он побежал.
Три сотни французов остались в деревне перед рассветом и на ощупь ушли в темноту. Они описали большой круг на восток, север и потом на запад, и через час после первого луча солнца оказались у северного края форта.
Сто человек из них были новобранцами, их привели, чтобы они просто выстрелили из мушкетов, когда прикажут.
Остальные две сотни были лучшими среди солдат Кальве. Ими командовал капитан Брике, чье имя, означавшее «сабля», придавало войскам дополнительную уверенность. Их вел комендант Анри Лассан, который видел в этой атаке свой шанс на реабилитацию.
Брике хоть и был самым молодым офицером в отряде Кальве, уже имел некоторую репутацию. Это был храбрый, задиристый солдат.
Его задачей было подойти к форту, когда начнется атака. Под прикрытием шума атаки, и благодаря неожиданности он рассчитывал подойти близко под уязвимые северо-западные стены форта. Лассан обещал, что это можно сделать незаметно под прикрытием песчаных дюн. Так и оказалось.
Теперь, когда они незамеченными пробрались близко к форту, какой-нибудь сорвиголова пробежит по каменному мосту через дамбу, положит лестницы к ближайшей амбразуре и взберется на стены. За ним, ожидающим смерти, пойдет Брике, ожидающий стать майором еще до заката.
Новобранцы, ведомые опытными сержантами, во время атаки должны будут смести защитников со стен мушкетным огнем.
Сорвиголова, достигнув стены, должен удерживать ее, пока остальные ветераны с лестницами не дойдут до полоски песка между фортом и заливом, чтобы приставить их к стенам. Брике, зная, что на обращенных к заливу стенах будет немного защитников, хотел захватить именно эту стену. Каменная рампа, нарисованная Лассаном на его плане, вела в самый центр Тест-де-Бюш.
Двести человек, говорил Брике, смогут захватить форт. Это займет не более двадцати минут, если удастся скрытно подобраться к первой позиции.
Но пока что эту позицию охраняли британские часовые, и их следовало отвлечь. По этой причине люди сейчас и умирали перед главными воротами. Приказал это генерал Кальве, поэтому капитан Брике, стремившийся к славе, опасался, что та большая атака все-таки прорвется в крепость раньше, чем сорвиголова дойдет до дамбы. Полковник, который возглавлял большую атаку, тоже стремился преуспеть, и там не было ни одного человека, который бы сомневался в том, что британцы будут позорно сметены, как только фашины уложат на место и ветераны перейдут через ров.
Солдаты Брике со всей осторожностью проползли между дюнами и водой. Два человека, якобы доставая рыболовные сети из лодчонки, сигналили, когда кто-то появлялся на северо-западном углу форта, но таких сигналов было мало.
Брике прислушался к суматохе у главных ворот. Не единожды он поднимал голову и смотрел на форт, рискуя быть обнаруженным. Он ждал момента, рывка через дамбу.
— Подползем так близко, как только сможем, — сказал он.
Он ногами нащупывал опору в песке, сержант подталкивал его вверх, и вдруг перед ним появился форт, и Брике показалось, что стены никто не охраняет, но капитан не рискнул искать врага, ибо перед ним стояла иная задача. Он увидел каменную дамбу, точно как Лассан ее описал. Он перепрыгнул через низкую деревянную изгородь, затем его башмаки слегка стукнулись о камень, слегка присыпанный песком.
Где-то рявкнул мушкет, затем еще один, но Брике не обратил внимания. Он перепрыгнул через заржавевшее колесо шлюза и придержался за стену форта.
— Первая! — он указал налево. — Вторая, — направо.
Лестницы, аккуратно протащенные к краю залива, потащили дальше. На каждую лестницу было по четыре человека. Двое установили ее на песок и удерживали, а другие двое поднимали вверх, и скоро дерево ударилось о камень. Брике плечом оттеснил в сторону сержанта и первым начал взбираться так быстро, будто за ним гнались черти.
Наверху возник человек, вздрогнул, но снизу выстрелил мушкет и человек исчез, а лицо Брике забрызгало кровью, которую он сплюнул.
Он добрался доверху, схватился за зубец стены и перевалился через стену. Он быстро подошел к пушечному станку, осмотрелся, а рядом с ним уже встал сержант.
Брике с тихим шорохом вытащил из ножен саблю.
— За мной!
Люди поднимались по лестнице. Еще больше, ухмыляясь, полезло по новым лестницам и Брике, ведя людей вдоль западной стены знал, что форт теперь его.
Он добился своего, взобрался на стены, и станет майором еще до заката.
Капитан Палмер охранял северную стену. Мост из сосновых бревен все еще был на месте, окружая башенку, он схватил доски, напрягся, и спихнул сосновые бревна вниз во внутренний двор. Теперь единственный проход через башенку преграждала бочка с известью.
— Огонь! — Палмер, втиснувшись в крохотный смотровой отсек с пятью морскими пехотинцами, выстрелил над бочкой в голубые мундиры, внезапно возникшие на орудийных позициях.
— Вильям! Останься! — Шарпу нужен был надежный человек на стороне ворот. Если французы поймут, что защитники растеряны из-за этой новой угрозы и снова начнут атаку на ворота, понадобится кто-нибудь вроде Фредриксона, чтобы сдержать их.
— Морские пехотинцы! — он прокричал это как боевой клич. Шарп побежал к западной стене. — Пехотинцы!
Морские пехотинцы, натренированные в кровавом деле абордажей вражеских кораблей были как раз теми войсками, которые были нужны. Стрелки могли защитить ворота, но морские пехотинцы будут лучше в бою на маленьком пространстве.
Шарп отшвырнул винтовку и вытащил из ножен тяжелый кавалерийский палаш. Как же, во имя Христа, французишки проникли в форт? Мушкетная пуля ударилась в стену рядом с ним: это выстрелил француз с западной стены. Шарп увидел кучку людей в красных мундирах в дальней башенке, это значило, что северная стена пока держится. Дело Шарпа и морских пехотинцев, бегущих рядом с ним — очистить от французов западную стену.
Прохода между стенами не было, он сгорел в огне, поэтому Шарпу придется вести людей через башенку. Противник это понимал, их мушкеты будут ждать тех, кто выйдет из узкой двери, но для страха тут не было места. Шарп увидел французского офицера с обнаженной саблей, тот вел своих людей по западной стене и Шарп понял, что надо первым добежать до башенки, и он побежал быстрее, сумка с патронами подпрыгивала на поясе. Майор влетел в дверь, погасив скорость об внутреннюю стену.
Фредриксон, оставшийся со стрелками, дал залп по взбирающимся по лестницам французам. С такого расстояния винтовочный огонь оказался просто смертоносным.
Морские пехотинцы добежали до башенки вслед за Шарпом и впрыгивали в дверь. — Давайте!
Он вышел из башенки и сразу в пяти ярдах от него первый ряд французов с криками и угрозами бросились на него.
У французов было преимущество в скорости. Они уже бежали, а Шарп только выбрался из тесной башенки. На секунду он почувствовал страх от вида стали, но со свистом взмахнул палашом, встречая атаку французов.
— В штыки! — крикнул Шарп тем двоим, которые уже выбрались из башенки на стены. Остальные морские пехотинцы толпились за ним, но Шарп знал, что надо освободить для них место. — Убьем их! — он прыгнул вперед, предвосхищая атаку французов. Французский офицер, невысокий человек с диким лицом, сделал выпад саблей. Сбоку от него стояли усатые великаны с байонетами.
Тяжелый палаш, настоящий тесак мясника, отбил мушкет в сторону. Сабля француза прошла мимо Шарпа и морской пехотинец инстинктивно ухватился за лезвие и закричал когда Брике, вытаскивая саблю, разрезал его пальцы до костей.
Шарп ударил ближайшего к нему солдата гардой и секанул лезвием офицера. Брике, заметив блеск стали, отшатнулся, но тут его в бок ударил байонет морского пехотинца, а палаш Шарпа чиркнул по шее, оборвав его надежды о славе.
Удар сапога, направленный Шарпу в пах, пришелся в бедро. Шарп вывернул палаш и двумя руками ткнул им вперед, где оказалось горло еще одного француза.
Еще один байонет попытался ударить Шарпа, на этот раз с другой стороны.
Вокруг него люди хрипели, пинались и рубили саблями. Он ощущал запах пота, чувствовал их дыхание, ему нужно было больше места. Громко выпалил мушкет, но было невозможно сказать, кто произвел выстрел, французы или британцы.
Французы, превосходя горстку британцев количеством, теснили их назад. Шарп, перед которым было не более полуярда, шагнул назад и с воинственным криком рубанул палашом вниз. Кто-то споткнулся, и Шарп ввернул лезвие в бок француза, который со стоном упал.
— Пехотинцы! — один морской пехотинец уже лежал, хрипя и кашляя кровью, но остальные двое переступили через него и кололи байонетами. За ними встали еще двое. Такому бою могло научить только тяжелое детство, такому не научат сержанты-инструкторы. Люди кусались, царапались и лягались, ощущая дыхание тех, кого они убивали.
Морское пехотинец переступил через труп капитана Брике и французский байонет ударил его в спину. Сразу же другой морской пехотинец, дико вопя, ткнул своим байонетом француза в лицо. Тела уже лежали, как баррикада, но морские пехотинцы пинками сбросили трупы в тлеющие руины и пошли вперед с мокрыми от крови штыками.
Шарп отталкивал французов назад лезвием палаша. Он видел глаза врага, и даже, сам того не подозревая, улыбнулся. Он делал выпады, парировал удары, снова колол, и каждое его движение было отточенным. Девятнадцать лет сражений готовили его к этому моменту.
Рядом с Шарпом грохнул мушкет и майор ощутил сильный удар в грудь. Французский лейтенант, с окровавленным лицом и мундиром, ворвался в первую шеренгу врага и полоснул гибкой тонкой сабелькой прямо в сторону лица Шарпа. Шарп отбил саблю и сам ударил офицера палашом по глазам. — Давай! Давай!
Они держались. На стенах уже находилась дюжина морских пехотинцев и французы, чью первую атаку отбили, опасались байонетов. Один из французов, видя, что путь закрыт, нырнул в полукруглую башенку, где ранее стояли тридцатишестифунтовые пушки. Остальные бросились вниз по рампе во внутренний двор.
Фредриксон привел двенадцать стрелков на середину южной стены и инструктировал их, будто они находились в тренировочном лагере в Шорнклиффе. Заряжай, целься, стреляй, заряжай, целься, стреляй и каждый залп попадал во французов, все еще пытающихся взобраться по лестницам на стены.
Французы на валу, слыша радостные крики товарищей, оказавшихся внизу, расступались перед Шарпом. Раз внутренний двор взят, нет нужды драться с этим диким стрелком, с лицом, закопченным порохом. Его глаза и оскаленные зубы блестели на фоне почерневшей кожи.
Шарп понимал, что сражение на стене подходит к концу потому, что обе стороны начали опасаться холодной стали. Ему надо было продолжать драться. Он прокричал морским пехотинцам продолжать атаку, переступил через тело лейтенанта, заколол французского сержанта и выдернул лезвие из тела, а морские пехотинцы бросились в брешь, умело втыкая штыки в тела французов.
С внутреннего двора зазвучали выстрелы. Раздался крик и грохот как из пушки, который сказал Шарпу, что в дело вступил Патрик Харпер.
Еще один залп дал Фредриксон.
Стены стали липкими от крови. Один морской пехотинец поскользнулся, и высокий француз добил упавшего одним ударом саперного топора. Это придало французам духу, и они насели на людей Шарпа с новой силой.
Шарп понял, что форт будет потерян, если не убить этого «лесоруба». Он ткнул в него палашом, палаш вошел между ребер, француз сжал лезвие руками, на пальцах показалась кровь, но он все еще стоял, а другой француз вцепился в лицо Шарпу. Байонет ткнул его в бедро, Шарп упал назад, потеряв палаш, он чувствовал дыхание француза, а его пальцы сжимались на шее Шарпа. Шарп лежал на спине, придавленный двумя врагами. Потом ему удалось встать на одно колено, и вцепиться в лицо человека, душившего его. Француз завопил, когда пальцы Шарпа вдавили его левый глаз.
Не было никакого военного искусства, не было приказов, только масса людей, старающаяся убить друг друга сталью, ногами, руками и зубами. Сержант морских пехотинцев, выкрикивая малопонятные слова, заколол байонетом одного из французов, навалившихся на Шарпа, и пнул другого в лицо. «Лесоруб», захлебываясь кровью, упал рядом с ними и двое других морских пехотинцев воткнули байонеты в его тело. Кто-то всхлипывал, кто-то кричал.
Шарп встал, выпустив палаш, и поднял топор с широким лезвием. Он поблагодарил сержанта-пехотинца, но тот не слышал, лишь колол и колол окровавленным байонетом.
Один француз прыгнул на пушечный станок, в линии французов образовалась брешь, Шарп, дико крича, взмахнул топором и заставил французов отойти на два шага.
На внутреннем дворе громыхнул взрыв и эхом начал отражаться от стен форта Тест-де-Бюш. Повалил дым.
Харпер повернул пушку и пальнул во французов, спустившихся со стен зарядом из камней, гвоздей и кусков свинца. Пушка отскочила на пять ярдов назад.
— Бейте их! — закричал Харпер.
Стрелки Минвера на северной стене начали стрелять во французов, оставшихся на внутреннем дворе. Несколько стрелков в поисках добычи на мертвых телах спрыгнули со стен, рискую переломать конечности.
Шарп поднял над головой топор, призывая к атаке, и опустил лезвие на кого-то, высвободил топор с потоком крови и снова пошел вперед.
Он уловил какое-то движение слева, присел, и человек, спрыгнувший с лестницы, наступил на спину Шарпа и повалился на морских пехотинцев. Один из них врезал французу по шее прикладом мушкета, убив как кролика.
Шарп повернулся, защищенный амбразурой, и увидел, что французы стреляют с дюн. На лестнице появилась чья-то голова, Шарп опустил на нее топор, услышал крик, затем зацепил лестницу за верхушку и столкнул ее вбок, раздался стук лестницы об землю.
— Сзади! — услышал он предостерегающий крик, Шарп нагнулся и байонет скользнул по его спине. Он ударил француза рукояткой топора в живот, отступил назад, развернул оружие и яростным ударом воткнул лезвие в ребра француза. Топор застрял.
Мушкет француза с примкнутым байонетом валялся у его ног. Шарп поднял его и начал орудовать так, как его учили много лет назад. Выпад, провернуть, вытащить, шаг вперед, выпад, повернуть, вытащить.
Он не помнил, приказывал ли что-нибудь. И если дико кричал — тоже не помнил. Он просто дрался, чтобы очистить стену от врага.
Опять его настигло странное ощущение, что весь мир вокруг него странным образом замедлился, люди двигались как куклы. Он один двигался быстро.
Француз с испуганным взглядом сделал выпад, Шарп отбил мушкет в сторону и воткнул свой байонет в живот француза, провернул, чтобы освободить его, и двинулся вперед. Другой француз взводил курок своего ружья и Шарп, не зная, заряжен ли его трофейный мушкет, нажал на спусковой крючок. К его удивлению, мушкет выстрелил и в горле француза образовалась кровавая дыра.
Выстрел проделал брешь в рядах французах. Опытный французский сержант увидел Шарпа и сделал выпад, но Шарп оказался проворнее, и своим байонетом зацепил руку сержанта, проткнув ее до костей, а морской пехотинец рядом с Шарпом, вонзил байонет в пах сержанта.
Шарп знал, что форт все еще мог быть потерян. Он знал только одно: эти липкие от крови камни надо защищать насмерть, что морские пехотинцы должны драться как одержимые, французов надо превзойти в ярости и уверенности, чтобы посеять в них ужас и победить их. Ужас является главным оружием в войне. И этот ужас здесь был, под крестом святого-драконоборца на флаге, развевавшемся над этим сражением.
Долгий протяжный крик раздался позади французов.
Шарп знал этот крик.
— Патрик!
Харпер, очистив внутренний двор от французов, забрался на стену, заполненную ранеными от выстрела пушки. Он со своей командой взбирался на стены с примкнутыми байонетами, и французы, атакованные с трех сторон, начали отступать.
Французы, прыгая на лестницы видели, что их страх оправдан. Они прокладывали себе путь вниз, крича тем, кто ждал их внизу, что поражение неизбежно. У одной лестницы сломалась перекладина, и шесть человек рухнули на песок.
Стрелки, посланные Фредриксоном на западную стену, очистили башенку и, наклонившись с амбразур, обстреливали лестницы. Капитан Палмер привел еще морских пехотинцев с северной стены.
— В атаку! — крикнул Шарп. Это было необязательно, ибо победа была очевидна. Морские пехотинцы отвоевали половину стены и теперь шли дальше и французы, увидев, что победа обернулась поражением, бросились к лестницам или просто прыгали в ров.
Харпер ткнул винтовкой с примкнутым байонетом, лезвие скользнула по бедру француза, и Харпер, повернув винтовку, врезал французу прикладом по челюсти. Он отпихнул его в сторону, проткнул штыком еще одного противника и увидел, что на стене не осталось врагов. Морские пехотинцы стояли перед амбразурами на коленях и стреляли в новобранцев под стеной. Капитан Палмер с красной от крови саблей стоял возле флагштока, который все еще стоял и на котором развевался флаг из красных рукавов.
— Боже, спаси Ирландию, — огромная грудь Харпера вздымалась, он сел на орудийный станок. Покрытое кровью лицо повернулось к Шарпу. — Бог мой.
— Да уж, — Шарп дышал как взмыленная лошадь, взглянул в сторону ворот, но там все было спокойно. Он посмотрел на странный мушкет в своих руках и бросил его. — Боже, — французы бежали прочь на север по дюнам. — Прекратить огонь! Не стрелять!
Стрелок, поискав среди тел, шагая по крови, принес Шарпу его палаш.
— Спасибо, — Шарп взял его. Он хотел улыбнуться, но на лице застыла дикая кровавая гримаса.
Форт удержали. Кровь ручьем стекала со стен.
Люди Брике бежали.
Большая атака на ворота также была отбита и атакующие теперь отступали. Если бы атака продлилась на пять минут дольше, всего лишь на пять минут, форт был бы потерян. Шарп знал это. Он вздрогнул при мысли об этом, затем посмотрел на окровавленное зазубренное лезвие своего палаша.
— Господи Иисусе.
Потом снова начали падать гаубичные снаряды.
