Глава 3

Снег хрупал под ботинками Шарпа, сзади в холодном воздухе слышалось хриплое дыхание, редкий шорох башмаков, проскальзывающих по льду, позвякивание оружия – они начали подъем на холм прямо перед гласисом. Гребень его был слабо освещен багровыми отсветами городских огней, костров и факелов, пылавших в ночи. Все казалось нереальным, но для Шарпа бой всегда казался нереальным, а особенно сейчас, когда он взбирался по заснеженному склону к молчащему ждущему городу, с каждым шагом все больше ожидая внезапного грохота пушечного выстрела и визга картечи. Но пока было тихо, как будто защитники забыли об огромной массе людей, ломающих снежную корку в сторону Сьюдад-Родриго. Шарп знал, что самое большее через пару часов все кончится. Талавера отняла весь день и всю ночь, Фуэнтес-де-Оноро – три дня, но никто не сможет удерживать ад бреши дольше пары часов.

Лоуфорд шагал рядом: плащ перекинут через руку, в золотом кружеве мелькают алые отблески. Полковник улыбнулся Шарпу – он выглядел, как показалось стрелку, совсем мальчишкой.

- Кажется, мы их удивим, Ричард.

Ответ пришел тут же: наверху, и слева, и справа, французские пушкари поднесли спички к запальным отверстиям, и пушки откатились на лафетах, выплюнув картечь. Укрепления вскипели огромными клубами дыма, прорезаемыми копьями света, раскинувшими свои пылающие языки со стены через ров до самого снежного склона.

Вслед за громом выстрелов, настолько близко, что отдельные звуки были уже неразличимы, пришел грохот рвущейся картечи. Каждый снаряд в металлическом цилиндре, заполненном мушкетными пулями, подрывался пороховым зарядом. Пули разлетались в стороны с убойной силой, снег пятнался красным.

Где-то слева послышались отдаленные крики, и Шарп понял, что легкая дивизия, атакующая меньшую брешь, перевалила через гласис в ров. Он поскользнулся, поднялся и заорал: «Вперед!»

Дым над гласисом медленно рассеивался, уносимый на юг ночным ветром, и тут же скрывал все обратно после очередного залпа. Снова взорвалась картечь, плотная масса людей двинулась быстрее, подгоняемая офицерами и сержантами вверх по склону, к сомнительной безопасности рва. Далеко сзади, за первой параллелью, играл оркестр, Шарп на мгновение уловил мелодию, а затем вдруг осознал, что склон кончился, а перед ним разверзлась черная пасть рва.

Было искушение отступить на пару шагов и кидать мешки наудачу, но Шарп давно приучил себя к тому, что пара шагов, которых боишься, самая важная. Он встал на гребне рядом с Лоуфордом и крикнул своим людям, чтобы поторапливались. Мешки с сеном мягко падали во тьму.

«Сюда! Сюда!» - он повел роту вправо, уходя от бреши: их работа была закончена, «Отчаянная надежда» уже прыгала в ров, и Шарпа кольнула зависть. «Ложись!» - он заставил своих людей распластаться на гребне, и пушки рявкнули выше, но так близко, что легкая рота почувствовала их горячее дыхание. Батальоны шли в атаку сразу за «Отчаянной надеждой». «Всем следить за стеной!» Все, чем теперь легкая рота могла помочь атаке – стрелять через ров, если увидят цель.

Вокруг была тьма. Со дна рва доносился перестук ботинок, звяканье байонетов, приглушенные чертыхания, затем скрежет шагов по камням, сказавший, что «Надежда» добралась до бреши и карабкалась теперь по накату из обломков стены. Вспышки мушкетных выстрелов осветили брешь, «Отчаянная надежда» встретила первое сопротивление, но огонь был не особенно плотным, и Шарп слышал, что люди продолжают взбираться к пролому.

«Пока все...» - начал Лоуфорд.

Сзади раздались крики, не дав ему закончить, и Шарп обернулся туда, где наступающие переваливали через гребень и прыгали в ров. Похоже, кто-то прыгнул мимо мешка с сеном или приземлился на своих же товарищей, но первые батальоны уже почти достигли цели, продолжая двигаться во тьме, и Шарп услышал рокот, памятный ему еще по Гавилгуру, раскатистый звук движения сотен людей в ограниченном пространстве, пытающихся протиснуться в узкую брешь – этот звук стихнет только тогда, когда исход битвы будет решен.

«Пока все идет хорошо!» - лицо Лоуфорда нервно подергивалось. Да, все шло как-то слишком хорошо. «Надежда» почти одолела долгий подъем, 45-й и 88-й полки наступали ей на пятки, а единственным ответом французов были несколько мушкетных выстрелов и шрапнель, рвущаяся далеко в тылу спешащих вперед резервов. Что-то должно было таиться в бреши.

Огненный шар вспыхнул на стене, прокатился со скоростью лесного пожара, поднялся в воздух и рухнул в ров. За ним еще один, еще, и брешь осветилась, как днем, ярким пламенем зажигательных снарядов – пропитанных маслом шаров из туго набитых соломой холщовых мешков, сброшенных в ров, чтобы защитники могли видеть цель. С французской стороны раздался крик, дерзкий, победный крик, и мушкетные пули ударили в «Отчаянную надежду», подобравшуюся уже совсем близко к пролому в стене, и ответный крик раздался со стороны 45-го и 88-го, когда батальоны рванули вперед, темная масса закопошилась в лабиринте рва, и атака показалась совсем легкой.

«Винтовки!» - крикнул Шарп. У него осталось одиннадцать стрелков, не считая Харпера и его самого – из тридцати человек, которых он провел через ужасы отступления из Ла-Коруньи три года назад. Они были костяком роты, мастера, «зеленые куртки», чьи новейшие винтовки Бейкера могли убивать за три сотни шагов, в то время как гладкоствольный мушкет, «Шатенка Бесс», был практически бесполезен на дистанции более полусотни. Он услышал характерный лязг затвора, более громкий, чем у мушкета, и увидел, как упал француз, пытавшийся спустить по склону еще один зажигательный снаряд. Шарп жалел, что винтовок так мало: он научил пользоваться ими нескольких красномундирников, но хотел, чтобы их было больше.

Он присел рядом с Лоуфордом. Французы сменили картечь на безгильзовую – эта разлеталась из ствола пушки, как дробь при охоте на уток. Он слышал свист пуль над головой, видел, как пламя ударило в ров, навстречу сгрудившимся батальонам, но в этом свете он видел также, что красные мундиры британцев уже прошли половину подъема. «Отчаянная надежда» была уже в считанных шагах от вершины, ощетинившись байонетами, а чуть ниже все пространство было заполнено темной массой наступающей колонны.

Лоуфорд тронул руку Шарпа: «Слишком легко!»

Мушкеты плюнули в наступающих, но слишком слабо, чтобы остановить атаку. Люди на дне рва чувствовали близкую победу, легкую, быструю, и колонна двинулась на брешь, как зверь, вырвавшийся из рва. До победы считанные секунды, и рокот, поднявшись вместе с колонной, перешел в рев.

Французы дали им подойти. Они пустили «Надежду» на гребень осыпавшейся стены, а только потом раскрыли ловушку. Два взрыва прогремели одновременно, оглушая и устрашая, и пламя заполнило весь пролом. Шарп поморщился. Победный рев прорезали крики боли, ухнула картечь, и он увидел, что французы спрятали два орудия в тайных казематах в толще стены по обе стороны бреши, два орудия, которые могли накрыть любое продвижение атакующих. И это были не маленькие полевые пушечки, а массивные монстры, чей огонь сметал все на сотню ярдов от бреши.

«Отчаянная надежда» перестала существовать, канула в лету, сметенная огнем и картечью, но орудийный огонь зацепил и голову колонны, с легкостью расчистив пространство. Рев прервался, перейдя в тревожные крики, и колонна отступила – но не от пушек, а от новой опасности.

Языки пламени появились среди руин, огненные змейки побежали по камням, брызнули искры, ртутью разбегаясь к минам, спрятанным внутри бреши. Взрывы разорвали каменный склон, люди и куски кладки взлетели в воздух, обращая победу в поражение. Мясорубка бреши закрутилась.

Рев еще был слышен. Парни из Коннахта и Ноттингемшира снова лезли в брешь по трупам товарищей, через черные дымящиеся ямы, где были спрятаны мины, а французы выкрикивали в их сторону оскорбления, называя их любителями мальчиков и слабаками, и сопровождали оскорбления зажигательными снарядами, бревнами и камнями, лавиной сходившими по склону и превращавшими людей в кровоточащее месиво. Мощные орудия в спрятанных казематах были уже перезаряжены и готовы к новым целям, и они шли, перебираясь через скользкий от крови накат, пока гром не грянул снова, пламя не заполнило брешь и мириады осколков картечи снова не очистили камни.

Атака снова захлебнулась в крови, но ничего не оставалось, кроме как идти вперед. Подножье склона было запружено людьми из двух батальонов, снова идущими на приступ в припадке безрассудной, кипящей отваги.

Лоуфорд стиснул руку Шарпа, нагнувшись к самому его уху:

- Чертовы пушки!

- Да...

Снова прогремел выстрел, стихли дробные раскаты, и стало ясно, что никто сможет подняться по склону под огнем таких пушек. Они были спрятаны глубоко в толще низкой городской стены, и ни одно британское осадное орудие не смогло бы повредить им – разве что Веллингтон приказал бы неделю стрелять по каждому кусочку стены, пока вся стена не превратится в руины. Перед каждой пушкой, ясно видимые в свете зажигательных снарядов, были выкопаны траншеи, защищавшие артиллеристов от врага со стороны бреши – а пока две пушки стреляли, перекрывая все пространство, о победе не могло быть и речи.

Батальоны снова двинулись вверх, на этот раз медленнее, остерегаясь пушек и пытаясь избегать гранат, которые французы начали сбрасывать по склону. Пунктир алых вспышек отмечал разрозненных атакующих. Шарп повернулся к Харперу:

- Заряжено?

Дюжий сержант кивнул, ухмыльнулся и скинул с плеча семиствольное ружье. Шарп усмехнулся в ответ:

- Присоединимся?

Лоуфорд крикнул:

- Вы куда?

Шарп показал на брешь:

- Решили заняться пушкой. Не против?

Лоуфорд пожал плечами:

- Дело ваше, только будьте осторожны.

Времени на раздумья не было: прыгай в ров и молись, что не сломаешь или не вывихнешь колено. Шарп неуклюже приземлился, поскользнулся на снегу, но огромная рука схватила его за шинель, дернула вверх, и двое побежали по дну рва. Они спрыгнули с двадцати футов - как будто упали на дно гигантского котла, алхимического сосуда, стоящего на тагане в языках пламени. Сверху катились зажигательные снаряды, мушкеты и пушки плевались огнем, пламя лизало живую и мертвую плоть на дне рва и бросало багровые отблески на низкие облака, плывущие на юг, к Бадахосу. Единственным способом выжить в этом котле было выбраться наверх, наружу, и колонна снова стала подниматься. Шарп и Харпер пробивались через плотную массу людей, затем снова заговорили пушки, и атака подавилась пылающей картечью.

Шарп уже рассчитал паузы между выстрелами и знал, что французам требуется около минуты на перезарядку каждой из огромных пушек. Он в уме считал секунды, пока они вдвоем пробивались сквозь толпу ирландцев слева от бреши. Они протолкались до самого края склона, людской вал потащил их вперед, и Шарп даже на секунду подумал, что их донесет до пролома. Потом снова грянули пушки, впередиидущие отшатнулись, в лицо Шарпу плеснуло чем-то влажным, и атакующая толпа разбилась на мелкие группы. У него была минута. «Патрик!» - крикнул Шарп.

Они прыгнули в траншею на краю бреши, ту самую, что защищала пушку. Она уже была заполнена людьми, пытавшимися найти укрытие от картечи. Французские пушкари над их головами протирали ствол и лихорадочно заталкивали в него огромные саржевые мешки, пока другие ждали с бугристыми черными тюками картечи в руках. Шарп попытался не думать о них. Он смотрел на оконный проем в стене. Тот бы высоко, гораздо выше человеческого роста, поэтому капитан прижался спиной к стене, сцепил руки в замок и кивнул сержанту. Харпер поставил тяжелый башмак в замок рук Шарпа, взвел курок семиствольного ружья и кивнул в ответ. Шарп напрягся, а Харпер сильно толкнулся вверх. Ирландец весил, как теленок, и Шарп скривился. Тогда двое коннахтских рейнджеров, видя их старания, пришли на помощь, совместными усилиями подтолкнув Харпера. Тяжесть вдруг исчезла: Харпер зацепился рукой за раму, не обращая внимания на мушкетные пули, плющившиеся о стены вокруг него, перекинул огромное ружье через стену, вслепую прицелился и нажал курок.

Отдача сбросила его со стены на противоположный край траншеи, но он тут же поднялся на ноги, вопя что-то по-гэльски. Шарп понял, что он кричит своим землякам взобраться на стену и атаковать пушкарей, пока те еще не отошли от сокрушительного залпа. Но было бессмысленно пытаться забраться по ровной стене, и Шарп подумал, что выжившие артиллеристы, должно быть, уже заряжают свою гигантскую пушку. «Патрик! Подкинь меня!» - закричал он.

Харпер схватил Шарпа, как мешок овса, резко вдохнул и кинул вверх. Было ощущение, что под ним взорвалась мина. Шарп взмахнул руками, винтовка соскользнула с его плеча, но он поймал ее за ствол, увидел оконный проем и отчаянно выбросил вперед левую руку. Зацепившись, он перекинул ногу через край, понимая, что является отличной целью для французских мушкетов. Но времени на раздумья не было, кто-то уже бежал к нему с поднятым банником, и Шарп ударил прикладом. Мысль оказалась удачной: окованный медью приклад попал французу в темя, тот свалился, а Шарп, сверзившись из окна, уже был на ногах, его огромный палаш покинул ножны, и потеха началась.

Пушкарям здорово досталось от семиствольного ружья: пули срикошетили от каменной кладки. Шарп видел тела, лежавшие под огромным стальным стволом, который он опознал как осадное орудие. Но были и выжившие, и они спешили к нему. Он отмахнулся мечом, заставив их отступить, и резко рубанул, почувствовав дрожь, когда раскроил чей-то череп. Заорав на них, чтобы напугать, он поскользнулся в луже свежей крови, выдернул лезвие и снова замахнулся. Французы отступили. Их было шестеро на одного, но они были артиллеристами, которые лучше умели убивать на расстоянии, чем гладя в лицо врагу, в исступлении потрясающему обнаженным палашом. Покончив с ними, Шарп снова повернулся к окну и обнаружил в нем руку, отчаянно цепляющуюся за край. Он ухватился за запястье и втянул в орудийную камеру коннахсткого рейнджера с горящими глазами. Шарп прокричал ему: «Помоги остальным! Перевязь им скинь!»

Мушкетная пуля чуть не задела его, звякнув о ствол пушки, и Шарп, развернувшись, увидел знакомые мундиры французских пехотинцев, сбегающих по каменным ступеням, чтобы отбить орудие. Он шагнул к ним, переполненный яростью боя, и в голове его вертелась шальная мысль: вот бы только тот злобный ублюдок, клерк из Уайтхолла, мог его сейчас видеть! Может, тогда в Уайтхолле осознали бы, чем занимаются солдаты! Но развивать мысль было некогда: пехотинцы уже заполнили узкий проход вдоль ствола. Он прыгнул вперед, вопя изо всех сил, чтобы заставить их отступить, но понимал, что их куда больше.

Солдаты остановились, дав ему приблизиться, затем выставили вперед длинные байонеты. Эх, палаш коротковат! Он сделал выпад, отведя байонет в сторону, но другой проскочил под рукой и зацепил шинель. Его теснили. Мелькнул еще один байонет, заставив пригнуться, он споткнулся о лафет, в падении размахивая палашом и все еще пытаясь удерживать равновесие. Еще байонеты! И ярость бесполезна, потому что парировать уже не успеть!

Раздался крик на незнакомом языке, но голос, голос был знаком, он принадлежал Харперу, и массивный ирландец уже крушил врагов семиствольным ружьем, держа его за ствол, как дубину. Не обращая внимания на Шарпа, он встал над ним и рассмеялся в лицо французам, замахнулся на них и шагнул вперед, как его предки в легендарных битвах древности. Он кричал те же слова, что и предки в былые времена, вокруг него тоже были воины Коннахта, и ни одна сила в мире не могла бы выстоять против их ярости в бою. Шарп, было, присел за орудием, но снова появился противник, теперь уже опасливый, и он снова рубил, отмахивался, колол и вопил. Задние ряды французов смешались, и помещение заполнили безумные люди в красных и зеленых мундирах, идущие по трупам, рубящие и режущие. Шарп почувствовал, как лезвие его палаша входит между чьих-то ребер, вытащил его и вдруг осознал, что единственными врагами вокруг были несколько выживших, скорчившихся на полу и молящих о пощаде. Надежды для них не было: парни из Коннахта потеряли друзей в бреши, старых друзей, и лезвия двигались резко и четко. Байонеты, игнорируя крики французов, работали быстро, и из окна мощно пахнуло свежей кровью.

«Наверх!» На стене все еще оставались враги, они могли стрелять вниз, в орудийную камеру, и Шарп взобрался по ступеням, держа блестящий в отблесках факелов меч перед собой. Нахлынула волна холодного, чистого ночного воздуха - он уже стоял на стене. Пехота откатилась за вал, устрашенная резней вокруг пушек, Шарп наблюдал за ними сверху. Харпер присоединился к нему вместе с группой красномундирников из 88-го, они наконец-то пытались отдышаться.

Харпер рассмеялся: «С них хватит!»

Это было правдой: французы отступали, покидая брешь, и только один человек, офицер, пытался их задержать. Он кричал на них, бил их ножнами шпаги, потом, поняв, что они не пойдут в атаку, ринулся вперед сам. Это был худощавый человек с тонкими светлыми усиками под узким крючковатым носом. Шарпу было видно, что француз боится, что ему не хочется в атаку одному, но его вела гордость и надежда, что люди пойдут за ним. Они не пошли. Кричали ему, звали, уговаривали не быть дураком, но он шел, глядя на Шарпа, и его шпага оказалась до смешного тонкой, когда он опустил ее, защищаясь. Он что-то сказал Шарпу, тот покачал головой, но француз настаивал и бросался на Шарпа, который был вынужден уклониться и парировать своим огромным палашом. Ярость Шарпа остыла в холодном воздухе, битва закончилась, и его раздражала настойчивость француза: «Уходи! Vamos!» Он пытался вспомнить, как это будет по-французски, но не мог.

Ирландец рассмеялся: «Перекиньте его через колено, капитан!» Француз был вчерашним мальчишкой, до смешного молодым, но храбрым. Он снова полез вперед, подняв шпагу. На этот раз Шарп прыгнул к нему, зарычал, и француз отшатнулся.

Шарп опустил палаш и проговорил: «Сдавайся!»

Ответом был новый выпад, едва не пронзивший Шарпу грудь. Он отступил, отбил шпагу в сторону, почувствовав, что злость возвращается, выругался и мотнул головой в сторону вала. Но придурок снова атаковал, возмущенный смехом ирландца, и Шарпу пришлось парировать удар.

Наконец, Харпер положил конец этому фарсу. Он встал за спиной у офицера и, пока француз собирался с силами для очередной атаки, прокашлялся: «Сэр? Мсье?» Офицер повернулся к нему. Гигант-ирландец улыбнулся, показал, что безоружен, и медленно подошел: «Мусью?»

Офицер кивнул Харперу, нахмурился и сказал что-то по-французски. Дюжий сержант снова серьезно кивнул: «Точно так, сэр, точно так». Гигантский кулак нырнул вниз, вверх – и прямо в подбородок француза. Тот рухнул, парни из Коннахта иронически похлопали, а Харпер аккуратно положил бесчувственное тело возле вала. «Бедный дурачок», - улыбнулся он Шарпу, весьма довольный собой и повернулся, чтобы поглядеть в сторону бреши. Бой все еще шел, но Харпер знал: его работа сделана, сделана хорошо, и трогать его сегодня больше никто не будет. Он ткнул пальцем в коннахтских рейнджеров и взглянул на Шарпа:

- Парни из Коннахта, сэр. Отличные бойцы.

- Это точно, - усмехнулся Шарп. – Где, говоришь, Коннахт? В Уэльсе?

Харпер отпустил какую-то шуточку на счет Шарпа, но сделал это по-гэльски, и тому пришлось выслушать пару минут добродушного смеха рейнджеров. Они были в хорошем настроении, счастливы, как и сержант из Донегола, что приняли участие в хорошей драке, которая когда-нибудь станет отличной историей, какую можно рассказывать долгими зимними вечерами в каком-то невообразимом будущем. Харпер нагнулся, чтобы пошарить по карманам бесчувственного француза, и Шарп отвернулся.

45-й полк на дальней стороне бреши еще возился со вторым орудием. Они нашли доски, брошенные в траншее, перебросили их в оконный проем, и Шарп восхищенно смотрел, как парни из Ноттингемшира пробегают по узкому настилу и дают своим байонетам отыграться на пушкарях. Рокот перешел в победные крики, и темный зверь во рву выпрыгнул сквозь незащищенную брешь мимо двух молчащих орудий прямо на улицы города. Несколько выстрелов раздалось из дверей и окон, но их было мало, и британская орда захлестнула засыпанное обломками пространство, которое раньше было средневековой стеной. Все было кончено.

Или почти все. Вторая мина была заложена в руинах старой стены. Пороховая дорожка тянулась к старой задней двери, чтобы французы успели поджечь фитиль и сбежать. Мина взорвалась. Пламя ударило из темноты, старые камни разворотило, повалил дым, мерзко запахло горящей плотью, и авангард наступающей колонны бессмысленно погиб. На секунду, на время одного вдоха повисло тягостное молчание, а затем крики возвестили не о победе, а о мести, и солдаты выплеснули свою ярость на беззащитные улицы.

Харпер поглядел на беснующуюся толпу, хлынувшую в город:

- Как думаете, мы приглашены?

- Почему нет? – ответил Шарп, пожав плечами.

Сержант ухмыльнулся:

- Видит Бог, мы это заслужили.

Он начал спускаться по склону в сторону домов, крутя на цепочке золотые часы. Шарп направился вслед за ним, но вдруг остановился и похолодел. Внизу, там, где взорвалась вторая мина, залитое неверным светом от горящего бревна, лежало искромсанное тело. Одна половина его была полностью покрыта кровью, блестевшей ярче слоновой кости, на другой виднелось пышное золотое кружево и желтое шитье. Кавалеристский плащ, подбитый мехом, закрывал ноги.

- О, Боже! – воскликнул Шарп.

Харпер услышал его и перехватил взгляд. Оба сбежали по склону, скользя по льду и грязному снегу, и ринулись к телу Лоуфорда.

Сьюдад-Родриго пал, как должен был пасть. Но не такой ценой, думал Шарп, Боже, не такой ценой.