Глава 18
- Ну, что думаешь? – Хоган был встревожен.
Шарп пожал плечами:
- Слишком мудрено. Полсотни ребят с этим справятся, незачем тащить целый батальон.
Хоган кивнул, но невозможно было понять, согласен ли он. Потом он поглядел через бруствер на форт, защищавший дамбу, перевел взгляд на тяжелые тучи:
- По крайней мере, погода за нас.
- Если не будет дождя
- Дождя не будет, - уверенно заявил Хоган, как будто мог управлять погодой. – Но будет темно. Ты прав, слишком мудрено, но полковник настаивает. Хотел бы я, чтоб это сделал ты.
- Я тоже, но полковник настаивает, - Уиндхэм отказал Шарпу: стрелок не пойдет в атаку с легкой ротой, а останется с полковником Уиндхэмом. Шарп улыбнулся: - Я его адъютант.
- О, адъютант? – расхохотался Хоган. – По-моему, это повышение. Что будешь делать? Бегать с поручениями?
- Вроде того. Он просто не хочет, чтобы я был рядом с легкой ротой. Говорит, мое присутствие смущает капитана Раймера.
Хоган покачал головой, посмотрел на часы и щелкнул крышкой:
- Два часа до темноты. Остается только надеяться, что капитану Раймеру это по силам.
План казался простым. Одна рота, легкая, сопровождает два десятка саперов до дамбы. Оставшийся батальон организует ложную атаку на форт. Под ее прикрытием саперы закладывают двадцать бочонков с порохом в основание дамбы. Звучало несложно, но Шарпа грызли сомнения. Ночные атаки, как армия выяснила на собственном примере всего четыре дня назад, таили сюрпризы, а весь план Уиндхэма зависел от того, сумеет ли легкая рота достичь основания дамбы ровно в одиннадцать. Полковник никак не мог узнать об их продвижении, а если они опоздают, ложная атака поднимет на ноги весь гарнизон. Шарп пытался убедить Уиндхэма, что ложная атака вообще не нужна, что легкая рота справится сама, но полковник только качал головой: ему хотелось лично повести батальон в наступление, он не мог дождаться ночи, и его совершенно не волновали слова Шарпа. «Разумеется, они успеют вовремя!» - только и говорил Уиндхэм.
Собственно, а почему нет? Идти легкой роте и саперам недалеко: с наступлением темноты они двинутся от первой параллели на север, в сторону реки, на берегу Гвадианы повернут налево и пойдут по тропинке вдоль Ривильи, под самыми стенами замка. Лица их будут зачернены, амуниция зачехлена. Они спустятся в овраг, где течет Ривилья, и повернут налево. Самое сложное здесь – пройти вверх по течению до дамбы: это будет путь длиной в полторы сотни ярдов на расстоянии выстрела от стены между бастионом Сан-Педро и фортом возле дамбы. Идти недалеко, времени достаточно, но нужна абсолютная тишина, а значит, двигаться придется медленно. Хоган снова щелкнул крышкой своих часов. Именно он убедил Веллингтона, что необходимо взорвать дамбу, но успех его плана зависел от того, как Уиндхэм его воплотит. Ирландец сунул часы в карман, достал табакерку и натужно улыбнулся: «По крайней мере, пока все по плану!»
Тем временем была начата вторая параллель. Она была гораздо ближе к стенам Бадахоса, под ее прикрытием можно было построить новые батареи, чтобы установить осадные орудия всего в четырехстах ярдах от юго-восточного угла крепости, возле бастиона Тринидад, где скол кладки давно превратился в дыру, засыпавшую обломками все основание стены. По ночам французы пытались заделать дыру, но британцы палили, нимало не заботясь о том, что могут погибнуть какие-то там рабочие. Пушки стреляли сутки напролет.
На закате Шарп проводил легкую роту. С ними был и Харпер, теперь рядовой: он утверждал, что спина его вполне зажила. Командовал Хэйксвилл. Он старался стать незаменимым для капитана Раймера, предвосхищая его желания, льстя ему и снимая с его плеч все заботы о поддержании дисциплины. Классический сюжет: надежный сержант, неутомимый и умелый – этого оказалось достаточно, Хэйксвилл победил роту. Он разделял их на враждующие лагеря, вынуждал подозревать друг друга, а Шарп ничего не мог сделать.
Перед выходом роту проверял полковник Уиндхэм. Он остановился возле Харпера и указал на огромное семиствольное ружье на плече ирландца:
- Что это?
- Семиствольное ружье, сэр.
- Есть разрешение?
- Нет, сэр.
- Тогда снимите его.
Хэйксвилл был тут как тут, рот его кривился в усмешке:
- Отдайте мне, рядовой.
Ружье было подарком от Шарпа, но Харпер ничего не мог поделать. Он медленно начал снимать ружье с плеча, но Хэйксвилл буквально выхватил его из рук. Сержант перекинул ружье через плечо и преданно посмотрел на полковника:
- Наказание, сэр?
Уиндхэм выглядел озадаченным:
- Наказание?
- За ношение недозволенного оружия, сэр.
Уиндхэм замотал головой – один раз он уже наказал Харпера:
- Нет, сержант. Нет.
- Отлично, сэр, - Хэйксвилл потер шрам и проследовал за Уиндхэмом и Раймером вдоль шеренги. После проверки, когда полковник отдал роте команду «вольно», Хэйксвилл снял кивер и долго смотрел внутрь. На его лице была такая улыбка, что Шарп заинтересовался. Он нашел лейтенанта Прайса, чья бледность пробивалась даже через обгоревшую кожу, и кивнул в сторону сержанта:
- Что это он такое делает?
- Бог знает, сэр, - Прайс все еще числил Шарпа своим капитаном. – Он теперь все время так делает: снимает кивер, пялится внутрь, лыбится и снова надевает. Он чокнутый, сэр.
- Снимает кивер? И смотрит внутрь?
- Точно, сэр. Ему бы в Бедламе быть, а не здесь, - ухмыльнулся Прайс. – Хотя армия и есть один большой сумасшедший дом, сэр.
Шарп собрался было потребовать у Хэйксвилла семиствольное ружье, но Уиндхэм, уже верхом на коне, потребовал внимания. Хэйксвилл нацепил кивер, щелкнул каблуками и уставился на полковника. Уиндхэм пожелал роте удачи, сообщил, что главная их задача – прикрыть саперов, если те будут обнаружены, а если не будут обнаружены – ничего не делать, и заключил: «Идите! Удачной охоты!»
Легкая рота построилась в траншее, семиствольное ружье все еще было у Хэйксвилла. Шарпу ужасно хотелось пойти с ними: он знал, как сильно Хоган желал взорвать дамбу, понимал, насколько проще будет атаковать через брешь, если озеро исчезнет, и был раздражен, что не может участвовать в вылазке. Вместо этого, когда соборные часы пробили половину одиннадцатого, он стоял рядом с Уиндхэмом и смотрел, как оставшиеся десять рот батальона выбираются из параллели на темную траву. Уиндхэм нервничал:
- Уже должны быть почти на месте.
- Да, сэр.
Полковник вынул шпагу, подумал немного и сунул ее обратно в ножны. Он оглянулся на Коллетта:
- Джек?
- Сэр?
- Готовы?
- Да, сэр.
- Идите! Но обязательно дождитесь боя часов!
Коллетт исчез во тьме. Он двинул четыре роты в сторону города и форта, защищавшего дамбу, чтобы, когда часы пробьют одиннадцать, открыть огонь в сторону форта и заставить французов поверить в реальность атаки. Остальные роты под общим командованием Уиндхэма находились в резерве. Полковник, как видел Шарп, надеялся, что ложная атака выявит какую-то слабость форта и перерастет в атаку настоящую. Он хотел провести полк Южного Эссекса через ров, прямо к стене, и первым взойти на укрепления. Шарп гадал, как там легкая рота. По крайней мере, из замка не было слышно выстрелов, из форта тоже никто не кричал, так что, вероятно, их пока не заметили. Стрелок чувствовал скованность: если все пойдет по плану, то, согласно расписанию, в одиннадцать с минутами дамба будет взорвана – но инстинкты подсказывали другое. Он подумал о Терезе там, в городе, о ребенке и о том, что взрыв, буде он произойдет, разбудит крошку. Ребенок, его ребенок! До сих пор не верится, что у него есть ребенок.
- Порох уже должен быть на месте, Шарп!
- Так точно, сэр! – он слушал полковника вполуха, но понимал, что Уиндхэм пытается за разговором скрыть волнение. Узнать, где сейчас порох, не представлялось возможным. Шарп попытался вообразить саперов, ползущих по-пластунски, как контрабандисты на южном побережье, скрывающихся в овраге возле дамбы, но Уиндхэм вмешался в его мысли:
- Считайте вспышки мушкетных выстрелов, Шарп!
- Да, сэр, - он знал: полковник лелеет надежду, что форт, благодаря какому-то чуду, слабо защищен и что полк Южного Эссекса может взять его, просто используя численное превосходство. Напрасные надежды, думал Шарп.
Слева от них, в полумиле вверх по холму, палили осадные орудия, каждый выстрел сопровождался вспышкой пламени и густым дымом, низко стелившимся над водой. Французские пушки отвечали, целясь в зарево, но интенсивность вражеского огня в последние два дня упала: берегли боеприпасы для новых батарей на второй параллели.
- Теперь уже недолго, - сказал сам себе полковник, потом чуть громче позвал: - Майор Форрест?
- Сэр? – Форрест выступил из темноты.
- Все в порядке, Форрест?
- Да, сэр, - Форресту, как и Шарпу, делать было нечего.
Внезапно с севера раздался приглушенный треск мушкетов. Уиндхэм резко повернулся:
- По-моему, это не наши, - звуки доносились слишком издалека, из-за реки, где Пятая дивизия занималась французскими фортами. Уиндхэм расслабился: - Уже скоро, джентльмены.
Из темноты донесся крик. Офицеры замерли, вслушиваясь, и похолодели. Шарп услышал, как Уиндхэм задержал дыхание.
- Qui vive? – кричал французский часовой. - Qui vive? - и громче:- Gardez-vous!
Из форта ударили мушкеты.
- Черт! – выплюнул Уиндхэм. – Черт, черт, черт!
В форте послышались крики, показался мерцающий свет – это в темноту метнули зажигательный снаряд, пытаясь перебросить его через ров. В тусклом свете Шарп отлично видел роты Коллетта.
- Огонь! – крик раскатился по шеренгам, и британцы ответили на выстрелы из амбразур.
- Черт! – прокричал Уиндхэм. – Мы слишком рано!
Роты Коллетта стреляли повзводно, залпы волнами катились по строю, пули громко цокали о каменную кладку. Офицеры кричали громче, пытаясь создать ощущение крупных сил, мушкеты били, как часы. Шарп осматривал укрепления. Мушкетный огонь французов был непрерывным, и он решил, что на каждого человека у амбразуры или бойницы приходится по меньшей мере пара заряжающих.
- Не думаю, что защитников мало, сэр.
- Черт! – Уиндхэм как будто не слышал Шарпа.
Соборный колокол добавил свои скупые ноты к звукам перестрелки. Из форта бросили еще зажигательных снарядов, и Шарп услышал, как Коллетт приказывает отойти назад, под прикрытие темноты. Уиндхэм лихорадочно метался взад-вперед, его лицо пылало разочарованием:
- Где же легкая рота? Где, черт возьми, легкая рота?
Артиллеристы в городе налегли на лафеты, повернули пушки и зарядили их картечью. Раздался выстрел, пламя осветило поле боя, послышался характерный свист.
- Цепью! – донесся до Шарпа голос Коллетта: это была разумная мера предосторожности против картечи, но так было гораздо сложнее убедить французов в реальности атаки.
Уиндхэм достал шпагу и громко позвал:
- Капитан Лерой?
- Сэр? – вопросил голос из темноты.
- Вашу роту вперед! Прикройте майора Коллетта справа!
- Так точно, сэр, - и гренадерская рота двинулась вперед, добавив путаницы.
Уиндхэм повернулся:
- Время, Шарп?
- Две минуты двенадцатого, сэр, - ответил тот, припомнив колокольный звон.
- Так где же они?
- Дайте им время, сэр.
Уиндхэм как будто не слышал. Он смотрел на форт, на горящие зажигательные снаряды, освещавшие весь ров и пространство перед ним. Люди пересекали его маленькими группами, иногда припадая на колено, стреляя и снова растворяясь во тьме. Шарп видел, как одного скосило картечью, неподвижное тело было хорошо видно в отблесках пламени. Двое других рванули к нему, ухватили за ноги и утащили обратно к его роте. «Заряжай! Целься! Пли!» - раздавались над полем до боли знакомые приказы, мушкеты стреляли в сторону форта, а с высоких стен им отвечали смертоносной картечью.
- Капитан Стерритт? – завопил Уиндхэм.
- Сэр?
- Поступаете в распоряжение майора Коллетта! Ваша рота придана ему в подкрепление!
- Так точно, сэр! – рота двинулась вперед, и Шарп виновато потупился, осознав, что еще один капитан имеет хорошую возможность попасть под картечь. Он мог только гадать, что случилось с Раймером: со стороны дамбы не слышалось ни выстрелов, ни взрывов. Он постоянно ждал вспышки, клубов дыма, но дамба молчала.
- Где же они? – Уиндхэм ударил себя кулаком по бедру, потом со свистом рассек воздух шпагой. – Черт бы их побрал! Куда они подевались?
Из боя выходило все больше раненых картечью, и Коллетт оттянул свои роты назад, понимая, что в ложной атаке не стоит терять людей. Огонь со стороны форта поутих. Взрыва все не было.
- Черт! Нам надо узнать, что происходит!
- Разрешите мне, сэр, - Шарп видел, как тщательно продуманный Уиндхэмом план рушится на глазах. Должно быть, французы уже поняли, что атака не настоящая, и не нужно было большого ума, чтобы осознать: реальной целью может быть только дамба. Он снова попытался представить саперов с бочонками пороха на спине. – Может, их взяли в плен, сэр? Они могли вообще не добраться до дамбы.
Уиндхэм помотал головой. Неподалеку послышался голос майора Коллетта:
- Полковник? Сэр?
- Джек! Мы здесь!
Коллетт возник из темноты и отсалютовал:
- Дольше не продержимся, сэр. Слишком много людей теряем из-за проклятой картечи.
Уиндхэм повернулся к Шарпу:
- Как быстро сможете туда добраться?
Шарп подумал, что много времени это не займет: не надо скрываться, идти в обход – шум боя достаточно громок, чтобы скрыть его передвижения поблизости от форта:
- Пять минут, сэр.
- Тогда идите. И послушайте, - остановил Уиндхэм двинувшегося было Шарпа, - мне нужен доклад, ничего больше, п’нимаете? Узнайте, где они. Не раскрыли ли их? Сколько времени им еще надо? Ясно?
- Да, сэр.
- Я хочу, чтобы через десять минут вы были здесь. Десять минут, Шарп, - он повернулся к майору Коллетту. – Дадите мне десять минут?
- Да, сэр.
- Хорошо. Тогда идите, Шарп! И торопитесь!
Шарп побежал в сторону форта и прятавшейся за ним дамбы, невидимый в ночи в своем темном мундире. Он взял немного вправо, чтобы избежать света зажигательных снарядов и попасть прямо в овраг, где текла Ривилья, чуть ниже дамбы. Он натыкался на кочки, поскальзывался на мокрой земле, но зато он был один – и свободен. Над головой просвистела картечь, посланная из замка, но Шарпа она задеть не могла, он двигался в темноте, оставляя слева вспышки мушкетных выстрелов из форта. Через некоторое время он чуть замедлил бег, понимая, что до Ривильи уже недалеко, а в овраге могут прятаться французские патрули. Он снял с плеча винтовку и полностью взвел курок. Пружина была привычно тугой, спусковой крючок с тихим щелчком встал на место, и Шарп почувствовал, что доволен: теперь он вооружен - как там говорил Хоган, с головы до ног? Как бы то ни было, он был рад и, улыбаясь во тьму, продвигался вперед, теперь медленно, ощупывая глазами каждый дюйм края оврага. Он поглубже натянул кивер, чтобы козырек закрыл вспышки выстрелов, мешающих ночному зрению, и увидел полосу густой тени, обрамленную кустами – ага, вот и овраг. Теперь залечь и двигаться по-пластунски, туда, за край.
Овраг оказался глубже, чем он думал: вялый плеск воды слышался футах в двадцати вниз по склону. Других звуков снизу не доносилось, ни саперов, ни легкой роты видно не было. Слева, футах в сорока, темной массой высилась дамба, она казалась пустой и тихой, за ней угадывался широкий простор воды.
Шарп перевалил через край оврага, все еще ползком, и начал тихонько съезжать по склону. Он старался уклоняться от колючих кустов, при этом держа винтовку на вытянутых руках, поэтому чуть не выстрелил, услышав хриплый шепот:
- Кто идет?
- Шарп! А кто спрашивает?
- Питерс, сэр! Слава Богу, это вы.
Шарп наконец разглядел тень человека, притаившегося за кустом у самой воды. Он подошел поближе:
- Как тут?
- Не знаю, сэр. Капитан ушел туда, сэр, – Питерс указал в сторону дамбы. – Десять минут назад, сэр. Оставил меня тут. Как думаете, сэр, они совсем ушли?
- Нет, останься здесь, - он похлопал парня по плечу. – Они вернутся этим же путем. Все будет в порядке.
Раймер и саперы не могли быть далеко, но их совсем не было слышно, поэтому Шарп, по колено в воде, пошел вверх по течению, дожидаясь оклика. Ярдов за двадцать до дамбы, под самым фортом, через поток перекинулись небольшие деревца, от них отделился темный силуэт:
- Кто идет?
- Шарп! А кто спрашивает?
- Хэйксвилл, - раздался знакомый смешок. – Пришли помочь?
Шарп проигнорировал тон, каким был задан вопрос:
- Где капитан Раймер?
- Здесь! – голос донесся откуда-то из-за спины Хэйксвилла, Шарп миновал сержанта, почувствовав неприятный запах, и углядел блеск позолоты на мундире Раймера.
- Меня послал полковник. Он волнуется.
- Как и я, - Раймер, видимо, не хотел говорить большего.
- Что там?
- Порох заложен, саперы отошли, там только Фитчетт. Должен вставить запал! – Раймер нервничал, и Шарп мог его понять: если дамба взорвется сейчас, случайно или из-за чьей-то ошибки, роту накроет стена воды.
На стене форта, всего в тридцати футах от них, послышались шаги, и Шарп услышал, как Раймер задержал дыхание. Шаги казались случайными. Вдруг Раймер выдохнул:
- О Боже! Нет!
В темноте появился колеблющийся язычок пламени, как будто кто-то зажигал свечу на ветру, потом он вспыхнул ярче и превратился в огненный шар. В его свете Шарп увидел двоих солдат в синих мундирах, подтащивших к краю стены зажигательный снаряд и метнувших его в овраг. Тот прокатился по склону, оставляя за собой искры и тлеющую солому, плюхнулся в воду и зашипел. Пламя взметнулось, пытаясь удержаться на сухих участках, потом погасло. Раймер глубоко вздохнул. Шарп прошептал ему на ухо:
- Где ваши люди?
- Кто-то здесь, большая часть отошла, - не слишком содержательный ответ, совсем не то, что было нужно Шарпу.
А на стене снова появилось пламя, сперва почти потухшее, как и первое, но на этот раз француз дождался, пока огонь начнет яростно пожирать пропитанную маслом солому, пылая, как сигнальный костер. Шар снова скатили по склону, он разок подпрыгнул, рассыпая искры, и застрял в колючем кусте. Ветки тут же занялись, затрещали, в ярком свете Шарп увидел инженера, лейтенанта Фитчетта, неподвижно скорчившегося возле груды бочонков. Французы не могли его не видеть!
Но французы были не до конца уверены в том, что искать. Приказ был поглядеть в овраг, вот они и поглядели, увидев только темные тени, какие только и ждешь увидеть ночью, никакого движения – а значит, можно расслабиться. Шарп четко видел этих двоих: они были счастливы, что находятся далеко от ворот форта и не участвуют в бою, они болтали, смеялись, потом дернулись куда-то вправо, исчезнув из виду, а сверху послышался хриплый лай приказа: на стену поднялся офицер.
Фитчетт не мог оставаться на месте. Он начал двигаться в сторону Раймера и Шарпа, пытаясь не нашуметь, но зажигательный снаряд приводил его в такой ужас, что он поскользнулся и рухнул в воду. Со стены раздался крик, возникла голова офицера. У Фитчетта хватило ума замереть, но Шарп видел, что офицер уже повернулся и отдает новые команды. Над гребнем стены снова появилось пламя, там зажигали третий снаряд, и Шарп понял, что придется драться. Раймер, открыв рот, глядел на форт. Шарп толкнул его:
- Подстрелите офицера.
- Что?
- Подстрелите этого ублюдка! У вас же есть винтовки, разве нет?
Раймер не двинулся с места, тогда Шарп сам сдернул винтовку, дернул крышку полки, проверяя, есть ли порох, и прицелился сквозь колючие ветви. Раймер как будто проснулся:
- Не стреляйте!
Третий зажигательный снаряд перевалил через стену, упав на дальнем конце оврага и зацепившись за камень. Фитчетт увидел, что сейчас будет раскрыт, взвизгнул и побежал к замаскированной роте. Французский офицер закричал.
- Не стреляйте! – Раймер толкнул Шарпа под локоть, сбивая прицел, и тому пришлось снять палец со спускового крючка. Фитчетт упал где-то в кустарнике, ободрав ребра. Он помнил про запальный шнур и продолжал сжимать его в руке, но Шарп не знал, сработает ли он после падения в воду. Фитчетт, дико вращая глазами, оглянулся по сторонам:
- Где фонарь? - потайной фонарь был спрятан среди деревьев. Раймер и Фитчетт судорожно начали искать его, натыкаясь друг на друга, а со стены раздался первый выстрел. Пуля ударила в ствол дерева, и Фитчетт выругался:
- Черт! Быстрее!
Французский офицер перегнулся в овраг, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, но Шарп видел выстрел и, целясь на вспышку, спустил курок. Француз дернулся и упал, его лицо было залито кровью. Раймер уставился на Шарпа:
- Зачем вы это сделали?
Шарп не удостоил его ответом. Фитчетт, наконец, нашел фонарь, открыл дверцу, и луч света осветил колючие кусты.
- Скорее, скорее! – Фитчетт говорил сам с собой. Он нащупал запальный шнур, сунул кончик в огонь и дождался, пока тот занялся, лишь потом скомандовав: – Назад! Отходим!
Раймер не стал дожидаться, пока огонь разгорится. Более не скрываясь, он прокричал:
- Назад, все назад!
Шарп схватил Фитчетта за рукав:
- Сколько у нас времени?
- Тридцать секунд! Бежим!
Со стены ударил второй мушкет, пуля взрыла землю. Группа людей под предводительством Раймера бежала, пригибаясь, вниз по течению, каждый представлял себе внезапную вспышку, грохот ударной волны и убийственную мощь водного потока.
Французы, внезапно лишившиеся офицера, звали на помощь. В свете зажигательных снарядов они ничего не видели, в ушах стояло эхо мушкетных выстрелов. Шарп подождал, глядя на бегущий по запальному шнуру огонек и прислушиваясь к топоту ног на стене. Огонек радостно побежал в сторону дамбы, а Шарп повернул в обратную сторону и попытался взобраться по склону оврага, укрепленному возле форта каменной кладкой, но услышал тихий голос:
- Отличный выстрел.
- Патрик?
- Ага, я думал: мало ли, вам помощь понадобится, - голос донегольца был тихим. Огромная рука схватила Шарпа и бесцеремонно закинула за край оврага. – Нам бы бежать.
- Иначе утонем, - Шарп зацепился за куст и подтянулся на руках. Он гадал, сколько секунд прошло с момента, как Фитчетт поджег запальный шнур: двадцать? Двадцать пять? Про крайней мере, здесь, на высоком берегу, на краю рва, выходящего из оврага и обнимающего форт, они с Харпером в безопасности. Французы что-то яростно кричали. Шарп услышал треск шомполов в мушкетных дулах, потом через хаос пробился резкий голос, но сейчас его больше интересовал Харпер, чья могучая фигура притаилась рядом.
- Как спина, Патрик?
- Чертовски болит, сэр.
Шарп, ожидая взрыва, прижался к земле и представил, как разлетаются в разные стороны обломки бочонков с порохом. Уже сейчас! Может, Фитчетт напутал и взял более длинный шнур?
Залп со стены напугал Шарпа. Французы палили в овраг, пули били в кустарник с треском рвущегося ситца. Где-то возмущенно крикнула птица, забив крыльями во тьме, ниже по течению был слышен испуганный топот удаляющихся ног. Харпер глумливо усмехнулся:
- Как мокрые курицы!
- Как дела в роте, Патрик?
Если Харпер и не был расположен критиковать Раймера при Шарпе, порка все изменила. Он сплюнул в овраг:
- Этот парень сам не знает, чего хочет, - в солдатском кодексе не было более серьезного проступка: нерешительность убивает.
Взрыва все не было. Шарп понимал, что запальный шнур мог намокнуть или порваться, но что бы там ни случилось, порох лежал нетронутым. Прошло не меньше минуты. Шарп слышал, как французский офицер требовал тишины, вероятно, пытаясь услышать, что происходит в овраге, но там было тихо. Раздались новые приказы: гребень стены осветился, и Шарп понял, что вниз полетят новые зажигательные снаряды. Он поднял голову, проследил, как три огненные дуги прорезали темноту оврага, и задумался, не могут ли они нечаянно поджечь запальный шнур. Но секунды текли, а взрыва не было. Наконец, из форта послышались крики: порох был обнаружен.
Шарп начал съезжать вниз по склону, жестом позвав за собой Харпера. Французы производили столько шума, что их двоих не было слышно. Времени было мало. Шарп попытался представить себя на месте французского офицера и подумал, что вылил бы на порох всю имеющуюся воду. Оставалось понять, что делать на собственном месте. Он огляделся. Новые зажигательные снаряды ярко освещали дамбу. Бочонки с порохом были отлично видны – как, впрочем, и запальный шнур: один его конец вывалился из отверстия в бочонке, другой свисал в поток, погасивший пламя. Впрочем, и первого было достаточно. Рядом присел Харпер:
- Что будем делать?
- Мне нужно десять человек.
- Предоставьте это мне. А дальше?
Шарп мотнул головой в сторону стены:
- Шестеро должны позаботиться о французах, остальным трем надо скинуть зажигательные снаряды в воду.
- А вы?
- Оставь мне один снаряд, - он начал перезаряжать винтовку, торопясь в темноте и не заботясь о том, чтобы вставить кожаный пыж, обхватывавший пулю и туго вворачивающийся в семь канавок нарезного ствола винтовки Бейкера. Плюнув на пулю, он прибил ее шомполом. - Готов?
- Да, сэр, - Харпер широко улыбнулся. - Кажется, это работа для стрелков.
- Почему нет, сержант? – улыбнулся в ответ Шарп. Будь проклят Раймер, будьте прокляты Хэйксвилл, Уиндхэм, Коллетт, все эти новички, только мешающие батальону! Шарп и его стрелки сражались везде, от северного побережья Испании через всю Португалию и обратно, в Дуро и Талавере, в Альмейде и Фуэнтес-де-Оноро. Они понимали друг друга, верили друг другу – и Шарпу оставалось только кивнуть Харперу.
Сержант, как Шарп продолжал его называть, сложил руки рупором:
- Стрелки! Ко мне! Стрелки! Срочно ко мне!
Со стены послышались крики, появились встревоженные лица.
Шарп, подражая Харперу, тоже сложил руки рупором и закричал:
- Рота! В стрелковую цепь! – так будет легче. Но послушаются ли они старых командиров?
Из форта грянули мушкеты, пули засвистели в кустах. Харпер снова закричал:
- Стрелки!
В овраге послышался топот. На стене кричал офицер, Шарп слышал, как шомполы скрипят в дулах французских мушкетов.
- Они идут, сэр!
Конечно, они идут! Это же его люди! Из темноты показались первые фигуры в темных мундирах, глупо смотревшихся с белой перевязью от мундиров красных.
- Расскажите, что им делать, сержант. Я пошел, - он сунул свою заряженную винтовку Харперу и улыбнулся им всем. Как в старые добрые времена! Остальное можно доверить Харперу.
Он выбрался из-под прикрытия деревьев и побежал вверх по течению, на самое освещенное место. Французы заметили Шарпа: он слышал выкрикиваемые приказы. Он скользил на размокшей земле и мелких камнях, однажды его сильно занесло, и он судорожно замахал руками, пытаясь восстановить равновесие, а мушкетные пули так и свистели вокруг. Для французов это был трудный выстрел: практически точно вниз – к тому же, они спешили. За спиной Харпер отдавал приказы, послышался характерный сухой треск винтовок Бейкера. Белая змея запального шнура вела вперед, и вот над Шарпом уже нависла огромная дамба, удерживающая тонны воды. Пули зашуршали по склону. Шарп присел у основания груды бочонков: вот он, свободный конец шнура, всего-то надо воткнуть в отверстие! Шло туго, он оглянулся в поисках затычки, но той нигде не было. Так, теперь не торопиться. Чертова штука исчезла, он попробовал дернуть затычку из другого бочонка, но та была забита крепко. Тогда он пошарил вокруг, нащупал камень и вогнал его в бочонок, прижав запальный шнур. Мушкетная пуля порвала ему рукав, обожгла кожу, но стрелки наконец скинули зажигательные снаряды в воду, и свет потух. Французы продолжали стрелять, он слышал их возбужденные крики, но работа уже была сделана, запальный шнур воткнут в бочонок и крепко прижат, оставалось выкинуть свободный конец на берег, подальше от воды. И нужен огонь! Шарп огляделся и заметил единственный оставшийся зажигательный снаряд на дальнем берегу. Он дернулся туда, сверху застучали пули, одна из них попала в каркас снаряда, подпрыгнувшего, как живой. Стрелки лихорадочно перезаряжали винтовки.
- Прикройте его! – послышался голос Харпера. В овраге появились солдаты в красных мундирах, они вставали на колено, целясь вверх. Шарп заметил нового прапорщика с саблей наголо, приплясывающего от возбуждения. Раздался залп, пули срикошетили от стены, вперед вышли стрелки – их винтовки снова были заряжены.
Спастись от ожогов было невозможно: огромный шар зажигательного снаряда пылал, пришлось перевернуть его, чтобы схватиться за основание. Долетевший из форта камень размочалил солому, дохнувшую пламенем прямо ему в лицо. Шарп упал и покатился по земле, корчась от невыносимого жара, его руки были обожжены. Краем глаза он заметил короткую ярко-желтую вспышку, ощутил мощный удар. Пули били прямо в него, его подстрелили, но он не мог в это поверить - и резким движением метнул огненный шар в сторону змеящегося конца шнура.
Шарп попытался бежать, но боль пронзила ногу, бок, и он споткнулся. Слишком далеко, слишком далеко он метнул этот шар! Падая на землю, он только думал, что пылающая масса приземлилась слишком близко к пороху – и еще он вдруг вспомнил желтое пламя, пришедшее с края оврага. А потом все стало неважно, потому что ночь превратилась в день.
Пламя и свет, грохот и жар оглушительного взрыва докатились даже до людей в британских траншеях, копающих новые батареи. Бастион Сан-Педро горел гигантским костром. Весь Бадахос, от замка до Тринидада, был освещен, а форт на дамбе казался темной тенью на фоне ярко-красного полотнища, высоко подвешенного в воздухе и изрыгающего в ночь дым и обломки. Этот взрыв нельзя было сравнить с взрывом, разрушившим Альмейду, но тот видели всего несколько оставшихся в живых, этот же – тысячи, кто видел расколовший ночь столб огня и чувствовал горячее дыхание ветра в холоде ночи.
Шарпа бросило прямо в ручей, его оглушило взрывом, ослепило пламенем. Поток спас ему жизнь – но он сожалел об этом, понимая, что через секунду будет раздавлен тоннами воды, земли и камней. Конечно, не стоило швырять зажигательный снаряд так далеко – но тело уже было охвачено пламенем, в него били пули, и было больно, нестерпимо больно. Он никогда не увидит своего ребенка. Но смерть все не шла, и Шарп попытался ползти по дну, борясь с неожиданной тяжестью воды.
Жар выжег овраг дотла. Горящие обломки деревьев шипели в воде. Со стены никто не стрелял – французов буквально смело с парапета. Эхо взрыва отразилось от городской стены, прогромыхало на равнине и умерло в ночи.
Харпер потянул Шарпа за руку:
- Пойдемте, сэр! Давайте! - Шарп не мог понять о чем он говорит: он был контужен и ничего не слышал. Харпер тянул его вниз по течению, подальше от форта и дамбы. – Вас сильно задело?
Шарп двигался машинально, спотыкаясь о камни, но медленно удаляясь от все еще стоявшей дамбы.
- Устояла?
- Да, сэр. Стоит. Пойдемте!
Шарп выдернул руку:
- Она стоит!
- Я знаю! Пойдемте!
Дамба все еще стояла! Горящие обломки освещали огромную стену - поврежденную, но не побежденную.
- Она стоит!
- Пошли! Ради Бога, двигайтесь!
Шарп споткнулся о чье-то тело и тупо посмотрел под ноги. Новый прапорщик. Как его зовут? Он не мог вспомнить, а мальчик был мертв – и все напрасно!
Харпер потянул Шарпа под прикрытие деревьев, другой рукой таща тело Мэттьюза. Шарп шатался, боль пронзила ногу, на глаза навернулись слезы. Это был крах, полный и бесповоротный, погиб мальчик, который должен был жить – и все потому, что Шарп пытался доказать, что годен не только быть на побегушках или следить за багажом. Как будто чья-то злая воля решила сокрушить его самого, его гордость, его жизнь, все надежды – и, как бы в насмешку, именно в тот момент, когда ему есть ради чего жить. Наверное, сейчас Тереза укачивает разбуженного грохотом ребенка – но Шарп, спотыкаясь и падая в ночи, чувствовал, что этого ребенка он никогда не увидит. Никогда. Бадахос убьет его, как убил несчастного мальчика, как убивал сейчас все, ради чего Шарп трудился и сражался все девятнадцать лет солдатской жизни.
- Тупые ублюдки! – из темноты возник Хэйксвилл, его голос звучал кваканьем тысяч лягушек. Он ухмыльнулся и ткнул пальцем в Харпера: - Ты, безмозглый ирландский ублюдок! Вперед!
Хэйксвилл подгонял отстающих стволами огромного ружья, ранее принадлежавшего Харперу, и Харпер, все еще поддерживавший Шарпа под руку, почувствовал едкий запах пороха. Из ружья явно стреляли, и у Харпера вдруг появилось ощущение, что он знает, откуда был сделан выстрел, сразивший Шарпа. Харпер повернулся к Хэйксвиллу, но сержант уже исчез в ночи.
Окровавленная нога Шарпа подвернулась, он поскользнулся, и Харперу пришлось подхватить его поудобнее. Слова ирландца потонули во внезапном перезвоне колоколов: звонил каждый колокол на каждой церкви Бадахоса, и Харперу на секунду показалось, что они отмечают неудачу британцев. Потом он вспомнил, что уже, должно быть, полночь, а значит, наступило воскресенье, Пасхальное воскресенье, и колокола звонят в честь величайшего из чудес. Харпер прислушался к какофонии и дал себе самое нехристианское из всех возможных обещаний. Он совершит собственное чудо. Он убьет человека, который пытался убить Шарпа. Даже если это последнее, что он может сделать, он убьет человека, которого нельзя убить. Насмерть.
