3
Семьдесят наших людей ехали к дыму, который теперь казался темным, медленно двигающимся пятном на туманном горизонте. Половина из этих семидесяти были моими воинами, половина — мерсийцами. Я оставил своих детей в деревне, где Осферт и Беорнот получили приказ дожидаться нашего возвращения.
Этельфлэд настояла на том, чтобы поехать с нами. Я пытался ее остановить, но она не желала выполнять моих приказов.
— Это моя страна, — твердо сказала она, — мой народ, и мне нужно видеть, что с ними делают.
— Вероятно, ничего, — отозвался я.
Пожары не были редкостью. Дома имели соломенные крыши и открытые очаги, а искры и солома уживаются плохо. Но все равно у меня было предчувствие, которое заставило меня надеть кольчугу, прежде чем мы поехали обратно.
При виде дыма я первым делом подумал о Хэстене, и хотя, поразмыслив, счел это объяснение менее вероятным, все равно не мог до конца избавиться от подозрений.
— Других дымов нет, — заметил Финан, когда мы проделали половину своего недавнего пути.
Обычно, если армия мародеров следовала через страну, она поджигала каждую деревню, однако только один темный столб дыма поднимался к небу.
— И Лекелейд далеко от Восточной Англии, — продолжал Финан, — если этот пожар в Лекелейде.
— Верно, — буркнул я.
Лекелейд был далеко от лагеря Хэстена в Бемфлеоте и так глубоко в стране саксов, что любая датская армия, двинувшись прямо на Лекелейд, подвергала бы себя опасности. Такой риск не имел смысла, поэтому и мне, и Финану хотелось верить, что причиной огня послужили просто случайная искра и сухая солома.
Пожар и в самом деле был в Лекелейде. Чтобы убедиться в этом, пришлось потратить немало времени, так как земля была плоской и деревья мешали обзору, но, как только мы приблизились настолько, что смогли увидеть поднимающийся дрожащий жар, у нас не осталось сомнений.
Мы ехали вдоль реки, но теперь я свернул в сторону, чтобы приблизиться к деревне с севера. Я считал, что именно туда станет отступать любой датчанин, и у нас будет шанс перехватить врага. Здравый смысл все еще говорил, что это должен быть обычный пожар, но мои инстинкты неприятно покалывали меня.
Мы добрались до северной дороги и увидели, что она перепахана копытами. Стояла сухая погода, поэтому отпечатки копыт не были четкими, но я с первого взгляда мог сказать, что отпечатки оставлены не лошадьми людей Алдхельма, который всего день назад по той же самой дороге приблизился к Лекелейду. Следов было слишком много, и те, что вели на север, по большей части перекрывали те, что вели на юг.
Значит, кто бы ни являлся в Лекелейд, он уже уехал прочь.
— Явились и ушли, — сказал отец Пирлиг.
Он был в рясе священника, но на его поясе висел длинный меч.
— Их было не меньше сотни, — сказал Финан, глядя на отпечатки копыт, рассыпавшиеся по обе стороны дороги.
Я посмотрел на север, но ничего не увидел.
Если бы налетевшие всадники все еще находились неподалеку, была бы видна висящая в воздухе пыль, но все вокруг было спокойным и зеленым.
— Давайте поглядим, что натворили ублюдки, — сказал я и повернул на юг.
Кто бы сюда ни являлся — а я не сомневался, что то были люди Хэстена, — их набег был быстрым. Я догадался, что они приблизились к Лекелейду в сумерках, сотворили все, что хотели, а на рассвете ушли. Они знали, что находятся опасно глубоко в сакской Мерсии, поэтому не медлили. Они ударили стремительно, и в этот самый миг торопились обратно, к более безопасным возвышенностям, в то время как мы ехали в сторону густеющего запаха древесного дыма. Древесного дыма и горящей плоти.
Монастырь исчез, верней, превратился в пылающий остов из дубовых балок, которые при нашем приближении наконец-то рухнули с оглушительным треском, заставившим попятиться моего скакуна. Угольки, кружась, летели вверх в огромном клубе раздуваемого ветром дыма.
— О, великий Боже, — сказала Этельфлэд, крестясь.
Она в ужасе смотрела на ту часть палисада, что пощадил огонь. Там, широко раскинув руки, висел маленький голый труп.
— Нет! — крикнула Этельфлэд и погнала лошадь сквозь горячий пепел, который ветер нес от огня.
— Вернись! — прокричал я, но Этельфлэд соскочила с седла и упала на колени перед трупом женщины.
То была Вербурх, аббатиса. Ее распяли на палисаде, проткнув руки и ноги большими черными гвоздями. Даже ее небольшой вес разорвал плоть, сухожилия и кости близ огромных гвоздей, так что раны тянулись вниз и ручейки сворачивающейся крови виднелись на ее жалко тонких руках.
Этельфлэд поцеловала босые ноги аббатисы.
Дочь Альфреда сопротивлялась, когда я попытался ее оттащить.
— Она была хорошей женщиной, Утред! — протестующе сказала она.
И тут разорванная правая рука сорвалась с гвоздя и труп наклонился; рука упала, ударив Этельфлэд по голове. Этельфлэд негромко вскрикнула, потом поймала изорванную окровавленную ладонь и поцеловала ее.
— Она благословила меня, Утред. Она была мертва и все равно меня благословила! Ты видел?
— Пойдем отсюда, — ласково сказал я.
— Она ко мне прикоснулась!
— Пойдем отсюда, — повторил я, и на сей раз Этельфлэд позволила оттащить себя от трупа, от жара огня, полыхавшего как раз за палисадом.
— Ее надо должным образом похоронить, — настаивала она. Потом попыталась высвободиться из моих рук, чтобы вернуться к трупу.
— Ее похоронят, — сказал я, удерживая Этельфлэд.
— Не дай ей сгореть! — сказала Этельфлэд сквозь слезы. — Она не должна испробовать огня преисподней, Утред! Позволь мне избавить ее от огня!
Вербурх была очень близко к топке, опалявшей дальнюю сторону палисада, и я знал, что палисад этот в любое мгновение вспыхнет.
Я оттолкнул Этельфлэд, шагнул обратно к Вербурх и стащил ее маленькое тело с оставшихся двух гвоздей. Едва я перекинул труп через плечо, как меня обволок темный дым. Я почувствовал, как жар внезапно ударил меня по спине, и понял — палисад охватило пламя. Но тело Вербурх было в безопасности.
Я положил ее лицом вниз на речном берегу, и Этельфлэд укрыла труп плащом.
Воины восточных саксов, получившие теперь подкрепление человек в сорок, смотрели на нас с разинутыми ртами с южного берега реки.
— Иисус, Патрик и Иосиф, — сказал Финан, приближаясь ко мне.
Он взглянул на Этельфлэд, которая стояла на коленях возле тела аббатисы, и я почувствовал — Финан не хочет, чтобы Этельфлэд слышала то, что он должен сказать. Поэтому я повел его вдоль реки к мельнице, которая тоже горела.
— Ублюдки раскопали могилу Алдхельма, — сказал Финан.
— В которую я его уложил, — ответил я. — И поэтому я должен беспокоиться насчет того, что они сотворили?
— Они изувечили его, — сердито сказал Финан. — Сняли всю одежду, кольчугу и изрезали труп. Когда мы его нашли, его ели свиньи.
Он перекрестился.
Я взглянул на деревню. Церковь, монастырь и мельница горели, но из домов подожгли только два, хотя, без сомнения, обыскали все подряд. Грабители торопились и сожгли самое ценное, но у них не хватило времени уничтожить весь Лекелейд.
— Хэстен — скверная тварь, — сказал я, — но изувечить труп и распять женщину? Это на него не похоже.
— То была Скади, господин, — сказал Финан.
Он поманил человека, одетого в короткую кольчугу, в шлеме с заржавленными шарнирами.
— Меня зовут Келворт, господин, — сказал этот человек. — И я служу олдермену Этелноту.
— Ты — один из часовых с другого берега реки?
— Да, господин.
— Мы перевезли его через реку на лодке, — объяснил Финан. — Теперь расскажи господину Утреду, что ты видел.
— То была женщина, господин, — нервно проговорил Келворт. — Высокая женщина с длинными черными волосами. Та самая женщина…
Он замолчал, потом решил, что больше ему нечего сказать.
— Продолжай, — велел я.
— Та самая женщина, которую я видел при Феарнхэмме, господин. После битвы.
— Встань, — велел я и спросил у Финана: — Кто-нибудь из местных жителей уцелел?
— Кое-кто, — безрадостно ответил тот.
— Несколько человек переплыли через реку, господин, — сказал Келворт.
— И все выжившие, — проговорил Финан, — рассказывают одно и то же.
— Скади? — спросил я.
Ирландец кивнул.
— Похоже, она возглавляла набег, господин.
— Хэстена тут не было?
— Если и был, господин, никто его не заметил.
— Все приказы отдавала женщина, господин, — сказал Келворт.
Я посмотрел на север, гадая, что происходит в остальной Мерсии. Я искал красноречивые столбы дыма, но не увидел ни одного. Этельфлэд подошла и встала рядом со мной, и я молча положил руку ей на плечо. Она не шевельнулась.
— Почему они сюда пришли? — спросил Финан.
— За мной, — горько проговорила Этельфлэд.
— Это разумно, моя госпожа, — сказал Финан.
В некотором роде так оно и было. Я не сомневался, что Хэстен посылал шпионов в Мерсию. Шпионы были торговцами или бродягами — кем угодно, у кого есть причины путешествовать, и они рассказали ему, что Этельфлэд — пленница в Лекелейде. А она наверняка могла стать полезным и весомым заложником. Но зачем посылать Скади, чтобы ее схватить?
Мне подумалось, хотя я не сказал этого вслух: куда более вероятно, что Скади явилась за моими детьми. Шпионы Хэстена выяснили, что с Этельфлэд трое детей, а Скади теперь ненавидела меня. А когда Скади ненавидит, никакая жестокость не утолит ее жажды мести. Я понял, что мои подозрения верны, и содрогнулся.
Если бы Скади явилась всего на два дня раньше, она бы схватила моих детей, и тогда я очутился бы в ее власти.
Я прикоснулся к молоту Тора и сказал:
— Мы похороним мертвых, а потом уедем.
Именно в этот миг на мою руку, все еще лежащую на плече Этельфлэд, опустилась пчела. Я не пытался ее согнать, потому что не хотел убирать руку. Сперва я почувствовал насекомое, потом увидел, как оно вяло ползет к моему большому пальцу.
«Пчела улетит», — подумал я. Но после, безо всякой причины, она меня ужалила. Я выругался от внезапной боли и прихлопнул насекомое, испугав Этельфлэд.
— Вотри в укус лук, — сказала она, но я не мог тратить время на поиски лука, поэтому махнул на все рукой.
Я знал — укус был знамением, посланием богов, но не хотел об этом думать, потому что знамение наверняка было недобрым.
Мы похоронили мертвых. Трупы большинства сгоревших монахинь съежились, сделавшись чуть больше детей, и теперь они разделили могилу со своей распятой аббатисой.
Отец Пирлиг сказал несколько слов над их телами, а потом мы снова поехали на запад.
К тому времени, как мы нашли Осферта, Беорнота, их людей и мою семью, рука моя так распухла, что я едва мог держать в раздувшихся пальцах узду коня. Вряд ли я смог бы умело орудовать мечом.
— Через неделю пройдет, — сказал Финан.
— Если у нас есть неделя, — мрачно проговорил я.
Он озадаченно посмотрел на меня, и я пожал плечами.
— Датчане не стоят на одном месте, — сказал я. — И мы не знаем, что происходит.
С нами все еще путешествовали жены и дети моих людей. Из-за них мы двигались медленней, поэтому я выделил десяток людей для их охраны и поспешил к Глевекестру.
Мы провели ночь в холмах к востоку от города, а на рассвете увидели в небе пятна далеко к востоку и к северу. Их было слишком много, чтобы сосчитать, в некоторых местах они сливались в более темные пятна, которые вполне могли быть облаками, хотя я в этом сомневался.
Этельфлэд тоже увидела их и нахмурилась.
— Бедная моя страна, — сказала она.
— Хэстен, — проговорил я.
— Мой муж уже должен идти маршем против него.
— Думаешь, он это делает?
Она покачала головой.
— Он подождет, пока Алдхельм скажет ему, как поступить.
Я засмеялся.
Мы добрались до холмов над долиной реки Сэферн, и я сдержал своего коня, чтобы посмотреть вниз, на земли кузена к югу от Глевекестра.
Отец Этельреда довольствовался домом вполовину меньшим, чем тот, который построил его сын. А рядом с этим новым великолепным домом находились конюшни, церковь, сараи и солидное зернохранилище, стоящее на каменных «грибах», чтобы не подпускать к зерну крыс. Все строения, новые и старые, окружал палисад.
Мы галопом поскакали вниз по холму. На площадке над воротами стояли стражи, но они, наверное, узнали Этельфлэд, потому что не сделали никакой попытки нас окликнуть, а просто приказали открыть огромные ворота.
Управляющий Этельреда встретил нас на широком дворе. Если он и удивился при виде Этельфлэд, то не подал и виду, лишь низко поклонился и любезно приветствовал ее.
Рабы принесли нам чаши с водой, чтобы мы могли вымыть руки, в то время как мальчики-конюшие приняли наших лошадей.
— Мой господин в доме, госпожа, — сказал управляющий; впервые голос его зазвучал тревожно.
— Он здоров? — спросила Этельфлэд.
— Хвала Господу, да, — ответил он, и глаза его метнулись от Этельфлэд ко мне. — Может, вы явились на совет?
— Какой совет? — спросила Этельфлэд, беря шерстяную ткань у рабыни, чтобы вытереть руки.
— Язычники принесли беду, госпожа, — осторожно сказал управляющий и снова посмотрел на меня.
— Это — господин Утред Беббанбургский, — ответила Этельфлэд с кажущейся беззаботностью. — И — да, мы явились на совет.
— Я скажу твоему мужу, что ты здесь, — проговорил управляющий. Услышав мое имя, он испугался и сделал торопливый шаг назад.
— Не нужно никаких объявлений, — резко сказала Этельфлэд.
— Ваши мечи? — спросил управляющий. — Будьте так добры, господа, отдать ваши мечи.
— В доме кто-нибудь вооружен? — спросил я.
— Личная стража олдерменов, господин, больше никто.
Я поколебался, прежде чем отдать управляющему оба меча. Таков был обычай — не носить оружия в домах королей, и Этельред, должно быть, считал себя почти королем, раз требовал такой же вежливости. То была более чем вежливость — мера предосторожности против рубки, которая могла начаться после пира. Я подумал, не оставить ли мне Вздох Змея, но решил, что длинный клинок будет провокацией.
Я взял с собой Осферта, Финана, отца Пирлига и Беорнота. Рука моя покраснела и пульсировала болью, она так распухла, что мне казалось — простое прикосновение к лезвию ножа может вспороть ее, как лопающийся фрукт. Когда мы вошли из солнечного света в полутьму главного зала Этельреда, я держал руку под плащом.
Если первая реакция управляющего на появление Этельфлэд была сдержанной, то реакция ее мужа была прямо противоположной. Когда мы появились в зале, он казался сперва раздраженным и откровенно оскорбленным помехой, потом — обнадеженным, потому что явно решил, что появился Алдхельм. Но едва он узнал нас — то был радостный миг, — он до смерти перепугался.
Этельред сидел в кресле, больше похожем на трон. Кресло стояло на помосте, где во время пира обычно накрывался стол для почетных гостей. На рыжих волосах моего кузена был тонкий бронзовый обруч, которому недоставало самой малости, чтобы выглядеть короной; поверх вышитого камзола и подбитого мехом плаща ярко-алого цвета он носил толстую золотую цепь.
Два человека с мечами и щитами дежурили на задней части помоста, а слева и справа от Этельреда, лицом к четырем скамьям, стоящим на устланном тростником полу, сидели два священника. На скамьях разместились восемнадцать человек — и все они повернулись, чтобы поглазеть на нас.
Священник справа от Этельреда был моим старым врагом, епископом Ассером. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, с нескрываемым удивлением. Если манипуляции Альфреда и заставили меня вернуться, король явно ничего не сказал о своих действиях Ассеру.
Именно Ассер нарушил молчание, что само по себе было интересным. Зал принадлежал Этельреду, который был олдерменом Мерсии, однако валлийский епископ ни во что не ставил собравшихся здесь влиятельных людей.
То был знак того, что Альфред властвует над сакской Мерсией — власть, которую Этельред втайне ненавидел. Он не мог дождаться кончины Альфреда, чтобы поменять обруч на настоящую корону, однако ему требовалась поддержка Уэссекса.
Епископ Ассер, умный и злой, без сомнения, находился здесь, чтобы передать приказы Альфреда, но теперь он встал и указал на меня костлявым пальцем.
— Ты! — сказал он.
Пара гончих поднялись, чтобы приветствовать Этельфлэд. Она погладила их. Епископ Ассер перекрыл поднявшийся гул голосов:
— Ты объявлен вне закона! — тявкнул он.
Я велел ему умолкнуть, но, конечно, он продолжал протестовать, негодуя все больше, пока отец Пирлиг не заговорил с ним по-валлийски. Понятия не имею, что он сказал, но это заставило Ассера замолчать, и он только брызгал слюной, продолжая показывать на меня.
Полагаю, отец Пирлиг поведал, что я вернулся в соответствии с замыслом Альфреда, но то было небольшим утешением для епископа, считавшего меня созданием, посланным христианским демоном, существом, которое они зовут Сатаной.
Как бы то ни было, он молчал, когда Этельфлэд взошла на помост и щелкнула пальцами слуге, который поспешил принести ей кресло. Она наклонилась к Этельреду и демонстративно поцеловала его в щеку, но к тому же прошептала что-то на ухо — и я увидел, как Этельред покраснел. Потом Этельфлэд села рядом с мужем и потянулась к его руке.
— Сядьте же, епископ, — велела она Ассеру.
После чего сурово оглядела собравшихся господ.
— Я принесла дурные вести, — сказала Этельфлэд. — Датчане уничтожили монастырь в Лекелейде. Все дорогие сестры убиты, как и мой дорогой господин Алдхельм. Я молюсь за их души.
— Аминь! — проревел отец Пирлиг.
— Как погиб господин Алдхельм? — спросил епископ Ассер.
— Еще придет время для печальных историй, когда более настоятельные вопросы будут разрешены, — ответила Этельфлэд, не взглянув на Ассера. — Но сейчас я хочу узнать, как мы победим ярла Хэстена.
Следующие несколько мгновений были полны сумятицы. По правде сказать, никто из собравшихся господ не знал, насколько велико вторжение Хэстена. По меньшей мере дюжина посланцев явились в течение ночи в Глевекестр, и все они принесли ужасные вести о жестокой и внезапной атаке датских всадников. Слушая разные донесения, я понял, что Хэстен задумал сбить мерсийцев с толку. Он, должно быть, возглавлял две или три тысячи человек и разделил их на маленькие отряды, велев им быстро разграбить и уничтожить все на своем пути в северной Мерсии. Невозможно было сказать, где именно побывали датчане, потому что они появлялись повсюду.
— Чего они хотят? — жалобно спросил Этельред.
— Хэстен хочет сидеть там, где сейчас сидишь ты, — ответил я.
— У тебя нет полномочий здесь говорить, — прорычал епископ Ассер.
— Епископ, — твердо проговорила Этельфлэд, — если вы можете сказать что-нибудь полезное, будьте добры, скажите это. Но если вы просто хотите быть помехой, пожалуйста, идите в церковь и излейте свои жалобы Богу.
За этими словами последовало ошеломленное молчание.
Настоящая власть в этом зале принадлежала епископу Ассеру, потому что он являлся посланником Альфреда, однако Этельфлэд публично высекла его.
Она спокойно встретила его негодующий взгляд и не отводила глаз до тех пор, пока Ассер не отвел их первым. Потом Этельфлэд повернулась к лордам.
— Вопросы, на которые нам надо ответить, просты, — сказала она. — Сколько здесь датчан? Какова их цель? Сколько людей мы можем собрать, чтобы противостоять им? И откуда мы возьмем этих людей?
Этельред все еще казался ошеломленным возвращением жены. Каждый господин в зале должен был знать об их разрыве, однако вот — Этельфлэд здесь, спокойно держит мужа за руку. Никто не осмелился бросить вызов ее присутствию, а сам Этельред был так потрясен, что позволил ей возглавить совет, и она хорошо с этим справлялась.
Во взгляде Этельфлэд была мягкая безмятежность, но за этой безмятежностью скрывался ум столь же вдумчивый, как у ее отца, и воля столь же сильная, как у ее матери.
— Не говорите все сразу, — велела она, перекрыв поднявшийся гвалт. — Господин Элфволд, — она улыбнулась мрачному с виду мужчине, сидевшему ближе всех к помосту, — твои земли, похоже, пострадали больше прочих. Так сколько, по твоему мнению, насчитывается врагов?
— От двух до трех тысяч, — ответил тот и пожал плечами. — А может, много больше, трудно сказать.
— Потому что они ездят маленькими отрядами?
— У них по меньшей мере дюжина банд, — сказал Элфволд. — А вполне возможно, и двадцать.
— А сколько людей мы сможем повести против них? — уважительно спросила Этельфлэд мужа.
— Пятнадцать сотен, — угрюмо ответил он.
— У нас должно быть больше воинов, чем пятнадцать сотен! — сказала Этельфлэд.
— Твой отец, — отозвался Этельред (он не смог воспротивиться искушению произнести эти два слова с насмешкой), — настаивал на том, чтобы мы оставили пятьсот человек для защиты Лундена.
— Я думал, гарнизон Лундена состоит из восточных саксов, — вставил я.
Я хорошо это знал, потому что сам командовал тамошним гарнизоном в течение пяти лет.
— Альфред оставил триста человек в Лундене, — сказал епископ Ассер, заставляя себя говорить сердечно, — остальные должны были отправиться в Винтанкестер.
— Почему?
— Потому что Хэстен послал нам предупреждение, — горько проговорил епископ.
Он помолчал, его лицо хорька заметно дернулось.
— Он предупредил, что ты и северные ярлы собираетесь напасть на Уэссекс.
Нельзя было не расслышать ненависть в его голосе.
— Он был прав?
Я колебался. Я не выдал планов Рагнара, потому что тот был моим другом — я оставил это на волю судьбы, — но Хэстен, оказывается, уже предупредил Альфреда. Он поступил так, несомненно, для того, чтобы не пустить войска восточных саксов в Мерсию, и, похоже, его предупреждение достигло цели.
— Ну? — поторопил Этельред, осознав, что я попал в неловкое положение.
— Ярлы Нортумбрии обсуждали нападение на Уэссекс, — слабо проговорил я.
— И они нападут? — выпытывал Ассер.
— Вероятно, — ответил я.
— «Вероятно», — издевательски повторил епископ Ассер. — А какова в этом твоя роль, господин Утред? — Насмешка, с которой он произнес мое имя, была острой, как клинок Вздоха Змея. — Ввести нас в заблуждение? Предать нас? Перебить еще больше христиан?
Он снова встал, осознав свое преимущество, и прокричал:
— Именем Христа! Я приказываю арестовать этого человека!
Никто не двинулся, чтобы меня схватить.
Этельред сделал жест двум своим гвардейцам, но этому жесту не хватало убедительности, и ни один из них не шевельнулся.
— Господин Утред здесь, чтобы защитить меня, — прервала молчание Этельфлэд.
— У тебя есть для защиты воины всего народа, — сказал Ассер, обводя рукой людей, сидящих на скамьях.
— Зачем мне нужны воины всего народа, если у меня есть господин Утред? — спросила Этельфлэд.
— Господину Утреду, — резко отозвался Ассер, — нельзя доверять.
— Вы только послушайте этого валлийского засранца, — обратился я к сидящим на скамьях. — Валлиец говорит, что саксам нельзя доверять? Сколько из вас потеряли своих друзей, сыновей или братьев из-за предательства валлийцев? Если датчане — худшие враги Мерсии, то сразу за ними следуют валлийцы. Мы собираемся брать уроки верности у валлийца?
Я услышал, как отец Пирлиг что-то бормочет за моей спиной, но он опять говорил на валлийском. Подозреваю, он оскорблял меня, но он хорошо понимал, почему я все это говорю.
Я взывал к глубоко укоренившемуся недоверию всех мерсийцев к валлийцам. С тех пор, как появилась Мерсия, где-то в дебрях забытых времен, валлийцы совершали набеги на земли саксов, чтобы угонять скот, забирать женщин и ценности. Они называли нашу землю своей «потерянной землей», и в сердцах валлийцев вечно жило желание прогнать саксов обратно за моря. Поэтому мало кто в зале Этельреда питал любовь к своим вековечным врагам.
— Валлийцы — христиане! — закричал Ассер. — И теперь пришла пора всем христианам объединиться против грязных язычников, которые угрожают нашей вере. Смотрите! — Он снова показал на меня пальцем. — Господин Утред носит символ Тора. Он — идолопоклонник, язычник, враг нашего всемилостивого господа Христа!
— Он — мой друг, — сказала Этельфлэд. — И я доверяю ему мою жизнь.
— Он — идолопоклонник! — повторил Ассер, очевидно, считая это худшим, что он может обо мне сказать. — Он нарушил клятву! Он убил святого! Он враг всего, что нам дорого, он…
Его голос замер.
Он замолчал, потому что я поднялся на помост и сильно толкнул его в грудь, вынудив сесть. Потом я облокотился на подлокотники кресла и посмотрел ему в глаза.
— Ты хочешь стать мучеником? — спросил я.
Он сделал глубокий вдох, чтобы ответить, но передумал и промолчал. Я улыбнулся, глядя в его взбешенное лицо, и похлопал его по впалой щеке, прежде чем повернуться к скамьям.
— Я здесь для того, чтобы сражаться за госпожу Этельфлэд, а она здесь, чтобы сражаться за Мерсию. Если кто-нибудь из вас считает, что Мерсия пострадает от моей помощи, тогда, уверен, она освободит меня от клятвы и я уеду.
Никто, похоже, не хотел, чтобы я уезжал.
Люди в зале пребывали в смущении, но Элфволд, который уже пострадал от вторжения Хэстена, вернул обсуждение в нужное русло.
— У нас не хватает людей, чтобы встретиться с Хэстеном, — проговорил он отчаянно, — если нам не помогут восточные саксы.
— А они не придут на помощь, — сказал я. — Верно, епископ?
Ассер кивнул. Он был слишком зол, чтобы заговорить.
— Будет атака на Уэссекс, — сказал я, — и Альфреду понадобится армия, чтобы отразить эту атаку, поэтому мы должны сами справиться с Хэстеном.
— Как? — спросил Элфволд. — Люди Хэстена повсюду и нигде! Мы пошлем армию, чтобы их найти, а они будут просто ездить вокруг нас.
— Вы отступите в свои бурги, — сказал я. — У Хэстена нет снаряжения, чтобы осаждать укрепленные города. Бурги защищает фирд, и вы спрячете свой скот и серебро за этими стенами. Пусть Хэстен сожжет столько деревень, сколько захочет, но он не сможет взять бурги, защищенные по всем правилам.
— Итак, мы просто позволим ему разорить Мерсию, пока сами будем трусливо прятаться за стенами?
— Конечно, нет, — сказал я.
— Тогда что? — спросил Этельред.
Я снова заколебался.
Согласно всем донесениям, Хэстен выбрал новую стратегию. Когда в прошлом году Харальд вторгся в Уэссекс, он привел огромную армию и вместе с ней армейский обоз: женщин и детей, животных и рабов. Но Хэстен, если срочные донесения говорили правду, привел только всадников. Он привел своих людей, а еще выживших из армии Харальда и датских воинов из Восточной Англии, чтобы разграбить Мерсию. Они двигались быстро, покрывая многие мили, и по пути грабили и жгли.
Если мы выступим против них, они могут ускользнуть, убраться с нашей дороги, или, если мы окажется в невыгодном положении, собраться, чтобы на нас напасть. Однако если мы ничего не предпримем, Мерсия неизбежно будет ослаблена настолько, что ее люди предпочтут искать защиты у датчан. Поэтому мы должны нанести удар, который ослабит датчан прежде, чем те ослабят нас.
— Ну? — вопросил Ассер, думая, что мои колебания говорят о нерешительности.
Но я все еще колебался, сомневаясь, что такое можно проделать. Однако ничего другого придумать я не мог.
Все в зале наблюдали за мной, некоторые — с нескрываемой неприязнью, другие — с отчаянной надеждой.
— Господин Утред? — ласково поторопила меня Этельфлэд.
И тогда я рассказал им, что задумал.
Все было непросто. Этельред утверждал, что цель Хэстена — взять Глевекестр.
— Он будет использовать этот город как базу для нападения на Уэссекс, — доказывал он и напомнил епископу Ассеру о том, как много лет назад Гутрум использовал Глевекестр как место сбора датской армии, которая чуть было не завоевала Уэссекс.
Ассер согласился с аргументом, наверное, потому, что хотел, чтобы таны отвергли мой план. В конце концов, споры прервала Этельфлэд.
— Я отправляюсь с Утредом, — сказала она. — И все желающие могут последовать с нами.
Этельред не будет меня сопровождать. Он всегда меня не любил, но теперь эта неприязнь превратилась в чистейшую ненависть, потому что я спас Этельфлэд ему назло. Он хотел победить датчан, но еще больше жаждал увидеть смерть Альфреда, порвать с Этельфлэд — вот тогда его кресло превратилось бы в настоящий трон.
— Я соберу армию в Глевекестре, — заявил он, — и помешаю любой атаке на Уэссекс. Таково мое решение. — Посмотрел на людей, сидящих на скамьях. — Я ожидаю, что вы все присоединитесь ко мне. Мы собираемся через четыре дня!
Этельфлэд вопросительно взглянула на меня.
— Лунден, — одними губами сказал я ей.
— Я отправляюсь в Лунден, — проговорила она. — И те из вас, кто желает видеть Мерсию свободной от язычников, присоединятся ко мне. Через четыре дня.
На месте Этельреда я бы немедленно, прямо в этом зале положил конец вызывающему поведению Этельфлэд. У него в зале имелись вооруженные люди, в то время как никто из нас не носил оружия, и хватило бы одного приказа, чтобы оставить меня лежать мертвым на посыпанном тростником полу. Но ему не хватало храбрости. Он знал, что у дома меня ждут люди и, может, боялся их мести. Он задрожал, когда я приблизился к его креслу, потом поднял на меня тревожные и угрюмые глаза.
— Этельфлэд остается твоей женой, — тихо сказал я ему, — но если она умрет загадочной смертью, или если заболеет, или если до меня дойдут слухи о том, что на нее навели чары, я найду тебя, кузен, и высосу твои глаза из глазниц, а потом выплюну их тебе в глотку так, что ты подавишься до смерти. — Я улыбнулся. — Пошли своих людей в Лунден и храни свою страну.
Он не послал людей в Лунден, как и большинство мерсийских лордов. Их испугала моя затея, и они искали заступничества у Этельреда. В Мерсии он был тем, кто раздает золото, в то время как Этельфлэд была почти такой же бедной, как я.
Итак, почти все мерсийские воины отправились в Глевекестр, и Этельред держал их там в ожидании атаки Хэстена, которая так и не последовала.
Хэстен же разорял Мерсию.
В последующие несколько дней, ожидая в Лундене и выслушивая рассказы беженцев, я понял, каким образом датчане передвигаются с быстротой молнии. Они хватали все ценное, будь то железный вертел, упряжь или ребенок, и всю эту добычу посылали в Бемфлеот, где находилась твердыня Хэстена на берегу Темеза. Там он копил сокровища, которые мог продать во Франкии. Его успехи привлекли на его сторону новых датчан, людей, явившихся из-за моря. Они видели предстоящее падение Мерсии и хотели получить свою долю земель, которые будут поделены, когда завершится завоевание. Хэстен взял несколько городов, превращенных в бурги, и серебро тамошних церквей, женских и мужских монастырей потекло в Бемфлеот.
Альфред послал людей в Глевекестр, но лишь немногих, потому что теперь то и дело приходили слухи об огромном флоте, плывущем из Нортумбрии на юг.
Везде царил хаос. И я был беспомощен, потому что спустя четыре дня у меня было только восемьдесят три человека: моя небольшая команда и несколько мерсийцев, которые явились в ответ на призыв Этельфлэд. Одним из мерсийцев был Беорнот, хотя большинство людей, принявших мою сторону у Лекелейда, остались с Этельредом.
— Пришло бы больше людей, господин, — сказал мне Беорнот, — но они боятся вызвать неудовольствие олдермена.
— И что бы он с ними сделал?
— Отобрал бы их дома, господин. Как им жить без его щедрости?
— Однако ты пришел.
— Ты подарил мне жизнь, господин, — ответил он.
Мой старый дом был теперь занят новым командиром гарнизона — мрачным восточным саксом по имени Веостан, который сражался при Феарнхэмме. Когда я добрался до Лундена и неожиданно появился там ночью, епископ Эркенвальд приказал Веостану меня арестовать, но тот упрямо игнорировал приказ. Вместо этого он пришел повидаться со мной в мерсийском королевском дворце, которым служил особняк старого римского правителя.
— Ты здесь, чтобы сражаться с датчанами, господин? — спросил он.
— Так и есть, — ответила за меня Этельфлэд.
— Тогда я не уверен, что у меня достаточно людей, чтобы тебя арестовать, — сказал Веостан.
— А сколько их у тебя?
— Триста, — с улыбкой сообщил он.
— Абсолютно недостаточно, — заверил я.
Я рассказал ему о своих планах; у Веостана был скептический вид.
— Я помогу тебе, если смогу, — пообещал он, но в голосе его слышалось сомнение.
Он потерял почти все зубы, поэтому говорил очень невнятно. Веостану было слегка за тридцать, он был невысоким, но широким в плечах, лысым, как яйцо, с красноватым лицом. Он искусно обращался с оружием, держался сурово, что делало его впечатляющим вождем. Но, в придачу, он был осторожным.
Я бы доверил ему защищать стену хоть целую вечность, но он не был человеком, способным возглавить храбрую атаку.
— Ты можешь помочь мне прямо сейчас, — сказал я ему тогда, в день моего прибытия, и попросил одолжить мне корабль.
Веостан нахмурился, раздумывая над просьбой, потом решил, что немногим рискует, выполняя ее.
— Приведи корабль назад, господин, — сказал он.
Епископ Эркенвальд пытался помешать мне повести судно вниз по реке. Он встретил меня на пристани рядом с моим старым домом. Веостан тактично нашел дела где-то в другом месте, и хотя Эркенвальд привел свою личную стражу, этим трем людям не под силу было тягаться с моей командой.
Епископ набросился на меня:
— Я управляю Лунденом, — заявил он, что было правдой, — и ты должен уйти!
— Я и ухожу. — Я показал на ожидающее меня судно.
— Но не на одном из наших кораблей!
— Тогда останови меня, — предложил я.
— Епископ… — вмешалась Этельфлэд, которая была со мной.
— Женщинам не положено говорить о делах мужчин! — повернулся к ней Эркенвальд.
Этельфлэд ощетинилась.
— Я…
— Твое место рядом с твоим мужем, госпожа!
Я взял Эркенвальда за плечи и повел на террасу, где мы с Гизелой провели столько тихих вечеров. Эркенвальд, куда ниже меня ростом, пытался сопротивляться, но угомонился, когда я выпустил его. Вода пенилась в проломе старого римского моста, и мне пришлось возвысить голос:
— Что ты знаешь об Этельфлэд и Этельреде? — спросил я.
— Мужчине не следует вмешиваться в таинство брака, — пренебрежительно заявил он.
— Ты же не дурак, епископ, — сказал я.
Он сердито смотрел на меня снизу вверх темными глазами.
— Благословенный апостол Павел наставлял жен подчиняться мужьям. Ты бы хотел, чтобы я проповедовал иное?
— Я бы хотел, чтобы ты был благоразумным. Датчане хотят искоренить твою веру. Они видят, что Уэссекс ослаблен из-за болезни Альфреда. Они уничтожат власть саксов в Мерсии, а потом двинутся на Уэссекс. Если им удастся задуманное, епископ, тогда спустя несколько недель какой-нибудь датчанин с копьем пропорет твое брюхо и ты станешь мучеником. Этельфлэд хочет этому помешать, и я здесь для того, чтобы ей помочь.
К его чести, Эркенвальд не обвинил меня в предательстве. Вместо этого он ощетинился.
— Ее муж тоже желает остановить датчан, — твердо проговорил он.
— А еще ее муж желает отделить Мерсию от Уэссекса, — сказал я.
Он ничего не ответил, потому что знал — это правда.
— Итак, кому ты доверяешь защитить тебя от мученичества? — спросил я. — Этельреду или мне?
— Меня защитит Бог, — упрямо проговорил епископ.
— Я пробуду здесь всего несколько дней, — сказал я. — И ты можешь помочь мне или помешать мне. Если ты будешь спорить со мной, епископ, ты, скорее всего, даруешь датчанам победу.
Эркенвальд посмотрел на Этельфлэд, и по его худому лицу пробежала судорога. Он чуял грех в нашем очевидном союзе, но еще он думал о картине, которую я ему нарисовал, — о датчанине в кольчуге, вонзающем клинок в его брюхо.
— Приведи корабль назад, — нехотя сказал он, повторив слова Веостана, потом резко повернулся и зашагал прочь.
Корабль был «Халигастом». Некогда он возил Альфреда вверх и вниз по Темезу, но, похоже, болезнь заставила короля бросить такие путешествия. Поэтому маленький «Халигаст» провели через предательский разрыв между быками моста и теперь использовали как разведывательное судно. Капитаном его был Ралла, мой старый друг.
— Его построили легким, — сказал он о «Халигасте», — и он быстрый.
— Быстрее «Сеолфервулфа»? — спросил я.
Ралла хорошо знал мой корабль.
— До «Сеолфервулфа» ему далеко, господин, — сказал он, — но судно хорошо бежит по ветру, и если датчане подойдут слишком близко, мы сможем идти по мелководью.
— Теперь, когда я здесь, — мягко проговорил я, — датчане будут от нас бежать.
— Вещи меняются, — мрачно сказал Ралла.
— Язычники нападают на корабли? — спросила Этельфлэд.
— Уже две недели мы не видели торговых кораблей, — ответил Ралла. — Поэтому, должно быть, нападают.
Этельфлэд настояла на том, чтобы отправиться со мной. Я не хотел этого, потому что всегда считал, что женщина не должна подвергаться ненужному риску. Но я научился не спорить с дочерью Альфреда. Она хотела принимать участие в кампании против датчан, и я не смог ее разубедить, поэтому она стояла с Раллой, Финаном и мной на рулевой площадке, пока опытная команда Раллы вела «Халигаст» вниз по реке.
Сколько раз я совершал подобное путешествие?
Я наблюдал, как мимо скользят илистые берега, и все это было так знакомо, когда мы поворачивали вместе с меняющими очертания поворотами реки.
Мы шли с приливом, поэтому нашим тридцати гребцам нужно было лишь слегка налегать на весла, чтобы корабль двигался вниз по реке. Лебеди, хлопая крыльями, убирались с нашего пути, а над нами небо было полно летящими на юг птицами.
Болотистых берегов становилось все меньше, а река ширилась, едва ощутимо переходя в море. А потом мы слегка повернули на север, чтобы «Халигаст» дрейфовал вдоль побережья Восточной Англии.
И снова все выглядело таким знакомым. Я смотрел на низкую темно-бурую землю под названием Эссекс. Ее окружали болота, постепенно поднимавшиеся к пахотным полям, а потом, внезапно, появился громадный лесистый холм — его я тоже очень хорошо знал. Вершина холма была очищена от деревьев, и там, на поросшей травой вершине, стояла огромная крепость, возвышающаяся над Темезом.
Бемфлеот.
Этельфлэд держали в плену в этой крепости, и она безмолвно смотрела на нее. Потянувшись к моей руке, Этельфлэд сжала ее, вспоминая те дни, когда считалась заложницей, но влюбилась — только чтобы потерять любимого человека, павшего от меча брата.
Под крепостью склон круто опускался к деревне, тоже называвшейся Бемфлеот — она лежала рядом с илистым ручьем Хотледжем. Хотледж отделял Бемфлеот от Канинги — поросшего тростником островка, который порой полностью затопляло во время прилива, когда дул сильный восточный ветер.
Я видел, что Хотледж забит судами; большинство из них были вытащены на берег под высоким холмом, где их защищали новые укрепления, построенные у восточного конца ручья. В укрепления были превращены и два вытащенных на берег, лишенных мачт судна — по одному на каждом берегу; их обращенная к морю обшивка была надстроена так, что получились высокие стены. Я догадывался, что через Хотледж все еще протянута цепь, чтобы помешать вражеским судам войти в узкий канал.
— Ближе, — прорычал я Ралле.
— Ты хочешь наскочить на мель?
— Я хочу подойти ближе.
Я бы сам правил «Халигастом», если бы моя укушенная пчелой рука не была по-прежнему опухшей, с туго натянутой кожей.
Я выпустил руку Этельфлэд, чтобы почесать укус.
— Если ты будешь расчесывать его, лучше не станет, — сказала она, отводя мою руку.
Остроглазый Финан взобрался на мачту «Халигаста», откуда считал датские корабли.
— Сколько? — нетерпеливо крикнул я.
— Сотни, — крикнул он в ответ, а потом, мгновение спустя, дал более точную оценку: — Около двухсот!
Подсчитать точно было невозможно, потому что мачты высились густо, как подлесок, а некоторые суда были без мачт и прятались за чужими корпусами.
— Спаси нас, Мария, — тихо сказала Этельфлэд и перекрестилась.
— Девять тысяч человек? — мрачно предположил Ралла.
— Нет, меньше, — ответил я.
Многие суда принадлежали выжившим из армии Хэстена, и их команды были наполовину перебиты при Феарнхэмме, но все равно, по моей оценке, у Хэстена было вдвое больше людей, чем мы прикидывали в Глевекестре. Может быть, тысяч пять, и большинство из них сейчас прочесывали Мерсию. Но в Бемфлеоте оставалось достаточно, чтобы сформировать гарнизон, который наблюдал за нами с высоких стен. На наконечниках копий играло солнце, но, когда я заслонил ладонью глаза и посмотрел на эти грозные укрепления на крутом холме, мне показалось, что крепость обветшала.
— Финан! — крикнул я спустя некоторое время. — В стене есть проломы?
Он ответил не сразу.
— Они строят новую крепость, господин! Ниже по берегу!
С палубы «Халигаста» я не мог разглядеть новую крепость, но доверял Финану, чьи глаза были лучше моих. Спустя несколько мгновений он спустился с мачты и объяснил, что Хэстен, похоже, бросил крепость на холме.
— Его часовые там, господин, но его главные силы сосредоточены ниже по течению ручья. Там чертовски большая стена.
— Зачем бросать возвышенность? — спросила Этельфлэд.
— Оттуда слишком далеко до кораблей, — ответил я.
Хэстен знал это лучше любого другого, потому что сражался тут раньше и его люди ухитрились сжечь корабли Зигфрида, прежде чем норвежцы смогли свести людей с холма, чтобы этому помешать. Теперь Хэстен перекрыл ручей под холмом: ближнюю к морю часть русла защищали вытащенные на сушу суда-крепости, а дальнюю часть — новые грозные укрепления. Между этими твердынями располагались корабли.
Значит, мы без особых хлопот можем взять старую крепость, но если мы и будем удерживать возвышенность, это ничего не решит, потому что новая крепость находится вне досягаемости полета стрелы.
— Хэстен усложняет нам задачу, — мягко проговорил я.
— Это можно сделать? — с сомнением спросила Этельфлэд.
— Это нужно сделать, — ответил я.
— У нас нет людей!
— Все равно, — упрямо сказал я.
Потому что мой план заключался в том, чтобы захватить эту новую крепость. Она была битком набита пленниками Хэстена, всеми женщинами и детьми, которых он захватил в рабство, и именно в новой крепости Бемфлеота собирали его добычу. Я подозревал, что там же находится семья Хэстена, так же как семьи всех датчан, опустошавших Мерсию. И корабли тоже были там, под защитой этой крепости. Если бы мы ее захватили, мы разорили бы Хэстена, взяли бы дюжины заложников и уничтожили датский флот.
Если бы мы могли захватить Бемфлеот, то одержали бы победу, которая привела бы датчан в уныние и окрылила бы сердце каждого сакса. Победа, может, и не решит исход войны, но безмерно ослабит Хэстена, и многие его сподвижники, лишившись веры в успех, бросят его, потому что какой вождь не может защитить семьи своих людей?
Этельред верил: спасение Мерсии в том, чтобы ожидать, пока Хэстен атакует Глевекестр; я же считал, что мы должны атаковать Хэстена там, где он меньше всего ожидает нападения. Мы должны нанести удар по его базе, уничтожить его флот и отобрать его добычу.
— Сколько у тебя людей? — спросил Ралла.
— По последним подсчетам — восемьдесят три.
Он засмеялся.
— А сколько тебе нужно, чтобы захватить Бемфлеот?
— Две тысячи.
— И ты не веришь в чудеса? — спросил Ралла.
Этельфлэд сжала мою руку.
— Люди придут, — сказала она, хотя далеко не убежденно.
— Может быть, — ответил я.
Я глядел на корабли, укрывшиеся в ручье, и думал, что в своем роде Бемфлеот столь же неприступен, как Беббанбург.
— А если они не придут? — негромко спросил я.
— Что ты тогда будешь делать? — ответила вопросом на вопрос Этельфлэд.
— Заберу тебя на север, — сказал я. — Заберу своих детей на север и буду сражаться до тех пор, пока не добуду серебро, чтобы набрать армию, способную взять Беббанбург.
Этельфлэд повернулась ко мне.
— Нет, — ответила она. — Я теперь мерсийка, Утред.
— Мерсийка и христианка, — угрюмо сказал я.
— Да, — ответила она. — Мерсийка и христианка. А что насчет тебя, господин Утред?
Я посмотрел туда, где солнечный свет отражался, подмигивая, от наконечников копий часовых на высоком холме Бемфлеота, и горько проговорил:
— А я — дурак. Дурак…
— Мой дурак, — сказала Этельфлэд и приподнялась на цыпочках, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Гребите! — взревел Ралла. — Гребите!
Он тяжело налег на рулевое весло, чтобы повернуть «Халигаст» на юг, а потом — на запад. Два больших вражеских корабля осторожно выходили из ручья, скользя мимо новой крепости-корабля. Их весла ловили отблески солнца, опускаясь и поднимаясь.
Мы ринулись вверх по реке.
И, поскольку я был дураком, я мечтал о том, как возьму Беббанбург.
