Глава пятая
Это было лето охоты и дозоров. Человек без дела — несчастный человек, так что я купил лошадей на серебро, которое одолжил, и мы поехали на север, осматривать границы земель Сигурда.
Если Сигурд и знал о моем присутствии, он никак не реагировал, возможно, опасаясь еще одной уловки, подобной той, что привела его людей к битве с дикарями-валлийцами, но мы не искали драки. У меня было недостаточно людей, чтобы встретиться с Сигурдом лицом к лицу. Хотя я и ездил с гордо поднятым знаменем, это на самом деле было блефом.
Хэстен по-прежнему сидел в Честере, хотя теперь его гарнизон увеличился в пять раз по сравнению с тем, что было весной. Вновь прибывшие не были воинами Хэстена — они принесли клятву Сигурду и его союзнику Кнуту Длинному Мечу, и их стало достаточно для охраны всего периметра стен старого форта.
Они вывесили свои щиты на частоколе, а флаги — на южной надвратной башне. Летящий ворон Сигурда соседствовал рядом с флагом Кнута, изображавшим топор и разломанный крест. Флага Хэстена не было, что подсказало мне, что он присягнул одному из двух более могущественных лордов.
Меревал предположил, что сейчас в форте около тысячи человек.
— Они пытаются спровоцировать нас, — сказал он. — Хотят драки.
— А вы ни разу с ними не сразились?
Меревал покачал головой. У него только было сто пятьдесят воинов и он отступит, если гарнизон Честера сделает вылазку.
— Не знаю, как долго мы сможем здесь оставаться, — признался он.
— Ты просил лорда Этельреда о помощи?
— Просил, — уныло ответил Меревал.
— И?
— Он сказал, что мы должны просто наблюдать за ними, — с отвращением сказал Меревал. У Этельреда было достаточно людей, чтобы спровоцировать войну, он мог захватить Честер в любой момент, когда бы захотел, но вместо этого он ничего не делал.
Я объявил о своём присутствии, проехав рядом со стенами, демонстрируя своё знамя с головой волка. Как и раньше, Хэстен не смог устоять перед соблазном. На этот раз он привёл дюжину воинов, но подошёл ко мне один, широко раздвинув руки.
— Это было умно, мой друг, — поприветствовал он меня.
— Умно?
— Ярл Сигурд был недоволен. Он пришел, чтобы спасти меня, а ты сжёг его флот! Он не рад.
— Я не хотел радовать его.
— И он поклялся, что ты умрёшь.
— Думаю, что ты то же клялся в подобном.
— Я исполняю свои клятвы, — сказал он.
— Ты нарушаешь клятвы, как неуклюжий ребенок разбивает яйца, — сказал я с презрением. — Так перед кем ты преклонил колени? Перед Сигурдом?
— Перед Сигурдом, — признал он, — а он в ответ отправил мне своего сына и семь сотен человек. Он указал на всадников, которые прибыли с ним, и я увидел угрюмое лицо молодого Сигурда Сигурдсона, сердито смотрящего на меня.
— И кто командует здесь? — спросил я. — Ты или мальчишка?
— Я, — сказал Хэстен. — Я учу его уму-разуму.
— Сигурд ожидает этого от тебя? — спросил я, и Хэстен удостоил меня улыбки. Он смотрел мне за спину, в сторону линии деревьев, пытаясь определить, сколько людей я мог привести с собой, чтобы усилить Меревала.
— Достаточно, чтобы уничтожить тебя, — ответил я на неозвученный им вопрос.
— Сомневаюсь в этом, — сказал он, — в этом случае ты бы не разговаривал со мной, ты бы дрался.
В этом была доля правды.
— Так что обещал тебе Сигурд в обмен на твою присягу? — спросил я.
— Мерсию, — пришел ответ.
Была моя очередь улыбнуться.
— Ты получишь Мерсию? Кто будет править Уэссексом?
— Как решат Сигурд и Кнут, — легкомысленно сказал он, затем улыбнулся. — Может, ты? Думаю, что если ты приползешь к нему, лорд Утред, ярл Сигурд простит тебя. Он предпочтет, чтобы ты дрался с ним, чем против него.
— Скажи ему, что я скорее убью его, — сказал я. Я поднял поводья моего жеребца. — Как твоя жена?
— У Брунны всё хорошо, — ответил он, было видно, что его удивил мой вопрос.
— Она всё ещё христианка? — спросил я. Брунна приняла крещение, но я подозревал, что вся церемония было циничным ритуалом Хэстена, чтобы развеять подозрения Альфреда.
— Она верит в христианского Бога, — сказал Хэстен с отвращением. — Всё время причитает.
— Молюсь, чтобы у неё было спокойное вдовство, — сказал я.
Я развернулся, но сразу после этого кто-то закричал, я повернулся и увидел Сигурда Сигурдсона, скачущего ко мне.
— Утред! — прокричал он.
Я придержал лошадь, повернулся и стал ждать.
— Дерись со мной, — сказал он, спрыгивая с седла и вытаскивая свой меч.
— Сигурд! — тревожно сказал Хэстен.
— Я Сигурд Сигурсон! — прокричал молокосос. Он уставился на меня, готовый к бою.
— Не сейчас, — сказал Хэстен.
— Слушай свою няньку, — сказал я мальчишке, и это спровоцировало его замахнуться на меня мечом. Я парировал его своей правой ногой, так что меч ударил по стремени.
— Нет! — закричал Хэстен.
Сигурд плюнул в мою сторону.
— Ты стар, ты боишься.
Он плюнул снова, а затем прокричал во весь голос.
— Пусть люди узнают, как Утред убежал от Сигурда Сигурдсона!
Он был горяч, молод и глуп. Он был достаточно крупным малым, у него был хороший меч, но его амбиции превышали его возможности. Он хотел прославиться, и я помнил, как хотел того же в его возрасте и как боги любили меня.
Любили ли они Сигурда Сигурдсона? Я ничего не ответил, а вытащил свои ноги из стремян и выскочил из седла. Я неспешно вытащил Вздох Змея, улыбаясь парню и наблюдая за первой тенью сомнения на его воинственном лице.
— Пожалуйста, не надо! — призвал Хэстен. Его люди сомкнули ряды и мои сделали то же самое.
Я держал свои руки раскрытыми, приглашая Сигурда атаковать. Он сомневался, но он вызвал меня, и если не будет драться сейчас, то будет выглядеть трусом, и эта мысль была для него невыносима, так что он прыгнул прямо на меня, его меч был быстр как змея, я парировал, но был удивлен его скоростью, затем я толкнул его своей свободной рукой, так что он отшатнулся. Он снова полоснул, неистовый удар, и я снова парировал.
Я разрешал ему атаковать, лишь защищаясь, и эта пассивность распаляла его гнев. Его обучали бою на мечах, но он забыл, что надо контролировать свой гнев. Он широко махал мечом, и его удары легко было блокировать, и я слышал, как люди Хэстена дают советы:
— Используй острие!
— Дерись со мной! — закричал он и снова размахнулся.
— Щенок, — сказал я ему, и он чуть не заплакал от отчаяния. Он рубанул мечом на уровне моей головы — лезвие зашипело в летнем воздухе, а я просто отклонился назад. Мимо моих глаз промелькнуло острие, я шагнул вперед и снова толкнул его свободной рукой, только в этот раз ногой подцепил левую лодыжку, и он рухнул вниз как колченогий теленок, а я упер Вздох Змея ему в шею. — Подрасти, прежде чем драться со мной, — сказал я ему.
Он дернулся, но замер, когда почувствовал, что острие моего меча погружается ему в шею. — Сегодня ты не умрешь, Сигурд Сигурдсон, — сказал я. — А сейчас брось меч.
Сигурд издал мяукающий звук.
— Брось меч, — прорычал я, и на этот раз он повиновался мне. — Это подарок твоего отца? — спросил я. Сигурд ничего не сказал. — Сегодня ты не умрешь, — повторил я снова, — но я хочу, чтобы ты запомнил этот день. День, когда ты бросил вызов Утреду Беббанбургскому.
Несколько мгновений я смотрел ему прямо в глаза, затем Вздохом Змея — скорее запястьем, чем рукой — быстро полоснул так, что острие взрезало руку, которой он привык держать меч. Мальчишка вздрогнул, когда брызнула кровь. Я отошел, наклонился и поднял его меч. — Передай отцу, что я пощадил жизнь щенка, — сказал я Хэстену.
Я вытер острие Вздоха Змея о подол плаща, бросил своему слуге Осви меч мальчишки и взобрался обратно в седло. Сигурд Сигурдсон сжимал искалеченную руку. — Передавай привет отцу, — сказал я и поскакал прочь. Я даже услышал, как Хэстен с облегчением вздохнул, что мальчишка еще жив.
Почему я позволил ему жить? Потому что убивать не было смысла. Я хотел спровоцировать его отца, и смерть сына, конечно, способствовала бы этому, но у меня не было воинов, чтобы сражаться с Сигурдом. Для этого мне нужны войска западных саксов. Мне приходилось ждать, пока я не буду готов, пока Уэссекс и Мерсия не объединят свои силы, и потому Сигурд Сигурдсон остался жить.
В Честере мы не остались. Силами, достаточными для захвата старого форта, мы не обладали, и чем дольше мы оставались, тем вероятнее, что явится Сигурд с превосходящим войском. Поэтому мы оставили Меревала наблюдать за крепостью и вернулись во владения Этельфлед в долине Темеза, откуда я послал Альфреду гонца, сообщая, что Хэстен присягнул Сигурду и в Честере теперь полный гарнизон.
Я знал, что Альфред слишком болен, чтобы принять эти новости к сведению, но предполагал, что Эдвард или, возможно, члены витана захотят знать.
Ответа я не получил. Лето перешло в осень, и меня беспокоило молчание Винтанкестера.
От путников мы узнали, что король слабее, чем когда-либо — едва ли вставал с постели в последнее время, и вся семья постоянном за ним ухаживала. Весточки от Этельфлед не было.
— Мог бы по крайней мере поблагодарить за срыв планов Эорика, — однажды ночью проворчал Финан, имея в виду Альфреда, конечно.
— Возможно, он был разочарован, — сказал я.
— Что ты выжил?
— Что не суждено было подписать договор, — усмехнулся я.
Финан угрюмо оглядел зал. Огня в центральном очаге не зажигали, потому что вечер был теплый. Мои люди тихо сидели за столами, собаки развалились на циновках.
— Нам нужно серебро, — мрачно произнес он.
— Знаю.
Как же я докатился до такой бедности? Большую часть своих денег я потратил на тот набег на север — к Эльфадель и Снотенгахаму. У меня оставалось немного серебра, но и близко не достаточно для моих амбиций — вернуть Беббанбург, эту большую крепость на берегу моря, а чтобы захватить ее мне нужно было больше людей, кораблей, оружия, еды и времени.
Мне нужно было целое состояние, а я жил на заемные деньги в убогом доме на южной окраине Мерсии. Жил на милость Этельфлед, а она, казалось, охладела ко мне, потому что письма от нее я не получил. Я предполагал, что она попала под зловещее влияние семьи и суетливых священников, всегда готовых объяснить нам, как себя вести.
— Альфред не заслуживает тебя, — сказал Финан.
— У него в голове другое, например, собственная смерть.
— Если бы не ты, он был бы уже мертв.
— Если бы не мы, — поправил я.
— И что же он для нас сделал? — требовательно спросил Финан. — Иисус и святые угодники, мы уничтожили его врагов, а он обращается с нами, как с собачьим дерьмом.
Я ничего не ответил. В углу зала играл арфист, но его музыка была мягкой и заунывной, как и мое настроение. Свет померк, и две служанки принесли на стол лучины.
Я смотрел как рука Лудды скользнула под юбку и удивился, что он остался со мной, хотя, когда я спросил причину, он ответил, что жизнь идет то вверх, то вниз, и он чувствует, что моя снова пойдет вверх. Надеюсь, он прав.
— Что сталось с твоей валлийской девчонкой? — поинтересовался я у него. — Как ее звали?
— Тег, господин. Она обратилась в летучую мышь и улетела. Он ухмыльнулся, хотя я отметил, что большинство людей перекрестилось.
— Может, нам всем стоит обратиться в летучих мышей, — грустно сказал я.
Финан хмуро уставился на столешницу. — Если Альфреду ты не нужен, — смущенно проговорил он, — то тебе следует присоединиться к его врагам.
— Я принес клятву Этельфлед.
— А она — своему мужу, — грубо прорычал Финан.
— Я не стану сражаться против нее.
— А я не уйду от тебя, — сказал Финан, и я знал, что так и будет, — но не каждый из здесь сидящих останется на всю голодную зиму.
— Знаю.
— Так давай украдем корабль, — подстрекал он, — и подадимся в викинги.
— Поздновато для этого.
— Бог знает, как мы переживем зиму, — проворчал он, — надо что-то сделать. Убить кого-нибудь богатенького.
И как раз тогда стражники у дверей зала окликнули посетителя. Прибывший был в кольчуге, шлеме, ножны с мечом болтались на поясе. Позади него, едва различимые в быстро сгущающихся сумерках, стояли женщина и двое детей.
— Требую пропустить, — выкрикнул он.
— Боже святый, — произнес Финан, узнав голос Ситрика.
Один из стражников попытался забрать меч, но Ситрик сердито оттолкнул его в сторону.
— Пусть меч останется у ублюдка, — сказал я, вставая, — и пусть войдет. Жена Ситрика и оба сына стояли за спиной, но остались у двери, пока Ситрик шел по залу. Повисла тишина.
Финан встал, чтобы встретить его, но я оттолкнул ирландца. — Это мой долг, — спокойно сказал я, обошел вокруг высокого края стола и спрыгнул на покрытый камышом пол. Ситрик остановился, увидев, что я приближаюсь.
У меня меча не было. В зале мы не носили оружия, потому что оружие и эль — плохая смесь, пронесся вздох, когда Ситрик вытащил длинный меч. Некоторые из моих людей вскочили, чтобы вмешаться, но я махнул им и продолжил идти на обнаженную сталь, остановившись всего в двух шагах.
— Ну? — резко спросил я.
Ситрик ухмыльнулся, а я рассмеялся. Я обнял его, и он обнял в ответ, а затем протянул меч рукоятью вперед.
— Он твой, господин, — произнес Ситрик, — как и всегда.
— Эля, — крикнул я слуге, — эля и еды.
Финан стоял с открытым ртом, когда я обняв Ситрика провожал его к столу на возвышении. Мои люди разразились приветственными криками. Они любили Ситрика и были озадачены его поведением, но все случившееся было согласовано между нами.
Даже оскорбления были отрепетированы. Я хотел, чтобы Беортсиг принял его на службу, и Беортсиг вцепился в Ситрика как щука хватает утенка. А я приказал Ситрику оставаться на службе у Беортсига, пока не узнает всё, что мне нужно, и вот он вернулся.
— Я не знал, где искать тебя, господин, — сказал он, — поэтому сначала пошел в Лунден, а Веостан велел идти сюда.
Беорнот умер, — сообщил он. Старик умер в начале лета, как раз перед тем, как воины Сигурда прошли через его поместье, чтобы сжечь Букингаам. — Заночевали в большом зале, господин.
— Воины Сигурда?
— И сам Сигурд, господин. Беортсиг кормил их.
— Он получает от Сигурда деньги?
— Да, господин, — ответил он, и это меня не удивило, — и не только Беортсиг, господин. С Сигурдом был еще сакс, к которому Сигурд относился с почтением — человек по имени Сигебрит.
— Сигебрит? — переспросил я. Имя было знакомо, таилось на задворках памяти, но я не мог припомнить, хотя вспомнил вдову из Букестанеса, сказавшую, что длинноволосый сакс посещал Эльфадель.
— Сигебрит Кентский, господин, — уточнил Ситрик.
— Ага! — я налил Ситрику эля. — Отец Сигебрита — олдермен Кента, не так ли?
— Да, господин, — олдермен Сигельф.
— Поэтому Сигебрит недоволен, что Эдварда назвали королем Кента? — догадался я.
— Сигебрит ненавидит Эдварда, господин, — сказал Ситрик и улыбнулся, довольный собой. Я внедрил его к Беортсигу как шпиона, и он знал, что хорошо справился с заданием, — и не только потому, что Эдвард — король Кента, господин, но и из-за девушки, леди Эгвинн.
— Он рассказал все это тебе? — спросил я пораженно.
— Он рассказал рабыне, господин. Он покрывал ее, и при этом распускал язык и рассказал ей, а та — Эльсвит. Эльсвит была женой Ситрика. Сейчас она сидела в зале и ела вместе с двумя сыновьями. Она была шлюхой, и я советовал Ситрику не жениться на ней, но был неправ. Эльсвит оказалась хорошей женой.
— И что же это за леди Эгвинн?
Это дочь епископа Свитвульфа, господин, — пояснил Ситрик. Свитвульф был епископом Хрофесеастра, что в Кенте, это я знал, но не встречал ни епископа, ни дочь. — И она предпочла Эдварда Сигебриту, — продолжил Ситрик.
Итак, дочь епископа оказалась девушкой, на которой Эдвард хотел жениться? Девушкой, которую приказали бросить, потому что отец не одобрил.
— Слышал, что Эдвард был вынужден отказаться от нее, — сказал я.
— Но она сбежала с ним, — ответил Ситрик, — так сказал Сигебрит.
— Сбежала? — ухмыльнулся я. — Так где она сейчас?
— Никто не знает.
— А Эдвард обручен с Эльфлед. Должно быть, произошло какое-то столкновение между отцом и сыном, подумал я. Эдвард всегда выглядел идеальным наследником Альфреда, сын без греха и упрека, принц, специально образованный и воспитанный как следующий король Уэссекса, но улыбка дочери епископа, очевидно, затмила проповеди отцовских священников длиной во всю его жизнь.
— Значит, Сигебрит ненавидит Эдварда, — сказал я.
— Так и есть, господин.
— Потому что он увел дочь епископа. Но разве этого было достаточно, чтобы принести клятву Сигурду?
— Нет, господин, — усмехнулся Ситрик. Главную новость он приберег напоследок. — Клятву верности Сигебрит принес не Сигурду, а Этельволду.
Вот почему Ситрик вернулся ко мне, потому что узнал, кем был тот сакс, который, как сказала мне Эльфадель, разрушит Уэссекс. Интересно, почему я не подумал об этом раньше.
Я думал о Беортсиге, который хотел быть королем Мерсии, но он был слишком незначительным, а Сигебрит, вероятно, хотел стать королем Кента, но я не мог себе представить, чтобы у Сигебрита было достаточно мощи, чтобы разрушить Уэссекс, но ответ был очевиден. Очевиден все это время, но я никогда не думал о подобном, потому что Этельволд — просто слабый глупец. Тем не менее, и у слабых глупцов есть и амбиции, и хитрость, и решимость.
— Этельволд! — повторил я.
— Сигебрит принес клятву верности ему, господин, и именно он является гонцом Этельволда к Сигурду. Есть и кое-что еще: священник Беортсига — одноглазый, тощий как солома и лысый.
Думая об Этельволде, я через какое-то время вспомнил тот далекий день, когда меня пытались убить те глупцы, а пастух спас с помощью пращи и стада.
— Беортсиг хотел моей смерти, — сказал я.
— Или его отец, — предположил Ситрик.
— Потому что Сигурд приказал, — предположил я, — или, возможно, Этельволд. И все вдруг стало настолько очевидным. И я знал, что должен был сделать. Делать это мне не хотелось. Когда-то я поклялся, что никогда не вернусь ко двору Альфреда, но на следующий день поехал в Винтанкестер.
Повидаться с королем.
Этельволд. Мне следовало догадаться. Я знал его с юных лет и презирал все это время. Он был племянником Альфреда и чувствовал себя ущемленным. Альфреду, конечно, давно следовало его убить, но какие-то чувства, возможно, привязанность к сыну брата или, скорее, вина, которую ревностные христиане так любят испытывать, остановили его руку.
Король Этельред, отец Этельволда, был братом Альфреда. Ожидалось, что Этельволд, как старший сын Этельреда, станет следующим королем, но он был еще ребенком, когда его отец умер, и витан, королевский совет старейшин, поставил на трон вместо него его дядю Альфреда.
Альфред желал и стремился к этому, и оставались люди, которые втихую называли его узурпатором. Этельволд негодовал по поводу такого захвата власти, но Альфред, вместо того, чтобы убить племянника, как я часто рекомендовал, баловал его.
Он оставил ему некоторые владения его отца, прощал его постоянные предательства, и, несомненно, молился за него. А Этельволд нуждался во множестве молитв. Он был несчастен, часто пьян, возможно поэтому Альфред и терпел его. Сложно было увидеть в пьяном глупце угрозу для королевства.
Но теперь Этельволд начал переговоры с Сигурдом. Этельволд хотел стать королем вместо Эдварда. И чтобы достичь этой цели явно искал союза с Сигурдом. А для Сигурда, хотел он того или нет, это был лучший шанс покорить саксов. Его притязания на трон Уэссекса имели право на существование так же, как и у Эдварда, и даже больше. А это означало, что вторжение Сигурда в Уэссекс имело бы обманчивый лоск законности.
Шестеро из нас поехали на юг через Уэссекс. С собой я взял Осферта, Ситрика, Райпера, Эадрика и Лудду. Я поставил Финана во главе оставшихся людей, дав ему обещание.
— Если не найдем поддержки в Винтанкестере, — сказал я, — поедем на север.
— Мы должны что-то сделать, — заметил Финан.
— Обещаю, — ответил я. — Мы отправимся в военный поход. И преуспеем в нем. Но я должен дать Альфреду еще один шанс.
Финана не особо волновало, на какой стороне мы будем сражаться, пока это приносит нам прибыль, и я понимал его чувства. Если моей целью было за один день захватить Беббанбург, то его — вернуться в Ирландию и отомстить человеку, уничтожившему его семью и хозяйство. И для этого он, точно так же как и я, нуждался в серебре.
Финан, конечно, был христианином, хотя никогда не позволял этому факту мешать удовольствиям, и он с радостью бы использовал свой меч в атаке на Уэссекс при условии получения по окончании битвы денег, достаточных для снаряжения похода в Ирландию.
Я знал, он считал мое путешествие в Винтанкестер пустой тратой времени. Альфреду я не нравился, Этельфлед, казалось, отдалилась от меня, и Финан думал, что я собираюсь просить людей, которые первые должны были выказать свою признательность.
И были моменты во время этой поездки, когда я полагал, что Финан прав. Я в течение стольких лет сражался, помогая Уэссексу выжить, я столько его врагов положил в землю, и все, что я увидел за это — пустой кошель.
Но я тоже неохотно выказывал верность. Я нарушал клятвы, менял стороны, продирался сквозь тернии лояльности, но я подразумевал все это, когда говорил Осферту, что хочу стать мечом саксов, а не щитом Мерсии. Поэтому я должен был совершить последний визит в сердце саксонской Британии, чтобы узнать, нужен ли им мой меч или нет.
А если не нужен? У меня есть друзья на севере. Рагнар, ближе чем друг, человек, которого я любил, как брата. Он поможет мне. И если цена за его помощь — вечная вражда с Уэссексом, так тому и быть. Я ехал не просителем, как думал Финан, а мстителем.
Шел дождь, когда мы приближались к Винтанкестеру, тихий дождь поливал мягкую землю, плодородные поля, зажиточные деревни, в которых были новые церкви, соломенные крыши и не было мрачных скелетов сгоревших балок домов. Дома становились больше, потому что людям нравится, когда их земли находятся ближе к власти.
В Уэссексе власть принадлежала двоим — королю и церкви. По мере нашего приближения к городу церкви, как и дома, становились больше. Не удивительно, что северяне хотят эти земли, кто бы не хотел? Скота было достаточно, амбары наполнены и женщины красивы.
— Тебе пора жениться, — сказал я Осферту когда мы проезжали мимо открытого амбара, в котором две светловолосые девушки веяли зерно на гумне.
— Я думал об этом, — сказал он мрачно.
— Только думал?
Он слегка улыбнулся.
— Ты веришь в судьбу, господин, — сказал он.
— А ты нет? — спросил я. Мы с Осфертом ехали немного впереди всех остальных. — А какое отношение судьба имеет к девушке в твоей кровати?
— Non ingredietur mamzer hoc est de scorto natus in ecclesiam Domini, — сказал он, затем очень угрюмо взглянул на меня, — usque ad decimam generationem.
— Отцы Беокка и Уиллибальд пытались научить меня латыни, — промолвил я, — и ни у одного из них не получилось.
— Это из Писания, господин, — сказал он, — из книги Второзакония, и означает «бастард да не будет допущен в церковь» и предупреждает, что «проклятие падет на десять поколений».
Я уставился на него в недоумении.
— Ты учился на священника, когда я встретил тебя.
— Я бросил учебу, — ответил он. — Пришлось. Как я мог быть священником, если Господь изгнал меня из своей паствы?
— Значит, ты не можешь быть священником, — сказал я, — но можешь жениться!
— Проклятие падет на десять поколений, — произнес он. — Мои дети будут прокляты, и их дети тоже, и каждый ребенок в десяти поколениях.
— Значит, каждый бастард проклят?
— Так говорит Бог, господин.
— Тогда это жестокий бог, — в ярости сказал я, затем увидел, что он на самом деле страдает. — Не твоя вина, что Альфред поразвлекся со служанкой.
— Верно, господин.
— Так как его грех может повлиять на тебя?
— Бог не всегда справедлив, господин, но он беспристрастен в своих правилах.
— Беспристрастен? Значит, если я не сумею поймать вора, я должен отхлестать его детей, и меня назовут справедливым?
— Господь ненавидит грех, господин, что поможет предотвратить его, как не страшное наказание?
Он направил лошадь к левой стороне дороги, пропуская вперед вереницу навьюченных лошадей. Они везли овечьи шкуры на север.
— Если бы Господь не наказывал нас сурово, — продолжал Осферт, — что остановило бы грех?
— Я люблю грешить, — ответил я и кивнул всаднику, слуги которого вели навьюченных лошадей.
— Альфред жив? — спросил я его.
— Вряд ли, — ответил мужчина. Он перекрестился и кивком поблагодарил меня, когда я пожелал ему безопасной дороги.
Осферт нахмурился.
— Зачем ты привез меня сюда, господин? — спросил он.
— А почему нет?
— Ты мог бы взять Финана, но выбрал меня.
— Ты не хочешь увидеть отца?
Он помолчал, затем повернулся ко мне, и я увидел слезы в его глазах.
— Да, господин.
— Поэтому я и привез тебя сюда, — сказал я, и в этот самый момент мы свернули с дороги, и Винтанкестер остался позади нас, его новая церковь возвышалась над лабиринтом крыш.
Винтанкестер, конечно же, был главным из бургов Альфреда, защищенных от датчан. Он был окружен глубоким, местами затопленным рвом, за ним шел высокий земляной вал, увенчанный частоколом из дубовых стволов. Мало, что было хуже штурма подобного места.
Защитники, как и воины Хэстена в Бемфлеоте, обладают всеми преимуществами и могут метать оружие и камни в нападающих, которые вынуждены преодолевать препятствия и взбираться по лестницам, разрубаемым топорами. Бурги Альфреда обеспечивают Уэссексу безопасность.
Датчане могли и дальше разорять деревни, но все ценное окажется за стенами бурга, и датчане смогут только ездить вокруг этих стен и бросаться пустыми угрозами.
Самым надежным способом захватить бург было заставить гарнизон голодать, пока тот не капитулирует, но это могло занять несколько недель или даже месяцев, а в это время осаждающие становились уязвимы для отрядов из других крепостей.
Или бросить воинов на штурм стен и наблюдать, как они умирают во рву, а датчане всегда берегли людей. Бурги являлись слишком трудными для датчан крепостями, а Беббанбург, думаю, был потруднее любого бурга.
Северные ворота Винтанкестера были теперь из камня и охранялись дюжиной мужчин, перекрывающих открытую арку. Их начальник — небольшой седовласый мужчина с жестким взглядом, — увидев меня, взмахом руки приказал своим людям разойтись.
— Я Гримрик, господин, — представился он, явно ожидая, что я вспомню.
— Ты был под Бемфлеотом, — предположил я.
— Да, господин, — ответил он, довольный, что я его вспомнил.
— И устроил славную резню, — продолжил я, надеясь, что так и было.
— Мы показали ублюдкам, как дерутся саксы, правда, господин? — спросил он, скаля зубы. — Я без конца говорю этим неженкам, что вы знаете толк в сражениях! — он указал большим пальцем на своих людей, всех их забрали с ферм и из лавок для службы в гарнизоне бурга.
— У них еще молоко на губах не обсохло, господин, — сказал Гримрик.
Я дал ему монету, что вряд ли мог себе позволить, но от господина ждут именно этого.
— Купи им эля, — сказал я Гримрику.
— Обязательно, господин, — ответил он, — я знал, что вы приедете! Придется, конечно, сообщить им, что вы здесь, но я знал, что все будет хорошо.
— Хорошо? — спросил я, озадаченный его словами.
— Я знал, что так и будет, господин! — улыбнулся он, затем помахал нам вслед. Я направился в таверну «Два журавля», владелец которой знал меня. Он крикнул своим слугам присмотреть за нашими лошадьми, принес эль и выделил нам большую комнату в задней части таверны, где была чистая солома.
Владельцем был однорукий мужчина с настолько длинной бородой, что ее конец он заправлял за широкий кожаный пояс. Мужчину звали Синриком, он потерял левую руку, сражаясь за Альфреда, и держал таверну уже двадцать лет, он знал почти обо всем, что происходит в Винтанкестере.
— Правят церковники, — сказал он мне.
— Не Альфред?
— Бедный ублюдок смертельно болен. Чудо, что он еще жив.
— И Эдвард под каблуком у духовенства? — спросил я.
— Духовенства, — ответил Синрик, — своей матери и витана. Но он не так уж набожен, как они думают. Вы слышали о леди Эгвинн?
— Дочери епископа?
— Той самой, она была красоткой, видит Бог. Юная, а такая красивая.
— Она мертва?
— Умерла при родах.
Я уставился на него, в моей голове вертелись догадки.
— Ты уверен?
— Клянусь зубами Господа, я знаю женщину, принимавшую у нее роды! Эгвинн родила близнецов: мальчика назвали Этельстаном, девочку — Эадгит, но бедная мать умерла той же ночью.
— Отцом был Эдвард? — спросил я, и Синрик кивнул. — Два королевских бастарда, — мягко сказал я.
Синрик покачал головой.
— Разве они бастарды? — его голос понизился до шепота. — Эдвард утверждает, что женился на ней, его отец говорит, что брак был незаконным, и побеждает в споре. Они держали это в тайне! Бог тому свидетель, они хорошо заплатили повитухе.
— Дети выжили?
— Они в монастыре святого Хедды с леди Этельфлед.
Я уставился на огонь. Итак, безупречный наследник оказался таким же греховодником, как и все. И Альфред заметал следы этого греха, спрятав их в монастыре в надежде, что никто не заметит.
— Бедный Эдвард, — сказал я.
— Теперь он женится на леди Эльфлед, — произнес Синрик, — чему Альфред рад.
— И у него уже двое детей, — с удивлением сказал я. — Королевская кутерьма. Говоришь, Этельфлед в монастыре святого Хедды?
— Под замком, — ответил Синрик. Он знал о моей привязанности к Этельфлед, по его тону было понятно, что ее держали под замком от меня.
— Ее муж здесь?
— Во дворце Альфреда. Вся семья здесь, даже Этельволд.
— Этельволд!
— Приехал две недели назад, стеная и плача по дяде.
Этельволд был храбрее, чем я думал. Он заключил союз с датчанами, но набрался наглости, чтобы приехать ко двору умирающего дяди.
— Он все еще пьет? — спросил я.
— Об этом не знаю. Он здесь не появлялся. Говорят, он проводит время в молитвах, — насмешливо произнес он, и я рассмеялся.
— Мы все молимся, — печально сказал он, подразумевая, что всех беспокоило, что произойдет после смерти Альфреда.
— А монастырь? — спросил я. — Все еще управляется аббатисой Хильдегит?
— Она сама, как святая, господин. Да, она еще там.
Я повез Осферта в монастырь святого Хедды. Моросил мелкий дождь, делая улицы скользкими. Монастырь лежал на северной окраине города, рядом с земляным валом и высоким забором.
Единственная дорога к монастырю начиналась в конце длинного топкого проулка, который, как и в прошлый мой визит, был заполнен попрошайками, ожидавшими милостыню и еду, которую монахини раздавали утром и вечером.
Попрошайки убрались с нашего пути. Они испугались, потому что мы с Осфертом были в кольчуге и с мечами. Некоторые протягивали руки или деревянные чашки, но я не обратил на них внимания, озадаченный присутствием трех воинов у двери монастыря.
Воины были в шлемах, с копьями, мечами и щитами, как только мы приблизились, они отошли от двери и преградили нам путь.
— Тебе нельзя внутрь, господин, — сказал один из них.
Их было трое, я знал, что Осферт не станет драться с западно-саксонскими воинами, охранявшими монастырь. Я пожал плечами.
— Вы можете передать послание аббатисе Хильд? — спросил я.
— Вы знаете, кто я?
— Ты лорд Утред, — уважительно ответил человек, — и тебе нельзя внутрь.
— Аббатиса — моя старая знакомая, — сказал я, и так оно и было. Хильда была другом, святой и женщиной, которую я любил, но выглядело все так, как будто мне не было позволено посещать ее. Старшим из трех солдат был крепко сложенный мужчина, не молодой, широкоплечий и уверенный.
Его меч лежал в ножнах, который, как я не сомневался, он обнажит, если я попытаюсь пробиться мимо него, как и не сомневался в том, что смогу вбить его в грязь.
— Я не могу, господин.
— Скажи ей, что пришел Утред.
Он кивнул, и я услышал, как ахнули нищие позади меня, а, обернувшись, увидел, что на аллее появилось еще больше воинов. Я узнал их командира, человека по имени Годрик, служившего под началом Веостана. Он возглавлял отряд из семерых воинов в шлемах, у которых, как и у тех, что охраняли монастырь, были щиты и копья. Они приготовились к бою.
— Мне приказано проводить тебя во дворец, господин, — поприветствовал меня Годрик.
— Тебе нужны для этого копья?
Годрик проигнорировал вопрос, вместо этого махнув рукой в сторону аллеи:
— Ты пойдешь?
— С удовольствием, — ответил я и последовал за ним через весь город. Люди на улицах молча глазели на нас. И у меня, и у Осферта остались мечи, но все равно мы выглядели пленниками под конвоем, а, когда достигли ворот дворца, слуга настоял, чтобы мы сдали оружие.
Это было естественно. Только королевским стражам разрешалось носить оружие внутри дворца, поэтому я отдал Вздох Змея слугам, и через личную часовню Альфреда последовал за Годриком в небольшое, низкое, крытое соломой строение.
— Вас просили обождать внутри, господин, — сказал он, указывая на дверь.
Мы ждали в комнате без окон, обставленной двумя скамьями, кафедрой и распятием. Люди Годрика остались снаружи, а когда я попытался выйти, преградили мне путь копьями.
— Мы хотим поесть, — сказал я, — и эля. И ведро, чтобы помочиться.
— Мы арестованы? — спросил Осферт, после того как принесли еду и ведро.
— Похоже на то.
— Почему?
— Не знаю, — ответил я, съел хлеб и твердый сыр, а потом лег и попытался уснуть, хотя земляной пол был сырым.
В сумерках вернулся Годрик. Он все еще был учтив:
— Ты пойдешь со мной, господин, — произнес он, и мы с Осфертом последовали за ним через знакомые дворики в один из небольших залов, где в очаге ярко горел огонь.
На стенах висели раскрашенные кожаные полотна с изображением различных западно-саксонских святых, а на возвышении, за столом, накрытом синей тканью, сидело пять священнослужителей.
Трое из них были мне незнакомы, но двух других я узнал, и ни один не был мне другом. Один — епископ Ассер, брызжущий ядом священник из Уэльса и ближайший советник Альфреда, другой — епископ Эркенвальд.
Между ними сидел узкоплечий человек, чьи седые волосы с выбритой тонзурой венчали лицо, тощее как морда изголодавшейся ласки. У него был узкий нос, умные глаза и узкие плотно сжатые губы, неспособные скрыть кривые зубы.
Два священника по краям стола были намного моложе, у каждого было перо, чернильница и лист пергамента. По-видимому, они были здесь только для того, чтобы вести записи.
— Епископ Эркенвальд, — поприветствовал я его, затем взглянул на Ассера, — не думаю, что знаком с тобой.
— Сними молот с его шеи, — приказал Ассер Годрику.
— Только коснись молота, — заметил я Годрику, — и я брошу твою задницу в огонь.
— Довольно, — изголодавшаяся ласка хлопнула ладонью по столу. Чернильницы подпрыгнули. Церковные служки зацарапали перьями. — Я — Плегмунд, — представился он.
— Главный кудесник Контварабурга? — спросил я.
Он с явной неприязнью уставился на меня, затем подвинул к себе лист пергамента.
— От тебя нужны некоторые объяснения, — сказал он.
— И на этот раз никакой лжи! — выплюнул Ассер. Несколько лет назад в этом самом зале меня судил витан за преступления, в которых, по правде говоря, я был полностью виновен. Главным свидетелем моих преступлений выступал Ассер, но я отоврался. Он знал, что я солгал, и с тех пор меня презирал.
Я бросил на него хмурый взгляд и спросил:
— Кто ты? Напоминаешь мне кого-то — одну задницу из Уэльса, мелкое крысоподобное дерьмо, но я убил его, так что ты не можешь им быть.
— Лорд Утред, — устало произнес епископ Эркенвальд, — пожалуйста, без оскорблений.
Мы с Эркенвальдом друг друга не любили, но будучи в свое время епископом Лундена, он оказался эффективным правителем и до Бемфлеота не стоял на моем пути, а его организаторские способности внесли большой вклад в эту победу.
— Что вы хотите прояснить? — спросил я.
Архиепископ Плегмунд придвинул свечу, чтобы осветить пергамент:
— Нам сообщили о твоих действиях этим летом, — сказал он.
— И вы хотите поблагодарить меня, — уточнил я.
Холодные, острые глаза уставились на меня. Плегмунд был известен как человек, отказывающий себе во всех удовольствиях, еде ли, женщинах или роскоши. Он служил своему богу в лишениях, молясь в уединении, и был отшельником.
Почему народ считает это достойным восхищения — не знаю, но он внушал благоговение христианам, которые пришли в восторг, когда тот отказался от тягот отшельничества и стал архиепископом.
— Весной, — произнес он тонким, четким голосом, — ты встречался с человеком, который зовет себя ярлом Хэстеном, после чего поехал на север, во владения Кнута Ранульфсона, где советовался с ведьмой Эльфадель. Оттуда ты проследовал в Снотенгахам, занятый в настоящее время Сигурдом Торсоном, а после — снова к ярлу Хэстену.
— Все так, — с легкостью подтвердил я, — только вы кое-что не упомянули.
— И вот начинается ложь, — прорычал Ассер.
Я недовольно посмотрел на него:
— Твоя мать тужилась на горшке, когда родился ты?
Плегмунд снова ударил по столу.
— И что же мы не упомянули?
— Ма-а-аленькую правду, что я сжег флот Сигурда.
От духа враждебности, витавшего в комнате, Осферт выглядел все более встревоженным и теперь, не сказав мне ни слова и без малейших возражений со стороны священников, сидящих за покрытым скатертью столом, проскользнул к двери. Они дали ему уйти. Им нужен был я.
— Флот был сожжен, мы знаем, — произнес Плегмунд, — и знаем причину.
— Так скажи мне.
— Это был знак датчанам, что не будет никакого отступления по воде. Сигурд Торсон сказал своим сторонникам, что их судьба — захватить Уэссекс, и в доказательство этого сжег свои корабли, чтобы продемонстрировать, что пути назад нет.
— Ты веришь в это? — спросил я.
— Это и есть правда, — рявкнул Ассер.
Ты не распознаешь правду, даже если ее забить тебе в глотку топорищем, — сказал я, — и ни один лорд с севера не будет жечь свои корабли. Они стоят золота. Их сжег я, а люди Сигурда пытались убить меня, когда я это делал.
— О да, никто и не сомневается, что ты был там, когда их сожгли, — сказал Эркенвальд.
— И ты не отрицаешь, что советовался с ведьмой Эльфадель? — спросил Плегмунд.
— Нет, как и не отрицаю уничтожения армий датчан под Фирнхаммом, а в прошлом году под Бемфлеотом.
— Никто и не отрицает твои прошлые заслуги, — отозвался Плегмунд.
— Когда это было тебе удобно, — кисло прибавил Ассер.
— А отрицаешь ли ты, что лишил жизни аббата Деорлафа из Букестанеса? — спросил Плегмунд.
— Я выпотрошил его как рыбу, — ответил я.
— Ты не отрицаешь этого? — поразился Ассер.
— Я горжусь этим, — сказал я, — как и убийством двух других монахов.
— Запишите это! — прошипел Ассер служкам, но это было излишне, они и так писали свои каракули.
— В прошлом году, — произнес епископ Эркенвальд, — ты отказался присягнуть на верность этелингу Эдварду.
— Верно.
— Почему?
— Потому что устал от Уэссекса, — ответил я, — устал от священников, устал от разговоров о воле вашего бога, устал слышать, что я грешник, устал от вашей бесконечной проклятой бессмыслицы, устал от этого пригвожденного тирана, которого вы называете богом, и который хочет от людей одного — чтобы все были жалкими.
И я отказался от присяги, потому что моя цель — вернуться на север, в Беббанбург, и убить всех, кто его удерживает, а если я присягну Эдварду, то не смогу сделать этого, если вдруг у него на меня будут другие планы.
Это была не самая тактичная речь, но я не был расположен к тактичности. Кто-то — я предполагал, что это был Этельред — очень сильно постарался, чтобы уничтожить меня, и задействовал для этого силы духовенства, и мне предстояло бороться с этими жалкими подонками.
Казалось, я преуспел, по крайней мере, в их унижении. Плегмунд скривился, Ассер осенил себя крестным знамением, глаза Эркенвальда были закрыты. Два младших священника писали быстрее, чем когда-либо.
— Пригвозжденного тирана, — медленно повторил один из них, царапая пергамент пером.
— И кому же в голову пришла такая умная мысль — послать меня в Восточную Англию, чтобы Сигурд мог меня убить? — потребовал я ответа.
— Король Эорик уверил нас, что Сигурд явился без приглашения, и если бы он знал, то атаковал бы его воинов, — пояснил Плегмунд.
— Эорик просто эрслинг, — ответил я, — и если вы не знаете, архиепископ, то эрслинг — это что-то похожее на епископа Ассера и выпавшее из задницы.
— Ты должен быть почтителен! — прорычал Плегмунд, уставясь на меня.
— Почему? — требовательно спросил я.
Услышав это, он моргнул. Ассер что-то быстро и требовательно зашипел ему в ухо, а епископ Эркенвальд пытался выведать у меня что-нибудь полезное.
— Что поведала тебе ведьма Эльфадель? — спросил он.
— Что сакс уничтожит Уэссекс, — ответил я, — что датчане победят, а Уэссекса не будет.
Все трое насторожились при этих словах. Хотя они и были христианами и даже могущественными христианами, но у них не было защиты от настоящих богов и их магии.
Они были напуганы, хотя никто не перекрестился, потому что сделав это, они подтвердили бы, что языческие пророчества могут оказаться правдой, а друг перед другом они предпочли бы это отрицать.
— И кто же этот сакс? — прошипел Ассер.
— Это то, зачем я приехал в Винтакестер, — чтобы рассказать об этом королю.
— Так расскажи нам, — потребовал Плегмунд.
— Я расскажу королю, — отказался я.
— Ты змея, — прошипел Ассер, — ночной вор! Сакс, который уничтожит Уэссекс — ты!
Я плюнул в знак насмешки, но плевок не достиг стола.
— Ты приехал сюда, — устало сказал Эркенвальд, — из-за женщины.
— Прелюбодей! — рявкнул Ассер.
— Это единственное объяснение твоего присутствия здесь, — сказал Эркенвальд и посмотрел на архиепископа, — sicut canis qui revertitur ad vomitum suum.
— Sic inprudens qui iterat stultitiam suam, — в тон ему ответил архиепископ.
На мгновение мне показалось, что они проклинают меня, но убогий епископ Ассер не смог удержаться от демонстрации своей учености, дав мне перевод:
— Как собака возвращается к своей блевотине, так и дурак возвращается к своему разврату.
— Слова Господа, — произнес Эркенвальд.
— И мы должны решить, что же с тобой делать, — сказал Плегмунд, и при этих словах воины Годрика приблизились. Я знал о копьях позади меня. В огне треснуло полено, рассыпав искры на тростниковый пол, который задымился.
Обычно слуга или один из воинов бросился бы вперед, чтобы затоптать крошечные язычки пламени, но никто не двинулся. Они хотели, чтобы я умер.
— Нам показали, — нарушил молчание Плегмунд, — что ты вступил в переговоры с врагами короля, сговорился с ними, ел их хлеб и соль. Хуже того, ты признался, что зарезал святого аббата Деорлафа и двух из его братии и…
— Святой аббат Деорлаф, — прервал я его, — был в сговоре с ведьмой Эльфадель, и святой аббат Деорлаф хотел убить меня. Что же я должен был делать? Подставить другую щеку?
— Замолчи! — произнес Плегмунд.
Я сделал два шага вперед и затоптал сапогом тлеющие угли. Один из воинов Годрика, думая, что я собираюсь напасть на священников, отвел копье назад. Я повернулся и посмотрел на него. Просто посмотрел. Он покраснел, и очень медленно копье опустилось.
— Я бился с врагами вашего короля, — сказал я, все еще глядя на копьеносца, но затем повернувшись к Плегмунду, — как хорошо знает епископ Эркенвальд. В то время как другие прятались за стенами бургов, я вел войско вашего короля.
Я стоял в стене из щитов. Я резал врагов, я окрашивал землю кровью ваших врагов, я жег корабли, я взял форт в Бемфлеоте.
— И ты носишь молот! — голос Ассер был пронзительным. Дрожащим пальцем он указывал на мой амулет, — это знак наших врагов, знак тех, кто снова будет мучить Христа, а ты носишь его даже при дворе нашего короля!
— Что сделала твоя мать? — спросил я. — Пёрднула как кобыла? Ты так появился?
— Довольно, — устало произнес Плегмунд.
Было нетрудно догадаться, кто вливал им яд в уши: мой двоюродный брат Этельред. Номинально он был лордом Мерсии, который в этой стране стоял ближе всех к королю, но каждый знал, что он — щенок на поводке у западных саксов.
Он хотел избавиться от поводка, и когда Альфред умрет, несомненно попытается получить корону. И новую жену, поскольку старая — Этельфлед — к поводку прибавила рога. Рогатый щенок на привязи хотел отомстить и хотел моей смерти, потому что знал, что слишком много людей в Мерсии скорее последует за мной, чем за ним.
— Наш долг — определить твою судьбу, — сказал Плегмунд.
— Это удел норн, — ответил я, — и Игдрассиля.
— Язычник, — прошипел Ассер.
— Королевству должна быть обеспечена защита, — продолжил архиепископ, не обращая на нас внимания, — у него должен быть щит веры и меч правды, и в Царстве Божьем нет места для человека без веры, человека, который может предать в любой момент. Утред Беббанбургский, я должен тебе сказать…
Но чтобы он там ни намеревался сказать, это осталось недосказанным, потому что в конце зала со скрипом распахнулась дверь.
— Король хочет видеть его, — произнес знакомый голос.
Обернувшись, я увидел стоящего там Стеапу. Славного Стеапу, командира дворцовой гвардии Альфреда, раба-крестьянина, который стал великим воином, человека, глупого как бочонок с глиной и сильного как бык, друга, преданного как никто другой. — Король, — произнес он своим невозмутимым голосом.
— Но… — начал Плегмунд.
— Король хочет видеть меня, ты, кривозубый ублюдок, — сказал я ему, потом посмотрел на копьеносца, угрожавшего мне ранее. — Если ты когда-нибудь снова поднимешь на меня оружие, я вспорю тебе брюхо и скормлю кишки своим собакам.
Думаю, что норны смеялись, а я отправился на встречу с королем.
