9
Женский вопль вырвал Роланда из забытья.
С местом для ночлега в замке было худо. Слишком много съехалось народу ввиду предстоящего похода в Бурж, поэтому на ночь устраивались кто где мог. Многие, напившись вусмерть, дрыхли прямо за столом в большом зале, другие расположились во дворе вместе с лошадьми, которым не хватало стойл в конюшне. Оруженосец Роланда Майкл распотрошил сундук со старыми знамёнами и застелил ими для хозяина каменную скамью у входа в часовню. Ложе вышло не очень удобное, тем не менее Роланд уснул мгновенно и спал бы до утра, если бы не отчаянный крик. Де Веррек вскочил, спросонья не соображая, где находится и что происходит:
— В чём дело?
Мишель настороженно вслушивался. За криком последовал гневный рёв и шум. Роланд проснулся окончательно. Взялся за меч, встал.
— Ваши сапоги, господин?
Роланд отмахнулся от Мишеля и побежал по коридору на источник шума, шлёпая босыми ногами по плитам. Сунувшись в комнату, за дверью которой слышалась возня, рыцарь обомлел. В слабом мерцании сбитой на пол свечи (вторая валялась рядом, потухшая) Роланд увидел Женевьеву. Пленница сидела на столе, зажав окровавленными ладонями глаз. Отец Маршан с разбитым в кровь лицом распростёрся на спине. Слабо подёргивалась тушка обезглавленного ястреба. Блестел зубами в улыбке звероподобный Скалли. Робби Дуглас с бешеным взором нагнулся к священнику и что есть силы хрястнул его по зубам рукоятью меча:
— Свволочь!
Плачущий Хью бросился к де Верреку. Рыцарь рассказывал мальчику интересные истории и нравился ему. Дуглас смачно врезал зеленоглазому в третий раз, так что священник звучно приложился макушкой о пол.
— Ослепить её вздумал, мразь?! — прошипел Робби.
— Что… — начал Роланд.
— Надо уходить! — простонала Женевьева.
Лохмотья платья, более ею не удерживаемые, разошлись в стороны, обнажив грудь, на которую с удовольствием пялился Скалли:
— Ничего так сиськи!
Реплика Скалли подействовала на Робби отрезвляюще. До него дошло, что он натворил и перепугался:
— Уходить? Куда уходить?
— Ищи нору поглуше и забейся поглубже, — посоветовал лыбящийся Скалли, не отрывая восторженного взгляда от Женевьевы, — Маловаты, но ничего себе так.
— Объясните мне, что здесь произошло? — потребовал Роланд.
— Чёртов поп хотел ослепить её, — Робби пнул отца Маршана в бок.
— Сиськи я люблю, — сообщил Скалли в никуда.
— Да помолчи ты! — прикрикнул на него Робби.
Вступив в Орден Рыбака, Роберт искренне надеялся, что обретёт душевный покой и свободу от прежних клятв и обязательств. Тщетно. Совесть его осталась при нём, и в миг, когда натравленный зеленоглазым ястреб ударил Женевьеву в глаз, Робби прозрел. Не помня себя от возмущения, он выхватил меч и отсёк птице голову. В следующую секунду шотландец раскровянил попу физиономию эфесом оружия. И чувствовал себя при этом как нельзя лучше. А теперь, опамятовавшись, понятия не имел, что делать далее.
— Надо убираться, — сказала Женевьева.
— Куда? — спросил Робби.
— Подальше и поглубже, — захохотал Скалли, подумал и деловито осведомился у Робби, — Убьём кого-нибудь?
— Н-нет… — нерешительно произнёс Робби.
— Принеси мой плащ, — приказал Мишелю де Веррек.
Тот вернулся быстро. Рыцарь-девственник бережно обернул накидку вокруг плеч Женевьевы:
— Простите меня.
— Простить? За что?
— Я пообещал вам защиту, а не защитил…
Робби неуверенно прервал де Веррека:
— Нам и правда, наверно, лучше линять отсюда.
Гасконец кивнул. Его мир тоже только что рухнул. Что сейчас делать? Вернее, как правильно поступить в такой ситуации? Женевьева — еретичка. Он — член Ордена Рыбака, и духовник Ордена в крови и соплях стонет на полу у его ног после того, как натравил хищную птицу на еретичку. Еретичку, которой Роланд посулил неприкосновенность и защиту.
— Да, надо бежать, — подкрепил кивок словами де Веррек.
Они были заперты в чужом замке, битком набитом солдатами, по счастью, в столь поздний час или слишком пьяными, или слишком сонными, чтобы обращать внимание на крики и суматоху. Роланд надел пояс с ножнами и решительно выдохнул:
— Идём!
— Сапоги, господин, — напомнил Мишель.
— Времени нет.
Роланд лихорадочно соображал. Куда бежать? Как бежать?
Отец Маршан, охая, начал подниматься. Робби пинком уложил его обратно:
— Зашевелится опять, лупи его со всей дури, Скалли.
— Я, вообще, за кого драться должен? За него или за тебя? — озадачился Скалли.
— Ты кому служишь?
— Лорду Дугласу, конечно.
— А кто здесь Дуглас? Я или этот куль с требухой?
— Ты.
— Ещё вопросы есть?
— Убить стервеца? — с надеждой предложил Скалли, кровожадно косясь на священника.
— Нет! — отрезал Робби.
Вот только отлучения от церкви за убийство попа ему для полного счастья сейчас и не доставало!
— Мне нетрудно, — просительно забубнил Скалли, — Я уже неделю никого не убивал. А, нет. Дольше. С месяц, небось. Иисусе! Мы, что, никого сегодня не убьём?
Де Веррек тоже смотрел на Робби:
— А удастся выйти миром?
— Вряд ли. Только выбора-то нет.
— Ну, так пошли! — простонала Женевьева.
Она отыскала относительно чистую тряпицу, прижала к глазу одной рукой, а второй придерживала у шеи плащ.
— Мальчика возьмёшь, — приказал Мишелю Роланд.
Высунувшись в коридор, он оглянулся на Дугласа:
— Меч оботри.
— Зачем?
Роланд выразительно посмотрел на прилипшие к окровавленному лезвию перья, и Робби засуетился:
— Ага, сейчас.
— И что будем делать? — спросил у него Скалли.
— Сражаться за честь Дугласов.
— Ага! Всё-таки будем убивать?
— За Дугласов!
— Орать-то зачем? — довольно пробормотал Скалли, обнажая свой длинный меч, — Пальцем покажешь, кого прикончить. Уделаю в лучшем виде!
— Пока уделывать некого, — на всякий случай уточнил де Веррек.
Робби добавил:
— И потише.
Оба рыцаря нервно переглянулись, и Робби выдохнул:
— Пошли.
Тёмные пустынные коридоры вывели беглецов во двор. Там горели несколько костерков, на которых те из солдат Лабрюиллада, что потрезвее, жарили лепёшки. Ярко светила луна, и тени были непроницаемы. Появившаяся во дворе группа ничьего внимания не привлекла. Женевьева куталась в плащ, Хью цеплялся за его полы. Мужчины прокладывали путь среди лошадей и спящих. Солдаты у костров передавали по кругу бурдюки с вином, пьяно переговаривались, кто-то хихикал. В надвратной башне горел фонарь.
— Найди моего коня, — скомандовал де Веррек оруженосцу.
— Думаешь, сможем удрать верхом? — негромко поинтересовался Робби.
— Мишель, стой. Не ищи, — со вздохом произнёс Роланд.
— Сапоги наденете? — вновь предложил Мишель.
— Не сейчас, — раздражённо бросил Роланд.
Погубил он душу спасением еретички или нет? Честь спас точно.
— Прикажу им мост опустить, — сказал Роланд Дугласу, устремляясь к надвратному укреплению.
— Остановите их! — раздался истошный вопль сзади.
Отец Маршан, шатаясь, застыл в дверном проёме, указывая на беглецов:
— Именем Господа, остановите их!
Солдаты во дворе, хоть и медленно, зашевелились. Скалли выругался и толкнул Робби:
— Ну, что, теперь убивать можно?
— Можно.
— Кого?
— Всех подряд!
— Наконец-то! — взревел Скалли, обрушивая меч на выбравшегося из-под плаща сонного вояку.
Тот свалился, а шотландец подскочил к кольцу в стене и перерезал поводья привязанных к нему трёх лошадей. Кольнув по очереди всех остриём меча, он пустил их скакать по двору, топча лежащих, сшибая стоящих, внося сумятицу и переполох.
— Мост! — заорал де Веррек.
Двое бойцов с обнажёнными клинками возникли перед ним, и на гасконца снизошло успокоение. Предстояло привычное дело. Да, доселе ему приходилось сражаться лишь на ристалищах, но его победы были куплены часами тренировок и реками пота. Де Веррек хладнокровно отразил выпал врага, шагнул вперёд и разворотом кисти распорол тому живот. Второму он вбил в солнечное сплетение локоть. Противник задохнулся.
— Он — мой, — подал сбоку голос Робби, будто дело происходило на турнире.
Роланд учтиво отступил назад, и шотландец прикончил солдата. Из двери надвратного укрепления выскочили двое дозорных. Один из них, перепуганный юнец, неуклюже ткнул копьём. Роланд уклонился и рассёк молокососу лицо. Обливаясь кровью, дозорный рухнул под ноги товарищу. Тот взвизгнул по-бабьи и юркнул в башню.
— Веди сюда госпожу Женевьеву! — махнул Мишелю де Веррек, — Под арку!
Сам рыцарь побежал следом за улизнувшим часовым. Робби и Скалли встали у прохода, дальний конец которого перекрывал поднятый мост.
— Там защёлки, — подсказал Скалли подоспевшим Мишелю и Женевьеве с Хью.
Мишель по-английски не говорил, но подсказок ему не требовалось — всё было очевидно и так. Оруженосец потянул правый запор, Женевьева вцепилась в левый. От рывка плащ упал с её плеч, и при виде обнажённой женской спины во дворе засвистели и заулюлюкали полупьяные латники. Мишель, справившись со своей щеколдой, помог Женевьеве.
— Держи их, Скалли! — приказал Робби.
— Дуглас! — медведем рыкнул верзила.
При виде Роланда сбежавший часовой помертвел и влип спиной в стену. Де Веррек, однако, вниманием его не удостоил. Перескакивая через ступеньку, рыцарь по винтовой лестнице взлетел в комнату над воротами. Её никто не охранял. Сквозь бойницы проникал рассеянный лунный свет, в слабых лучах которого Роланд разлядел огромный барабан с намотанными на него цепями моста. Барабан шириной соответствовал ширине арки, а в высоту почти достигал груди Роланда. По обе стороны к барабану крепились рукояти. Роланд налёг на ближайшую, но без толку. Снизу доносились крики и звон оружия. Ржали кони. Несколько секунд Роланд растерянно топтался у барабана, не зная, как ему заставить вращаться эту махину. Затем глаза его привыкли к полутьме, и он заметил у дальней рукояти крепкий деревянный рычаг. Роланд приблизился к нему, взялся обеими руками, потянул так, что под сомкнутыми веками заплясали искры. Рычаг с треском подался, и барабан начал раскручиваться, скрежеща и роняя вниз обе цепи. Что-то звонко тренькнуло, и мимо уха Роланда просвистел кусок лопнувшего звена. Мост с грохотом лёг на противоположный берег рва. Роланд, в испуге присевший, когда разорвавшееся звено едва не пробило ему голову, подобрал меч и поспешил вниз.
Дорога из замка была свободна.
Томаса тронул за плечо Сэм. Хуктон встрепенулся. Он не спал, а погрузился в мутное состояние, туманящее разум подобно той белёсой дымке, что затянула ров у стен Лабрюиллада. Хуктон то ли дремал, то ли грезил. Ему привиделся Грааль, простая глиняная миска, заброшенная им в море. Был ли то истинный Грааль? Иногда Томас сомневался в этом, иногда ужасался тому, что собственными руками навсегда сокрыл его под волнами от людей. Перед Граалем Томас обрёл копьё святого Георгия, и оно тоже кануло в Лету. Наверное, найди Хуктон «Ла Малис», меч постигнет та же участь, что и две предыдущие реликвии. Томас грезил, а в замке Лабрюиллад тем временем что-то происходило. Грюкнул опущенный с маху мост, и разбудивший Томаса за миг до этого Сэм ошеломлённо выдохнул:
— Вылазка, что ли?
Томас подобрался, стряхивая морок:
— Луки!
Пружинисто выпрямившись, он сноровисто натянул на лук тетиву, проверил на левом запястье защищающий от её удара кожаный браслет. Приготовил стрелу.
— Всадников-то ни одного, — удивился кто-то из лучников.
Стрелки выдвинулись из рощи на открытое пространство, стараясь держаться вне пределов досягаемости арбалетчиков из замка.
— Выходят, — заметил Сэм.
На кой чёрт опускать мост, недоумевал Томас, как не для вылазки? Тогда где конники, без которых лихой ночной набег на лагерь осаждающих немыслим? Несколько человек оставили позади мост и бежали от замка, как угорелые. Конных среди них не было, как не было и среди тех, кто мчался вдогон первой группе, сверкая клинками.
— Вперёд! — заорал Томас, — Ближе!
Он проклинал свою хромоту. Обычно она его не беспокоила, вот бегать быстро не выходило, и бойцы легко обогнали командира. Карл и ещё двое латников с мечами наголо проскакали мимо Томаса верхом.
— Вижу Хью! — раздался ликующий крик.
— И Дженни!
Томасу разглядеть ни Женевьеву, ни сына не удавалось. Зато в проёме ворот на фоне мельтешащих во дворе огней он различил очертания человека с арбалетом. Томас остановился, вскинул лук и натянул тетиву.
Мышцы спины напряглись. Два пальца оттягивали тетиву, два удерживали стрелу на луке, задранном к звёздам. Дистанция выстрела была великовата. Томас бросил короткий взгляд на ворота. Арбалетчик встал на колено и прицелился. Томас натянул тетиву за правое ухо.
И отпустил.
Роланд де Веррек готовился умереть. Он был напуган и опустошён. С трудом он заставил себя шагнуть на лестницу, навстречу, как думал, подоспевшим воинам Лабрюиллада и неминуемой смерти. В караулке, как ни странно, он нашёл лишь давешнего дозорного, и напуган тот был куда сильнее самого Роланда. Снизу Робби взывал к де Верреку, умоляя поторопиться, и Роланд поторопился, твердя, как заклинание: «Боже, Боже, Боже…»
Скалли предавался любимому занятию — убивал. Трое бойцов Лабрюиллада распростёрлись на брусчатке, и кровь их, чёрная в свете факелов, напитывала землю в промежутках между камнями.
— Женевьева уже снаружи! — выпалил Робби, — Наша очередь, Роланд! Скалли!
— Я не закончил! — недовольно заворчал его земляк.
— Закончил! — рявкнул Робби, — Беги, живо!
— Ненавижу задницей светить…
— Живо, кому сказал! За Дугласов!
Они побежали. Неразбериха и паника, воцарившиеся в замке, стали спасением. Тем не менее, опасность отнюдь не миновала. Роланд слышал трещотки, взводившие арбалеты. Отмеряя босыми ногами доску за доской опускного моста, кожей ощущал летящий в спину болт. Подхватив на бегу Хью, де Веррек мчался вперёд. Боковым зрением отметил что-то белое, пролетевшее к замку. Голубь, что ли? Голубь ночью?! Ещё один белый просверк. Стрела — озарило. С белыми гусиными перьями, длинная английская стрела! Оглянувшись, Роланд увидел, как разят они преследователей. Затем на воинов Лабрюиллада наскочили конники, а стрелы посыпались на столпившихся в проёме ворот арбалетчиков.
Бежать вдруг стало некуда. Беглецов окружили солдаты с длинными луками, а конные прикрыли сзади, сопровождая до самой рощи, где Роланд опустил Хью на землю и встал на колени:
— Господь Всемогущий! Благодарю Тебя!
Он тяжело дышал, его била дрожь.
— Сэр? — робко обратился к нему Хью.
— Ты в безопасности, — сказал ему Роланд.
Мальчика со смехом уволокли лучники, и Роланд остался один. До него доносились команды, отдаваемые резким смутно знакомым голосом:
— Сэм! Дюжину парней с луками наготове оставь в роще! Остальных на хутор. Брат Майкл! Где ты? Давай сюда!
Бойцы сгрудились вокруг Женевьевы, гомоня по-английски. Роланд стоял на коленях, остро ощущая собственную чужесть, ненужность и одиночество. Он обернулся. Выбеленный луной луг между замком и лесом был пуст. Ни единой живой души. Роланд с горечью подумал, что попытки следовать идеалам рыцарства разрушили ему жизнь. Мишель осторожно коснулся его руки и виновато произнёс:
— Я ваши сапоги потерял.
— Пустяки, — бесцветно отозвался Роланд.
— И лошадей тоже.
— И чёрт с ними! — вспылил де Веррек, тут же остыв.
Что теперь? Оба его «деяния», оба рыцарских подвига, — и возвращение похищенной жены любящему супругу, и поиск реликвии для святого ордена, принесли вместо славы и гордости стыд и отчаяние. Роланд закрыл глаза и вознёс истовую молитву, прося дать ему знак, как ему быть дальше, и вдруг почувствовал на лице чьё-то жаркое дыхание. Он вздрогнул, открыл глаза. Два мокрых языка обслюнявили ему щёки. Собаки. Волкодавы.
— А ты им понравился! — весело сказали Роланду, но, так как сказали по-английски, гасконец не понял ни слова, — Ну-ка, хвостатые приставучки, брысь! Не всякому по душе ваши нежности!
Псы исчезли, и их место занял Томас Хуктон. Этот в щёку лизать Роланда не спешил.
— Твоя Милость? Что мне с тобой делать? Убить или в ножки поклониться?
Роланд смотрел на Ле Батара и ни как не мог унять озноб. Ничего умного не приходило в голову. Тогда он вновь оглянулся на замок и спросил:
— Они нападут?
— Конечно, нет.
— Почему «конечно»?
— Самых трезвых мы перебили. Остальные пьяны. Может, поутру решатся на вылазку, только вряд ли. У них ведь нет двух законов, строгого соблюдения которых требую я в отряде.
— Каких законов?
— Несложных. Напиваться только тогда, когда я разрешу. И не насиловать.
— А если…
— Деревьев много, верёвок тоже хватает. Слышал, Лабрюиллад хотел изнасиловать мою жену?
Роланд молча кивнул.
— Выходит, я должен поблагодарить тебя, Твоя Милость. Поступок храбрый и достойный. Спасибо.
— Как госпожа Женевьева?
— Будет жить. Хотя, похоже, лишь с одним глазом. Брат Майкл приложит всё своё умение, беда только, что умения этого кот наплакал. Не уверен, правда, что могу звать его «братом». Кто он теперь, Бог весть. Идём, Твоя Милость.
Роланд безропотно встал и побрёл за Томасом к хутору.
— Я не думал… — он запнулся.
— Не думал, что Лабрюиллад окажется таким ублюдком, да? Я предупреждал. Брось казниться. Все мы ублюдки, а я так даже прозываюсь Ле Батаром.
— Но ты же запрещаешь своим солдатам насиловать женщин?
Томас повернулся к де Верреку:
— Запрещаю. Жизнь — сложная штукенция. Ты хоть раз, идя в бой на турнире, подбадривал себя: дескать, мой дело правое, Бог за меня? Нет ведь? А почему? Потому что турнир — игра. В жизни не так. Я — англичанин, а потому твёрдо знаю, что мы — правая сторона, а потому Господь с нами. При этом, родись я во Франции, сражался бы за короля Иоанна, непоколебимо веря, что англичане — порождение сатаны, а Бог любит французов. Я понимаю это, а потому стараюсь просто не умножать зло в мире без нужды. И если всё же приходится поступать дурно, я молюсь, делаю пожертвование церкви и считаю, что совесть моя чиста.
— А приходится поступать дурно?
— Идёт война, а я солдат. Писание говорит: «non occides», а мы убиваем. Один богослов в Оксфорде убеждал меня, мол, заповедь не запрещает, а лишь не одобряет убийство. Тонкая разница, да? Как бы то ни было, всаживая клинок в смотровую щель шлема очередного бронированного придурка, упоения я не испытываю.
— Тогда зачем воюешь?
Глаза Томаса сузились:
— Потому что я хорош в этом. Потому что иногда мне всё же удаётся уверить себя, что я бьюсь за тех бедолаг, что не могут драться за свои жизни сами.
— А это как?
Томас вздохнул и вместо ответа позвал вышедшего за ограду хутора человека:
— Отец Ливонн!
Тот приблизился:
— Томас?
— Познакомься, отче, с причиной наших неприятностей. Сэр Роланд де Веррек.
Священник поклонился:
— Ваша Милость.
— Мне надо с Робби потолковать, отче, — продолжил Томас, — и взглянуть, как там Женевьева. Найдёшь сэру Роланду какую-нибудь обувку?
— Обувку? Здесь? Как?
— Ну, ты же священник. Крестом и молитвой, а?
Томас снял с лука тетиву, ругая себя за то, что не озаботился этим раньше. Некоторые лучники вовсе не снимали тетив, но лук тогда быстро приходил в негодность, теряя часть силы из-за того, что, как выражались лучники, «шёл за тетивой», то есть даже без тетивы не распрямлялся до конца. Свернув тетиву и уложив её в кошель, Томас пошёл к хутору. Робби отыскался в хлеву, занятом единственной пёстрой коровой с обломанным рогом. Вместо «здравствуй» шотландец печально сказал Томасу:
— У него была птица, ястреб. Он хвастал, что она — калад.
— Знакомое словечко.
— Калады-то обычно, как лекари, видят, помрёт больной или выздоровеет. А этот ястреб пытался глаз Женевьеве вырвать! Я и снёс ему башку! Надо было и попа прибить!
Томас усмехнулся:
— Помнится мне, когда Женевьева прикончила попа, который её пытал, ты возмутился, а теперь сам жалеешь, что не убил другого святошу?
Робби потупился, разглядывая гнилую солому, устилавшую земляной пол хлева:
— Мой дядюшка здесь. Во Франции, то бишь. Только это не тот дядюшка, которого ты знал, другой. Этот почти мой ровесник. А ещё он грохнул того дядюшку, которого ты видел. Которого я любил.
— Этого не любишь?
Робби потряс головой:
— У меня от него мурашки. Лорд Дуглас. Глава нашего клана.
— И чего он от тебя хочет?
— Чтобы я дрался против англичан.
— Ты же клятву дал.
— Дал, — кивнул Робби, — А кардинал Бессьер меня от неё освободил.
— Кардинал Бессьер — кусок овечьего помёта.
— Не поспоришь.
— Зачем твой дядюшка сюда приехал?
— Сражаться против англичан, зачем же ещё?
— Хочет, чтобы ты дрался с ним плечом к плечу?
— Хочет. Я сказал ему, что не могу нарушить обещание, и он отправил меня к Бессьеру, — Робби поднял голову и посмотрел на Томаса, — В Орден Рыбака.
— Это что за новость?
— Орден. Одиннадцать паладинов (ну, то есть до сегодняшней ночи было одиннадцать), поклявшихся отыскать…
— … «Ла Малис».
— Ты уже знаешь, — не удивился Робби, — Бессьер говорил, что ты знаешь. Он тебя ненавидит.
— Взаимно.
— «Ла Малис» — волшебный меч.
— Я не верю в волшебство.
— Зато другие верят. Поэтому Бессьер страстно желает завладеть «Ла Малис».
— Ага, чтобы стать папой, — с отвращением произнёс Томас.
— Это что, так плохо?
— Из тебя выйдет папа лучше. Или из меня. Чёрт, да даже из этой коровы получится папа лучший, чем из Бессьера!
Робби слабо улыбнулся.
— Какие у тебя планы на будущее? — спросил друга Томас. Робби молчал, — Ты спас Женевьеву. Я освобождаю тебя от клятвы. Ты волен, как ветер, Робби.
— Волен? — лицо шотландца исказилось.
— Волен.
— Да, волен. Ты ничего мне не должен, Робби. Можешь драться с англичанами, можешь поступать так, как хочешь. Absolvo te.
Робби хмыкнул:
— Волен, значит. И беден.
— Всё так же играешь?
— И всё так же неудачно.
— В любом случае, ты свободен от клятв. И спасибо тебе.
— За что?
— За то, что ты сделал сегодняшней ночью. А сейчас извини, надо Дженни проведать.
Уже в дверях Томаса настиг вопрос Робби:
— Делать-то мне теперь что?
Томас задержался на пороге:
— Сам думай. Для того людям и нужна свобода.
Томас вышел. Робби погрузился в раздумья. Корова хлопнула себя по боку хвостом. Дверь широко распахнулась, и в хлев протиснулся Скалли:
— Слышь, это же драные англичане?
— Да.
Скалли почесал макушку:
— Хотя один чёрт. Драка была, что надо, — он хохотнул, — Один балбес уцелил ногу мне топором оттяпать, а я взял и подпрыгнул! И клинок ему в пасть воткнул. Он зёнки вылупил до того потешно, умора! Пялится, а вякнуть ничего не может. Сталь Дугласов за здорово живёшь не прожевать. Да, подрались хорошо, но за англичан?
Скалли скривился, а Робби поправил:
— Не за англичан. За Женевьеву, а она — француженка.
— Это та тощая штучка, да? Миленькая, только я люблю мясо, а не кости. И в постели, и в тарелке. Куда мы теперь? К вшивым рыбакам?
Робби фыркнул:
— Не думаю, что отец Маршан будет рад нас увидеть снова.
— Хорошо, что так. Надоело: трепотня дурацкая, поп блажной со своей пташкой…
Скалли сгрёб с пола пук соломы, обтёр лезвие меча. Косточки в волосах мягко стукнулись друг о дружку.
— Когда двинемся? — деловито осведомился верзила.
— Куда?
— Как куда? К лорду.
Робби, который возвращаться к дядюшке желания не испытывал, хмуро уточнил:
— Уверен, что хочешь возвратиться к лорду?
Скалли озадаченно воззрился на Робби:
— Ну да. Мы же во Францию воевать ехали, а не с попами тюти-матюти разводить.
— Я поговорю с томасом дать тебе лошадку получше. И денег, конечно же.
— Ты бы лорду тоже пригодился.
— Не пригодился бы. Я клятву дал, — машинально отрезал Робби и лишь тогда сообразил, что от клятвы-то он Томасом освобождён и может сам решать свою судьбу. И Робби решил, — Я остаюсь, Скалли.
— Остаёшься?
— Езжай к моему дяде, а я остаюсь.
— Если ты остаёшься с этими ребятами, — рассудительно сказал Скалли, — То при следующей нашей встрече с тобой мне придётся тебя убить.
— Получается так.
Скалли сосредоточенно посмотрел на корову, будто ожидая, что бурёнка даст совет, как ему выпутаться из такой щекотливой ситуации. Затем физиономия шотландца просветлела:
— Я тебя, Робби, быстро убью. Ты даже понять ничего не успеешь, — он победно тряхнул лохмами, дробно щёлкнув вплетёнными в них костяшками, и деловито осведомился, — Значит, поговоришь насчёт лошади?
— И насчёт лошади, и насчёт денег.
Скалли удовлетворённо кивнул:
— Звучит неплохо. Ты остаёшься, я уезжаю. Встретимся — убью. Но быстро.
— Точно, — улыбнулся Робби.
Он был вольным, как ветер.
Отец Ливонн, к своему крайнему изумлению, действительно отыскал на хуторе для де Веррека пару сапог. Они обнаружились в сундуке под лестницей.
— Хозяин хутора сбежал, — объяснял священник, пока Роланд примерял обувь, — Мы оставим ему деньги в уплату. Подходят?
— Как на меня шиты. Только… — Роланд замялся, — Только если я их возьму, не будет ли это выглядеть кражей?
— Мы оставим хозяину деньги за сапоги, я же говорю, — повторил отец Ливонн, — Он будет счастлив. Поверьте мне, французский крестьянин сапоги видит чаще, чем золото.
— У меня нет денег, — болезненно поморщился Роланд, — Точнее, есть, но остались в замке.
— А кто говорит о вас? Томас платит.
— Платит?
— Всегда.
— То есть?
Священник недоверчиво уставился на Роланда, но, наткнувшись на полный недоумения взгляд рыцаря, крякнул и растолковал тому очевидные для самого отца Ливонна вещи:
— Ле Батар обитает на границе английской Гаскони. Он нуждается в зерне, сыре, мясе, рыбе, нуждается в вине и соломе. Будет отбирать силой — настроит местных крестьян против себя, и они легко сдадут его Бера, Лабрюилладу или любому другому барону, мечтающего прибить голову знаменитого Ле Батара в холле среди других трофеев. Томас честно расплачивается за то, что берёт, в отличие от других владетельных господ, и как по-вашему, кого больше любят простолюдины?
— Но… — Роланд запнулся, подбирая слова, — Ле Батар, он же эллекин?
— Дьявольский запроданец, да? — отец Ливонн засмеялся, — Томас — христианин, и, смею заметить, весьма крепкий в вере.
— Он же отлучён?
— За то же, в чём и вы грешны. За спасение Женевьевы. Вас, что, тоже следует отлучить? — видя ужас, промелькнувший во взоре Роланда, священник постарался смягчить резче, чем нужно, прозвучавшую фразу, — Есть две церкви, сын мой. Сомневаюсь, что Господь примет всерьёз рассыпаемые одной из них, как горох из худого мешка, отлучения.
— Две? Церковь одна, — Роланд не верил своим ушам, — Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam…
— Ещё один воин, владеющий латынью! Вот это да! В пару Томасу. Не смотри на меня так, сын мой. Я тоже верую в единую святую католическую апостольскую церковь. Одна церковь, одна. Только ликов у неё, как у языческого Януса, два. Ты же служил отцу Маршану?
— Да, — смущённо признал Роланд.
— А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно, папскому легату при французском дворе. Что тебе о нём известно?
— Он кардинал, — изрёк Роланд и осознал, что ничего более о Бессьере не ведает.
— Его отец торговал салом в Лимузене. Сызмальства Луи отличался смышлёностью. У родителя хватало средств дать отпрыску любое образование, но на самый верх сыну торговца путь был заказан. Светский путь, но ведь есть и путь церковный. Для святой-католической-апостольской не важны происхождение, лишь ум и хватка. Сыновья торговцев, обладающие умом, легко становятся князьями церкви. Увы, у многих из них, как, например, у Луи Бессьера, к уму прилагаются амбиции, жестокость, жадность и безжалостность. Одно лицо нашей матери-церкви — нынешний римский понтифик. Добрый, немного вялый, при этом честно исполняющий долг наместника Христова на грешной земле. Второе — Луи Бессьер, злой человек, стремящийся любой ценой занять папский престол.
— Потому он ищет «Ла Малис», — тихо молвил Роланд.
— Да.
— А я по наивности надоумил отца Маршана, где её искать…
— А вам известно, где меч?
— Где он может быть. Я не всеведущ. Может, «Ла Малис» там и нет.
— Думаю, вам стоило бы рассказать то, что знаете, Томасу.
— Вам расскажу, отче, а вы уж передадите ему.
— А почему не вы, сын мой?
Роланд пожал плечами:
— Меня зовёт долг, отче.
— Какой долг?
— Провозглашён общий сбор. Арьер-бан. Я должен повиноваться.
Отец Ливонн сдвинул брови:
— Вы намерены присоединиться к армии короля Франции?
— Конечно.
— В которой у вас достаточно могущественных врагов, начиная с Лабрюиллада и заканчивая отцом Маршаном с его покровителем?
— С отцом Маршаном я попробую объясниться.
— Думаете, человек, без зазрения совести готовый лишить глаз беззащитную женщину, способен внять доводам разума?
Роланд вздохнул:
— Есть ещё долг вассала. Пообещав графу Лабрюилладу возвратить неверную жену, я поклялся ему в верности.
— Вассальная клятва обоюдна, и ваш сеньор освободил вас от любых обязательств перед ним, наплевав на ваше обещание неприкосновенности Женевьеве.
Роланд упрямо потряс головой:
— Пусть. Но остаться я не могу. Лабрюиллад — животное, тем не менее, его жена — грешница, осквернительница брачного ложа!
— Да пять из десяти христиан виновны в том же грехе!
— Остаться, отче, значит, запятнать себя её грехом.
— Боже правый, — отец Ливонн взирал на Роланда, как на диво заморское.
— Разве плохо блюсти чистоту во всём? — почти умоляюще спросил де Веррек.
— Прости, сын мой, но на мой взгляд, сохранять верность предавшему тебя сеньору, вопрос не чистоты, а трезвости рассудка.
— В любом случае, — устало сказал Роланд, — я не могу оставаться с человеком, воюющим против моей родины и укрывающим чужую жену-изменницу.
— Вы же, по-моему, не француз? Гасконью же владеют англичане, и никто не оспаривает их прав.
— Некоторые гасконцы оспаривают, — Роланда утомил спор со священником, и он хотел закончить разговор как можно скорее, — Я хочу биться, зная, что боюсь за правое дело.
— Достойно уважения, — признал отец Ливонн, — Только прошу: не уезжайте украдкой. Попрощайтесь с Томасом. Полагаю, он пожелает ещё раз поблагодарить вас.
Рассвет прочертил серым щели в ставнях. Священник и рыцарь спустились в кухню. В углу спал Хью. Женевьева с перевязанной левой глазницей прикорнула на коленях мужа. Томас при звуке шагов вскинул голову:
— Отче?
— Твой гость уезжает, — сообщил отец Ливонн, — Ради чести сражаться под знамёнами короля Иоанна. Переубедить его мне не удалось.
Священник махнул рукой, как бы предоставляя Роланду возможность самому объяснить всё, если ему будет угодно. Де Верреку угодно не было. Он, вообще, едва ли слышал, что сказал отец Ливонн, и не был способен в этот миг ни слышать, ни видеть никого на свете, кроме Прекрасной Дамы, сидящей за столом. Прелестного видения, воскрешавшего в памяти вызубренные с детства строки великих трубадуров об устах, подобных лепесткам розы; о волосах цвета воронова крыла; о ланитах, нежных, как голубиный пух. Роланд открыл рот, но дар связной речи тоже покинул его.
— Знакомьтесь, графиня Лабрюиллад, — произнёс Томас, — Сударыня, позвольте представить вам сэра Роланда де Веррека…
Он помедлил и ехидно добавил:
— Поклявшегося непременно доставить вас законному супругу.
Его ирония пропала втуне. Бертилья, графиня Лабрюиллад, смотрела на Роланда, и в её широко распахнутых очах де Веррек видел отражение тех же чувств, что обуревали его самого. Мир для этих двоих перестал существовать.
Рыцарь-девственник нашёл любовь с первого взгляда.
