Глава девятая
Армия Севера медленно брела по пустынным мэрилендским пашням, где генерал Макклелан ничто не оставил на произвол судьбы. Он приглядывал за флангами, обезопасил линии коммуникаций и продвигал свой авангард с ничтожной скоростью, делая по десять миль в день. Пинкертон, глава разведслужбы армии, заверил Макклелана, что ему противостоят двести тысяч превосходно вооруженных мятежников, и в представлении генерала эта ужасная орда поджидала его в засаде, подобно апачам, внезапно обрушивающимся на армейский состав с провиантом. Белый Дом поторапливал Макклелана, а Военный департамент присылал ему противоречивые приказы, гласящие, что с дальнейшим удалением от столицы возрастает вероятность, что мятежники форсируют реку и атакуют город. И Макклелан лишь полз вперед, всегда готовый отскочить обратно, как только возникнет угроза.
Полковник Торн оставил свою вашингтонскую контору. Он не смог выдержать гнетущую жару в столице, где вести из армии вызывали злобное ворчание, а любой слух о намерениях Ли с поспешной готовностью печатался в прессе. Филадельфия ожидала осады; отцы города Балтимора запретили продажу спиртных напитков, дабы поберечь нервы своих боязливых жителей; в то время как британский посол паковал чемоданы, готовясь к объявлению войны Соединенным Штатам.
- Это всё нелепо, Торн, - заявил полковнику лорд Лайонс в приемной Белого Дома. - Нам нет смысла ввязываться в войну с вами, - беспечно добавил он, - по крайней мере до тех пор, пока Бобби Ли не выиграл ее за нас. Возможно, тогда мы и присоединимся, дабы подобрать оставшиеся крохи со стола и частично отомстить за Йорктаун.
- Что ж, посол, до этого вполне может дойти, - угрюмо отозвался Торн.
Услышав отчаяние в голосе полковника, Лайонс потрепал его по руке.
- Не дойдет, Торн, вы сами знаете, что не дойдет. Нет, пока у вас есть этот человек, - он кивнул через набитую битком комнату в сторону президента, в котором, как известно, Лайонс души не чаял. - Признаю, что определенные круги в Британии не в восторге при виде ваших затруднений, Торн, - продолжил посол, - но не думаю, что мы желаем и сами рискнуть их разделить. Поверьте мне, я не пакую свои саквояжи. Наведайтесь к нам, убедитесь собственными глазами.
Но Торну было совсем не до тонкостей вашингтонской дипломатии, по крайней мере, не в то мгновение, когда судьба республики решалась в Мэриленде, и поэтому с разрешения президента, упаковав свои седельные сумки, он отправился на восток, в штаб Макклелана, где разыскивая Адама, обнаружил, что его подопечный исчез. Начальник штаба Алана Пинкертона Джеймс Старбак, с которым Торну ранее уже доводилось встречаться на войне, заявил, что два дня тому назад Адам поехал в сторону Фредерика.
- Если он так поступил, - заметил Макклелан, находившийся в покоях Пинкертона и подслушавший ответ, - то заслуживает своей участи.
- И в чем же она, скажите на милость, состоит? - спросил Торн.
- Полагаю, в позорном плене. У него там не было никаких дел. Я думал, что он здесь, чтобы проинструктировать наших сигнальщиков?
- Так и есть, - солгал Торн, зная, что Макклелану известно о его лжи.
- Тогда ему следует работать с нашими телеграфистами, а не упражняться в верховой езде. Разве что он здесь совсем по иной причине?
Торн вгляделся в молодое свежее лицо генерала, на котором застыло постоянное выражение человека, пытающегося выглядеть старше своих лет и намного крепче, чем позволяли его внутренние страхи.
- И какой же могла быть эта причина, генерал? - презрительно спросил Торн.
- Вы бы ее знали, Торн, вы бы знали, - проворчал Макклелан. Он прекрасно понимал, что у Торна за спиной стоит полное доверие президента, и вполне обоснованно боялся, что седовласый полковник снабжает Линкольна непрерывным потоком кулуарной информации. Неудивительно, что глупец в Белом Доме понятия не имел, как выиграть войну! Если эта обезьяна позволит Макклелану действовать медленно и систематично, то Союз будет спасен, но нет, он вечно будет подгонять и побуждать генерала двигаться быстрее. А что, собственно, Линкольн знал о войне? Бог мой, да он ведь был железнодорожным юристом, а не солдатом. Такие невеселого рода мысли бродили в голове у Макклелана, когда он прислушивался к отдаленному рокоту тяжелых орудий у Харперс-Ферри.
В густой струе теплого воздуха рокот медленно перешел в неожиданное стаккато. Торн недоумевал, почему Макклелан не отрядил корпус к осажденному гарнизону, чтобы спасти тысячи солдат-северян и тонны драгоценных запасов от мятежников, но столь амбициозный порыв был вне понимания нового Наполеона.
- Полагаю, вы не станете возражать, если я отправлюсь во Фредерик?
- Воля ваша, полковник, сами решайте, но я не могу выделить вам людей для охраны. Кроме того, с уверенностью могу сказать, что сегодня ночью я разобью там лагерь, но если вы желаете проехать вперед, то на ваш страх и риск. А теперь прошу меня простить, мне предстоит вести войну.
Торн выехал впереди продвигающейся армии, но прибыл на место намного позднее авангарда Макклелана. Лошадь полковника потеряла подкову, и ко времени, когда он разыскал кузнеца и лошади прибили подкову к копыту, федеральная армия уже входила в изрытые поля, которые несколько дней назад занимали мятежники. В лесу застучали топоры, когда солдаты принялись рубить дрова, и куда ни глянь раскинулись длинными рядами грязноватые палатки. Выкопали ямы для нужников, лошадей отвели на водопой и выставили пикеты для наблюдения за пустынными полями.
Торн въехал в город, переполненный любознательными солдатами северян, разочарованными отсутствием историй о насилии и грабежах мятежников. Из окон струились звездно-полосатые флаги, они реяли на крышах и свешивались с балконов, но Торн цинично подозревал, что такое же количество флагов, только Конфедерации, привечало армию Ли. На тротуаре стояли бочонки с водой и лимонадом для утоления жажды солдат, а женщины передавали воякам круглые корзинки с печеньем. Один предприимчивый делец даже вел бойкую торговлю знаменами конфедератов. То были грубо сшитые флаги, которые, как предполагал Торн, только что сработали на швейной машинке, но солдаты отчаянно желали купить сувениры, которые потом прострелят, вываляют в грязи и затем отправят домой как военные трофеи. Даже презираемые бумажные деньги Конфедерации, не имевшие ценности за пределами Юга, расходились на сувениры. Четверо девушек в платьях с пышным кринолином, накидках с бахромой и с бумажными зонтиками невозмутимо прогуливались по центру Мейн-стрит. Они не были местными уроженками, их деланная утонченность была слишком криклива даже для вкусов Фредерика. Торн догадался, что четверка была из последовавших за армией на запад вашингтонской сотни шлюх, которым велели обзавестись собственным транспортом, палатками и походными кухнями.
Высокий, седой как лунь священник нахмурился при виде девушек, и Торн, заключивший, что священник соответствует образу здравомыслящего человека, приблизившись представился и не питая никакой надежды разузнать что-либо стоящее, спросил про Адама.
Священнику потребовалось лишь несколько мгновений и полдюжины вопросов, чтобы установить личность пропавшего офицера. Он снял свою широкополую шляпу и сообщил Торну ужасную новость.
- Погребен во дворе моей церкви, полковник.
Священник отвел Торна к кладбищу и свежей насыпи с самодельным крестом, на котором с ошибкой было нацарапано имя Адама. К удовлетворению Торна, кто-то возложил на могилу цветы.
- Бедный ты засранец, - очень тихо, чтобы не расслышал священник, вымолвил Торн, - бедный ты наивный засранец.
Вот и делу конец, с отчаянием подумал он и в подавленном настроении направился назад к разраставшемуся лагерю федералистов. Отчаянное предприятие провалилось. Торн всегда знал, что это была опрометчивая и хрупкая попытка, но поддался иллюзии, что каким-то образом она может сработать. И всё же как мог Адам добраться до Дилейни? Это было бессмысленной потерей достойного человека. Когда Торн доехал до лагеря, он обнаружил, что слуга уже разбил палатку, и заставил себя понести наказание в виде письма к отцу Адама. Он не знал, была ли жива мать Адама, и поэтому адресовал письмо генералу Вашингтону Фалконеру, в котором заверил его, что сын умер героем.
"Несомненно, вас огорчит, что он пал смертью храбрых, сражаясь за свою страну, а не за родной штат, но всемогущий Господь счел, что патриотизм вашего сына так же неисповедим, как и пути Его".
Высокопарных слов было безнадежно недостаточно, но каких слов хватит, чтобы рассказать отцу о смерти сына? Торн сообщил генералу место упокоения тела Адама, закончив письмо своими искренними сожалениями. Капелька пота размыла его подпись, он заретушировал ее, запечатал письмо и отложил в сторону. Проклятье, подумал он. Пропала единственная возможность побудить Макклелана перейти к активным боевым действиям. Торн сделал свой ход и проиграл.
Вот только он не проиграл. Два солдата из Индианы, сержант и капрал, закончили устанавливать палатку и побрели из лагеря на север, через тянущийся по пастбищу овраг на полоску более чистой травы, не испорченной оставленным мятежниками мусором. Они собирались развести там костер и сварить кофейку подальше от хищных взглядов товарищей, так что направились к изгороди, которая каким-то чудом уцелела, пока здесь стоял лагерь мятежников. Из нее получились бы отличные дрова, а кофе помог бы скоротать длинный жаркий вечер. Но как только они добрались до изгороди, капрал Бартон Митчелл заметил лежащий в траве конверт. Его толстые бока выглядели притягательно, так что капрал поднял конверт и вытряхнул содержимое.
- Бог ты мой, Джонни, - сказал он, когда появились три сигары. Он понюхал одну из них. - Чертовски хороша. Хочешь?
Сержант Блосс взял предложенную сигару вместе с листком бумаги, в которую была завернута драгоценная находка. Зажав сигару в зубах, он взглянул на бумагу и через несколько секунд нахмурился. Он узнал фамилии - Джексон, Лонгстрит и Стюарт, а подписана бумага была командующим, генералом Р.Э. Ли.
Кофе был позабыт. Солдаты принесли бумагу командиру роты, который по цепочке передал ее вышестоящему начальству, пока, наконец, довоенный коллега полковника Чилтона не узнал почерк. Похоже, что приказ был подлинным, и его спешно доставили в палатку генерала Макклелана.
Торн услышал суматоху и, натянув синий китель, выскользнул из палатки, быстро зашагав к штабу генерала, где толпились люди. Многие из них были гражданскими, они пришли поглазеть на генерала северян, который ликовал в уверенности, что приказ был подлинным. Завидев Торна, Макклелан триумфально взмахнул бумагой.
- Вот документ, с чьей помощью я разобью Бобби Ли, Торн! А если у меня это не получится, я завтра же отправлюсь домой!
Торн, пораженный внезапным энтузиазмом со стороны Макклелана, застыл и лишь уставился на генерала.
- Завтра же мы нанесем удар по их центру, - бахвалился Макклелан, - и через два дня загоним в ловушку!
Торну удалось завладеть приказом. По мере чтения его удивление росло, потому что там были описаны все позиции войск Ли, и исходя из них можно было заключить, что Ли - первоклассный игрок. Он наверняка знал, что армия Макклелана идет на запад, но так глубоко презирал противника, что разделил собственную армию на пять частей и рассеял их по западу Мэриленда и северу Виргинии. Основная часть сил конфедератов осаждала Харперс-Ферри, другая ушла на север, чтобы подготовиться ко вторжению в Пенсильванию, а небольшие отряды преградили холмы перед армией Макклелана. Правда, приказы уже на четыре дня устарели, но постоянный гул далеких пушек подтверждал, что мятежники еще группируются вокруг Харперс-Ферри, и этот звук предполагал, что описанная в приказе диспозиция до сих пор в силе, а значит, если Макклелан в самом деле выступит быстро, то очень велика вероятность, что армия Севера действительно ворвется между разрозненными подразделениями армии Ли. Тогда войска конфедератов будут уничтожены, одно за другим, схватка за схваткой, окружение за окружением, страница за страницей - так завершится эта история.
- Конец мятежу, Торн, - сказал Макклелан, забирая обратно документ.
- И правда, сэр, - согласился Торн, ощутив прилив неприязни к коротышке-генералу с так тщательно уложенными волосами и напомаженными расчесанными усами. Просто кастрированный петух, подумал он, тут же устыдившись своего негодования, что этот дар безоговорочной победы был дан подобному созданию.
- Вы не считаете приказ подлинным? - осведомился Макклелан, не в состоянии скрыть терзающего его беспокойства, что приказ может оказаться уловкой, хотя обстоятельства, при которых его обнаружили, предполагали скорее небрежность, чем коварный замысел. - Питтман ручается за почерк, - продолжал генерал. - Это рука Чилтона, совершенно точно, по крайней мере, так считает Питтман.
- Я доверяю памяти Питтмана в этом вопросе, сэр, - признал Торн.
- Значит, мы победим! - ликовал Макклелан. Хотя слава за спасение Союза от распада и достанется обезьяне в Белом Доме, Джорджу Бринтону Макклелану достаточно будет и того, что избиратели на следующих президентских выборах будут знать, кого на самом деле следует благодарить. Макклелан - президент в 1864 году! И в 1868, с Божьей помощью, а может, и навсегда, как только избиратели поймут, что лишь один человек во всей стране обладает стойкостью, здравым смыслом и мудростью, чтобы править Америкой! Всего мгновение Макклелан наслаждался этим мысленным образом, а потом хлопнул в ладони.
- Приказ выступать! - провозгласил он и разогнал посетителей, чтобы поработать в тишине.
Торн нашел полковника Питтмана и дальше по цепочке проследил происхождение приказа до сержанта Блосса и капрала Митчелла. От них он узнал, где был найден конверт, после чего поскакал во Фредерик и нашел человека, который помогал оттащить тело Адама. К удовлетворению Торна, тело обнаружили всего в нескольких ярдах от того места, где лежал конверт, и эти обстоятельства убедили Торна, что экземпляр Специального приказа 191 был подлинным, а не замысловатой ловушкой, устроенной превосходящим по численности врагом.
- Значит, всё было не напрасно, - произнес он над могилой Адама. - Вы справились, Фалконер, справились, - он молча отсалютовал могиле и вознес благодарственную молитву. Господь, похоже, не покинул свою страну.
И Дилейни тоже молодец, мысленно добавил Торн. Ричмондский адвокат заслужил награду.
Потому что первые федеральные войска уже готовились выступить с неожиданной спешкой и внезапной целью, готовились выступить на запад, где армия Ли так беспечно растянулась по горячим летним полям. Новому Наполеону предложили победу, и теперь он с нехарактерным проворством прыгнул, чтобы ее ухватить.
***
На заре Харперс-Ферри накрыл туман, вытекающий словно две белые реки из долин Потомак и Шенандоа, мягко сливающиеся над городом. Туман струился в полной тишине, но это молчание было зловещим, потому что теперь войска мятежников заняли возвышенности вокруг этого речного города и притащили огромные пушки на гряду, так что их холодные стволы в капельках росы нацелились вниз, на то, что скрывалось под мягкими белыми клубами. Канониры зарядили орудия, а самые дальние пушки стояли не более чем в миле от спрятавшихся в тумане укреплений федералистов, то есть всего лишь в шести с половиной секундах полета девятнадцатифунтовых снарядов, забитых в дула поверх двух фунтов крупного пороха, который подорвется, как только подаст сигнал Джексон. Пушки находились к северу от города, к югу и к западу. Кольцо пушек, молчащих в ожидании, пока пелена тумана поднимется над обреченным городом.
Генерал Джексон расхаживал по каменистой вершине высот Боливара к западу от города, откуда он сердито глядел в покрывший долину туман, словно в проделку дьявола, решившего лишить его победы. Его фуражка была надвинута на глаза, взгляд задумчив, но от него не ускользала ни одна деталь, пока генерал ходил вверх и вниз, вверх и вниз, время от времени вытаскивая из кармана дешевые часы и всматриваясь в медленно двигающиеся стрелки. Канониры пытались не встречаться с ним взглядом. Они занялись всякой чепуховой работой вроде смазки уже вовсю намазанных подъемных винтов или выпрямляли запальные трубки, которые погнули еще на заводе, чтобы они случайным образом не воспламенились, вызвав взрыв. Пехота в одних рубашках относила боеприпасы наверх и складывала их подле ожидающих пушек.
Основная часть пехоты мятежников в предстоящем сражении должна была выступать лишь в роли зрителей, и холмы усеяли толпы в серых и ореховых мундирах, ожидая фейерверка в исполнении Старины Джека. Батальон Старбака находился поблизости от смешанной батареи из десяти- и двадцатифунтовых орудий Паррота, на лафетах была выжжена надпись "США" - свидетельство того, что Джексон оснастил свои батареи захваченными у янки пушками. Капитан Билли Блайз с кружкой кофе в руках присоединился к Старбаку.
- Это Старина Джек? - спросил он, кивнув в сторону потрепанной бородатой фигуры, расхаживающей в огромных ботинках с квадратными носами рядом с орудиями.
- Это Джексон, - подтвердил Старбак.
- Ну и странный же у него вид, - сказал Блайз.
- Дьявольски пугающий.
- Специально для янки, да? - Блайз отхлебнул чудовищно кислый кофе. Он не мог дождаться, когда наконец вернется на Север, где кофе обладал вкусом и ароматом, не то что эта дрянь из заменителей, которую пили мятежники. - Вы с ним встречались?
- Встречался, - по утрам Старбак не был особо расположен к беседам и отвечал коротко.
Блайз против этого не возражал.
- Думаете, он поздоровается? - спросил он Старбака.
- Нет.
- Черт, Старбак, я бы хотел пожать ему руку.
- Пожмите лучше мою, - заявил Старбак, но вместо рукопожатия выхватил из руки Тамлина кофе и сделал глоток. - А если выругаетесь рядом с ним, Тамлин, то пожалеете, что вообще с ним встретились.
- Оставьте кофе себе, Старбак, - великодушно предложил Блайз, - всё равно это просто арахисовое дерьмо. - Доброе утро, генерал! - прокричал он, когда Джексон приблизился к батальону Старбака. - Подходящее утречко для победы, сэр!
Услышав, как Блайз к нему обращается, Джексон с изумлением уставился на него, словно не ожидал увидеть на вершине холма военного, но промолчал. Блайз, ничуть не смутившись холодным откликом, шагнул вперед, будто генерал был его старым приятелем.
- Мы получили ответ на наши молитвы, сэр, - решительно произнес Блайз, - и сокрушим врага в том самом гнезде, где Джон Браун бросил вызов нашим законным устремлениям.
- Аминь, - сказал Джексон, - аминь. А кто вы, сэр?
- Тамлин, генерал, - ответил Блайз, - капитан Билли Тамлин, горжусь встречей с вами. Я многие месяцы молился за вас и благодарен, что Господь соблаговолил меня услышать.
- Я воздам, говорит Господь , - сказал Джексон, отвернувшись, чтобы посмотреть на туман, из которого теперь показалась самая высокая часть города и шпиль церкви в его нижней части. Туман рассеивался, и укрепления янки скоро будут видны как на ладони. - Веруете ли вы в Господа, капитан? - спросил Джексон Блайза.
- Да святится имя Его, да, - бойко солгал Блайз.
- Не слышу, - рявкнул Джексон и приложил ладонь к уху. Многие годы артиллерийской службы притупили слух генерала.
- Да святится имя Его, да! - крикнул Блайз.
- Мы благословенная Господом нация, капитан, армия праведников, - проревел Джексон. - Нас нельзя победить. Сражайтесь с этой уверенностью в сердце.
- Непременно, сэр, аминь, - отозвался Блайз и протянул руку, которую генерал, хотя и слегка удивленно, но пожал. - Да благословит вас Господь, сэр, - сказал Блайз, тряся руку Джексона, а потом развернулся и зашагал обратно к Старбаку. - Видали? - хохотнул Блайз. - Проще, чем голубя крошками покормить.
- И что же вы ему сказали?
- Сказал, что я один из помазанников Божьих, сказал, что день деньской за него молюсь, и благословил его.
- Вы не истинный христианин, Билли Тамлин, - язвительно заметил Старбак. - Всего лишь жалкий грешник.
- Все мы согрешили, Старбак, - с готовностью подтвердил Блайз, - и лишены славы Божией .
- Не нужно читать мне проповеди, Бога ради, я ими сыт по горло.
Блайз рассмеялся. Он гордился собой, поскольку смог пожать огромную руку Джексона, и этой историей можно будет похвастаться, проводя дни в комфорте после того, как он перейдет через линию фронта. Он также гордился тем, что заставил Джексона решить, будто он тоже добрый христианин. Сделайся всем для всех , таково было кредо Билли Блайза, но убедись, что извлечешь прибыль из обмана.
- И что будет теперь? - спросил он Старбака.
- А вы как думаете? Выбьем пушками дух из этих сучьих детей, они сдадутся, а потом мы выбьем дух из остальных жалких ублюдков, - Старбак вдруг замолчал, его внимание привлек далекий треск стрельбы. Он был совсем далеко, пожалуй, даже слишком приглушенным для орудий на другой стороне Харперс-Ферри. Прошлым вечером в воздухе дрожал такой же далекий гул, как раз перед тем, как солнце село в сияющем на западе пурпуре, и Старбак взобрался на вершину, разглядев далеко на севере-востоке белую пелену. Эта белизна, тронутая розовым отсветом уходящего дня, могла оказаться просто заблудившимся облаком, вот только шум выдавал ее истинное происхождение - то была стрельба. Где-то в глубине Мэриленда шла перестрелка или настоящее сражение. Старбак вздрогнул, радуясь, что находится не там.
Над долиной рассеялись последние клочки тумана, и стал виден город Харперс-Ферри, притулившийся у слияния рек. Слава этого места почему-то убедила Старбака, что город окажется большим, почти как Ричмонд, но на самом деле местечко было махоньким. Должно быть, когда-то это была милая тенистая деревенька, построенная на отроге холма, резко обрывающегося к берегам Потомака и Шенандоа, хотя теперь многие здания превратились в обугленные головешки, из которых торчали мрачные кирпичные трубы очагов. Над неповрежденной церковью развевался флаг, и когда Старбак одолжил у канониров бинокль, он увидел, что этот флаг британский.
- А я-то думал, что эти мерзавцы на нашей стороне, - сказал он офицеру-артиллеристу.
- Да кому какое дело? Все равно прихлопнем, - рассмеялся тот, наслаждаясь, что рассеявшийся туман предоставил такой богатый выбор мишеней.. На окраине города находились земляные укрепления федералистов, и выставленные напоказ батареи так и напрашивались, чтобы их накрыли залпом. обрамляли промышленные здания, когда-то там находился арсенал и фабрика винтовок, но сейчас от них остались только обугленные стены без крыш, а массивный мост, по которому раньше Потомак пересекала железная дорога Балтимор-Огайо, теперь превратился в вереницу каменных столбов, похожих на на мостки для великана. Единственной переправой через широкий Потомак остался понтонный мост, сооруженный инженерами северян, но Старбак увидел, что рядом с мостом вздыбился фонтан воды, и бревна в мосту задергались на своих цепях. Несколькими секундами спустя раздалось рявканье пушки мятежников, пустившей снаряд с дальних холмов.
Джексон выглядел удивленным, потому что он еще не велел сигнальщикам передавать приказ о начале бомбардировки, но кто-то в рядах мятежников на северной стороне Потомака устал от ожидания, и внезапно все пушки на холмах вокруг города откатились на лафетах и изрыгнули дым и снаряды в сторону попавшего в ловушку гарнизона. Наблюдающая за ними пехота разразилась приветственными возгласами, когда тонкие дымовые следы от горящих в снарядах запальников прочертили в воздухе дуги, вниз к полуразрушенному городу, где ждали янки.
И где теперь они умирали. Канониры мятежников работали как дьяволы, засовывая в стволы банники, перезаряжая и забивая заряды, снаряд за снарядом с воем летел с холмов, разрываясь фонтаном дыма, пламени и грязи. Земляные укрепления янки за городом, казалось, исчезли в клубах дыма, а когда он рассеялся, наблюдавшие мятежники увидели, как враги отступают к руинам зданий. Немногочисленные орудия янки пытались отвечать на разрушительный обстрел, но артиллерия мятежников незамедлительно принудила замолчать батареи северян. На глазах у стоящих на холмах зрителей речной городок превращался в преисподнюю. Орудийные передки были объяты пламенем, густо валил дым, а огромные деревья дрожали, как молодая поросль, когда разрывы снарядов сдували с них листву. По лицам и голым торсам артиллеристов ручьем лился пот. После каждой отдачи орудия яростно отскакивали, вспахивая глубокие борозды в земле. Мокрые банники, удалявшие следы раскаленного пороха, остававшегося в стволе после каждого выстрела, шипели и пускали пар, когда их проталкивали в жерло пушки, а затем, в то же мгновение, когда банник погружали в ведро с грязной водой, заряжающий закладывал в ствол очередной заряд и с силой его забивал, пока остальной расчет закатывал орудие обратно на огневой рубеж.
- Товсь! - кричал канонир, и расчет пригибался в сторонке, зажав уши руками, когда раздавалась команда стрелять. Канонир дергал вытяжной шнур, терка фрикционного запала скользила по запальной трубке, и спустя мгновение пушка с грохотом и в облаке дыма откатывалась назад, а очередной снаряд с дымящимся запалом с воем несся к городу.
- Однажды мне довелось там побывать, - признался Старбаку Билли Блайз.
- Правда?
- Лицезрел повешение мистера Брауна, - довольно хмыкнул Блайз. - Напыщенный сукин сын.
- А чем вы там занимались?
- Покупал лошадей, - ответил Блайз. - Это, видите ли, моя профессия. И время от времени мы наведывались на север, подобрать пару кляч. Останавливались в отеле Вейджера.
Он посмотрел на городок и покачал головой.
- Похоже, что он выгорел дотла. Жаль. Я надеялся возобновить свое знакомство с тамошней девицей. Она была сладка как мед, только намного дешевле, - расхохотался он. - Черт, мы с ней наблюдали из окна спальни, как вешали этого напыщенного ублюдка. Вздернули повыше небес. Он дергался как мул, и всё это время я заставлял маленькую милашку стонать от удовольствия.
Старбак почувствовал порыв отвращения к своему заместителю.
- Я встречался с Джоном Брауном, - вымолвил он.
- Неужели?
- Он прибыл в Бостон просить средства, - пояснил Старбак, - но ничего от нас не получил.
В то время Старбака озадачил отказ его отца помочь знаменитому аболиционисту, но теперь, оглядываясь назад, он гадал, а не завидовал ли преподобный Элиял Старбак суровому Брауну со свирепым лицом. Оба были во многом схожи. Опасался ли его отец столь грозного противника по аболиционистскому движению? Но теперь Браун мертв, а из-за его безнадежного восстания страну охватила эпидемия смертей.
- Он сказал мне, что я стану борцом против рабства, - Старбак вспомнил встречу в приемной отца, - полагаю, на этот счет он ошибся.
- Так вы сражаетесь за сохранение рабства? - спросил Блайз.
- Проклятье, да нет же. Я сражаюсь, потому что ничего лучшего под руку не подвернулось.
- Рабов все равно не освободят, - уверено изрек Блайз.
- Не освободят?
- Только не в этой жизни, и если у Господа есть хоть крупица здравого смысла, и в той тоже. Черт побери, да кто будет платить деньги этим ленивым сучьим выродкам?
- Может, они ленивы из-за того, что им их не платят, - предположил Старбак.
- Говорите совсем как ваш папаша, майор.
Старбак сдержал порыв гнева. Он был озадачен внезапно возникшими по отношению к Билли Тамлину подозрениями и гадал, не был ли к нему несправедлив, но нутром чуял, что за подвешенным языком Тамлина скрывалась коварная душонка мошенника. Билли Тамлин врал слишком легко, и Старбак в этом убедился, когда Билли беседовал с Джексоном, и теперь размышлял, сколько лжи Тамлин уже наплел. В Тамлине проскальзывала фальшь, и Старбак пытался понять, почему человек, якобы сбежавший из тюрьмы янки, был так упитан и чудесным образом снаряжен поясом с деньгами.
- Я собираюсь раздобыть в Харперс-Ферри карту, - сказал он после того, как ближнее орудие скользнуло назад по лафету.
- Карту? - удивился Блайз.
- Хочу посмотреть, где этот Юнион в Массачусетсе. Вы слегка пробудили мое любопытство. Я полагал, что знаю в Массачусетсе добрую половину городов, принимая во внимание, что сопровождал отца, когда он проповедовал в глуши, но чертовски уверен, что не припоминаю никакого Юниона. Рядом с чем он расположен?
- Дьявол, да нет там ничего поблизости! - внезапно ощетинился Блайз. - Не забывайте, это была тюрьма. Может, янки сами придумали название?
- Может, и так, - согласился Старбак, довольный, что вывел своего заместителя из равновесия, но как только Тамлин отправился на поиски более приятной компании, Старбак задумался о том, сколько врагов он может себе позволить завести в Специальном батальоне. Кейз прикончит его при первой же возможности, и Старбак подозревал, что Деннисон сделает то же самое, если только ему удастся собраться с духом. Он не мог полагаться на Картрайта или Липпинкотта, которые исполняли свой долг, но с очевидным недостатком энтузиазма. Поттер был его другом, как и Кейтон Ротвел, но врагов у него было гораздо больше. В Легионе была та же ситуация, и Старбак, раздумывая над причинами этого раскола, опасался, что он возник из-за его личных качеств. Он завидовал людям вроде полковника Илайи Хадсона из Северной Каролины, чей батальон сражался рядом с Легионом у Манассаса, которого, казалось, любили все солдаты. Или Дятлу Бёрду, который сейчас еще поправлялся от ран, а пока командовал Легионом, вызывал только преданность. Потом Старбак заметил, как Старина Безумный Джек расхаживает вверх и вниз около пушек. Генерал как обычно держал левую руку в воздухе, словно давал присягу именем Господа, хотя на самом деле он поднимал руку в это странное положение лишь потому что в противном случае, как он считал, кровь прильет к его старой ране. Старбак смотрел на генерала и думал о том, что этот человек легко заводит как друзей, так и врагов.
Как раз в это мгновение Джексон повернулся и встретился взглядом со Старбаком. Секунду оба глядели друг на друга с неловким чувством узнавания, но молча, а потом Джексон что-то заворчал и опустил левую руку.
- Вы пришли к Спасителю, мистер Старбак? - рявкнул он, явно припомнив последний разговор со Старбаком.
- Нет, генерал.
Джексон свернул в сторону Старбака, а за ним засеменили и штабные офицеры.
- Но вы пытаетесь? - с жаром осведомился он.
- Сейчас я думал кое о чем другом, генерал, - признался Старбак. - Я размышлял, как солдат может нажить себе врагов в собственных рядах, лишь исполняя свой долг.
Джексон прищурился, а потом нахмурился, опустив глаза на грязь рядом со своими нескладными ботинками. Он явно обдумывал вопрос, и тщательно, потому что смотрел вниз, пожалуй, еще целую минуту. Один из адъютантов обратился к нему, но генерал раздраженно махнул рукой, показывая, чтобы его не беспокоили, а когда адъютант позвал снова, просто проигнорировал этого назойливого человека. Наконец, его живые глаза остановились на Старбаке.
- Большинство людей слабы, майор, а слабые всегда смотрят на сильных с завистью. Ваша задача - сделать их сильными, но в одиночку у вас это не выйдет. У вас в батальоне есть капеллан?
Старбак гадал, считает ли генерал, что Нат по-прежнему командует Легионом.
- Нет, сэр.
- Сэр! - снова позвал адъютант из-за орудий.
Джексон снова не обратил на него внимания.
- Овцам нужны пастыри, майор, - сказал он Старбаку, - а самая большая сила исходит из веры человека, а не от его мускулов. Господу известно, что я самый слабый из смертных! - провозгласил он решительным тоном человека, уверенного в праведности своей души. - Но Господь наложил на меня обязательства и дал мне силу, чтобы их исполнить.
- Сэр! Прошу вас! - адъютант шагнул ближе к Джексону.
Джексон сделал неожиданный жест, дотронувшись до руки Старбака.
- Помните, майор, - сказал он. - "А надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут - и не устанут, пойдут - и не утомятся". Исаия.
- Глава сороковая, - отозвался Старбак, - тридцать первый стих.
Джексон улыбнулся.
- Я помолюсь за вас, майор, - обещал генерал и повернулся к адъютанту. Его улыбка тут же исчезла. - В чем дело?
Адъютант принес бинокль и протянул его генералу.
- Враг сдается, сэр, - объявил он, указывая в сторону осажденного города.
- Прекратить огонь! Прекратить огонь! - командир ближайшей батареи, не дожидаясь приказов, решил сам положить конец бомбардировке.
Джексон схватил бинокль, но даже без его помощи можно было разглядеть двух янки, идущих с белым флагом между дрейфующими клочками дыма. Янки держали грязный белый флаг, привязанный к шесту.
- Жалкая была оборона, - зло прорычал Джексон. - Им следует стыдиться, - он поспешил прочь, приказывая привести лошадь.
- Прекратить огонь! - прокричал другой командир батареи.
Расчеты мятежников на дальних холмах еще не заметили белый флаг и продолжали обстрел, пока сигнальщики своими флагами не передали сообщение о том, что враг сдается, и над покрытой пеленой дыма и израненной взрывами долиной постепенно установилась тишина, хотя и не полная, потому что издалека, с поглощенного жарким маревом севера, из-за реки и далеких холмов, доносился звук других пушек. Где-то шло сражение, но где, почему и кто его вел, никто в Харперс-Ферри не знал.
***
Бельведер Дилейни впервые наблюдал за сражением и находил это зрелище гораздо ужаснее того, чем он мог вообразить. Он поскакал к холмам, преграждавшим янки путь с востока, и прибыл как раз вовремя, чтобы стать свидетелем атаки Макклелана на южный проход из тех двух, что остались под охраной жалкой кучки войск мятежников. Благоразумие требовало, чтобы проходы защищало большее число людей, но Ли сделал ставку на привычное бездействие Макклелана, оголив оборону, чтобы направить больше людей в атаку на Харперс-Ферии.
Но Макклелан больше не бездействовал. Он знал, что в голове у противника, и теперь бросился вперед, чтобы сломить армию мятежников.
Дилейни, глядящему с высокого наблюдательного поста над перевалом, казалось, будто на широкую долину хлынула волна синих мундиров, как океанские волны накатываются на пляж. Разрушительная приливная волна пенилась дымом от разрывающихся снарядов янки, которые с пламенем обрушивались на оборонительные сооружения мятежников, а вслед за дымом безжалостно надвигались вперед длинные шеренги пехоты в синем. Дилейни находился слишком далеко, чтобы ощутить запах крови или разглядеть похожие на тяжелые канаты человеческие кишки, выплеснувшиеся на летнюю траву, но и в одном только шуме слышалось столько жестокости, что просто невозможно было это вынести. Грохот пушек оглушал и сбивал с толка, и что гораздо хуже, он не прекращался. Как можно было жить под таким обстрелом, Дилейни не мог себе представить, однако они жили, а периодический треск винтовок давал понять, что какие-то подразделения мятежников еще сопротивляются натиску янки.
Приливная волка янки не продвигалась вперед гладко, вообще-то, Дилейни даже казалось, что она накатывается с необъяснимой медлительностью. Он наблюдал, как шеренга пехоты идет в атаку под своими знаменами, а потом безо всякой очевидной причины останавливается, а солдаты припадают к земле. Пока всадники галопом мчались между наступающими войсками с какими-то бессмысленными поручениями, другая шеренга могла ринуться вперед. Лишь огромные орудия никогда не останавливались, наполняя узкий проход дымом, грохотом и ужасом.
Перед проходом, растянувшись в сторону тихих полей восточной части Мэриленда, собирались федеральные войска. Армия Макклелана толпилась позади атакующих в готовности броситься через проход и как тараном вонзить свои пушки и винтовки между разрозненными силами генерала Ли. К западу, за рядами мятежников, не было заметно ничего похожего на такую массу, там были лишь фургоны, везущие раненых по проселочными дорогам назад, к невидимому Потомаку.
- Полагаю, наше послание дошло, - сказал Дилейни Джорджу.
Джордж - привлекательный, довольно светлый негр - кивнул.
- Что-то заставило их пошевелиться, - весело согласился он.
Дилейни, вспомнив о своих страхах быть пойманным, почувствовал прилив облегчения. Он откупорил серебряную фляжку и сделал глоток, а потом протянул ее Джорджу.
- Тост за победу Севера, Джордж.
- За победу, - повторил тот, поднеся фляжку к губам. Некоторое время он смаковал вкус вина, а потом улыбнулся. - Вы привезли рейнвейн урожая сорок девятого года.
- Только одну бутылку.
- Жаль, что не охлажденное, - неодобрительно заметил Джордж.
- Когда падет Ричмонд, - отозвался Дилейни, - мы будем купаться в холодном рейнвейне.
- Вы, может, и будете, но не я.
Дилейни засмеялся. Рим, подумал он. Рим, вот куда нужно отправиться, или, если Рим посчитают для него слишком высоким постом, то Афины или Неаполь. Он будет послом свободы в залитом солнцем прекрасном городе разлагающей роскоши. Он оденет Джорджа в завитой парик и расшитый золотом сюртук и будет обедать под звуки струнного квартета, играющего в окружении благоухающих цветов. Днем он будет учить местных жителей искусству управления государством, а по ночам они будут учить его искусству разложения.
Внизу синие шеренги внезапно хлынули вперед, борясь за то, чтобы эта мечта осуществилась. Мятежники были сломлены. Солдаты, которые дрались и побеждали янки на полях Виргинии, теперь на своей шкуре испытали поражение. Их оборона распалась и сломалась. Небольшие группы удирали на запад, некоторые бросили все пожитки, чтобы бежать быстрее, а другие, раненые или мертвые, остались лежать на изорванной снарядами траве, пока победоносные янки прокатились по захваченным позициям. Уцелевшие пушки мятежников прицепили к передкам и увезли, полевые лагеря обезлюдели, везде двигались вперед звездно-полосатые флаги.
- Пора уходить, Джордж, - сказал Дилейни, присматривая пути к отходу.
- Но куда? В Ричмонд?
- Думаю, обратно к Ли. Я хотел бы засвидетельствовать его горький конец, - ответил Дилейни. Он решил, что это будет интересная история. Вероятно, трагедия, потому что несмотря на то, что Ли являлся врагом страны, он был достойным человеком, но Дилейни сомневался, что войны выигрывают с помощью достоинства, нет, в них побеждают твердая решимость и подлое предательство.
Дилейни развернул лошадь и поскакал на запад. Он предал Конфедерацию ради Макклелана и теперь молился, чтобы увидеть, как ее уничтожат.
***
Генерал федералистов, который официально объявил о капитуляции гарнизона Харперс-Ферри, был одет в великолепный голубой мундир с золотым галуном, на его перевязи висели сверкающие ножны, в то время как принявший этот великолепный трофей Джексон был в замызганном домотканном кителе, истрепанных башмаках и поношенной фуражке, натянутой на нечесаные и немытые волосы. Джексон даже после победы выглядел мрачным, хотя и позволил себе улыбнуться при виде катафалка Старбака. Повозку тянули застрельщики роты Поттера, а сам Поттер сидел на козлах, щелкая воображаемым кнутом. Генерал-янки еще стоял рядом с Джексоном, в сотый раз задумываясь о том, почему Макклелан не пришел гарнизону на выручку, и, увидев катафалк, пришел в совсем подавленное состояние духа, устыдившись, что его победили подобные оборванцы. Ни один из победоносных мятежников не был одет лучше своего генерала, а большинство еще хуже, вообще-то некоторые солдаты Джексона ковыляли по городу босиком, а побежденные янки красовались в лучшей продукции индустриального Севера.
Полковник Свинерд спешил вдоль колонны в поисках Старбака.
- Можете отделаться от своего катафалка, Нат! - объявил он. - Город забит повозками. Новые фургоны, и отличные. Я отрядил юного Коффмэна охранять парочку для вас. Велел ему пристрелить любого мерзавца, который осмелится хоть пальцем их тронуть. И смею вас уверить, что теперь вы можете снабдить большинство ваших ребят винтовками, их здесь, наверное, тысячи! И провизия. Опять как на станции в Манассасе.
Джексон снова захватил основную базу снабжения федеральной армии, и снова его голодные, босые и плохо одетые войска получили от Севера щедрые дары. Каждый открытый ящик сопровождало радостное улюлюканье. Их наградой стали вскрываемые штыками жестяные банки с тушенкой, поставленный вариться на разведенном из разбитых ящиков костре настоящий кофе и новенькие винтовки. Офицеры-снабженцы Джексона прилагали все усилия, чтобы уберечь от разграбления самые ценные предметы, но возникла такая неразбериха, что основная часть поживы доставалась тем, кто прибудет первым. Солдаты Старбака пришли достаточно рано, чтобы найти винтовки, ботинки, провизию и боеприпасы, но не для каждого, хотя Старбаку удалось заменить ружья двух из четырех рот новенькими винтовками Спрингфилда, еще покрытыми фабричной смазкой. На прикладах была выгравирована надпись "1862", американский орел и "Спрингфилд, США". Катафалк и один из двух фургонов нагрузили патронами для новых винтовок.
Свинерд нахмурился при виде катафалка.
- Уверены, что хотите его сохранить? - спросил он Старбака.
- Людям он нравится. Заставляет чувствовать себя особенными.
- Да уж, не сомневаюсь, - отозвался Свинерд и поднял голову, чтобы прислушаться к звуку далеких пушек. - Утром выступаем, - мрачно объявил он. - Нет мира нечестивым .
- Что происходит?
- Янки атакуют, - неопределенно ответил Свинерд и пожал плечами, показывая, что больше и сам ничего не знает. - Ли хочет, чтобы все снова объединились. Это будет тяжелый марш, Нат. Скажите своим ребятам, что придется перетерпеть мозоли и продолжать идти. Просто идти, - полковник развернул карту, чтобы показать Старбаку их маршрут. - Пойдем по южному берегу Потомака, - сказал он, проводя по дороге на запад обгрызенным ногтем, - к броду вот сюда, рядом с Шепердстауном, а потом на восток, вот сюда, - постучал он по карте.
Старбак поглядел на место встречи войск - это был лежащий у перекрестка город всего в нескольких милях вглубь Мэриленда.
- Шарпсберг, - произнес он. На карте был обозначен небольшой городок, расположенный на широкой полосе между Потомаком и одним из его притоков, речушкой Антиетэм-Крик. - Шарпсберг, - повторил Старбак. - Никогда о нем не слышал.
- Завтра ночью будете там ночевать, - обещал Свинерд. - Если будет на то воля Господа.
- Уж скорее, если будет на то воля ног моих солдат, - заметил Старбак. Он прикурил одну из трофейных сигар, которые Люцифер обнаружил вместе с новым нижним бельем, сорочками, сахаром и кофе. - Мы раздобыли каких-нибудь лошадей для повозок? - спросил он.
- Несколько, но паршивых, - полковник сложил карту. - Подъем будет ранним, Нат. Поспите немного.
Это было легче предложить, чем сделать, потому что солдаты не хотели спать. Они только что победили и праздновали эту легкую победу, а запасы янки предоставили достаточно спиртного, чтобы разгорячить праздник. Другие, как и Старбак, хотели осмотреть местные достопримечательности. Они пораженно глядели на ряды захваченных пушек, колесом к колесу стоящих во дворе арсенала, которые теперь займут свое место в армии Конфедерации, потом исследовали здание, куда загнали Джона Брауна с заложниками. Небольшое пожарное депо венчал красивый купол, напоминающий Старбаку "вдовьи площадки" на прибрежных домах в Массачусетсе, хотя этот купол, как и кирпичные стены здания, покрывали шрамы от пуль морского десанта США, который под командованием генерала Роберта Ли вынудил Джона Брауна сдаться. Некоторые мятежники выступали за то, чтобы разрушить это здание, потому что оно стало для янки чем-то вроде святилища, но ни у кого не хватило решимости его снести, так что пожарное депо осталось нетронутым. Старбак поднялся к церкви, над которой развевался британский флаг, и обнаружил, что она католическая, и под нейтральным флагом в ней укрылись прихожане. Церковь неподалеку разбомбили, но католиков бомбардировка пощадила.
Пленные янки печально маршировали к выходу из города, направляясь к возвышенностям, где станут лагерем перед тем, как их пошлют в тюрьмы. Харперс-Ферри остался новым хозяевам, а они с приходом ночи разожгли костры, догорающие, пока солдаты завернулись в одеяла, и уснули на еще покрытой осколками снарядов земле. Старбак устроился в брошенном товарном вагоне на железной дороге, но не мог уснуть, и потому натянул башмаки и осторожно, чтобы не разбудить Люцифера, который после бессонных ночей на охране Старбака наконец провалился в сон, выскользнул из вагона и пошел между спящими к берегу Шенандоа.
Он безумно устал, но не мог заснуть из-за тех же страхов, что обуревали его во время утреннего разговора с Джексоном. Он предчувствовал неудачу и подозревал, что сам станет ее причиной. Нат не смог объединить Специальный батальон, в точности так же, как и Легион. Ни один батальон, сказал он себе, не сможет полноценно драться, если его разрывает зависть и ненависть, но понимание проблемы не помогло ему найти решение. Правда, он приобрел в батальоне союзников, но их было меньше, чем половина от всей численности, а многие оставшиеся были его заклятыми врагами. Старбак вспомнил Илайю Хадсона, Дятла Бёрда и Роберта Ли и решил, что их популярность проистекает от характера, а если в характере чего-то недостает, распекал он себя, то нет надежды стать настоящим лидером. Гриффин Свинерд изменил характер благодаря милости Божией, и это решило дело - все обожали когда-то ненавистного полковника. Старбак поднял булыжник и бросил его в реку, которая здесь текла быстро, пенясь над скалами на своем пути к Потомаку.
Так неужели ответ в Боге? Неужели сам он ничего не может сделать? Старбак стал мрачнее тучи, подозревая, что его душевные метания были тем изъяном, который открылся солдатам. Именно они вместе с трусостью, которую он сам в себе видел. Или, возможно, Мейтленд был прав, и некоторые рождены для того, чтобы вести за собой. Старбак тихо выругался. Он представил себе идеальный батальон, действующий без заминки, словно только что смазанный механизм трофейной винтовки Спрингфилда. Как работающая машина.
Джексон утверждал, что лишь Господь может наделить человека силой, и лишь эта сила заставит батальон действовать сообща. Батальон состоял из людей с разными страхами, подозрениями и амбициями, и задача заключалась в том, чтобы объединить все желания в одно - желание вместе завоевать победу. Через пару дней, как опасался Старбак, Желтоногим придется столкнуться с настоящей армией янки, той самой армией, из-за которой в последние два дня горизонт затянула дымка, и как они буду сражаться? Из офицеров лишь Поттер был верен Старбаку, а Поттер, как известно, был слабаком. Старбак закрыл глаза. Какая-то часть его жаждала, чтобы Божья благодать вселила в него силы, но каждый раз, когда он испытывал искушение воззвать к помощи Создателя, вмешивалось другое искушение, и весьма заманчивое. Оно состояло из воспоминаний о телах, залитых огнями свечей, не о мертвых, перекошенных, изъеденных вшами, покрытых шрамами и грязью, а о телах на простынях. Салли откидывала волосы с лица. Девушка, погибшая от пули Блайза в таверне. Он вспомнил, как она нагибалась над камином, а рыжие волосы струились по обнаженной спине, как она смеялась, поджаривая хлеб с расплавленным куском сыра, вытащенным из мышеловки. Старбак считал, что рай состоит именно из таких мгновений, и не желал называть их адом. Его отец всегда говорил, что быть христианином нелегко, но последние два года показали Старбаку, насколько это чудовищно тяжело. Он не хотел расставаться с грехом, но опасался, что если этого не сделает, то не преуспеет в военном деле. Он раздумывал, не следует ли помолиться. Может, молитва у этой спешащей реки пробьет путь через дымный воздух к Господу, а он единственный может дать силу побороть искушение.
Справа от Старбака послышался шорох камней. Он открыл глаза и заметил, как среди булыжников и низкорослых деревьев на берегу мелькнула тень.
- Кто здесь? - крикнул он.
Никто не ответил. Он решил, что это, должно быть, крыса или один из одичавших тощих котов, обитающих на развалинах арсенала. Сквозь листву показались городские огни, но они ничего не высветили на берегу реки, где на осколках камней бурно разрослись сорняки. Он снова повернулся к воде. Наверное, думал он, нужно помолиться. Может, его путь обратно к Господу будет тернистым и медленным, но где закончится это путешествие? У янки? На коленях перед отцом?
Раздался щелчок, и Старбак понял, что это звук взводимого курка. На секунду он замер, едва осмеливаясь поверить своим подозрениям, а потом откинулся на спину в то самое мгновение, когда из дула вырвалось пламя, и где-то справа раздался хлопок. Пуля просвистела над головой, и дымный след сдуло в сторону реки. Он залез в наполовину затопленную дренажную трубу, по краю которой пенилась вода, и вытащил револьвер Адамса из кобуры. Старбак услышал шаги, но никого не разглядел. Закричал часовой, желая знать, кто и по какой причине стрелял, а потом Старбак увидел силуэт на фоне приглушенных деревьями городских огней и поднял револьвер. Тут показался второй человек, и Нат сменил прицел, но оба врага убегали, пригнувшись и оставшись неопознанными, они удирали к ржавым рельсам железной дороги Балтимор-Огайо. Он выстрелил, но поверх голов, иначе в случае промаха пуля попала бы в отдыхающих солдат. В сторону реки бежали другие люди, выкрикивая предупреждения и вопросы.
Старбак вылез из грязной воды. Его заметил часовой и опустился на одной колено с нацеленной винтовкой.
- Вы кто? - прокричал он.
- Майор Старбак. Бригада Свинерда, - Старбак засунул револьвер в кобуру и отряхнул с панталон вонючую воду. - Положи оружие, приятель.
Прибыл офицер, желая узнать, кто и зачем стрелял. Старбак махнул в сторону реки.
- По-моему, я видел, как там кто-то плывет. Думаю, это янки удирает.
Офицер всмотрелся в блестевшую в лунном свете реку, пенящуюся на скалах.
- Я никого не вижу.
- Значит, мне померещилось, - сказал Старбак. - А теперь пойду спать.
И отправился восвояси. Нат услышал вдогонку слово "напился", но ему было плевать. Он знал, что именно видел, но не знал, кто это был. Два человека, его человека, догадался он, и они по-прежнему находятся в батальоне и ждут своего шанса.
Вместе с сотней тысяч янки по ту сторону реки. Направляющихся к городу, о котором никто никогда не слышал. К Шарпсбергу.
