Эпилог
Рота «К» начала умирать три недели спустя. Первым погиб Джозеф Мей. Он набирал воду, когда у ручья рванула шальная шрапнель. Трофейные очки Мея сбило с его головы, одна линза разбилась, а вторую залило кровью так, что казалось — вместо стекла в оправу вделан рубин.
В тот день черёд вступить в бой до Легиона так и не дошёл, хотя севернее пушки рокотали до самых сумерек. Впрочем, поднимающийся там в небо дым не сдвинулся вперёд ни на сотню метров, и это означало, что потеснить северян так и не удалось. А ночью они сами снялись с позиций и отступили восточнее. Утром погиб Джеймс Блисдейл. Он полез на дерево с примеченным гнездом за яйцами, и засевший поблизости стрелок-янки влепил Блисдейлу пулю в шею. Солдат умер прежде, чем рухнул, ломая ветки, на землю. Старбак долго мучился, подыскивая слова для похоронки, которые могли бы хоть немного смягчить матери Блисдейла, вдове, горечь утраты единственного сына. «Его будет нам очень не хватать» — в конце концов, написал капитан, что являлось заведомой ложью. Как-то так вышло, что Блисдейл в роте ни с кем не сдружился и не поссорился. Треск выстрелов возвестил, что сержант Труслоу с отделением бойцов обнаружил лежбище вражеского стрелка, но вернулся сержант недовольным:
— Утёк, сволочуга. — буркнул он и, заметив возвращающегося от Фальконера Таддеуса Бёрда, мрачно заключил, — Так. Сбрендил.
Майор Бёрд, всегда отличавшийся эксцентричностью поведения, и вправду вёл себя страннее обычного. Он двигался по лагерю бочком, как краб, иногда делая несколько шагов вперёд, иногда отступая назад, иногда поворачиваясь вокруг оси с выставленной перед собой рукой. Время от времени он прерывал своё загадочное кружение для того, чтобы сообщить очередной роте о готовности выступать через полчаса, затем вновь самозабвенно предавался дёрганому вальсированию.
— Точно сбрендил. — повторил Труслоу, когда майор докружил до него со Старбаком.
— Вы ничего не понимаете, сержант. — возразил Бёрд ничуть не обиженно, — Я двигаюсь изящно. Так, как приличествует офицеру моего ранга.
— То есть? — заинтересовался Старбак.
— Мой зятёк пожаловал меня в подполковники.
— Вот это да! Поздравляю вас, сэр! — порадовался за него Натаниэль.
— Спасибо, конечно, но разве у него был выбор после того, как Адам ушёл в отставку? — скромно заметил Бёрд, лучась, тем не менее, от удовольствия.
— И после того, как весь Легион проголосовал единогласно за кандидатуру Таддеуса Бёрда. — дополнил Труслоу.
Птичка-Дятел возмутился:
— Проголосовал?! Вы хотите сказать, что я обязан своим повышением демократии? Охлократии, если быть точным? Меня повысили, мой дорогой сержант, потому что я — гений. Я, как яркая звезда, сияю на непроглядных просторах всеобщей посредственности. Красивая метафора, не находите, Старбак? — он посмотрел на недописанную похоронку перед Натаниэлем, — Сочиняете метафоры для утешения безутешной мамаши Блисдейла?
— Что-то в этом роде. — вздохнул Натаниэль.
— Не скупитесь на метафоры, друг мой. — посоветовал Бёрд, — и потуже надувайте щёки. Напишите, что её тупенький отпрыск оставил земную юдоль и, овеянный славой, вознесён сонмом херувимов в райские кущи, где почил в благодати на персях Всевышнего. Сара Блисдейл всегда была глуповата, её это проймёт. А нам, Старбак, почивать некогда. Через полчаса — в путь.
С этими словами Бёрд повальсировал дальше, аккуратно лавируя с невидимой партнёршей в руках между засохших коровьих лепёшек, которыми был щедро усеян луг, где провёл ночь Легион.
С обочины дороги, по которой полк покидал место ночёвки, их приветствовал генерал Ли. Он сидел на сером жеребце, с прямой, как палка, спиной, повторяя каждой проходящей роте одно и то же, мягко и убеждённо:
— Нам надо выдворить их вон, ребята. Выдворить вон.
В паузах он перебрасывался словечком-другим с Вашингтоном Фальконером и был очень удивлён, когда при появлении на дороге роты Старбака собеседник поспешно ретировался:
— Надо вышвырнуть их восвояси, ребята. — несколько растерянно сказал Ли роте «К» и крикнул вслед Фальконеру, — Задайте им взбучку, Фальконер!
Бегство Вашингтона Фальконера, неожиданное для Роберта Ли, для Легиона таковым не являлось. Легионеры давно приметили упорство, с которым бригадный генерал избегал роту «К» и особенно её командира. Фальконер охотно обедал с офицерами всех полков бригады, но в Легион своего имени выбирался лишь тогда, когда было заранее известно, что Старбак на трапезе присутствовать не сможет. Фальконер громогласно объяснял это нежеланием быть обвинённым в том, что заводит себе в бригаде любимчиков. Дескать, по той же причине он родного сына отослал из бригады прочь вместо того, чтобы назначить командиром Легиона Фальконера. Но бригадному генералу мало кто верил. Поговаривали, что Адам Фальконер захворал и отлёживается в родовом поместье, а кое-кто (в первую очередь Бёрд с Труслоу) напрямую связывал внезапный недуг Фальконера-младшего с возвращением в Легион Старбака. Сам Старбак на этот счёт был нем, как рыба.
В леске, что тянулся с той стороны дороги, где стоял конь Роберта Ли, накануне шёл бой. Сейчас группа негров собирала там убитых, стаскивая их в свежевырытые могилы. На суку одного из деревьев болтался в петле чернокожий висельник. К его груди был приколот плакатик, накорябанный кем-то, не слишком сведущим в грамоте: «Он был правадником у янки». Последовавший за ротой «К» Ли, увидев повешенного, гневно распорядился снять и похоронить.
Командующий распрощался с Легионом у перепутья с постоялым двором, предлагавшим мимоезжим путешественникам за два цента ночлег и стол. На ступенях гостиницы сидели пленные северяне под охраной двух солдат из Джорджии, которым едва ли исполнилось пятнадцать. Примерно в километре впереди высоко в небе рванула шрапнель. Сначала в воздухе распустился ватный цветок разрыва, затем докатился звук. Мгновением позже где-то там же затрещали винтовки, подняв с деревьев целую тучу птиц. В поле справа от развилки готовилась к бою батарея артиллеристов. Ездовые в одних штанах и рубахах уводили от пушек упряжных лошадей. Артиллеристы набирали в вёдра воду из придорожной канавы и доставали из зарядных ящиков снаряды. У всех пушкарей вид был деловитый, но безрадостный, как у людей, занятых нужным, но надоевшим до чёртиков делом.
— Подполковник Бёрд! Подполковник Бёрд! — вдоль колонны по направлению к её хвосту проскакал капитан Мокси, — Где подполковник Бёрд?
— В кустики отошёл. — крикнул ему сержант Хаттон.
— В кустики? Зачем?
— Ну, а сам как думаешь?
Мокси повернул коня:
— Его зовёт генерал Фальконер. Он там, впереди, где мельница. Мельница зовётся Гейнс-Милл.
— Мы передадим. — заверил его сержант Труслоу.
Мокси, случайно встретившись со Старбаком глазами, резко отвернул голову и дал коню шпоры.
— М-да, если будет бой, мы едва ли сподобимся увидеть нашего храброго адъютанта сегодня ещё раз. По крайней мере, там, где будут свистеть пули. — прокомментировал его поспешный отъезд Труслоу.
Пока Бёрд выяснял, какую судьбу уготовило его полку командование, Легион томился ожиданием. Янки были совсем близко, шрапнель южан рвалась над рощами неподалёку. Судя по звуку, там вспыхнула перестрелка. Видимо, сошлись в схватке застрельщики враждующих сторон. Солнце поднималось всё выше. С дороги впереди поднималась густая завеса пыли. Было ясно, что просёлок забит, но драпают ли это янки, наступают ли по нему свои — было решительно непонятно. В полдень Легион перекусил сухарями и холодным рисом, а вскоре вернулся Бёрд, созвавший офицеров на военный совет.
Почти в километре впереди, сообщил Птичка-Дятел, полоса леса. За ней балка, пробитая впадающим в Чикахомини ручьём. На дальнем склоне оврага окопались янки, и задача Легиона — вышибить их оттуда.
— Мы — на острие атаки, — сказал Бёрд, — Мы и молодцы из Арканзаса слева от нас. Остальная бригада идёт за нами.
— А позади бригады храбро возглавляет атаку наш бригадный генерал. — с мягким ирландским акцентом дополнил капитан Мерфи.
Бёрд сделал вид, что не заметил насмешки:
— Река у противника за спиной не так уж и далеко. Джексон отрежет их от неё. Если всё пойдёт, как надо, сегодня мы с ними покончим раз и навсегда.
Джексон «Каменная стена» привёл свои войска к полуострову после того, как пятью блестящими сражениями разгромил группировку северян в долине Шенандоа, хоть противник и превосходил его числом. Теперь воинство набожного генерала поступило под начало Ли, чтобы проделать с янки у Ричмонда то же, что они проделали в Шенандоа. Армия МакКлеллана, почив на лаврах самопровозглашённой победы у семи сосен, не сдвинулась вперёд с тех пор ни на шаг, полностью отдавшись делу обустройства новой базы снабжения на реке Джеймс-ривер. Напротив, южан упрекнуть в бездействии не смог бы самый пристрастный критик. По приказу Ли Джеб Стюарт во главе тысячи двухсот кавалеристов провёл блестящий рекогносцировочный рейд вдоль позиций северян, заставив вражеских конников кусать локти от бессильной ярости, а южных патриотов — рыдать от восторга. Полковник Лассан сопровождал Стюарта в его дерзком предприятии и заехал навестить Старбака, полный впечатлений.
Джеймс Юэлл Браун «Джеб» Стюарт, 1833–1864. Вест-Пойнт окончил в 1854 году, успел повоевать с индейцами, а в 1859 году, будучи адъютантом Ли, именно Стюарт передал террористу Джону Брауну, захватившему арсенал в Харперс-Ферри, ультиматум (который тот, впрочем, отверг). Отличился при первом Манассасе, опрокинув всего с полутора сотнями всадников полк нью-йоркских «Огненных зуавов», позволив южанам захватить оставшуюся без пехотного прикрытия батарею северян.
— Бесподобно! — воскликнул он, — Деяние, которого не постыдилась бы даже французская кавалерия!
Полковник привёз три бутылки трофейного бренди и распил их с офицерами Легиона, развлекая байками о боевых приключениях на той стороне Земли.
Увы, чтобы разбить МакКлеллана, было недостаточно одних кавалеристов, какими бы смелыми и ловкими они ни были. Основное бремя ложилось на плечи пехоты, и Бёрд вёл Легион к роще над буераком. День выдался знойным. На смену весне давно пришло лето, и грязь на дорогах высохла в корку, которая под ногами людей и коней крошилась в пыль, густо, как дым, затягивавшую воздух везде, где проходили войска.
Бёрд развернул Легион в двухрядную линию. Малочисленный батальон арканзасцев построился также, смыкаясь слева с ротой Старбака. Арканзасцы развернули знамёна — старый трёхполосный стяг Конфедерации и чёрное полотнище со свернувшейся в кольца змеёй в центре.
— Вообще-то это не наш флаг, — признался майор-арканзасец Старбаку, — Но нам он понравился, и мы его подобрали на поле боя. Он до этого принадлежал ребятам то ли из Нью-Джерси, то ли из Каролины.
Длинно цвиркнув сквозь зубы табачной слюной, майор поведал Натаниэлю, что он с земляками явился в Ричмонд ещё в начале войны.
— После Манассаса парни хотели свалить обратно в Арканзас. Я-то не был против, но потом прикинул: здесь-то янки на каждом углу, а в Арканзасе их где сыщешь? Так что мы решили погодить, когда ещё выдастся случай популять всласть?
Майор носил фамилию Хаксолл, и его полк насчитывал чуть более двух сотен бойцов, таких же поджарых и косматых, как их командир.
— Удачи, капитан! — пожелал он Старбаку и побежал к своим, так как подполковник Свинъярд отдал приказ о наступлении.
Миновал полдень, и гроза индейцев едва держался в седле. К вечеру он обычно не вязал лыка, а к полуночи был пьян мертвецки.
— Вперёд! — невнятно скомандовал подполковник, и Легион двинулся к полоске леса.
— А где мы, вообще, находимся? Кто-нибудь в курсе? — обратился к роте «К» сержант Хаттон.
Никто ему ответить не мог. Над подтопленным лугом, по которому они шагали, начала визжать дальняя картечь. Старбак слышал, как снаряды с треском проламываются сквозь кроны деревьев, мчась по направлению к батарее южан у развилки. Конфедераты палили в ответ, и воздух наполнился неровным гулом артиллерийской дуэли.
— Застрельщики! — позвал майор Хинтон, — Нат, вперёд!
Рота Старбака покинула общий строй и рассыпалась в редкую цепь шагах в пятидесяти перед Легионом. Люди Старбака работали группами по четыре человека, и Натаниэль, который, как командир роты, ни к одной из групп привязан не был, неожиданно ощутил себя мишенью. Ничто по виду не выдавало в нём офицера: он не носил ни сабли, ни золотого шитья или знаков различия на мундире, но само то, что он одиночка, делало его целью для вражеских стрелков. От этой мысли Натаниэль похолодел, невольно метнув опасливый взгляд на деревья впереди. Ему мерещился вражеский солдат, ловящий его в оптический прицел винтовки. Ноги налились чугунной тяжестью, и каждый шаг давался с трудом. Сам того не сознавая, Натаниэль прикрыл ложей ружья промежность. В воздухе неподалёку рванула шрапнель, и осколок пронёсся над плечом Старбака.
— Доволен, что вернулся? — ехидно осведомился Труслоу сбоку.
— Конечно, сержант. Именно так я всегда мечтал проводить послеполуденное время по пятницам. — в тон ответил Старбак, с удивлением отмечая, что голос не дрожит.
Он огляделся удостовериться, что никто из его парней не отстал, и на миг застыл, заворожённый открывшейся слева картиной: Легион был малой частичкой тянущейся на километр линии серой пехоты. Забыв о своих страхах, Старбак глазел на тысячи бойцов, в едином порыве устремившихся на врага.
Впереди взорвался очередной заряд шрапнели. Старбак стряхнул оцепенение и бросился догонять своих. Вновь рвануло, на этот раз сзади, ударив в спину волной тепла. Старбак обернулся. Снаряд янки угодил в зарядный ящик на батарее. Над обломками возка клубился дым. Обезумевшая лошадь без всадника скакала прочь, не разбирая дороги. Но пушки продолжали вести огонь. Ближайшее орудие пальнуло, извергнув двадцатиметровый язык дыма и пламени. Вторая линия Бригады Фальконера готовилась начать движение. Оркестр заиграл популярную в Ричмонде песню «Господь помогает правым». Натаниэль предпочёл бы, чтобы музыканты выбрали мелодию повеселее. Потом он вступил под сень деревьев. Солнечный свет дробился листвой на десятки лучей. Пробежала белка.
— Когда мы в последний раз ели белку? — спросил Старбак у Труслоу.
— Ха, с той поры, как ты ушёл, капитан, мы их схарчили пропасть сколько. — фыркнул сержант.
— Жареной бельчатинки я бы сейчас отведал. — сглотнул слюну Натаниэль.
Ещё год назад мысль о поедании белки не вызвала бы у него ничего, кроме отвращения, но солдатчина отучила его привередничать. Тем более, что жареная бельчатина была очень недурна на вкус. При условии, конечно, что белка молодая. Старых белок лучше было варить.
— Сегодня нам на бельчатину рот разевать незачем. Сегодня мы будем есть пайки янки. — ухмыльнулся сержант.
— Точно. — согласился с ним Старбак, прикидывая, почему до сих пор никак не обозначили своего присутствия застрельщики янки.
Где-то в верхушках деревьев бахнула шрапнель, и следом захлопали птичьи крылья. Натаниэль только успел подумать, что лес всё не кончается, как стволы расступились, пропуская его на край косогора, за которым виднелся лесистый дальний склон со светлыми отвалами свежевынутой земли, означавшими, что янки подготовились к встрече южан всерьёз. Смекнув, что сейчас начнётся, Натаниэль отчаянно заорал:
— Вперёд! Бегом!
И мир вздрогнул.
Дальний склон окутался белыми дымами. Через долю секунды докатился гром выстрелов, а ещё спустя мгновенье до леса домчали пули. Солдаты на дальнем склоне орали и улюлюкали, солдаты на этом гибли.
— В сержанта Картера попали! — возвестил кто-то.
— Не останавливаться! Вперёд! — крикнул Старбак.
У края склона их могли расстрелять в два счёта. Дым несколько рассеялся, и Натаниэль увидел целую тучу синемундирной пехоты, а выше — окопанные по всем правилам фортификации пушки. Синие ряды проклюнулись вспышками выстрелов, следом ударила артиллерия. Жутко завопил выпотрошенный картечью бедолага; другой, истекая кровью, пополз навстречу остальным ротам Легиона. По деревьям словно буря с градом прошлись. Старбак соскочил на склон и наполовину проскользил, наполовину побежал вниз. Били пушки, выла картечь, щёлкали вокруг пули. Спасение от них можно было найти лишь в самом низу, у невидимого в зарослях ручья. Арканзасцы разразились боевым кличем. Одного из них сбила пуля с ног, и он покатился вниз, оставляя кровавый след. Амос Паркс получил порцию свинца в живот и опрокинулся назад, будто от пинка мула. Треск ружей мешался с воем картечи, что сшибала верхушки деревьев, осыпая бегущих внизу солдат дождём из веток и клочков листьев. Спасти Легион сейчас могла только скорость.
— Примкнуть штыки! — скомандовал слева Хаксолл.
— Не останавливаться! — заорал Старбак.
Он не хотел, чтобы его люди теряли драгоценные минуты на то, чтобы примкнуть штыки, которые неизвестно, потребуются ли. Тем более, что топкое дно долины, по которому вилась чёрная змея едва текущего ручья с заиленным, замусоренным гнилыми корягами и упавшими деревьями руслом, было уже совсем близко. Старбак нырнул за вросшее в грунт бревно, переждал секунду и, перескочив обомшелый ствол, оказался на поросшем высокой травой берегу. Пуля подняла фонтанчик воды за два шага до Натаниэля, другая отколола рыхлую короткую щепку от коряги позади. Бросившись в маслянистую воду, Старбак в туче брызг поплюхал к противоположному берегу, где и рухнул, прикрытый от янки на склоне толстым стволом упавшего дерева. Инстинкт самосохранения сразу принялся нашёптывать не покидать такое безопасное и укромное убежище, но командир роты на то и командир, чтобы и самому не отсиживаться в укромных уголках, и другим не давать.
— Вперёд! — крикнул Натаниэль, вставая и мимолётно дивясь, почему смолк боевой клич.
Однако перелезть через бревно ему не судилось. Едва он поставил на ствол ногу, кто-то ловко и бесцеремонно сгрёб его за мундир, сдёрнув обратно.
— Не дури, капитан. — остерёг Труслоу.
Рота залегла. Не только рота, весь Легион. Вся волна атакующих южан приникла к земле, хоронясь от свинца и картечи янки. Старбак приподнялся и заметил реющие в дыму на верхней кромке занятого янки склона звёздно-полосатые флаги. Пуля впилась в бревно у самой щеки капитана. Кожу проткнула мелкая щепка.
— Башку-то пригни. — прошипел Труслоу.
Старбак послушно спрятал голову и оглянулся. На виду остались лишь мёртвые, живые расползлись по импровизированным укрытиям. Легион не успел выбраться на склон и залёг на его краю, в леске. До ручья добрались лишь застрельщики, и не все из них — живыми.
— Картер Хаттон убит. — доложил Труслоу, — Жёнушке его придётся теперь несладко.
— Дети у него есть? — спросил Старбак, тут же пожалев о своём вопросе. Офицер должен знать такие вещи сам.
— Сын и дочь. Мальчонка — слюнявый дурачок. Уж и не знаю, почему док Билли его при рождении не придушил тишком, как он обычно делает в таких случаях. — Труслоу приподнялся над бревном, положив на него винтовку, как на парапет, быстро нашёл глазами подходящую мишень, прицелился, выстрелил и спрятался обратно, — А девчонка глуха, как пень. Не надо было Картеру брать жену из проклятого рода.
Труслоу скусил патрон и продолжил:
— Вся их семейка проклята. У всех баб приплод с изъяном. Но бабёнки хорошенькие, как на подбор. А жениться надо не на смазливой мордашке. Жениться надо на здоровой.
— А вы, сержант, женились…?
— На смазливой мордашке, чего греха таить.
— Я предлагал Салли выйти за меня замуж. — неловко признался Старбак.
— И?
Старбак встал на колено, походя прицелился, пальнул и нырнул обратно, прежде чем десяток пуль разлохматил древесину у того места, где капитан показался.
— Отказалась. — вздохнул Натаниэль.
Труслоу осклабился:
— Выходит, мозгов маленько у девчонки сохранилось?
Он перезаряжал винтовку лёжа. Янки свистели и насмешничали, ободрённые лёгкостью, с какой остановили атаку конфедератов. Но уже накатывалась вторая волна, и долину вновь огласил боевой клич южан. Янки притихли, зато заговорило их оружие. Залёгших на краю склона солдат первой волны вытеснила вторая на косогор, где многие из них стали добычей свинца и картечи. У Старбака мелькнула мысль воспользоваться тем, что внимание врага отвлечено от ручья, и отыграть десяток-другой метров, но вторая волна была прижата огнём к земле ещё быстрее первой, и пули вновь с былтыхом дырявили мутные чёрные воды.
— Ишь, как разобрало сукиных детей. — подивился Труслоу, слушая пальбу.
— Похоже, нам тут сидеть до ночи. — пробормотал Старбак, выкусывая из бумажного патрона пулю.
Он ссыпал порох в ствол и сплюнул туда же свинцовый цилиндрик, — А в темноте, может, удастся отсюда улизнуть.
— А, может, янки улизнут раньше, — хмуро предположил Труслоу, — Многовато этих «может», а. капитан? Одно могу тебе точно сказать: Фальконер сюда нос свой не сунет, пока здесь свинец жужжит. Фальконер слишком дорожит и носом, и сухими штанами.
Отыскав выемку в бревне, через которую открывался отличный вид чуть наискось на вражеские позиции, сержант уложил туда винтовку и некоторое время наблюдал. Синемундирники укрывались в окопах и стрелковых ячейках, но кого-то сержант всё же углядел и нажал на спуск:
— Получи, сволочь! Так Салли тебе отказала, капитан?
— Ещё и выволочку устроила. — пожаловался Старбак, забивая новую пулю в дуло.
— На это она мастерица. — усмехнулся Труслоу с затаённой гордостью.
Сквозь ветки деревьев над ними двумя проломился сноп картечи, осыпав крошевом кусков коры и листьев.
— Вся в родителя. — съязвил Натаниэль, высовываясь для выстрела.
Слушая дробный перестук по бревну прилетевших в ответ пуль, он в который раз гадал, что за новую работу нашла себе Салли. В Ричмонд он так и не выбрался, но после того, как янки будут отброшены от столицы, Старбак с Труслоу собирались съездить к Салли. У Натаниэля имелись и другие резоны посетить Ричмонд. Он желал навестить лейтенанта Гиллеспи, желал так же страстно, как желал увидеть Джулию Гордон. Впрочем, он не сомневался в том, что после произошедшего между ним и Адамом Джулия захлопнет перед его носом дверь.
Северяне тем временем изгалялись над залёгшим противником:
— Что, струхнули? А что же вы больше не верещите, а? Без своих негров ни на что не способны, ребы?
Рты насмешникам заткнула южная артиллерия, которая, пристрелявшись к дальнему склону, принялась осыпать врага шрапнелью и картечью. Труслоу рискнул выглянуть осмотреться.
— Глубоко закопались. — вынес он вердикт.
Слишком глубоко, чтобы легко сдать позиции, мысленно дополнил его Старбак. Было душно, и капитан стянул мундир, положив его на более-менее сухой участок земли у бревна, затем огляделся, выискивая взглядом своих бойцов. Живых разглядеть не удалось, в поле зрения находились только убитые.
— Это кто? — спросил Натаниэль, указывая на мертвеца, лежащего лицом в окошке воды метров за тридцать от ручья. В спине убитого зияла кровавая дыра с торчащими обломками рёбер.
— Феликс Вагонер. — определил Труслоу, мельком взглянув на покой ника.
— А, может, Питер? — усомнился Старбак.
Близнецов Питера и Феликса Вагонеров даже родная мать путала.
— Сегодня очередь Феликса надевать хорошие ботинки. — сказал сержант.
Где-то выл раненый, но на помощь ему никто не спешил. Пусть орудия северян и не были в состоянии прочесать каждый уголок долины, но зато стрелки-янки внимательно следили, не высунется ли кто.
— Эй, Старбак! — донёсся сверху, с края склона, голос подполковника Бёрда, — Вы можете продвинуться?
— Давай, Старбак, продвигайся! — заорали со стороны вражеских окопов, и северяне загомонили, склоняя фамилию Старбака на разные лады и издевательски приглашая его испытать под дулами их ружей свою удачу.
— Мы не можем, Бёрд! — громко ответил Натаниэль командиру.
Янки постепенно умолкли, и в долине установилась тишина. Относительная, конечно. Перестреливались артиллеристы, и каждые полчаса то в том, то в другом месте долины звучал боевой клич южан, заглушаемый вспыхнувшей пальбой, знаменуя появление на поле боя свежей конфедератской бригады или батальона. Янки засели крепко. Они представляли собой арьергард, оставленный севернее Чикахомини прикрывать отход всей армии в южную часть полуострова. До недавнего времени пароходы доставляли припасы в Вест-Пойнт на реке Йорк или в форт Монро, но теперь все грузы было приказано везти на причалы Гаррисон-лэндинг, что на Джеймс-ривер. Отход МакКлеллан пышно именовал «сменой оперативной базы» и преподносил, как манёвр, не имеющий аналогов в военной истории, но солдаты Потомакской армии по простоте не улавливали тонкой разницы между «сменой оперативной базы» и трусливым отступлением. Этим и объяснялось то мстительное удовлетворение, с каким они громили дерзнувшего наступать врага здесь, в гнилой болотистой долине полутора километрами севернее Чикахомини. Арьергард сдерживал противника, а основные силы перенаправлялись по шатким мостам на южный берег.
Старбак достал из кармана брошенного на землю мундира Библию брата с огрызком карандаша. Открыв чистые странички для заметок в конце, начал записывать фамилии погибших в этой атаке: сержант Картер Хаттон, Феликс Вагонер, Амос Паркс. Имена ещё шестерых ему подсказали прячущиеся поблизости подчинённые после того, как он озвучил вопрос, громко и в никуда.
— Досталось нам. — пасмурно заключил Старбак, кладя Библию на мундир.
— Ага. — буркнул Труслоу и выстрелил через импровизированную бойницу в бревне.
Дымка было достаточно для того, чтобы по коряге вновь защёлкали пули северян.
Следом за Труслоу пальнули арканзасцы, затем отметился кто-то ещё из подчинённых Старбака, но стрельба ничего не решала. Для сминающего вражескую оборону натиска бригаде не хватало резервов, а её командиру Вашингтону Фальконеру — авторитета и силы духа.
Чёрная змея со светлыми полосами на нижней челюсти проползла по траве в нескольких шагах от Старбака с сержантом.
— Водяная гадюка. — угадал Старбак.
— Она самая. — одобрительно подтвердил Труслоу.
Гадюка замерла на миг у кромки воды, высунула раздвоенное жало и скользнула в воду. На дальнем конце долины занялся пожар. Старбак поскрёб брюхо и нашёл на коже с дюжину присосавшихся клещей. Впились паразиты на совесть, попытки отцепить привели только к тому, что капитан поотрывал им туловища, оставив головы на теле. От зноя и влаги было трудно дышать. Вода во фляге оказалась тёплой и противно солоноватой. Убив на шее комара, Старбак прислушался. Вдалеке, за поворотом долины взревели сотнями глоток южане, миг спустя клич сменился хором ружей с пушками и воплями боли. От начала атаки и до её неутешительного финала прошло не более двух минут.
— Несчастные дуралеи. — покачал головой Труслоу.
— Ну же, мятежники! Вы не заснули там? У нас для вас тоже пули найдутся! — дразнили янки затихшего противника.
Часов Старбак не имел, а по движению теней время определить не вышло.
— Наверно, ужинать пайками янки сегодня нам не судьба. — вздохнул капитан.
— Да я не столько на жратву зубы точил, сколько на хороший кофеёк. — невесело отозвался Труслоу.
— Хороший кофеёк сейчас в Ричмонде шестьдесят долларов килограмм.
Труслоу поражённо присвистнул:
— Ого!
— Шестьдесят долларов. — повторил Старбак.
Приподнявшись, он поймал на мушку первую попавшуюся стрелковую ячейку, послал туда пулю и спрятался, ожидая привычного уже града свинца, терзающего многострадальную деревяшку. Но вместо выстрелов с позиций янки донеслась команда прекратить огонь, многоголосо передаваемая от ячейки к ячейке. В бревно ударила одинокая пуля, и кто-то гневно прикрикнул, что был приказ не стрелять. Брови Труслоу, лежавшего лицом к занятому южанами склону, поползли вверх:
— Сук-кин с-сын…
Старбак повернулся и обомлел:
— Господь Всеблагий…
Северяне прекратили стрельбу, и Старбак отчаянно заорал своим тоже не стрелять. Выше по склону капитану вторил подполковник Бёрд.
Потому что на поле брани объявился Адам.
Он шёл, не скрываясь, будто на вечерней прогулке. Одет Фальконер-младший был в штатское платье и оружия при себе не имел. Но янки прекратили огонь не поэтому, а потому что Адам размахивал «Звёздами и полосами», бело-сине-красным стягом США. Едва пальба стихла, он опустил знамя и набросил на плечи на манер плаща.
— Он, что, рехнулся? — спросил Труслоу, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Не думаю. — сказал Старбак и крикнул, приложив ко рту сложенные лодочкой ладони, — Адам!
Фальконер-младший огляделся и направился к Старбаку, приветливо улыбаясь:
— А я тебя искал, Нат!
— Пригнись, Адам!
— Зачем? Никто ведь не стреляет?
Адам поднял голову, и северяне засвистели, заулюлюкали. Кто-то зычно осведомился, чего Адаму надо. Вместо ответа Фальконер-младший помахал рукой.
— Что ты, во имя всего святого, здесь делаешь? — спросил Старбак, не покидая укрытия за избитой корягой.
— То, что ты мне и советовал. — Адам, надевший свои лучшие туфли, поколебался миг, но потом, болезненно сморщившись, шагнул в лужицу грязи, обойти которую не представлялось возможным, — Добрый день, Труслоу. Как поживаете?
— Бывало и лучше.
— Я встречался с вашей дочерью в Ричмонде и, боюсь, был с ней нелюбезен. Будьте так добры, извинитесь перед ней от меня.
Добравшись до полоски сухого грунта, где прятались Натаниэль с сержантом, он встал у бревна, ничуть не таясь, словно никакой битвы здесь и в помине не было. Впрочем, да, в этой части долины не было. Солдаты обоих армий выглянули из укрытий поглядеть на чудака, без малейшей опаски разгуливающего в самой гуще сражения. Офицер-янки вновь окликнул Адама, спрашивая, что ему нужно? Адам жестами показал, что через мгновение всё станет ясно, Старбаку же он сказал:
— Ты был прав, Нат.
— Адам, ради Бога, пригнись!
— Мне ничего не угрожает, Нат. А что я делаю… Я меняю стороны. Делаю то же, что несколько ранее сделал ты сам. Я иду сражаться за Север. «Дезертирую», если так тебе понятнее. Не хочешь пойти со мной?
— Адам, пригнись, прошу.
Фальконер-младший окинул отстранённым взглядом ручей и усеянный трупами склон:
— Помнишь 23-й Псалом, Нат? Я иду долиною смертной тени и не убоюсь зла. Больше никогда не убоюсь.
Сунув руку во внутренний карман сюртука, он вынул пачку перевязанных зелёной ленточкой писем:
— Не мог бы ты передать их Джулии?
— Адам! — опять воззвал к его благоразумию Натаниэль.
— Это её письма. Я возвращаю их. Она отказалась пойти со мной, видишь ли. Мы поговорили по душам и, прояснив жизненные позиции друг друга, пришли к выводу, что жениться нам незачем.
Адам бросил связку писем на мундир Старбака, заметил Библию и, подняв её, перелистал:
— Неужели почитываешь Писание, Нат? А я думал, что ты поменял её на что-нибудь более полезное в твоём нынешнем занятии, например, на пособие по забою свиней. Молоденьких.
Он посмотрел поверх раскрытой книги в глаза Натаниэлю:
— Почему бы тебе не встать и не пойти со мной, Нат? Ради спасения своей души, друг мой?
— Пригнись, Адам!
Страх в его голосе позабавил Адама:
— Меня ведёт Господь наш, и Он бережёт меня, Нат! А как насчёт тебя? Ты лошадка другой масти? — он достал карандаш, сделал в Библии пометку, бережно положил её рядом с письмами Джулии и, помолчав, продолжил, — Несколько минут назад я объявил отцу, что именно намерен сделать, но, хоть я попробовал растолковать ему, что всего лишь следую воле Господа, он, по-моему, уверен, что это твоих рук дело скорее, нежели нашего Творца.
Адам обернулся на занятый южанами косогор и, опять повернувшись к Старбаку, произнёс:
— До свидания, Нат.
Подняв над головой флаг, он перебрался через корягу. Увязая по колено в тягучем иле и потеряв туфли на первых же шагах, тяжело побрёл к противоположному берегу. Он слегка прихрамывал из-за полученного под Манассасом ранения. Хромота стала заметнее, когда он, одолев ручей, стал карабкаться на вражеский склон.
— Рехнулся парень. — спокойно подытожил Труслоу.
— Чёртов святой болван! — горестно простонал Старбак. Наплевав на осторожность, он вскочил в полный рост и закричал, — Адам! Адам! Вернись!
Адам покачал флагом в знак того, что слышит, но не обернулся. Он шёл и шёл вверх, пока его не скрыли деревья у гребня. И тогда словно пали чары, на которых держалось зыбкое перемирие последних минут. Зазвучали приказы открыть огонь, и Старбак успел нырнуть в укрытие за доли секунды до того, как тишину разорвали выстрелы. Дым вновь затянул деревья, тела мёртвых солдат и вязкие берега ручья с пятнами стоялой воды в траве.
Взяв Библию, Натаниэль начал листать её в поисках отмеченного Адамом места. Под свист пуль Натаниэль пролистал Паралипоменон, Псалмы, Песнь песней Соломона и, наконец, нашёл то, что искал, — в 65 главе Книги пророка Исайи был обведён карандашом 12 стих: «Я вас звал, и вы не отвечали; говорил, и вы не слушали, но делали злое в очах Моих и избирали то, что неугодно Мне.» Старбак перечитал стих несколько раз и закрыл Библию, испытывая полную опустошённость.
— В чём дело? — поинтересовался Труслоу, заметив, как изменился в лице его командир.
— Ни в чём. — коротко бросил Натаниэль, запихивая Библию в нагрудный карман мундира.
Туда же он всунул пачку писем Джулии, надел куртку, застегнулся, натянул через плечо скатку шинели, повторил:
— Ни в чём…
Проверив, не забыл ли установить капсюль, Натаниэль хищно проговорил:
— Пойдём, убьём парочку янки.
И вздрогнул, потому что долина буквально взорвалась ружейной и орудийной пальбой. С занятого конфедератами склона гребня накатывал рвущий нервы боевой клич южан, — это вступила в дело чуть левее арканзасцев Хаксолла свежая пахотная бригада. День клонился к вечеру, и в сгустившихся тенях вспышки выстрелов походили на огненные штыки, появляющиеся и исчезающие у дульных срезов. Артиллерия южан осыпала северян шрапнелью, и зелень травы пятналась кровью. А через гребень косогора южан перекатывалась бесконечная лавина солдат в сером и коричневом, что рвались вперёд, к врагу, не обращая внимания на потери и заражая своей решимостью забившихся в щели, залёгших в укрытия бойцов других батальонов.
Старбака проняло тоже. Он встал:
— Рота «К», за мной! В атаку!
Какой смысл был беречься, делая злое в очах Господа и избрав раз и навсегда то, что неугодно Ему. Старбак был проклят на веки вечные, а потому вскинул голову и закричал. Это был не боевой клич, а тоскливый крик человека, душе которого нет спасения. С трудом выдирая из ила ноги, он пересёк ручей и принялся карабкаться по склону. Сидящий в ближайшем окопе янки целился в кого-то, а спустя миг уже обмяк, сражённый шальной пулей. Его сосед вылез из ячейки и спасал свою жизнь. Старбак вскинул было винтовку к плечу, но не выстрелил, остановленный неожиданной мыслью: всё, как у Боллз-Блеф, с той лишь разницей, что там северяне драпали сверху вниз, а не снизу вверх.
— Вперёд! — заорал он, — Бей ублюдков! Вперёд!
Цепляясь за колючие кусты ежевики и торчащие из земли корни, Натаниэль поднимался по косогору мимо брошенных стрелковых ячеек. Краем глаза уловив движение сбоку, повернулся и уткнулся взглядом в чёрный зрачок дула нацеленной на него винтовки. Янки, высунувшийся из полускрытого кучей валежника окопа, нажал спуск, но Старбак успел рухнуть ничком. В лицо ударило тёплым едким дымом. Старбак перекатился набок и выстрелил наугад с бедра. Мимо. Северянин выскочил из ячейки и навострился бежать, однако Натаниэль с яростным воплем налетел на него и, отбив неловкий тычок ружья без штыка, с силой опустил окованный металлом приклад на череп врага. Удар больно отдался в ладонях, что-то мерзко хрустнуло внизу. Облепленные грязью ботинки Старбака заляпало кровью. Он огляделся. Всюду, сколько хватало глаз, виднелись серые и коричневые мундиры конфедератов. Воздух дрожал от их клича. Стяги с синим крестом пришли на смену звёздно-полосатым. Старбак перешагнул через убитого и устремился к гребню, почти захлёстнутому волной южной пехоты. Артиллеристы северян, пытавшиеся увезти орудия, при виде показавшихся на краю косогора южан распрощались с надеждой уберечь пушки и бросились наутёк, чтобы не распрощаться с жизнями. Пространство между долиной и рекой заполнилось бегущими северянами.
Преградить путь наступающим конфедератам нашли в себе мужество лишь синемундирные кавалеристы. Двести пятьдесят всадников дали южной пехоте выбраться из деревьев и в три ряда с саблями наголо ринулись на противника. Копыта их коней гулко били по прокалённой летним солнцем земле. Кони скакали, сверкая белками глаз и скаля зубы. Горнист трубил атаку, развевались вымпелы подразделений на опущенных в боевое положение редких пиках.
— В ата-а-аку! — протяжно скомандовал офицер, взмахивая саблю в сторону группы южан, от которых конников отделяло четыре десятка метров.
— Пли! — отозвался лейтенант-алабамец, и его бойцы нажали спусковые крючки.
Похоронной дробью громыхнул неровный залп. Лошади с жалобным ржаньем летели по земле кувырком, сбрасывая всадников, что напарывались на собственные сабли и пули южан. Вторая линия натягивала поводья в попытке избежать печальной участи линии первой, но с их левого фланга вновь раздалась команда:
— Пли!
Ружья изрыгнули дым и огонь, стегнув свинцом по всадникам. Лошади сталкивались друг с другом. Конников вышвыривало из сёдел. Одних с застрявшей в стремени ногой уволакивали прочь их кони; других затаптывали.
— Пли!
Третий залп прозвучал вслед горстке улепётывающих счастливцев, переживших первые два. Они нахлёстывали лошадей, спеша убраться подальше от кровавой свалки, где подоспевшие серомундирники принялись добивать коней и потрошить карманы кавалеристов.
Медленно остывали раскалённые пушки северян, только что сменившие хозяев. Пленных, кое-кто из которых носил соломенные фермерские шляпы, сгоняли в группы. Горстка алабамцев гордо демонстрировала всем желающим захваченный вражеский стяг, а из долины доносились вопли и проклятья раненых.
Старбак залез на горячий ствол трофейного двенадцатифунтовика. Запальное отверстие и жерло пушки были черны от копоти; черны, как удлинившиеся тени, которыми закатное солнце заштриховало ландшафт. Старбак с высоты лафета вглядывался в тёмную массу спасающихся северян, вопреки здравому смыслу надеясь рассмотреть среди них Адама, но беглецов было слишком много. Серебристая полоска реки блестела среди тёмных болот в лучах заходящего светила, подсвечивающих жёлтую бульбу воздушного шара, медленно подтягиваемую к земле вдалеке.
Ужинал Легион пайками янки, собравшись вокруг костров, разведённых ещё всё теми же янки. Легионеры пили северный кофе, а Изард Кобб пиликал на скрипке. Батальон дорого заплатил за победу. Капитан Карстерс и ещё четверо офицеров лишились жизней, погиб старшина Проктор. Погибшими и пропавшими без вести Легион потерял восемь десятков бойцов, да ещё столько же ранеными.
— Придётся формировать восемь рот вместо десяти. — кряхтел Бёрд.
Его чиркнула по левому предплечью пуля, но подполковник о ране позабыл сразу после перевязки.
— Завтра-то что нам предстоит? Известно, нет? — спросил майор-арканзасец Хаксолл, присевший к костру офицеров Легиона.
— А Бог его знает. — ответил Бёрд, прихлёбывая из трофейной фляжки виски.
— Кто-нибудь видел Фальконера? — гнул свою линию арканзасец, — Или Свинъярда?
— Свинъярд пьян вдрызг, — просветил его Бёрд, — Фальконер стремительно и целенаправленно его догоняет. Впрочем, даже если бы он мог разговаривать, едва ли стал бы.
— Из-за Адама? — спросил капитан Мерфи.
— По-видимому. — пожал плечами подполковник, — Из-за кого же ещё?
Взгляды собравшихся устремились на Старбака, как на единственного, кто мог бы объяснить неожиданный поступок Адама, но Старбак молчал. Он от всей души желал, чтобы его бывшему другу хватило сил быть чужаком в чужом краю.
— Адам слишком много думает, — прервал затягивающуюся паузу Бёрд, — А когда человек слишком часто шевелит извилинами, они перепутываются друг с другом, простые понятия усложняются, и кончается всё плохо. Нам надо будет в нашей новой прекрасной стране приравнять думание к тяжким уголовным преступлениям. Всеобщего счастья можно добиться лишь полным запрещением образования и всяких дурацких идеек, слишком сложных для разумения какого-нибудь остолопа-баптиста. Культивирование глупости должно стать краеугольным камнем единства и процветания нашей нации!
Он поднял флягу в насмешливом тосте:
— Предлагаю выпить за мой гений и идею, за которой будущее: за узаконенную глупость!
Майор Хаксолл простодушно улыбнулся:
— Я бы выпил, но вера не позволяет. Так уж вышло, что я — тот самый упомянутый вами остолоп-баптист.
Бёрд сконфузился. При всей своей язвительности он не любил обижать людей, которые ему нравились:
— Мой дорогой майор, простите меня, ради Бога! Простите, умоляю!
Улыбка Хаксолла стала шире:
— Я могу не только простить вас, подполковник. Я могу сделать для вас больше. Спасти вашу душу, помочь вам признать Господа нашего Иисуса Христа своим личным спасителем.
Бёрд поперхнулся, но от необходимости отвечать его избавила вспышка, осветившая южную половину неба. Зарево залило окрестности неживым светом, рождая неровные тени.
Мигом позже по ушам ударил грохот, земля затряслась. А на южном берегу реки продолжали греметь взрывы, в воздух из бушующего моря огня взмывали ракеты, рассыпаясь искрами.
— Янки уничтожают припасы? — удивлённо высказался Бёрд.
Зрелище не оставило равнодушным никого по эту сторону Чикахомини. Пожар разгорался, гремели новые взрывы, превращая ночь в день.
— Янки уничтожают припасы. — уже уверенно повторил Бёрд.
Северяне уничтожали месяцами накапливаемые амуницию, боеприпасы, провизию; всё, что свозилось поездами к пристаням, а оттуда морем, сейчас было предано огню. Тяжёлые сто- и стодвадцатипятикилограммовые мортирные бомбы, предназначавшиеся для того, чтобы стереть в порошок оборонительные сооружения Ричмонда, рвались, без толку сотрясая воздух. Заново отстроенный после подрыва южанами железнодорожный мост через Чикахомини был взорван опять. Когда его обломки поглотила река, по рельсам пустили подожжённый состав с боеприпасами. Паровоз на полном ходу ухнул в грязь под обрывающимися на топком берегу конструкциями, утягивая за собой череду пылающих и взрывающихся вагонов. Ночь напролёт рвались и трещали патроны со снарядами, горели форма и провиант, а к утру станция Сэвидж-стейшн напоминала железнодорожный узел Манассас четырёхмесячной давности: дым, пепел и запустение. МакКлеллан, всё так же непоколебимо уверенный в том, что противник превосходит его числом, пятился на юг, к реке Джеймс-ривер.
И Ричмонду больше ничего не грозило.
Легион похоронил убитых, собрал их оружие и последовал за янки через болота у Чикахомини.
— Шевелись! — покрикивал Старбак на свою новую роту, сформированную из остатков рот «Джи» и «К», — Живей, живей!
Там, впереди запылённых усталых колонн поднимался дым. Там гремели пушки и били винтовки. Там царила смерть, и эта смерть звала их к себе.
Потому что они были солдатами.
Назад: 10
Дальше: Историческая справка
