Глава 10
Едва рассвело, как главные ворота Ньюгейтской тюрьмы открылись и на Олд-Бейли начали вытаскивать разобранный на части эшафот. Смотритель тюрьмы Уильям Браун вышел к главным воротам, зевнул, раскурил трубку, посторонился, когда начали выносить несущие балки, и заметил, адресуясь к десятнику:
— Погожий будет денек, мистер Пикеринг.
— И жаркий, сэр.
— В трактире напротив эля хватит на всех.
— И слава богу, сэр, — сказал Пикеринг. — Стало быть, хлопотный у вас завтра день, сэр?
— Всего двое, — ответил смотритель, — но один — тот самый, кто прирезал графиню Эйвбери.
Он выбил трубку и вернулся в тюрьму переодеться к ранней обедне.
Этим воскресным утром настроение у Сандмена было хуже некуда. Он почти не спал, а причитания Мег, что ее силком тащат в Лондон, добавляли раздражения. Салли и Берригану тоже было не до веселья, но у них хватало ума помалкивать.
Билли, подручного конюха, с собой не взяли. Шансов вернуться раньше них у него не было, значит, и предупредить хозяев в «Серафим-клубе» он не мог, так что его безбоязненно оставили в деревне.
— Как же я домой доберусь? — жалобно спросил он.
— Пешим порядком, — отрезал Сандмен.
Лошади устали, однако Макисон взбодрил их кнутом, и карета довольно быстро катила на север.
Сандмен сидел на козлах с Берриганом и Макисоном, Салли и Мег заняли места внутри. «Может, с женщиной она и разговорится», — предположила Салли.
Подъехали к броду, Макисон остановил карету. Пока лошади пили, Сандмен опустил ступеньки, чтобы Салли и Мег смогли выйти размяться. Он вопросительно посмотрел на Салли, но та отрицательно покачала головой и шепнула:
— Уперлась.
Мег уселась на берегу и злобно поглядела на Сандмена:
— Вот придушат лисы моих курчонков — убью вас.
— Значит, цыплята вам дороже, чем жизнь невиновного человека?
Мег промолчала. Сандмен вздохнул и сказал:
— Я знаю, как все было. Вы находились в комнате, где Корде писал графиню, и кто-то поднялся по черной лестнице. Вы вывели Корде по парадной лестнице на улицу, потому что пришел один из любовников графини, маркиз Скейвдейл.
Мег нахмурила лоб, словно хотела что-то сказать, но промолчала и уставилась в пространство.
— Графиня его шантажировала, — продолжал Сандмен. — Так она добывала деньги, верно? А вы для нее сводничали.
— Я ее защищала, — возразила Мег, поднимая на Сандмена злые глаза, — добрая она была, это ее и сгубило.
— Но в тот раз не защитили, — жестко напомнил Сандмен. — Маркиз ее убил, вы нашли ее тело. Вы застали его в комнате? Быть может, видели убийцу? Вот он и упрятал вас куда подальше и обещал дать денег.
— Почему тогда он не убил меня прямо там, а? — спросила Мег, с вызовом глядя на Сандмена и чуть ли не ухмыляясь. — Раз он убил графиню, почему не убил заодно и горничную?
Сандмену нечего было ответить. Этого он не мог объяснить, хотя все остальное складывалось в стройную картину.
— Капитан! — окликнул Берриган.
Он сидел на козлах и во все глаза смотрел на север. Сандмен посмотрел туда же, скользнул взглядом вверх по склону низкого, заросшего густым лесом пригорка и на самом гребне увидел группу всадников. На таком расстоянии их нельзя было хорошо разглядеть, но у Сандмена возникло впечатление, что те смотрят в их сторону и по крайней мере один всадник вооружен подзорной трубой.
— Могут быть кто угодно, — заметил он.
— Могут-то могут, — согласился Берриган, — только лорд Робин Холлоуэй любит выезжать в белом костюме на огромном вороном коне.
Всадник в середине группы носил белый костюм и восседал на большом вороном коне.
— Вот черт! — вполголоса выругался Сандмен.
Неужели в «Серафим-клубе» его связали с пропавшей каретой и стали волноваться, как поживает Мег в Кенте? Не успел он додумать, как всадники пришпорили лошадей, рванулись вперед и скрылись из виду за деревьями.
— Сержант! Мег — в карету! Живо!
Упряжке не хватало места развернуться, и Сандмен велел Макисону гнать вперед и свернуть с тракта на первом же повороте. Сгодилась бы любая дорожка или проселок, однако, как назло, их не было. Наконец, когда Сандмен уже отчаялся, узкая колея отделилась от тракта справа, и он приказал кучеру свернуть.
Ярдов через двести он велел Макисону остановиться, залез на крышу кареты и посмотрел назад, но всадников не увидел. Тут завизжала Мег, он скатился на козлы и услышал шлепок. Визг прекратился, Берриган опустил окно кареты.
— Жалкая оса, черт ее побери, — произнес он, выбросив мертвое насекомое в живую изгородь, — а уж шуму от этой проклятой девицы, будто не оса, а прямо-таки крокодил!
— Я уж подумал, она вас убивает, — сказал Сандмен и полез на козлы, но Берриган его придержал, подняв руку. Он застыл, прислушался и различил цокот копыт.
Цокот затих. Всадники промчались по тракту, не подумав свернуть на узкую колею. Сандмен взобрался на козлы и кивнул Макисону:
— Теперь полегче, езжайте осторожней.
— По-другому и не получится, — обиженно ответил Макисон, кивнув вперед: колея резко уходила налево.
Поворот оказался тяжелым. Колеса выехали на обочину, карета накренилась, лошади почувствовали препятствие и ослабили тягу. В этот миг ведущее левое колесо соскользнуло в скрытую под травой выбоину, Макисон замолотил руками по воздуху, чтобы не упасть, а Сандмен вцепился в поручень империала. Спицы колеса, которое приняло на себя тяжесть ухнувшей в яму кареты, с треском полопались, колесо развалилось, карета накренилась и тяжело осела.
— Я же вам говорил, она не для деревенских дорог, — укоризненно сказал Макисон, — она — городской экипаж.
— Теперь твоя чертова карета вообще никакой не экипаж, — заметил Берриган.
Он успел выбраться сам и помогал вылезти женщинам.
— Ну, и что вы теперь будете делать? — спросил Макисон с плохо скрытым торжеством в голосе.
— Что я буду делать, — бросил Сандмен, спрыгнув с козел, — вас, черт возьми, не касается. А вот что будете делать вы — это останетесь при карете. Сержант, разрежьте упряжь и освободите лошадей. Вы обе, — обратился он к Салли и Мег, — поедете верхом без седла.
— Я не умею ездить верхом, — заявила Мег.
— В таком случае пойдете в Лондон пешком! — осадил ее Сандмен, который начинал закипать. — И уж я вас заставлю!
Он выхватил у Макисона кнут.
— Поедет как миленькая, капитан, — заверила Салли.
И верно, как только лошадей освободили, Мег послушно взобралась на спину кобылы и уселась, свесив ноги с одной стороны и цепляясь за ремень, что шел от шеи к хвосту.
Сандмен и Берриган повели четырех лошадей под уздцы назад. На лондонском тракте было опасно, но всадники, если и вправду искали пропавшую карету, поскакали на юг. Сандмен двигался осторожно, но они никого не встретили.
Указатель гласил, что до Лондона остается сорок две мили.
Они тащились, как могли. Все были усталые, раздраженные, жара и долгий путь лишили Сандмена сил. Грязное платье его задубело, на правой пятке он натер волдырь и по-прежнему припадал на поврежденную ногу. Салли предложила ему ехать верхом, но он не хотел утомлять запасных лошадей, поэтому отрицательно покачал головой и продолжал тупо брести вперед, как солдат на марше.
— Что будет, когда доберемся до Лондона? — нарушил молчание Берриган, когда миновали очередную деревню.
Сандмен вздрогнул и заморгал, словно проснувшись. Солнце стояло низко, церковные колокола созывали прихожан на вечернюю службу.
— Мег расскажет правду, — ответил он. Та только насмешливо фыркнула, Сандмен с трудом сдержался и мягко произнес: — Мег, разве вы не хотите вернуться к своим цыплятам?
— Сами знаете, что хочу.
— Вот и вернетесь, но сперва расскажете часть правды.
— Часть? — с любопытством спросила Салли.
— Часть, — настойчиво повторил Сандмен.
Он и не подозревал, что все время ломает голову, как выйти из положения, и вдруг ответ пришел сам собой. Его наняли, чтобы он выяснил, виновен Корде или нет.
— Не имеет значения, — сказал он Мег, — кто убил графиню. Важно другое — вы знаете, что не Корде. Вы вывели его из спальни, когда графиня была еще жива. Я хочу, чтобы только это вы и сказали министру. Потом делайте что хотите, но сперва вам придется рассказать эту крохотную часть правды.
Она долго раздумывала, наконец утвердительно кивнула и тихо произнесла:
— Я выпустила Корде на улицу. Графиня велела ему прийти назавтра.
— И вы расскажете это министру?
— Расскажу, а больше — ничегошеньки.
— Спасибо, — сказал Сандмен.
Дорожный указатель поведал, что до Чаринг-Кросс осталось восемнадцать миль.
В камере смертников Ньюгейтской тюрьмы двум осужденным, которых утром должны были казнить, принесли на ужин гороховую похлебку, свинину и вареную капусту. До чего же они непохожи, думал смотритель, ожидая, когда приговоренные кончат есть. Шарль Корде, худой, бледный и нервный, — и Реджинальд Венейблс, огромный детина с лицом жестоким и мрачным. Однако же убийцей был Корде, а Венейблсу полагалась петля за кражу карманных часов.
Корде только поковырялся в тарелке, потом прошаркал к койке, лег и уперся взглядом в сводчатый потолок.
— Завтра, — сказал смотритель, когда Венейблс закончил есть, — вас отведут отсюда в Общую залу, где собьют кандалы и свяжут руки. — Он сделал паузу. — Сами увидите, что казнь безболезненная и скорая.
— Ври, ври, — проворчал Венейблс.
— Молчать! — рявкнул старший надзиратель.
— Начнете сопротивляться, — продолжал смотритель, — вам же будет хуже.
— Я невиновен, — произнес Корде срывающимся голосом.
— Да, — сказал в замешательстве смотритель, — да, разумеется. — Поскольку больше на эту тему ему сказать было нечего, он кивнул надзирателям: — Доброй ночи, джентльмены.
В Птичьей дорожке, подземном проходе из тюрьмы в залы заседаний Сессионного суда, двое заключенных работали кирками и лопатами. С потолка свешивались фонари, а большие гранитные плиты пола были подняты с помощью рычагов и сложены в стороне. Коридор заполнил омерзительный запах — ядовитая смесь газа, негашеной извести и гниющей плоти.
— Господи Иисусе! — воскликнул, отшатнувшись, один из заключенных.
— Ну, Иисуса ты там внизу не найдешь, — заметил надзиратель. — Перемоги себя, Том, получишь вот это. — Он показал бутылку бренди.
— Да поможет нам Бог, будь я проклят, — мрачно сказал Том, глубоко вздохнул и загнал в землю лопату.
Они с товарищем рыли могилы для двух осужденных, которых должны были утром казнить. Какие-то тела отправляли на вскрытие прямо с виселицы, но прозекторов на всех не хватало, поэтому большинство казненных приносили сюда и закапывали в безымянных могилах. Хоронили повешенных в негашеной извести — так они быстрее разлагались, а могилы всякий раз копали на новом месте, чтобы старое тело успело сгнить, но кирки и лопаты все равно натыкались на кости.
Том, стоявший по колено в яме, выбросил желтый череп, и тот покатился по полу.
— Гляди-ка, совсем как новенький, — заметил он.
Надзиратели и второй узник расхохотались.
Эшафот охраняли два стражника. Сразу после полуночи небо затянуло, со стороны Ладгейт-Хилл принесло холодный дождь. Он разбудил горстку зевак, которые загодя заняли места у помоста и спали на булыжниках. Зеваки поворчали, плотнее закутались в одеяла и попытались снова заснуть.
Рассвело рано. Тучи рассеялись. Лондон зашевелился.
Мерин, на котором ехала Салли, охромел вечером в воскресенье. Затем у Берригана оторвалась подметка на правом сапоге. Мерина бросили, привязав к дереву, Берриган взгромоздился на третью лошадь. Все три лошади так устали, что Сандмен прикинул — без них добраться до Лондона выйдет скорее, но Мег решила рассказать часть правды, и ему не хотелось ее злить, заставляя идти пешком.
Наконец, глубоко за полночь, они протащились через Лондонский мост и достигли «Золотого снопа». Салли отвела Мег к себе, а Сандмен предоставил свою комнату Берригану, сам же без сил рухнул на скамью в задней комнате.
Когда колокола у Святого Эгидия прозвонили шесть утра, он поднял Берригана и велел пойти разбудить женщин. Потом побрился, надел самую чистую свою рубашку, почистил пальто и смыл грязь с разваливающихся сапог. В половине седьмого они с Берриганом и Салли подхватили под руки упиравшуюся Мег и отправились на Большую улицу Георга.
— Гляди-ка! — Надзиратель прислушался к звону церковного колокола, отбившего четверть часа. — У Гроба Господня прозвонили уже без четверти семь. Поверните налево, милорды, и будете в Общей зале, где ожидают мистер Браун и другие джентльмены.
— В Общей зале? — переспросил лорд Александр Плейделл.
— В ней днем собираются узники, — пояснил надзиратель, — а вон те окошки слева, милорды, это «солонки».
— Что еще за «с-солонки»? — поинтересовался лорд Кристофер Карн, который был этим утром особенно бледен.
— Приемные дьявола, милорды, — ответил надзиратель, открыл дверь Общей залы и протянул руку ладонью вверх.
Лорд Александр поспешно извлек монетку:
— Спасибо, милейший.
— Благодарствую, ваша светлость, — ответил надзиратель, коснувшись лба костяшками пальцев.
Смотритель Уильям Браун поспешил навстречу новым гостям. Он узнал лорда Александра по увечной ноге.
— Милости просим, ваша светлость.
— Лорд Кристофер Карн, — представил приятеля лорд Александр. — Нынче вздернут убийцу его мачехи.
Смотритель поклонился лорду Кристоферу:
— Надеюсь, ваша светлость будут довольны, что убийца получит по заслугам, — произнес он и подвел их к священнику в сутане, стихаре, старомодном парике и с улыбкой на полном лице. — Преподобный доктор Хорейс Коттон.
— Добро пожаловать, ваша светлость, — поклонился он лорду Александру: — Если не ошибаюсь, ваша светлость тоже рукоположены в сан?
— Рукоположен, — ответил тот и представил: — Лорд Кристофер Карн.
— О! — Коттон молитвенно воздел руки и обратился к лорду Кристоферу: — Как я понимаю, нынче утром преступник, принесший горе вашей семье, понесет заслуженную кару.
— Надеюсь, — ответил лорд Кристофер.
— Да брось ты, Кит! — возразил лорд Александр: — Он и так получит воздаяние, которого взыскует твоя семья, — будет вечно гореть в аду… Нам же, людям цивилизованным, не пристало столь поспешно его туда отправлять.
— Неужели, милорд, вы за отмену казни через повешение? — ужаснулся смотритель.
— Повесив человека, вы лишаете его возможности раскаяться, денно и нощно терзаться муками совести. Казня его, мы отбираем у него шанс спасти душу.
— Неожиданный довод, — признал Коттон, хотя и с сомнением в голосе.
Лорд Александр взглянул на приятеля, нахмурился и спросил:
— Кит, ты хорошо себя чувствуешь?
— О да, вполне, — поспешил заверить лорд Кристофер, хоть выглядел не лучшим образом: — Просто предощущение того, что человек отправляется в вечность, настраивает на размышления.
— И верно, нельзя, — согласился лорд Александр и обвел надменным взглядом других приглашенных на завтрак.
Они, казалось, дожидаются предстоящего зрелища с нечестивой радостью, что его рассердило.
— Бедняга Корде, скорее всего, невиновен, — сказал он, — но доказательств так и не нашли.
— Если он невиновен, милорд, — заметил тюремный священник, — всемогущий Господь непременно нам это явит.
— В таком случае Господу стоит поторопиться, — ответил лорд Александр и повернулся: зарешеченная дверь в противоположном конце помещения открылась, и в проеме возник низенький толстяк с туго набитой кожаной сумкой в руке.
— Боттинг, палач, — шепнул священник.
— Доброе утро, сэр, — обратился тот к смотрителю. — По-прежнему два клиента,сэр?
— Да, только два.
— Боттинг! — вмешался лорд Александр и подошел, тяжело подволакивая хромую ногу по испещренным царапинами половицам. — Скажите, Боттинг, вы действительно вешаете осужденных аристократов на шелковой веревке?
Палач опешил — к нему обратился один из гостей смотрителя.
— На шелковой веревке, сэр? — переспросил он.
— Милорд, — поправил его священник.
— Милорд! Вот оно как! — произнес Боттинг, которого позабавила мысль, что лорд Александр, возможно, собирается умереть на виселице. — Извиняюсь, что огорчу вас, милорд, а только мне невдомек, как управиться с веревкой из шелка. Эта вот, — он погладил петлю на столе, — из лучшей бридпортской пеньки, лучше не сыщешь. А шелк? Нет, милорд. Ежели мне выпадет честь вешать персону благородных кровей, я обойдусь бридпортской пенькой, как и со всеми прочими.
— И правильно сделаете, милейший, — расплылся в улыбке лорд Александр, придя в восторг от такого стихийно-уравнительного подхода. — Благодарю вас.
Тут гости обнажили головы: шериф и его помощник ввели осужденных.
— Не желаете бренди, сэр? — К лорду Кристоферу подошел слуга с подносом.
— Спасибо, — ответил лорд Кристофер. Он не отрывал глаз от человека, который шел первым, тяжело ступая из-за кандалов на ногах. — Это Корде? — спросил он слугу.
— Он самый, милорд.
Два колокола, набатный тюремный и в храме Гроба Господня, зазвонили по идущим на казнь.