13
Патрик стоял на краю беговой дорожки и подпрыгивал на месте, его новая футболка и шорты «Найк» слегка липли к влажным рукам и ногам. Я заскочила, чтобы поздороваться и сообщить, что сегодня вечером не приду в паб на встречу «Титанов триатлона». Натан был в отъезде, и я пообещала заменить его во время вечернего ритуала.
— Это уже третья встреча, которую ты пропускаешь.
— Правда? — Я посчитала на пальцах. — Да, наверное.
— Ты должна прийти на следующей неделе. Мы обсуждаем планы поездки на «Викинг экстрим». И ты не говорила, чем хочешь заняться в свой день рождения. — Патрик приступил к растяжке, высоко поднимая колено и прижимая к груди. — Как насчет кино? Обильная еда сейчас, во время тренировок, была бы некстати.
— Э… Мама и папа планируют праздничный ужин.
Он взял себя за пятку, направив колено к земле.
Я невольно обратила внимание, что его нога становится неестественно жилистой.
— Не слишком похоже на романтический вечер.
— Кинотеатр тоже. В любом случае я чувствую себя обязанной, Патрик. Мама в последнее время немного расстроена.
Трина уехала на предыдущих выходных — без моей косметички с лимонами, которую я спасла в ночь перед отъездом сестры. Мама была в отчаянии, она переживала больше, чем когда Трина отправилась в университет в первый раз. Она тосковала по Томасу, как по ампутированной конечности. Его игрушки, с раннего детства валявшиеся на полу гостиной, были сложены в коробки и убраны. Из буфета пропали шоколадные палочки и маленькие коробочки с соком. Ей больше незачем было ходить в школу к пятнадцати минутам четвертого и не с кем болтать на коротком пути домой. Эти прогулки были единственным временем, которое мама проводила вне дома. Теперь она вообще никуда не ходила, не считая еженедельного набега с папой на супермаркет.
Она три дня бродила по дому с несколько потерянным видом, а после с пылом, испугавшим даже дедушку, приступила к весенней уборке. Он невнятно протестовал, когда она пыталась пропылесосить под его креслом или обмахнуть его плечи метелкой для пыли. Трина предупредила, что первые несколько недель не будет приезжать домой, чтобы Томас освоился на новом месте. Когда она звонила по вечерам, мама беседовала с ними, а потом добрых полчаса плакала у себя в комнате.
— В последнее время ты постоянно работаешь допоздна. Я тебя почти не вижу.
— А ты постоянно тренируешься. Как бы то ни было, это хорошие деньги, Патрик. Я не собираюсь отказываться от сверхурочных.
С этим он поспорить не мог.
Я зарабатывала больше, чем когда-либо в жизни. Я стала отдавать родителям вдвое больше денег, каждый месяц откладывала определенную сумму на сберегательный счет, и все равно у меня оставалось больше, чем я могла потратить. Отчасти дело было в том, что я работала слишком много и покидала Гранта-хаус, когда магазины уже были закрыты. Отчасти — в том, что мне просто не хотелось тратить деньги. В свободное время я пропадала в библиотеке, проводя изыскания в Интернете.
Библиотечный компьютер открыл для меня целый мир, слой за слоем, и мир этот манил сладкоголосыми песнями сирен.
Все началось с благодарственного письма. Через пару дней после концерта я сказала Уиллу, что надо бы поблагодарить его друга-скрипача.
— Я купила симпатичную открытку по дороге на работу, — сообщила я. — Продиктуйте, что хотите написать. Я даже захватила свою лучшую ручку.
— Не стоит, — ответил Уилл.
— Что?
— Что слышали.
— Не стоит? Этот человек предоставил нам передние места для почетных гостей. Вы сами сказали, что концерт был потрясающим. Самое меньшее, что вы можете сделать, — поблагодарить его.
Выпяченная челюсть Уилла не двигалась.
Я отложила ручку.
— Вероятно, вы привыкли, что люди оказывают вам услуги, и не чувствуете потребности их благодарить?
— Вы понятия не имеете, Кларк, насколько раздражает, когда за тебя пишет кто-то другой. Фраза «написано от имени»… унизительна.
— Неужели? И все же это лучше, чем большое жирное ничего, — проворчала я. — Лично я в любом случае собираюсь его поблагодарить. Я не стану упоминать вашего имени, если вы действительно намерены вести себя как эгоистичная задница.
Я написала открытку и отправила по почте. Больше я об этом не заговаривала. Но в тот вечер слова Уилла продолжали звучать у меня в голове. Я машинально забрела в библиотеку, села за свободный компьютер и подключилась к Интернету. Я надеялась найти устройство, с помощью которого Уилл мог бы писать самостоятельно. Через час я нашла целых три: программу, распознающую речь, программу, реагирующую на моргание, и упомянутое сестрой устройство для стука, которое Уилл мог носить на голове.
Как я и предполагала, он презрительно фыркнул, услышав о налобном устройстве, но признал, что программа распознавания речи может оказаться полезна, и всего за неделю мы сумели при помощи Натана установить ее на компьютер. Мы приделали компьютерный столик к инвалидному креслу, и Уиллу больше не нужно было просить кого-то печатать. Поначалу он немного смущался, но когда я предложила начинать словами: «Запишите, мисс Кларк», ему удалось с этим справиться.
Даже миссис Трейнор не могла ни на что пожаловаться.
— Если вы найдете еще какое-нибудь оборудование, которое может оказаться полезным, — произнесла она, поджав губы, как будто искала подвох, — дайте нам знать.
Она с подозрением разглядывала Уилла, словно он собирался выломать компьютер челюстью.
Спустя три дня, когда я вышла из дома на работу, почтальон протянул мне письмо. Я вскрыла его в автобусе, полагая, будто это ранняя поздравительная открытка от какого-нибудь дальнего родственника. В конверте лежала компьютерная распечатка:
Дорогая Кларк!
Пишу это письмо, чтобы доказать вам, что я не такая уж эгоистичная задница. И я ценю ваши усилия.
Спасибо.
Уилл
Я смеялась так громко, что водитель спросил, не выиграла ли я в лотерею.
Я много лет провела в каморке, храня одежду в коридорном шкафу, и теперь комната Трины казалась мне королевскими покоями. В первый вечер я, раскинув руки, закружилась в ней, наслаждаясь тем фактом, что не могу коснуться обеих стен одновременно. Я сходила в хозяйственный магазин и приобрела краску и новые жалюзи, а также новую прикроватную лампу и несколько полок, которые собрала сама. Не то чтобы я была мастер на все руки, — наверное, мне просто стало интересно, получится ли у меня.
Я приступила к ремонту, по часу крася стены после возвращения с работы, и к концу недели даже папе пришлось признать, что я отлично поработала. Он проверил, как я прокрасила стыки, пощупал жалюзи, которые я повесила сама, и положил руку мне на плечо:
— Молодец, Лу.
Я купила новое пуховое одеяло, покрывало и несколько огромных подушек — на случай если кто-нибудь заглянет в гости и пожелает расслабиться. Никто, впрочем, не заглядывал. Календарь переехал на новую дверь. Его никто не видел, кроме меня. Впрочем, никто бы и не понял, чт оон значит.
Мне стало немного не по себе, когда мы поставили раскладушку Томаса рядом с кроватью Трины в каморке, заняв все свободное место, но я рассудила, что они больше не живут здесь. А в каморке будут только спать. Нет смысла держать просторную комнату пустой ради выходных.
Я ходила на работу каждый день, пытаясь придумать, куда съездить с Уиллом. Далеко идущих планов я не строила. Просто старалась поддерживать его в хорошей форме и почаще радовать. Некоторые дни — дни, когда у него горели руки и ноги или когда он подцепил инфекцию и лежал в кровати, несчастный и беспокойный, — были тяжелее других. Но в хорошие дни мне несколько раз удалось вытащить его под весеннее солнце. Теперь я знала, что Уилл особенно ненавидит жалость незнакомцев, и потому возила его в красивые местечки, где мы около часа проводили наедине. Я устраивала пикники, и мы садились на краю какого-нибудь луга, наслаждаясь ветерком и отсутствием крыши и стен.
— Мой парень хочет с вами познакомиться, — сообщила я однажды днем, отламывая Уиллу кусочки сэндвича с сыром и соленьями.
Мы отъехали от города на несколько миль, поднялись на холм и любовались на противоположной стороне долины видом замка, отделенного от нас лугами, на которых паслись овцы.
— Зачем?
— Хочет знать, с кем я провожу все свои вечера.
Как ни странно, Уилл заметно приободрился.
— Бегун.
— И мои родители, кажется, тоже.
— Меня пугает, когда девушка говорит, что хочет познакомить меня с родителями. Кстати, как ваша мама?
— Все так же.
— А работа вашего папы? Есть новости?
— Нет. Теперь ему говорят «на следующей неделе». В общем, родители предложили пригласить вас в пятницу вечером на мой день рождения. Семейный ужин. Только самые близкие. Но довольно мило… Я сказала, что вы не захотите.
— С чего вы взяли, будто я не захочу?
— Тоже мне бином Ньютона. Вы ненавидите незнакомцев. Вам не нравится есть на виду. И вы терпеть не можете моего парня.
Я его раскусила. Лучшим способом заставить Уилла что-либо сделать было сказать ему, что он точно этого не захочет. В нем еще жил дух упрямства, противоречия.
Уилл с минуту жевал молча.
— Нет. Я приду на ваш день рождения. По крайней мере, вашей матери будет чем заняться.
— Правда? О боже, если она узнает, то начнет полировать мебель и протирать пыль сегодня же вечером.
— Вы уверены, что она ваша родная мать? Разве между вами не должно быть генетического сходства? Будьте добры сэндвич, Кларк. И не жалейте огурчиков.
Я шутила только наполовину. Маму охватила полнейшая паника при мысли о квадриплегике в гостях. Ее руки взметнулись к лицу, а затем она принялась переставлять тарелки на буфете, как будто он должен был прибыть через несколько минут.
— А если ему понадобится в уборную? У нас нет туалета на первом этаже. Вряд ли папа сможет отнести его наверх. Я могла бы помочь… но как-то неловко трогать чужого мужчину. Может, Патрик поможет?
— Об этом можешь не беспокоиться. Честное слово.
— А еда? Ее нужно натереть? Ему все можно есть?
— Надо просто класть кусочки ему в рот.
— Но кто этим займется?
— Я. Расслабься, мама. Он милый. Он тебе понравится.
На том и договорились. Натан привезет Уилла и заедет через два часа, чтобы отвезти его домой и выполнить вечерний ритуал. Я предложила свою помощь, но мужчины настояли на том, чтобы я «отдохнула» в свой день рождения. Просто они не были знакомы с моими родителями.
Ровно в половину восьмого я открыла дверь и увидела на переднем крыльце Уилла и Натана. На Уилле была элегантная рубашка и пиджак. Я не знала, радоваться ли, что он позаботился о своем внешнем виде, или беспокоиться, что следующие два часа мама станет думать, будто оделась недостаточно изысканно.
— Привет.
Папа вышел в прихожую следом за мной.
— Оба-на! Как пандус, ребята? — Он весь день прилаживал к крыльцу пандус из ДСП.
Натан осторожно вкатил кресло Уилла в узкую прихожую.
— Хорошо, — ответил Натан, когда я закрыла за ним дверь. — Очень даже. Я встречал в больницах пандусы похуже.
— Бернард Кларк. — Папа пожал Натану руку и потянулся к Уиллу, но тут же отдернул ладонь, внезапно покраснев от смущения. — Бернард. Прошу прощения… я не знаю, как здороваться с… я не могу пожать вам… — начал заикаться он.
— Реверанса вполне достаточно.
Папа уставился на Уилла, а когда понял, что тот шутит, расхохотался от облегчения.
— Ха! — Он хлопнул Уилла по плечу. — Ага! Реверанс. Очень смешно. Ха!
Это сломало лед. Натан ушел, помахав на прощание рукой, и я закатила Уилла в кухню. Мама, к счастью, держала кастрюлю, что избавило ее от замешательства.
— Мама, это Уилл. Уилл — Джозефина.
— Называйте меня Джози, — широко улыбнулась она. Ее руки были в кухонных перчатках по локоть. — Рада наконец познакомиться, Уилл.
— Взаимно, — ответил он. — Мне бы не хотелось вам мешать.
Мама поставила кастрюлю и коснулась волос. Добрый знак. Жаль, она забыла снять перчатку.
— Извините, — сказала она. — Жаркое на ужин. Нужно успеть вовремя, сами понимаете.
— Вообще-то, нет, — ответил Уилл. — Я не умею готовить. Но люблю вкусно поесть. Поэтому я с нетерпением ждал сегодняшнего вечера.
— Итак… — Папа открыл холодильник. — Как мы это сделаем? У вас есть специальная пивная… кружка, Уилл?
Я сказала Уиллу, что на его месте папа купил бы специальную пивную кружку прежде, чем инвалидное кресло.
— Надо правильно расставлять приоритеты, — заметил папа.
Я порылась в сумке Уилла и отыскала его стаканчик.
— Пиво вполне подойдет. Спасибо.
Уилл пил пиво, а я стояла на кухне, внезапно устыдившись нашего крошечного ветхого домика с обоями восьмидесятых годов и ободранными кухонными шкафчиками. Дом Уилла был элегантно обставлен — красиво и с размахом. Наш дом выглядел так, будто девяносто процентов его содержимого было куплено в местном магазине «Все за фунт». Рисунки Томаса с загнутыми уголками покрывали все свободное пространство на стенах. Но если Уилл и заметил это, то ничего не сказал. Они с отцом быстро нашли общую тему для разговора, а именно мою исключительную бестолковость. Я не протестовала. Пусть развлекаются.
— Знаете, однажды она въехала задом в столб и клялась, что это столб во всем виноват…
— Вы бы видели, как она опускает мой пандус. Порой мне кажется, что я съезжаю с трамплина…
Папа расхохотался.
Я оставила их наедине. Мама, волнуясь, вышла следом за мной, держа в руках поднос с бокалами, и поглядела на часы.
— Где Патрик?
— Он собирался прийти прямо с тренировки, — ответила я. — Наверное, задержался.
— Не мог отложить даже ради твоего дня рождения? Курица перестоится, если он сейчас не придет.
— Мама, все будет хорошо.
Я подождала, пока она поставит поднос, и обняла ее. Она вся задеревенела от беспокойства. Внезапно меня охватил прилив жалости к ней. Нелегко, наверное, быть моей матерью.
— Серьезно. Все будет хорошо.
Она высвободилась, поцеловала меня в макушку и вытерла руки о фартук.
— Жаль, твоей сестры нет дома. Как-то неправильно праздновать без нее.
Мне так не казалось. Можно мне хоть раз побыть в центре внимания и насладиться этим? Быть может, звучит по-детски, но это правда. Мне нравилось, что Уилл и папа смеются надо мной. Нравилось, что все блюда — от жареной курицы до шоколадного мусса — мои любимые. Нравилось, что я могу быть тем, кем хочу, без напоминаний сестры о том, кто я на самом деле.
Прозвенел звонок, и мама хлопнула в ладоши:
— А вот и он. Лу, почему ты не накрываешь?
Патрик все еще был красным от трудов на беговой дорожке.
— С днем рождения, детка. — Он наклонился, чтобы поцеловать меня. От него пахло лосьоном после бритья, дезодорантом и чистой, свежевымытой кожей.
— Лучше проходи в дом, — кивнула я в сторону гостиной. — Мама на грани срыва — пора вынимать жаркое.
— Ой! — Он посмотрел на часы. — Извини. Наверное, потерял счет времени.
— Но не твоего времени, верно?
— Что?
— Ничего.
Папа перетащил большой раскладной стол в гостиную. Кроме того, я велела ему переставить один из диванов к другой стене, чтобы Уилл мог въехать в комнату без помех. Он направил кресло на место, которое я указала, и немного приподнял сиденье, чтобы находиться на одном уровне с остальными. Я села слева от него, а Патрик — напротив. Они с Уиллом и дедушкой кивнули друг другу в знак приветствия. Я уже предупредила Патрика, чтобы не пытался пожать ему руку. Даже сев, я чувствовала, что Уилл изучает Патрика, и на мгновение задумалась, постарается ли он обаять моего парня, как обаял моих родителей.
Уилл наклонил ко мне голову:
— Поищите на спинке кресла, там есть кое-что к ужину.
Я откинулась назад, запустила руку в его сумку и выудила бутылку шампанского «Лоран-Перье».
— Что за день рождения без шампанского! — сказал он.
— Вы только посмотрите, — восхитилась мама, внося тарелки. — Как мило! Но у нас нет бокалов для шампанского.
— Эти вполне подойдут, — ответил Уилл.
— Я открою. — Патрик взял бутылку, открутил проволоку и подцепил пробку большими пальцами. Он все время поглядывал на Уилла, как будто ожидал увидеть совершенно другого человека.
— Так вы зальете шампанским всю комнату, — заметил Уилл. Он приподнял руку на дюйм и дернул ладонью. — Я обнаружил, что держать пробку и поворачивать бутылку намного надежнее.
— Да вы знаток шампанского! — вставил папа. — Давай, Патрик. Поворачивать бутылку, вы сказали? Кто бы мог подумать!
— Я знал, — сказал Патрик. — Я так и собирался сделать.
Шампанское было благополучно открыто и разлито по бокалам, и мы выпили за мой день рождения.
Дедушка крикнул что-то вроде: «Пусть говорит!»
Я встала и поклонилась. На мне было расклешенное желтое короткое платье шестидесятых годов, которое я купила в благотворительном магазине. Продавщица предполагала, что оно из «Биба», хотя кто-то срезал ярлык.
— Возможно, в этом году наша Лу наконец вырастет, — произнес папа. — Я собирался сказать: «изменит свою жизнь к лучшему», но это ей, похоже, наконец удалось. Должен сказать, Уилл, с тех пор, как она начала работать у вас, она… ну, она выбралась из своей скорлупы.
— Мы очень гордимся, — добавила мама. — И благодарны. Вам. В смысле, за то, что вы ее наняли.
— Это мне следует благодарить, — покосился на меня Уилл.
— За Лу, — произнес папа. — И ее неизменный успех.
— И за отсутствующих членов семьи, — сказала мама.
— Вот это да! — воскликнула я. — Надо чаще устраивать день рождения. Обычно все только и делают, что оскорбляют меня.
Завязался разговор. Папа рассказал очередную историю обо мне, и они с мамой расхохотались. Приятно было видеть их смеющимися. Папа выглядел таким усталым в последние недели, а у мамы ввалились глаза, и она стала рассеянной, как будто витала где-то далеко. Мне хотелось насладиться минутами, когда родители ненадолго забыли о своих проблемах и перешучивались в теплой семейной обстановке. На мгновение мне показалось, что я была бы не против присутствия Томаса. Иди даже Трины.
Я так погрузилась в размышления, что не сразу заметила выражение лица Патрика. Я кормила Уилла и что-то говорила дедушке, складывая кусочек копченого лосося и поднося к губам Уилла. Это стало такой органичной частью моей повседневной жизни, что интимность жеста поразила меня, только когда я увидела потрясенное лицо Патрика.
Уилл что-то сказал папе, а я уставилась на Патрика, мысленно приказывая ему прекратить. Слева от него жадно ел дедушка, издавая то, что мы называли «обеденными звуками», — тихое довольное ворчание и бормотание.
— Чудесный лосось, — сказал Уилл моей матери. — Просто изумительный вкус.
— Не то чтобы мы ели его каждый день, — улыбнулась она. — Но мы хотели сделать сегодняшний день особенным.
«Хватит пялиться», — молча велела я Патрику.
Наконец он поймал мой взгляд и отвернулся. Он выглядел разъяренным.
Я скормила Уиллу еще кусочек, а затем хлеб, на который он поглядывал. В этот миг я осознала: я так настроилась на потребности Уилла, что мне не нужно смотреть на него, чтобы понять его желания. Патрик сидел напротив с опущенной головой, разрезая копченого лосося на маленькие кусочки и протыкая вилкой. Хлеб он оставил нетронутым.
— Кстати, Патрик, — начал Уилл, возможно почувствовав мою неловкость. — Луиза говорит, вы персональный тренер. Что это подразумевает?
Лучше бы он не спрашивал. Патрик прочел заученный монолог о личностной мотивации и о том, что в здоровом теле — здоровый дух. Затем он плавно перешел на расписание тренировок к «Викинг экстрим», температуру Северного моря, процент жира в организме, необходимый для марафонского бега, свое лучшее время в каждой дисциплине. Обычно я отключалась на этом этапе, но сейчас, сидя рядом с Уиллом, могла думать лишь о том, насколько это неуместно. Почему Патрик не может отделаться общими словами?
— Знаете, когда Лу сказала, что вы придете, я решил поискать в своих книгах какую-нибудь физиотерапию для вас.
Я подавилась шампанским.
— Это задача для специалиста, Патрик. Не уверена, что ты вправе что-то советовать.
— Но я специалист. Я работаю со спортивными травмами. И закончил медицинские курсы.
— Это не растянутая лодыжка, Пат. Я серьезно.
— Пару лет назад я работал с одним парнем, у которого был клиент-параплегик. Он говорит, что тот практически восстановился. Занимается триатлоном и так далее.
— Надо же, — сказала мать.
— Он дал наводку на одно новое канадское исследование, в котором говорится, что тренировки могут помочь мышцам вспомнить былые времена. Если заставить их как следует работать каждый день — это как синапс в мозгу, — все может вернуться. Спорим, если организовать вам по-настоящему хороший режим, вы заметите разницу в мышечной памяти. В конце концов, Лу говорит, вы раньше были человеком действия.
— Патрик, — громко сказала я, — ты ничего об этом не знаешь.
— Я просто пытаюсь…
— Не надо. Правда.
За столом повисло молчание. Папа кашлянул и извинился. Дедушка тревожно огляделся.
Мама, похоже, собиралась предложить всем хлеба, но передумала.
Когда Патрик снова заговорил, в его голосе чувствовался легкий оттенок мученичества:
— Это всего лишь исследование, которое, как мне показалось, может быть полезным. Но я умолкаю.
— Непременно об этом подумаю, — с равнодушным и вежливым видом улыбнулся Уилл.
Я встала, чтобы убрать тарелки, мечтая вылезти из-за стола. Но мама одернула меня и приказала сидеть.
— У тебя день рождения, дочка, — сказала она, как будто в другие дни не стремилась все сделать сама. — Бернард, ты не мог бы принести курицу?
— Ха-ха! Надеюсь, она больше не хлопает крыльями? — оскалил зубы папа.
Остаток ужина прошел без происшествий. Я видела, что родители совершенно очарованы Уиллом. О Патрике нельзя было сказать того же. Они с Уиллом больше не разговаривали. Когда мама накладывала жареную картошку — папа, как обычно, попытался стянуть лишку, — я перестала волноваться. Папа расспрашивал Уилла обо всем на свете, о его прошлой жизни и даже о несчастном случае, и тот, похоже, чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы отвечать откровенно. Я даже узнала кое-что новое. Например, его работа, видимо, была довольно важной, хотя он постарался преуменьшить свои успехи. Уилл покупал и продавал компании и извлекал из этого прибыль. Папе понадобилось несколько попыток, чтобы вытянуть из Уилла, что его представление о прибыли содержит шесть или семь нулей. Я невольно уставилась на Уилла, пытаясь соотнести человека, которого знала, с безжалостным дельцом из Сити, которого он описывал. Папа рассказал ему о компании, которая собиралась завладеть мебельной фабрикой. Услышав название, Уилл кивнул почти смущенно и ответил, что да, он их знает. Да, наверное, он поступил бы так же. Судя по его тону, плакала папина работа.
Мама лишь ворковала над Уиллом и суетилась вокруг него. По ее улыбке было ясно, что в какой-то момент Уилл превратился в обычного привлекательного молодого мужчину за ее столом. Неудивительно, что Патрик разозлился.
— Праздничный торт? — спросил дедушка, когда мама начала убирать посуду.
Он сказал это так отчетливо и так неожиданно, что мы с папой потрясенно уставились друг на друга. Все затихли.
— Нет. — Я обошла вокруг стола и поцеловала дедушку. — Нет, дедушка. Извини. Но будет шоколадный мусс. Тебе понравится.
Он одобрительно кивнул. Мать сияла. Лучшего подарка и придумать было нельзя.
На столе появился мусс, а вместе с ним большой, завернутый в тонкую бумагу квадратный подарок размером с телефонную книгу.
— Пора дарить подарки? — спросил Патрик. — Вот. Это мой. — Он улыбнулся и положил подарок на середину стола.
Я постаралась улыбнуться в ответ. В конце концов, время для споров было неподходящее.
— Ну же, — сказал папа. — Открывай.
Сначала я открыла их подарок, развернув бумагу аккуратно, чтобы не порвать. Это оказался альбом для фотографий, и на каждой странице был снимок одного года из моей жизни. Я в младенчестве; мы с Триной — серьезные, круглощекие девочки; мой первый день в средней школе — куча заколок и юбка на вырост. Более свежая фотография нас с Патриком, та, на которой я на самом деле посылаю его к черту. И наконец, я в серой юбке первый день на новой работе. Между страницами лежали рисунки Томаса с нашей семьей и сохраненные мамой письма из школьных поездок с детским почерком и рассказами о днях, проведенных на пляже, пропавшем мороженом и вороватых чайках. Листая альбом, я задержалась лишь на мгновение, когда увидела девушку с длинными темными волосами, откинутыми за спину. Я перевернула страницу.
— Можно посмотреть? — спросил Уилл.
— У нас выдался… не лучший год, — сказала мама, когда я продолжила листать альбом перед Уиллом. — В смысле, все в порядке. Но вы же знаете наши обстоятельства. А потом дедушка увидел днем по телевизору про самодельные подарки, и я подумала, что это будет… ну, знаете… действительно что-то значить.
— Так и есть, мама. — Мои глаза наполнились слезами. — Мне очень нравится. Спасибо.
— Некоторые фотографии выбрал дедушка, — сказала она.
— Очень красиво, — произнес Уилл.
— Мне нравится, — повторила я.
В жизни не видела ничего печальнее, чем взгляды бесконечного облегчения, которыми обменялись мама и папа.
— Я следующий. — Патрик подвинул коробочку через стол. Я медленно открыла ее, на мгновение неясно испугавшись, что это может оказаться обручальное кольцо. Я была не готова. Я еще даже не вполне осознала, что заполучила собственную комнату. Открыв коробочку, я увидела на темно-синем бархате тонкую золотую цепочку с маленьким кулоном-звездочкой. Очень мило, нежно и совершенно не в моем стиле. Я никогда не носила подобные украшения.
Я смотрела на кулон и пыталась придумать, что сказать.
— Какая прелесть, — произнесла я, когда Патрик наклонился через стол и застегнул цепочку на моей шее.
— Рад, что тебе понравилось. — Патрик поцеловал меня в губы. Честное слово, он никогда раньше не целовал меня так — на глазах у родителей.
Уилл невозмутимо наблюдал за мной.
— Что ж, думаю, пора приступить к десерту, — сказал папа. — Пока в комнате не стало слишком жарко. — Он громко рассмеялся над собственной шуткой. Шампанское безмерно подняло его дух.
— У меня тоже есть кое-что для вас в сумке, — тихо сказал Уилл. — На спинке кресла. В оранжевой обертке.
Я достала подарок из рюкзака Уилла.
Мама замерла с сервировочной ложкой в руке.
— Вы купили Лу подарок, Уилл? Это так мило с вашей стороны. Правда, это мило, Бернард?
— Несомненно.
На оберточной бумаге красовались разноцветные китайские кимоно. Я с первого взгляда поняла, что сохраню ее. Возможно, даже сошью что-нибудь по рисунку. Я сняла ленточку и на время отложила в сторону. Развернула оберточную бумагу, затем папиросную и увидела нечто подозрительно знакомое в черную и желтую полоску.
Я достала ткань из свертка, и в моих руках оказались две пары черно-желтых колготок. Взрослого размера, плотные, из такой мягкой шерсти, что они чуть не выскользнули из моих пальцев.
— Поверить не могу, — засмеялась я от радости и неожиданности. — О боже! Где вы их взяли?
— Их сделали на заказ. Кстати, я проинструктировал мастерицу с помощью своей новенькой программы распознавания речи.
— Колготки? — хором произнесли папа с Патриком.
— Лучшие колготки на свете.
Мать вгляделась в колготки:
— Послушай, Луиза, я совершенно уверена, что у тебя были точно такие же в раннем детстве.
Мы с Уиллом переглянулись.
С моего лица не сходила улыбка.
— Я хочу надеть их немедленно, — заявила я.
— Боже праведный, она будет выглядеть как Макс Уолл в пчелином улье, — качая головой, заметил папа.
— Да ладно, Бернард, у нее день рождения. Пусть надевает что хочет.
Я выбежала из комнаты и натянула дурацкие колготки в коридоре. Вытянула носок, любуясь ими. Я никогда еще не была так счастлива, получив подарок.
Я вернулась в гостиную. Уилл одобрительно хмыкнул. Дедушка хлопнул ладонями по столу. Мама и папа расхохотались. Патрик просто смотрел.
— Не могу выразить словами, как они мне нравятся, — сказала я. — Спасибо. Спасибо. — Я протянула руку и коснулась его плеча. — Правда.
— Там еще открытка, — сказал он. — Прочтете ее как-нибудь потом.
Родители устроили большую суматоху вокруг Уилла, когда он уходил.
Захмелевший папа неустанно благодарил его за предоставленную мне работу и зазывал в гости.
— Если меня сократят, может, загляну на огонек и посмотрим футбол, — добавил он.
— С удовольствием, — ответил Уилл, хотя я ни разу не видела, чтобы он смотрел футбольный матч.
Мама всучила ему остатки мусса в пластмассовом контейнере:
— Раз уж вам так понравилось.
Вот это джентльмен, станут повторять они битый час после его ухода. Настоящий джентльмен.
Патрик вышел в прихожую, засунув руки глубоко в карманы, словно борясь с желанием пожать Уиллу руку. Более великодушного объяснения я придумать не смогла.
— Приятно было познакомиться, Патрик, — сказал Уилл. — И спасибо за… совет.
— О, я просто пытаюсь помочь своей подружке с работой, — сказал он. — Вот и все. — Он явно подчеркнул слово «своей».
— Что ж, вам повезло, — сказал Уилл, когда Натан покатил его на улицу. — Она ловко обтирает губкой.
Он сказал это так быстро, что дверь успела закрыться, прежде чем Патрик сообразил, о чем речь.
— Ты не говорила, что обтираешь его губкой.
Мы вернулись к Патрику, в новенькую квартиру на краю города. Дом продавался как лофт, хотя выходил окнами на торговый комплекс и имел всего три этажа.
— Что это значит? Ты моешь ему член?
— Я не мою ему член. — Я взяла средство для умывания, одну из немногих вещей, которые Патрик позволял хранить у него дома, и начала размашистыми движениями снимать макияж.
— Он только что сказал, что моешь.
— Он тебя поддразнил — и после того, как ты распинался о том, что он раньше был человеком действия. Я его не виню.
— Тогда что ты с ним делаешь? Ты явно не все мне рассказала.
— Иногда я его мою, но только до нижнего белья.
Взгляд Патрика был красноречивее сотни слов. Наконец он отвернулся, стянул носки и кинул в корзину для грязного белья.
— Это не входит в твои обязанности. Никаких медицинских услуг. Никаких интимных услуг. Это не входило в описание работы. — Ему в голову пришла внезапная мысль: — Ты можешь подать на них в суд. Кажется, это называется конструктивное увольнение — когда меняют условия работы?
— Не будь смешным. Я делаю это потому, что Натан не может всегда быть рядом, а Уиллу будет тяжело если за ним станет ухаживать незнакомый человек из агентства. К тому же я уже привыкла. Мне не трудно.
Разве могла я ему объяснить, как чужое тело может стать таким привычным? Я меняла трубки Уилла с ловкостью профессионала и обтирала губкой его голый торс, не прерывая разговора. Я даже больше не задерживалась взглядом на шрамах. Какое-то время все, что я могла видеть, — потенциального самоубийцу. Теперь он стал просто Уиллом — сводящим с ума, переменчивым, умным, забавным Уиллом, — который относился ко мне покровительственно и любил изображать профессора Хиггинса, наставляющего Элизу Дулиттл. Его тело просто входило в комплект, его надо было периодически обслуживать, прежде чем вернуться к беседе. Пожалуй, оно стало наименее интересной его частью.
— Я просто не могу поверить… после всего, через что мы прошли… ты меня так долго не подпускала… а теперь легко сошлась с совершенно чужим человеком…
— Давай поговорим об этом в другой раз, Патрик. У меня день рождения.
— Это не я завел разговор об обтираниях губкой и всем таком прочем.
— Дело в том, что он красив? — не выдержала я. — Дело в этом? Тебе было бы намного легче, если бы он выглядел как… ну, знаешь… настоящий овощ?
— Значит, ты считаешь, что он красив?
Я стащила платье через голову и принялась аккуратно снимать колготки. Остатки моего хорошего настроения наконец испарились.
— Поверить не могу. Поверить не могу, что ты к нему ревнуешь.
— Я к нему не ревную, — пренебрежительно отмахнулся он. — Разве можно ревновать к калеке?
Патрик занимался со мной любовью в ту ночь. Возможно, «занимался любовью» — слишком сильно сказано. Мы занимались сексом, он устроил марафонский забег, в котором, похоже, задался целью продемонстрировать свой атлетизм, силу и пыл. Это продолжалось несколько часов. Если бы он мог повесить меня на люстру, то наверняка бы повесил. Приятно было чувствовать себя столь желанной, находиться в центре внимания после месяцев отчуждения. Но небольшая часть меня оставалась отстраненной. Я подозревала, что дело не во мне. Я сообразила это довольно быстро. Это маленькое шоу было устроено ради Уилла.
— Ну как? — Когда все закончилось, он обнял меня и поцеловал в лоб. Наша кожа была липкой от пота.
— Чудесно, — ответила я.
— Я люблю тебя, детка. — Удовлетворенный, он откатился, закинул руку за голову и уснул через несколько минут.
Когда сон так и не пришел, я вылезла из кровати и спустилась за своей сумкой. Порылась в ней в поисках книги рассказов Фланнери ОʼКоннор. Когда я ее доставала, из сумки выпал конверт.
Я уставилась на него. Открытка Уилла. Я не прочитала ее за столом. Я открыла конверт, чувствуя внутри что-то мягкое. Осторожно вынула открытку и раскрыла. Внутри лежало десять хрустящих пятидесятифунтовых банкнот. Я пересчитала их дважды, не в силах поверить собственным глазам. Открытка гласила:
Премия на день рождения.
Не возражайте. Этого требует закон.
У.
