Глава 4. Милые люди

Екатерина Дмитриевна сидела перед камином и молча наблюдала за языками пламени. Она недоумевала, почему такая простая проблема ставит ее в тупик. Похоже, Марго была права, она одичала. «А может быть, возраст?» – задала она сама себе вопрос. Ей было хорошо здесь и никуда выезжать не хотелось. Неужели она стала домоседкой? Кася вернулась с прогулки и поинтересовалась:

– Ну, что решила?

– Пока ничего.

– Да съезди! Ты же в последнее время дальше Каора никуда не выбиралась.

– Что-то вроде на людей посмотри и себя покажи?

– А что в этом плохого?

– Еще вслед за Марго скажи, что я полностью одичала! – с некоторой обидой добавила Екатерина Дмитриевна.

– Даже Марго иногда бывает права, – с усмешкой заявила Кася.

Мать не ответила. С момента приезда в этот замок она с удивлением замечала произошедшие с ней изменения. Еще в российском прошлом, для нее, коренной москвички, глухая провинция начиналась километрах в пятидесяти от Москвы. Во французском настоящем и того хлеще: пятьдесят километров превратились в пять вокруг острова Сент-Луи в Париже и пятьсот метров от набережной в Ницце. Теперь жизнь в городе ей казалась невыносимой. Обычно человека тянет на простор в молодости, в ее случае это произошло в зрелом возрасте. Хотя нет, на простор ее тянуло и в молодости. Просто после одного туристического похода по Уралу на свет появилась Кася, а у нее самой развилась аллергия на дикую природу. А что стало причиной этой аллергии? Это была долгая история. И Екатерина Дмитриевна не любила ее вспоминать.

– Почему ты никогда не пыталась найти моего отца? – задала как-то вопрос Кася, которой на двадцать пятом году жизни удалось все-таки вытянуть у матери историю собственного появления на свет.

– И каким это образом я могла его найти?

– Но ты же что-то о нем знала?

– Конечно, его звали Виктор, и он был студентом из Екатеринбурга, бывшего тогда Свердловском.

– А фамилия?

– Точно не помню, то ли Иванов, то ли Сидоров.

– Мы можем хоть раз поговорить серьезно?! – возмутилась дочь.

– Представь себе, что я абсолютно серьезна. Просто, когда представлялись, он что-то прокаламбурил насчет традиционности своей фамилии, и я так и не поняла, он Иванов или Сидоров, – пожала плечами Екатерина Великая.

– И все? – разочарованно произнесла дочь.

– Ну что ты хочешь? – задала резонный вопрос мать. – Нам было по девятнадцать лет, только-только оперились. А тут – свобода, песни у костра, романтика, жизнь в палатках на берегу реки. Нам было совершенно не до паспортов и не до последствий нашего романа. Все было абсолютно чудесно, мы жили настоящим, будущего не существовало, его просто не могло быть!

– Вы не обменялись адресами?

– Я не захотела, он, правда, пытался настаивать и говорил, что приедет осенью в Москву. Мы были по-настоящему, по-хорошему влюблены друг в друга. Я знаю, что не ошибаюсь. Так можно любить только в молодости, когда ничто не существует, только звездное небо и мы. Когда только от прикосновения хочется то ли кричать от радости, то ли выть от боли, когда ради одного момента с ним ты готова умереть, когда голова кружится и земля уходит из-под ног…

Екатерина Великая замолчала. Кася вспоминала фотографии юной Катеньки: рыжеволосой, зеленоглазой, смеющейся, беззаботной. Даже сейчас ее мать была удивительно красива какой-то особой, колдовской, чарующей красотой. Тогда что говорить о молодых годах! Виктор не мог быть не влюблен в такое чудо. Эх, отец, был бы ты повзрослее, настоял бы на обмене адресами, не слушал бы взбалмошную девчонку!

– И мы договорились о дне нашей встречи в Москве. Мне так казалось романтичнее… Он же настаивал, что это глупость, что нужно быть прагматичнее и обменяться телефонами или хотя бы адресами, что всякое может случиться. Он вообще много говорил о роли случая в жизни человека, – задумчиво произнесла мать.

– Но ты не захотела.

– Нет, сейчас я думаю: наверное, на меня повлияли все его рассуждения о роковых совпадениях. И я решила оставить все на волю случая.

– Захотелось испытать судьбу, – с легкой меланхолией констатировала Кася.

– Скорее всего, я всегда была немного… – Екатерина Дмитриевна задумалась, подбирая слова, – шальной, что ли.

– И, приехав домой, ты обнаружила… – запнулась Кася.

– Что беременна, – улыбнулась мать, – хотя обнаружила я это не сразу. Опыта у меня никакого не было. Виктор был первым. За месячными я особенно не следила. Тем более началась учеба, новые друзья, суета, родители тогда только получили новую квартиру, единственную, которую ты знаешь. Все были в восторге! У меня впервые появилась собственная комната.

– А ваша встреча? Она состоялась?

– Это было воскресенье, 1 ноября, перед осенними каникулами. Я должна была ждать его на Казанском вокзале в десять часов утра.

– В шесть часов вечера после войны, – грустно улыбнулась Кася, вспомнив старый фильм.

– Почти… Кстати, когда мы договаривались о встрече, я почему-то тоже подумала об этом фильме. Знаешь, я его очень любила в детстве. И мне казалось абсолютно нормальным, что герои встретились вот так просто: в шесть часов вечера после войны.

– И вы встретились?

– Нет, мы не встретились.

– Он не приехал? – почему-то с замирающим сердцем спросила Кася.

– В субботу вечером, 31 октября у нас были гости, а после их ухода, ночью, у меня началась сильная рвота. Все решили, что я отравилась, вызвали «Скорую». Ближе к утру меня отвезли в больницу и положили в изолятор. Сначала не могли понять, что происходит. Мне никогда в жизни не было так плохо. Дежурный врач, молодой парень, даже подозревал, что у меня какое-то острое инфекционное заболевание. А после полудня 1 ноября заступила на смену опытная пожилая врач и, посмотрев на меня, тут же распорядилась переложить меня в нормальную палату и сделать тест на беременность.

– А Виктор?

– Не знаю, – развела руками мать, – мне тогда было не до Виктора. Такое ощущение, что небо на тебя падает. Хорошо, хоть родители не пали духом и поддерживали меня, как могли. От них я не услышала ни одного слова упрека.

Обе молчали.

– На курсе все на меня смотрели, как на падшую женщину. Комсорг, Володька Зворыкин, который весь первый курс бегал за мной, предлагал даже созвать собрание и исключить меня из комсомола за аморальное поведение, недостойное молодого строителя коммунизма. Я же в университете держалась, гордо выпячивала живот и прохаживалась как ни в чем не бывало. Но дома плакала в подушку и один раз так разрыдалась при всех, что родители тут же привели в действие все свои связи и на следующий же день перевели меня на соседний факультет иностранных языков, на заочное отделение. Так до твоего рождения ни о какой учебе я не думала. Вела растительный образ жизни: ела, спала, гуляла, читала и ждала.

– Виктора?

– Наверное, мне казалось, что он должен меня найти.

– В шесть часов вечера после войны?

– Что-то вроде этого… И назвала тебя именем так любимого им случая – Кассия от французского «cas» – случай, обстоятельство, происшествие.

– Но почему ты не попыталась его найти после моего рождения?

– Студента-математика Виктора Иванова или Сидорова в миллионном Свердловске? – с невинным видом задала вопрос Екатерина Великая. – То же самое, что написать письмо «на деревню дедушке»… А потом, ну нашла бы я его, и что дальше?

Кася не ответила. Действительно, что было бы дальше, она не знала. И в конце концов получилось так, как получилось. На месте матери она бы поступила точно так же.

Ангелина остановила взятый напрокат «Ленд Ровер» около литой чугунной решетки. Никто навстречу им не вышел, только камера на входе медленно повернулась в их сторону. Похоже, их внимательно изучили, и только после этого раздалось легкое жужжание, и ворота с легким скрипом медленно отворились.

– Система безопасности, как в армейских учреждениях, – прокомментировала Марго, – интересно, что они тут прячут?

– Вернее, над чем работают, – поправила ее Екатерина Дмитриевна. Она чувствовала себя уставшей. Все-таки с раннего утра находилась в дороге: сначала поезд из Каора в Париж. Потом четыре часа езды до этого замка.

– Поживем – увидим, – прокомментировала Ангелина.

Парк в английском стиле был ухоженным. По левую сторону располагался даже небольшой водоем с искусственным водопадом. Женщины с интересом рассматривали открывшуюся перед ними панораму замка Литцель. От средневекового оборонительного сооружения сохранились только пара круглых башен и обвитые виноградником остатки крепостной стены. Основной корпус был перестроен в стиле рококо с изящной скульптурной отделкой огромных окон и украшавших вход мраморных колонн. И эта показная легкость, как ни странно, создавала впечатление маскарада, чего-то натужного и нереального. Словно здание пыталось казаться вовсе не тем, чем было на самом деле.

Их встречали. На лице Флориана Лориса сверкала тридцатидвухимплантовая улыбка. Правда, это приветливое выражение слегка скисло, когда его взгляд остановился на Марго. Зато Берже искренне радовался их приезду. И от более расслабленной обстановки он даже выигрывал. Без темного костюма, в легком синем джемпере, удачно подчеркивающем его сухую, спортивную фигуру, и в светло-серых брюках он выглядел удивительно элегантно. Даже прическа изменилась, волнистые волосы стали слегка длиннее, казавшиеся почти черными глаза оказались на самом деле ореховыми, и естественная бледность подчеркивала красивую линию носа и подбородка. В общем, надежда европейской науки выглядел настоящим денди и прямо напрашивался на роль голливудского актера-любовника. Марго тут же решила про себя, что их приезд в замок был не такой уж плохой идеей, и даже к «постной роже» руководителя приглашающей стороны стала относиться более терпимо. Правда, в этот момент ее взгляд остановился на третьем участнике встречающей делегации. На его лице было выражение, по сравнению с которым лозунг «Янки гоу хоум!» был проявлением легкого недовольства. Нисколько не скрывая собственной враждебности, он рассматривал выходящих из машины дам, как вторгшихся в чужое владение самозванок.

– Очень рад вашему приезду, надеюсь, дорога не доставила вам особых хлопот? – На этот раз Лорису удалось изобразить на лице искреннюю заботу.

– Нет, если не считать вечных пробок при выезде из Парижа, – улыбнулась, в свою очередь, Ангелина, – я тоже рада вас видеть.

– Привет, Флориан, здесь чудесно, вы удивительно удачно выбрали место для ваших исследований. Больше подходит для пятизвездочного отеля, – благосклонным тоном проворковала Марго, решившая быть поласковее с руководителем Филиппа и не обращать внимания на третьего встречающего.

– Екатерина Кузнецова, – тем временем представилась Екатерина Дмитриевна и пожала протянутую ей руку.

Вслед за Лорисом дам поприветствовал Филипп, задержавший руку Марго на несколько секунд дольше положенного. И, наконец, к ним подошел третий участник, высокий, сухой, словно бесцветный мужчина с презрительно поджатыми губами. Приезд трех женщин явно не доставлял ему никакого удовольствия, и он без всякого колебания демонстрировал собственное презрение.

– Позвольте вам представить доктора Кристиана Херманса, – с некоторым напряжением произнес Лорис, – доктор – один из самых блестящих специалистов в области нейрохирургии. Нам доставило огромную радость его согласие принять участие в нашем исследовательском проекте.

Доктор отрывисто поздоровался. Он говорил с явным немецким акцентом. В этот момент появился новый мужчина. Флориан почувствовал его присутствие и обернулся.

– А вот и Роланд де Сурдеваль, интендант и главный распорядитель нашего замка, – улыбнулся он, – он покажет вам ваши комнаты.

Интендант поприветствовал дам и пригласил их следовать за ним. Внутри здание казалось гораздо большим, нежели снаружи. Они проследовали по внушительных размеров холлу. Потом поднялись на лифте на третий этаж. Им выделили красиво обставленные апартаменты с приятным салоном и тремя светлыми спальнями.

– Надеюсь, вас это устраивает? – спросил Роланд де Сурдеваль. Он внимательно наблюдал за реакцией своих гостей. По его лицу было видно, что его предупредили, что дамы должны получить самый лучший прием. Интендант был идеальным представителем человека своей профессии: невысокий, с внимательным взглядом неулыбчивых карих глаз под кустистыми бровями. Он был незаметным и каким-то совершенно невыразительным. Родители явно промахнулись, давая мальчику столь звучное имя. Впрочем, судя по тому, что все было организовано без сучка без задоринки, главный интендант прекрасно знал свое дело и был профессионалом.

– Конечно, все просто чудесно. Нас все устраивает, – кивнула головой Ангелина.

– Вам принесут багаж и предложат прохладительные напитки. Может быть, вы желаете перекусить?

– Нет, спасибо, мы не голодны, хотя от пары бутербродов не откажемся.

– Замечательно, я сейчас же распоряжусь об этом. Конференция начинается в 18 часов в большом салоне. Господин Лорис придет за вами в 16 часов. Он хотел бы провести для вас небольшую экскурсию, – с этими словами мужчина развернулся и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Честно говоря, у меня возникло ощущение, словно мы попали в ловушку, – медленно произнесла Екатерина.

– Как ни странно, но у меня точно такое же ощущение, – медленно произнесла Ангелина.

– Ну и замечательно, ловушки для того и существуют, чтобы из них выбираться! – бодро заявила Марго. – Вы как хотите, а я в душ. Надеюсь, что они не забудут нас накормить, а то я голодна как волк!

Но Ангелина бодрого настроения своей подруги не разделяла.

– Никак не могу забыть эту убитую женщину, – призналась она.

Действительно, при въезде на территорию замка перед ее глазами словно по команде встали посмертные снимки Женевьевы Бренон.

– Перестань забивать себе голову всякой чепухой! – воскликнула Марго.

– Не могу понять, почему она обратилась именно ко мне? – продолжала Ангелина.

– Может быть, ты ей показалась лицом незаинтересованным и достаточно влиятельным, – пожала плечами Екатерина.

– Не думаю, – отрицательно покачала головой Ангелина.

– Тогда она доверяла человеку, который вас представил. Ты помнишь, о чем точно вы говорили на этой встрече в мэрии и кто тебя ей представил?

Ангелина с сожалением развела руками. Погибшая была уверена, что Лорис не догадывается об истинных целях, которым служит созданный им центр, и хотела поделиться с Ангелиной какой-то информацией. До приезда сюда все это было какой-то смутной догадкой, теперь же, особенно после впечатляющего количества охраны, ее точка зрения изменилась. В отношении Лориса у нее тоже появились совершенно ненужные вопросы. Наверное, потому, что первое очарование прошло, и сразу стали бросаться в глаза нелицеприятные детали. Обычно так говорили окружающие ее мужчины: в сказке лягушка превращается в царевну, а в непримиримой с нашими мечтами действительности царевна – в лягушку. Вот и Лорис преображался на глазах, или просто-напросто это она стала смотреть на него новым взглядом. Сняла розовые очки и сразу заметила сморщенную кожу шеи, дряблость щек в красную крапинку, блеклость голубых глаз и нарочитый, искусственный загар. Действительно, цвет лица Флориана напоминал слоган рекламной кампании салона моментального голливудского загара: «Стань шоколадкой за пять минут». И в этом было что-то пошлое, жлобское. Она явно предпочитала естественную бледность Филиппа, которая ей казалась более аристократической и интеллектуальной.

Ровно в 16 часов в дверь постучали. На пороге стоял комендант. Ангелина с подругами последовали за ним. В лифте они вновь наткнулись на Кристиана Херманса. Немец вновь неодобрительно посмотрел на женскую троицу. Но ни Ангелина, ни Екатерина, ни тем более Марго не обратили никакого внимания на демонстрируемое Хермансом пренебрежение. Это была его проблема, и к ним она никакого отношения не имела. Так что герр Кристиан явно тратил свой запал зря. На выходе из лифта их уже встречал Флориан Лорис.

– Вы хорошо устроились? – заботливо поинтересовался он.

– Замечательно, – почти хором ответили дамы.

– Тогда, надеюсь, дальнейшее вас тоже не разочарует. Только, – он замялся, – как бы поточнее выразиться, я надеюсь, вы не очень впечатлительные натуры?

– В каком смысле?

– Мне бы очень хотелось показать вам исследовательскую лабораторию Филиппа. Мой центр пока не может представить ничего экстраординарного: там только машины и провода, и я боюсь, что вы заскучаете. Зато Филипп и Кристиан, – он указал на своего соседа, – добились невероятных результатов! Только… – он снова замялся, потом, махнув рукой, добавил: – В конце концов, вы сами поймете и всегда можете выйти.

– Могу заверить вас, Лорис, что к тонкоорганизованным существам ни я, ни мои подруги не относимся. Так что не волнуйтесь, – уверенным тоном заверила его Ангелина.

– Отлично, по дороге расскажу вам немного о месте, где мы находимся. Вас оно впечатлило, не правда ли? Вы знаете, его выбор был неслучайным! История этого замка более чем замечательная. Первое оборонительное сооружение на этом месте было построено во времена знаменитого германского короля Оттона II Рыжего, вам это имя что-то говорит?

– Что-то, – пожала плечами Ангелина.

– Это один из самых выдающихся императоров Священной Римской империи, правивший в самом конце первого тысячелетия нашей эры! – с воодушевлением продолжил Флориан. – Удивительный император и уникальное время: предсказанный Иоанном Богословом в Апокалипсисе конец тысячелетия и преддверие Страшного суда. Время прихода нового мессии и конца света. Правда, большинство, так скажем, интеллектуалов того времени пребывали в более радостном настроении. Для них это было преддверием воцарения на земле Христа и правления всех святых в течение последующей тысячи лет.

– Это я помню, – кивнула головой Екатерина Дмитриевна, – все надеялись, что наступит невиданное ранее время мира и благоденствия, рай должен был прийти на землю.

– Вы – историк?

– В какой-то степени да, – усмехнулась та.

– Вы абсолютны правы. Люди были изгнаны из рая, но рай должен был прийти к ним, вот такой парадокс. Впрочем, в вере никогда не было логики. И вот: подобным воплощением Христа в человеческом облике для многих мыслителей того времени стал сын Оттона II Оттон III.

– Этот замок – одно из императорских владений?

– Не совсем, но он связан с другим не менее важным персонажем оттоновской эпопеи: Гербертом д’Орийяком, монахом-францисканцем из Оверни, ставшим под именем Сильвестра II самым замечательным и уникальным папой, которого только знало католичество! Но о нем позже.

Выйдя из лифта, они обогнули холл и спустились по широкой каменной лестнице в нечто похожее на подвал. Хотя назвать подвалом это помещение язык не поворачивался. Это было огромное, скорее всего выдолбленное прямо в скале подземное помещение, освещенное ярким раздражающим светом неоновых ламп. Прямо перед ними вглубь вели два коридора. Первый был коротким и заканчивался перед сверкающей металлической дверью, второй пропадал в темноте. По пути они наткнулись на группу яростно спорящих мужчин. Среди них с несколько напряженной улыбкой стоял Филипп Берже. Напротив со сжатыми кулаками находился задиристый субъект лет шестидесяти, а может, больше. Он наскакивал на Филиппа с видом драчливого петуха и махал перед его носом маленьким сухим кулачком. Другие с неодобрением наблюдали, и было непонятно, к кому это неодобрение относилось – к Филиппу или его собеседнику.

– Вы не правы, дорогой профессор Лоуренс, – пытался утихомирить своего соперника Филипп, – вы недооцениваете прогресс, к которому могут привести наши исследования! Подумайте только, что мы сможем прямо подсоединить человеческий мозг к компьютеру. И мозг будет управлять компьютером, увеличивая его возможности в несколько раз! – с воодушевлением продолжал он.

– Или компьютер мозгом! – возмутился профессор.

– Еще про войну с роботами вспомните!

– И вспомню! – оглянулся Лоуренс в поисках поддержки.

Но, похоже, взвешенное и сдержанное поведение Филиппа производило на окружающих более выгодное впечатление, нежели скандальные действия его противника.

– Ага, тут синдром Франкенштейна можно присобачить, почему бы и нет! И все идеи о том, что созданное человеком может быть только исключительно опасно. Достаточно вспомнить все бунты против машин, а теперь представьте нашу современность без машин и быстренько взвоете! Не возвращаться же в пещеры! – усмехнулся незнакомый подругам мужчина с усами а-ля Тарас Бульба.

– Вот именно, – обрадовался его поддержке Филипп, – спасибо, Карл. Компьютер – машина, которая запрограммирована на определенные действия! Перестаньте, наконец, вести себя как домохозяйки и одушевлять машину!

– А ваши знаменитые правила робототехники! – не сдавался Лоуренс.

– Конечно, хотя бы они. Достаточно сделать первым и основным принципом, что ни в коем случае машина не должна причинять вреда человеку, и это мы вполне способны сделать. Все просто, как видите! – торжествующе заявил Филипп.

– Полный вздор, бред сивой кобылы! – возмутился неугомонный профессор.

Филипп опешил и не очень уверенным тоном начал:

– Что вы имеете в виду?

– То, что все ваши измышления – если не абсурдны, то ограниченны!

– Тогда позволю себе сказать: для вас мои исследования являются бредом сивой кобылы только потому, что вы разбираетесь в них примерно на том же уровне, что свинья в апельсинах!

Разговор, похоже, медленно, но верно перерастал в высоконаучное мордобитие. Оставалось чтобы кто-то заявил: «Что за шум, а драки нет?» – и эти слова послужили бы началом подлинного кровопролития. Ангелина с Екатериной Великой переглянулись и еле успели скрыть ехидные улыбки, как к ним обернулась кипевшая от возмущения Марго.

– Как он смеет так отзываться о работах Филиппа! Козел! Сейчас я ему скажу все, что думаю! – прошипела она.

– Успокойся! – прошептала Ангелина. – Тебя тут только и не хватало! Такие споры – нормальное явление. Ты только всех насмешишь, а Филиппу не поможешь, так что лучше молчи!

Наконец вмешался Лорис, по всей видимости, решивший, что дело зашло слишком далеко. И хотя жареным не пахло, учитывая высокоинтеллектуальный уровень спорщиков, а также явное отсутствие физической подготовки большинства из них, но приличия ради затевавшуюся потасовку следовало остановить.

– Дорогие друзья, коллеги! Не увлекайтесь, пожалуйста, и не забывайте, что мы цивилизованные и интеллигентные люди и должны оставаться такими, даже если наши мнения расходятся. И дорогой Лоуренс, я бы вам посоветовал тщательнее выбирать выражения.

– Какими могут быть выражения в ответ на эту чушь собачью!

Филипп наконец-то повысил голос:

– Я предпочел бы аргументы крикам пещерного человека!

– Хотите аргументы – получайте! Говорите, достаточно внушить компьютеру, что ни при каких обстоятельствах он не должен причинять человеку вреда?! – и он вопросительно посмотрел на Филиппа, тот только презрительно кивнул, всем своим видом показывая, что не собирается опускаться до уровня столь низкопробного и скандального элемента. – Замечательно, тогда знаете, что в первую очередь должна будет сделать машина? – Он выдержал паузу и победным тоном заявил: – Помешать человеку родиться!

Стоящие вокруг переглянулись, но никто не произнес ни слова. Тем временем Лоуренс продолжал:

– Так как именно с момента рождения и начинается для человека непрерывная череда опасностей! Нет рождения – нет угрозы!

– Как бы эта перепалка не переросла в перестрелку! – шепнула Екатерина Дмитриевна по-русски.

– А мне кажется, что уже переросла, – криво усмехнулась Ангелина.

Посещение лаборатории оказалось не лучше. И Ангелине, и ее подругам с первого взгляда стало не по себе. Действительно, картинка была не для слабонервных. Посреди лаборатории на блестящем хромированном постаменте стояли две головы шимпанзе, не статуи, не чучела или бюсты, а самые настоящие и, главное, живые головы, и никаких тел поблизости не наблюдалось…

Начальник караула города Рагнар Хед сегодня был не в духе – с утра поссорился с женой, и весь день не заладился. Он недовольно посмотрел на Хильдерика, клерка, вслух читающего жалобы горожан. Рагнар грамоте обучен не был. Да и зачем воину знать кривые закорючки, только зрение терять! А глаза воину нужны, ох как нужны! Это слабым и немощным вроде его клерка нужно себе на жизнь зарабатывать, а Хед и без грамоты обойдется. Правда, Гертруда, жена, последнее время стала жаловаться, что ей надоело жить с таким остолопом, который неспособен поддержать мало-мальски приличную беседу. Оно и понятно: Гертруда выросла с монахинями и у них обучилась чтению и прочим ненужным вещам. А вот как слушаться и покоряться мужу – этому монахини разве научат! Рагнар горько вздохнул. Вот чертова баба! Иногда хотелось бросить все и отправиться в поход. Но его оставили обеспечивать порядок в городе. Императору вдруг стало важно, что о нем думают его подданные. Охранять этих заплывших жиром торговцев и ремесленников! Разбираться с их жалобами на соседей! Искать пропавших кур! Как ему все это надоело! Понятно, что Гертруда потеряла к нему уважение. Раньше, когда он возвращался из походов, ловил на себе восхищенные взгляды жены. Еще бы – в блестящей кольчуге, запыленной мантии и с огромным мечом Рагнар внушал уважение. Вот жена и побаивалась. Попробовала бы она раньше укорять его в том, что он не знает ни одного жития святых и никогда не читал Евангелия! Господь создал его воином, а не монахом. В коридоре раздался шум. Стражник явно не хотел кого-то пускать. Но человек за дверью не унимался. Вот наглец! Рагнар поднялся и направился к двери – решил самолично проучить нахала. Да и ноги поразмять захотелось. Тоска от всех этих жалоб заела! Он распахнул дверь. На пороге стоял священник. Лицо его показалось знакомым.

– Отец Иероним! – вспомнил наконец он и приказал: – Пропусти его.

Священник зашел в комнату и застыл в нерешительности.

– Что вас привело ко мне, святой отец?

– Смерть моего подопечного, – твердо ответил тот.

– Этого нищего бродяги, как его звали? – задумался Рагнар.

– Густавиус, его звали Густавиус, и он находился под моей защитой!

Хед был в курсе случившегося пожара. Кривой Ганс доложил с утра. Но с выводами оружейника он соглашаться не спешил. По словам Кривого Ганса, кто-то специально закрыл дверь и связал нищему руки и ноги, то есть никакой надежды на спасение. Что за глупость! Конечно, оружейник был не дураком, но он явно ошибался. По мнению Хеда, происшедшее было несчастным случаем, и точка. Никакого дополнительного расследования проводить он не собирался. Станет он возиться со смертью никому не нужного нищего! Конечно, бедняга скончался в страшных мучениях. Врагу такого не пожелаешь – испытать муки ада здесь, на земле. Но он-то тут при чем? На все воля Господа. Пусть святые отцы и отмаливают душу несчастного у своего повелителя. А у начальника городского караула были дела поважнее! Только, похоже, настоятель церкви Святой Берты придерживался прямо противоположного мнения.

– Вот именно, Густавиуса, – как можно более мирным голосом произнес Рагнар, – жаль беднягу! Чего же вы ожидаете от меня?

– Правосудия, – снова односложно ответил священник.

– Вы тоже считаете, что дверь кто-то закрыл специально? – сморщился Хед.

– Я уверен в этом!

– Но какие враги могли быть у нищего бродяги? У него даже красть нечего! – возмутился начальник караула.

– Вот в этом и должно разобраться! – настаивал священник.

– То есть вы мне предлагаете заняться расследование смерти нищего Густавиуса? – не веря собственным ушам, переспросил глава стражников.

– Даже безродный имеет право на правосудие, сын мой, ибо все мы – братья и сестры во Христе!

Нет, положительно этот Иероним явно зарывался. Поставить бы его на место! Но связываться со святыми отцами – себе было дороже. И самое главное, если информация о его ссоре с настоятелем церкви Святой Берты дойдет до ушей его благоверной, не сносить Рагнару головы. Гертруда была абсолютно уверена, что святая Берта – ее самая надежная покровительница. И не мудрено, потому что единственным выжившим ребенком из десяти рожденных за пятнадцать лет их совместной жизни была Берта. Дочке было уже десять лет, и она росла здоровым, веселым ребенком. И Гертруда вполне серьезно считала, что все это – благодаря святой защитнице ребенка. Другие святые не оградили ее детей от напастей. Вспомнив свою обожаемую дочь, Рагнар вздохнул. Похоже, не отвертеться. Он заметил ехидное выражение, промелькнувшее на лице Хильдерика. Вот дохлая килька! Знает, заморыш, что священник победил, и радуется. Хед с трудом переносил ученого клерка и не упускал случая посмеяться над его слабостью. Впрочем, Хильдерик платил ему полной взаимностью, считая Рагнара самонадеянным болваном и невежей, иронией судьбы поставленным начальником над таким просвещенным и интеллигентным человеком, как он.

Отцу Иерониму было не до подводных течений и взаимных претензий начальника караула и клерка. Его интересовало одно: справедливость. Смерть Густавиуса не должна была остаться безнаказанной, и отец Иероним был настроен решительно.

– Хорошо, отец мой, что вам известно? Кто мог желать гибели вашего подопечного?

– Не знаю, – развел руками священник.

– Подумайте, – посоветовал ему Хед, не скрывавший своего раздражения.

– Надо бы порасспросить в таверне «У весельчака-обжоры», – вступил в разговор клерк, – я часто его видел там.

– В таверне, значит, ты тоже не чуждаешься этого отнюдь не просветленного заведения? Моего дорогого умника интересует не только и не столько пища духовная? – не сдержал собственного ехидства Рагнар.

Клерк оскорбленно вздернул нос:

– В этой таверне подают самые вкусные пироги с гусятиной и варят самое лучшее пиво. И без материальной пищи телесная материя существовать не может. Человек устроен так, что должен подчиняться жизненным побуждениям. Так что ваша ирония, сир, абсолютно неуместна! – с презрением заявил он.

– Если перевести на простой язык, получится следующее: даже мудрец пожрать не дурак, – подвел итог словесным ухищрениям собственного клерка Рагнар, – но вернемся к главному – смерти этого Густавиуса. Раз ты хорошо знаешь эту таверну, то тебе и карты в руки. Отправишься туда сейчас же и разузнаешь у хозяина, что ему известно о Густавиусе. Во-первых, откуда у него деньги, чтобы ошиваться в этой таверне. А во-вторых, с кем он там околачивался.

– А монеты? – заявил клерк. – Не могу же я разговаривать с хозяином таверны, не заказав хотя бы кружку пива?!

– Какие еще монеты?! – возмутился Рагнар. – Я тебя не брюхо набивать отправляю, а вести расследование! Захочешь пива – сам расплатишься! – мстительно заявил он, вспомнив ехидный взгляд клерка.

Клерк натянул на себя изрядно поношенную мантию, прикрыл голову ободранной шапкой из собачьего меха и с видом оскорбленного достоинства отправился выполнять приказание. По дороге он с большим удовольствием дал под зад валяющемуся в грязи поросенку – отвел душу. Бедное животное с жалобным визгом нырнуло под ворота близлежащего дома. Слегка успокоившийся Хильдерик продолжил месить грязь по направлению к таверне, проклиная в душе городских старейшин, никак не могущих найти компромисс с архиепископом Макариусом. Его преосвященство был поставлен императором управлять городом, но больше смотрел в собственный карман. Налоги взимались исправно, но на ремонт оставшихся еще с римской эпохи мощеных мостовых денег не хватало. И начиная с осени по весну дороги превращались в непроходимое болото. В который раз, как и все горожане, Хильдерик не без сожаления поминал правление прежнего архиепископа Конрада. Золотые были времена. Сколько раз ему отец рассказывал! В городе жизнь кипела, без остановки велись строительные работы, заказы городским ремесленникам сыпались как из рога изобилия, в Констанце царили покой и благоденствие, только что молочных рек с кисельными берегами не наблюдалось. Теперь же времена изменились, город посуровел, погрязнел, затаился. Хильдерик вздохнул – прошлого не вернешь – и продолжил свой путь.

В отличие от многих своих собратьев худенький клерк был реалистом, наверное, простое происхождение и уроки отца-торговца сыграли свою роль. Поэтому он без особого воодушевления относился к новомодным идеям Второго Пришествия. Особых изменений ни к лучшему, ни к худшему он не видел, бродячих проповедников, стращающих концом света, всегда было пруд пруди. Да и молодого императора, прозванного Чудом мира, пару раз видел и особого нимба над его головой, как ни старался, не разглядел. Оттон III был юношей приятной, хотя и несколько истощенной наружности, со слабовольным подбородком и истерически подергивающимся ртом. А то, что умники из островного монастыря Райхенау провозглашали, что конец близок и вот-вот придут новые времена, так на это еще надо было посмотреть. Тем более, согласно этим же умникам, времена должны были прийти замечательные, только каким это образом на следующий же после нового, тысячного года день знакомый мир превратится в рай на земле, Хильдерик не представлял. Тем более окружавшие его люди вполне могли благополучно превратить полученный завтра рай если и не в ад на земле, то во вполне привычный бордель. Клерк скептически усмехнулся. А вот изменить человеческую природу за пару дней не получится даже у самого Бога.

Пока Хильдерик философствовал, приближаясь к своей конечной цели, беседа Рагнара и отца Иеронима продолжалась. Не без удовольствия избавившись от постылого клерка, начальник караула решил получше расспросить притихшего священника.

– Отец мой, расскажите все, что вам известно о вашем подопечном.

Но ответом на расспросы было смущенное молчание. Как отец Иероним ни старался, а ничего путного рассказать не мог. Оказалось, что о Густавиусе ему не было известно ровным счетом ничего. Ему было стыдно признаться, что бедняга никогда не вызывал у него особенного интереса. Он видел его каждый день, заботился о нем, как и об остальных своих прихожанах, разрешил ему использовать для собственных нужд сторожку рядом с кладбищенской стеной, но никогда не разговаривал с ним. Да и Густавиус никогда не заводил разговора с настоятелем. Если не считать одного раза. Отец Иероним поднял глаза на терпеливо ожидавшего начальника городской стражи:

– Совсем недавно Густавиус спросил меня, за любой ли грех можно попасть в ад?

– Странный вопрос для бродяги, – покачал головой Рагнар, – и что вы ему ответили?

– Что Господь милостив и милосерден и что такому обиженному судьбой, как он, нет смысла бояться суда Господа.

– Получается, что бедняга, тем не менее, боялся, – задумчиво произнес Рагнар, – вот что, отец, давайте объединим наши усилия. Каждый будет искать со своей стороны. Вы постарайтесь разузнать все, что известно вашим прихожанам, а я отправлю своих людей послушать то, что говорят на базаре, расспросить свидетелей, тех, кто видел Густавиуса последний раз, тех, кто его нашел.

– Я согласен, – кивнул головой Иероним, – только имейте в виду: тайну исповеди я вам не раскрою!

– Тайну исповеди оставьте себе, – милостиво согласился Рагнар.

– Что это? – первой пришла в себя Ангелина, указывая на постамент. Им это не приснилось. Головы были самые настоящие, опутанные прозрачными трубками и подсоединенные к различным аппаратам. И они действительно жили отдельно от тел, если жизнью можно было назвать вращение глаз и открывание рта, а в глазах было написано такое страдание, что женщинам стало по-настоящему худо. Правда, окружавшие мужчины их чувства, похоже, не разделяли. Хуже того, на лицах представителей сильной половины человечества были написаны явные восторг и любопытство.

– Это и есть сюрприз! – с воодушевлением воскликнул Лорис. – Вы присутствуете при уникальном эксперименте. Не беспокойтесь, обладатели этих голов умерли естественной смертью, вернее, они были обречены, и Филипп смог продлить их жизнь!

– Врагу не пожелаешь такого продления! – прошептала Екатерина Дмитриевна. Ангелина кивнула в знак согласия. Зрелище было шокирующим, и еще ей было безмерно жалко того, что еще недавно было живыми существами. Окружающие же их ученые восхищенно заговорили, следом пошли технические вопросы.

– Что-то не вижу следов электродов, способных активировать определенные области мозга? – заметил один из них.

– Их нет, – просто ответил Филипп.

– Тогда как вам удалось?

Ответ был неожиданным:

– С помощью магии…

Все замолчали, выкатив глаза наподобие голов на постаменте. Тишина была такой, что казалось, можно было бы услышать не только жужжание мухи, но даже шуршание муравья.

– Я не ослышался? – наконец пришел в себя явно симпатизировавший Филиппу мужчина с усами а-ля Тарас Бульба, которого звали Карл.

– Нет, дорогой коллега, совершенно не ошиблись.

Слева раздалось возмущенное бульканье. Профессор Лоуренс, похоже, потерял дар речи. Нисколько не обращая внимания на грядущее извержение вулкана, Филипп торжествующе продолжил, и в его внезапно потемневших глазах зажегся тот особый огонек, которому Марго никак не могла подобрать определение:

– Перед вами, дорогие коллеги, одна из первых успешных попыток воссоздания мифической одушевленной головы папы Сильвестра II, несомненно, самого оригинального и неожиданного святого отца, которого только знала католическая церковь!

– Да это черт знает что! Идиотизм, чистейшей воды кретинизм! Это научная конференция или визит в бедлам?! – тем временем обрел дар речи Лоуренс. – Меня предупреждали, что ваш центр занимается странными опытами и откровенной бредятиной. Но магия!.. Это переходит любые рамки!

– На самом деле наука не слишком отличается от магии! – вступил в разговор хранивший до этого молчание Кристиан Херманс. Было видно, что слова Лоуренса задели его за живое.

– Ах! Наука не отличается от магии. Шарлатан! – на этот раз профессор обращался именно к Хермансу. – Само время доказало мою правоту!

Кристиан посерел, Лоуренс тем временем на тех же повышенных тонах продолжал:

– Все это надо немедленно остановить! Я сейчас же поставлю в известность наших коллег! И обещаю, что употреблю все мое влияние, но камня на камне не оставлю от ваших изысканий и всей этой околонаучной чепухи!

Не откладывая дела в долгий ящик, Лоуренс крутанулся вокруг своей оси и выскочил из лаборатории. Установилось неловкое молчание. Херманс медленно заливался краской, по побелевшим костяшкам сжатых пальцев было видно, чего ему стоило не двинуться вслед за Лоуренсом и выяснить отношения раз и навсегда. Берже был явно растерян, только Лорис сохранял самообладание.

– Не обращайте внимания на профессора, он всем известен своим горячим характером, – с извиняющейся улыбкой проговорил Лорис, – продолжайте, Филипп.

Все участники с заинтересованным видом столпились вокруг постамента.

– Вам, возможно, известна история, согласно которой этот замечательный папа обладал говорящей головой. Чем или кем была эта голова, никто толком не знает. Одни утверждают, что папа создал первый компьютер, другие – что он одушевил мертвую голову, то есть создал терафима, одушевленного идола, способного предсказывать будущее.

– И вы пытаетесь воспроизвести эти головы в реальности?

– Не совсем. Мы подошли к этой легенде с практической точки зрения, но, самое главное, в наших руках оказался манускрипт, принадлежавший перу папы.

– Манускрипт?

– Да, его нашли в захоронении одного из тамплиеров на Майорке в двадцатых годах прошлого века. Правда, он дошел до нас не в полном виде. Сохранилось только несколько страниц. Но исходя из их содержания мы сделали вывод, что описывался именно этот процесс.

Со всех сторон посыпались вопросы: «Но почему тогда никто об этом не говорил раньше?», «Кто нашел эту рукопись?», «Сколько конкретных деталей вам удалось узнать?», «Каковы доказательства, что ее автором является Сильвестр?». Лорис попытался остановить поток вопросов:

– Дорогие коллеги, пожалуйста, прошу вас, немножко терпения. Именно этой части истории и будет посвящена презентация. Там же мы вам продемонстрируем наше самое главное открытие. Конечно, работы не закончены, но многое уже сделано.

Ангелина, не ожидая окончания, вышла из лаборатории. Как ни странно, но в уходящем в тьму рукаве коридора она заметила Лоуренса. Похоже, профессор далеко не ушел. Наоборот, он с кем-то разговаривал. Только с кем, было не видно. Ангелина заколебалась, не зная, в какую сторону податься. В этот момент вслед за ней вышла Екатерина.

– Тебе надоело? – спросила она.

Лоуренс оглянулся и, что-то вполголоса сказав своему невидимому собеседнику, растворился в темноте. Похоже, замок профессор знал неплохо.

– Или зрелище не из самых приятных? – продолжала Екатерина Великая.

– И то и другое, – откликнулась Ангелина.

Тем временем на пороге появилась Марго в сопровождении Лориса.

– Можете себе представить, дорогая Марго, к каким потрясающим успехам могут привести исследования нашего дорогого коллеги?! – пафосно восхищался тот.

– А вам не кажутся эти мистические эксперименты слегка ненаучными? – поинтересовалась Ангелина.

Тот словно споткнулся и как-то странно посмотрел на свою благотворительницу.

– Я с большим уважением отношусь к моему дорогому коллеге, профессору Лоуренсу, – осторожно начал он, – но он, так скажем, относится к более ранней школе, и его мнение… – замялся он.

– Слегка устарело, – помогла ему Ангелина.

– Вот именно, – обрадовался Флориан и тут же перевел разговор на другую тему: – Ну а теперь, как я и обещал, продолжение программы. Я думаю, вы уже в курсе, что какое-то время замок принадлежал одному из двоюродных братьев командора тамплиеров Гуго Сальма Арнольду. И здесь в лихие для ордена времена скрывались рыцари-храмовники. В числе этих рыцарей был некий Беранжер де Коль. Он прожил в замке два года, потом ему и нескольким товарищам по несчастью удалось достигнуть Майорки.

– Подождите, это не в его захоронении, случайно, вы нашли эту рукопись?

– Вы все правильно поняли, поэтому ее назвали манускриптом Коля, хотя он и не являлся автором. Вы его увидите, – улыбнулся Лорис, – поэтому предлагаю в продолжение нашей экскурсии посетить нашу небольшую частную коллекцию, посвященную истории тамплиеров. Именно Бедные Рыцари Христа и Храма Соломона были прямыми наследниками идей знаменитого папы Сильвестра II! И не волнуйтесь, голов там больше не будет.

– Надеюсь, – усмехнулась Ангелина.

– Правда, второй зал нашего импровизированного музея посвящен истории изучения человеческого мозга и первых попыток создания искусственного разума.

«Какая-то сборная солянка!» – подумала про себя Ангелина, но вслух выражать собственное мнение не стала, поостереглась. Похоже, Женевьева Бренон была права: вещи в этом замке творились более чем странные, и никакого отношения к традиционным научным исследованиям вся эта галиматья не имела. «Замок Синей Бороды», – промелькнули в голове насмешливые слова Марго. И на этот раз ее подружка не ошиблась, только где была тайная дверь и какой ключик ее открывал? Ангелина дала себе слово на этот раз набраться терпения и, если получится – самонадеянностью она никогда не отличалась, – разобраться со всей этой историей. Главное было не оказаться в этой тайной комнате в роли жертвы.