Глава 19
В Военном министерстве
15 ноября 1918 г., через четыре дня после наступления мира, появился на свет четвертый ребенок Черчилля. Девочку окрестили Мэриголд Фрэнсис, но родители ее звали Дакадилли. Роды были тяжелыми, и Черчиллю хотелось как можно больше времени уделять Клементине. Но через десять дней ему пришлось срочно отправляться в Данди выступать перед избирателями. Премьер-министр неожиданно объявил всеобщие выборы.
Ллойд Джордж намерен был и в мирное время сохранить коалиционное правительство военного времени. Но многие либералы желали возвращения к политике 1914 г. под руководством Асквита. Ллойд Джордж назначил всеобщие выборы на начало декабря. Каждый либерал должен был сам решить, поддержать Асквита или остаться с Ллойд Джорджем. Черчилль выступил в избирательной кампании как активный сторонник сохранения коалиции. Он был также одним из немногих политиков либерального лагеря, кто не одобрял излишне тяжелых условий мирного договора с Германией.
Стремясь сохранить в политике нового правительства как можно больше либеральных принципов, Черчилль призывал Ллойд Джорджа рассмотреть вопрос о высоком налогообложении прибылей, полученных в военное время. «Почему кто-то должен получать огромную выгоду от войны? – спросил он его через десять дней после капитуляции Германии. – В то время как все трудились на благо страны, разного рода перекупщики, поставщики и прочие дельцы наживали гигантские состояния». Его предложение заключалось в том, что правительство «должно потребовать вернуть все, превышающее, скажем, 10 000 фунтов (пусть мелкая рыбешка уплывет)», и тем самым существенно сократить военный долг Британии за счет сундуков спекулянтов.
26 ноября, выступая перед избирателями в Данди, Черчилль заговорил об опасности большевизма: «На огромных территориях практически вымерла цивилизация. Большевики безумствуют, как стая разъяренных павианов, среди развалин городов и трупов своих жертв». Слушатели приветствовали его слова. Но когда он заговорил о пользе умеренных условий мира с Германией, послышались громкие протестующие выкрики. 4 декабря он написал одному бывшему парламентарию от либералов, который критиковал его за мягкотелость: «Не считаю оправданным ужесточать требования, которые могут на неопределенное время обескровить Германию».
Дважды приезжая в Данди, Черчилль выступал за принятие радикальных мер в собственной стране – за национализацию железных дорог, за контроль над монополиями в интересах общества и за введение дифференцированной системы налогообложения в зависимости от доходов. Он также выступал в поддержку создания Лиги Наций для гарантии предотвращения будущих войн. Главной задачей Лиги должно было стать прекращение секретного роста вооружений. «В целом я считаю, что шансы на большинство очень хорошие, – написал он Клементине 13 декабря, – и не исключено, что это будет самое значительное большинство за всю историю британских выборов».
Выборы провели 14 декабря. Результаты не объявляли две недели, чтобы подсчитать голоса военнослужащих, находившихся за пределами страны. За два дня до того, как результаты стали известны, Черчилль написал Ллойд Джорджу: «Надеюсь, вам удастся сплотить все влиятельные силы страны и повести их за собой по пути прогресса и спасения слабых и бедных».
Результаты выборов оказались триумфальными для Ллойд Джорджа. Коалиционные либералы получили 133 места, консерваторы – 335, лейбористы – 10. В целом Ллойд Джордж получил 478 сторонников, большинство из которых были его бывшими противниками-консерваторами. Либералы Асквита остались с 28 голосами, сам Асквит потерпел поражение на выборах в округе Ист-Файф. Лейбористы получили 63 места, новая в политике партия Шин фейн – 73 места. Парламентарии от Шин фейн тут же потребовали независимости Ирландии. В знак протеста против продолжающегося британского господства они отказались занимать свои места в Вестминстере и сформировали собственную ассамблею в Дублине. Черчилль победил с огромным большинством, получив 15 365 голосов.
Ллойд Джордж хотел, чтобы Черчилль занялся грандиозным делом демобилизации. В Министерстве вооружений он отвечал за три миллиона человек. Вернуть домой предстояло три с половиной миллиона. Черчилль колебался. Ему хотелось снова стать первым лордом. «Моя душа в Адмиралтействе, – писал он Ллойд Джорджу 29 декабря. – У меня там большой опыт, и я всегда могу опираться на тот факт, что «флот был готов». Он также хотел взять под крыло Адмиралтейства военно-воздушные силы. «Хотя аэропланы никогда не заменят армию, – говорил он, – они смогут стать заменой многим боевым кораблям».
Ллойд Джордж настаивал, чтобы он принял Военное министерство, где его ждало еще одно срочное и трудное дело. Прошло четыре месяца после убийства капитана Кроми в Петрограде. Большевики консолидировали власть в Центральной России. Но к концу декабря в пределах бывшей царской империи находилось более 180 000 иностранных солдат – британцев, американцев, японцев, французов, чехов, сербов, греков и итальянцев. Несколько армий, выступивших против большевиков и насчитывающих более 300 000 человек, надеялись на их военную и моральную поддержку, а также на деньги и оружие их правительств. Большевиков отовсюду теснили к Москве.
Те воинские части, которые Британия направила в Россию в 1917 и 1918 годах для борьбы с немцами, были перенацелены на помощь антибольшевистским силам. Британские военные оказались вовлечены в Гражданскую войну не только как советники, но и как участники. Черчилль не нес никакой ответственности за принятие этих решений. Только в последний день 1918 г. он был вовлечен в деятельность британского правительства по отношению к России. В этот день Ллойд Джордж пригласил его принять участие в совещании Имперского военного кабинета, созванного специально для выработки британской политики, направленной против большевиков.
Черчилль сказал на совещании, что он полностью за переговоры с большевиками, но полагал, что нет «никаких шансов на заключение какого-либо соглашения, пока мы не покажем, что обладаем достаточной силой и волей для утверждения своих взглядов. Если большевики и противостоящие им силы в России будут готовы пойти навстречу друг другу, мы должны помочь. В ином случае Британия должна применить силу и установить демократическое правительство. Большевизм представляет лишь небольшую часть народа России. Его следует разоблачить и смести с помощью всеобщих выборов, проведенных под эгидой союзников».
Ллойд Джордж хотел ограничить вмешательство Британии поддержкой территорий бывшей Российской империи в Прибалтике и на Кавказе, которые сражались за независимость. Он заявил на совещании, что категорически против британской военной интервенции на территорию самой России. Но с одобрения Бальфура и Милнера британские войска много месяцев назад были направлены не только в Прибалтику и на Кавказ, но оказывали помощь трем антибольшевистским армиям в самой России – на севере и юге европейской части и в Сибири. На территории России действовали семь британских генералов, имевших в своих разрозненных частях 14 000 человек.
Направляя Черчилля в Военное министерство, Ллойд Джордж согласился с тем, что он также будет отвечать за военно-воздушные силы, так что с 9 января 1919 г. Черчилль официально стал военным министром и министром авиации. Он приступил к своим обязанностям в крайне напряженный момент: в армии созрело сильное недовольство. За неделю до его вступления в должность начались массовые демонстрации, участники которых требовали немедленной демобилизации. 8 января, на второй день волнений, рассерженные военные добрались до Уайтхолла. В час дня они захотели встретиться с Ллойд Джорджем на Даунинг-стрит, но были оттеснены на площадь конной гвардией, где их встретил командующий Лондонским округом генерал Филдинг. «Война окончена! – кричали они. – Зачем нам возвращаться во Францию?» Другие отказывались отправляться в Россию.
До официального назначения Черчилля на должность министра оставался еще день, но он сразу же отправился на Плац-парад конной гвардии. «Какие силы мы можем им противопоставить?» – спросил он Филдинга. «Батальон гвардейцев и три эскадрона конной гвардии», – последовал ответ. «Они лояльны?» – спросил Черчилль. «Надеемся, да». – «Вы можете арестовать бунтовщиков?» – «Не уверен». – «Есть другие предложения?» Других предложений не было, и он приказал арестовать бунтовщиков. Черчилль, глядя в окно, ждал, что в любой момент может начаться стрельба. Но солдаты позволили себя окружить и сдались.
Чтобы разрядить обстановку, Черчилль придумал схему, которая представлялась ему справедливой: вначале демобилизации подлежали только те военнослужащие, кто имел предложение работы в Британии. Солдат, прослуживший хотя бы четыре месяца и имеющий такое предложение, мог немедленно отправляться домой. Но солдат, прослуживший четыре года и не имеющий подобного предложения, должен был продолжать носить форму.
12 января, через четыре дня после этого бунта и через три дня после своего назначения министром, Черчилль объявил свой план. По этому плану первыми подлежали демобилизации те, кто дольше всего прослужил во Франции. Все, кто начал службу до 1916 г., подлежали демобилизации немедленно. Военнослужащие старше сорока лет, вне зависимости от продолжительности службы, могли немедленно отправляться домой. Все, кто прослужил два года и меньше, должны были ждать, пока не демобилизуются те, кто служил дольше. Из тех, кто был призван в 1916 г. и позже, приоритет отдавался имеющим ранения. «Это было одно из моих лучших дел», – сказал Черчилль другу тридцать пять лет спустя.
Справедливость предложенного Черчиллем плана сразу же была оценена, но при этом нужно было иметь достаточное количество военнослужащих в оккупационной армии в Германии. Тогда он предложил сохранить призыв для миллиона солдат. Ллойд Джордж, который находился в Париже на мирной конференции, выступил против сохранения призыва в любом виде и против предложенного размера оккупационной армии. «Поскольку немецкая армия демобилизована, – сказал он Черчиллю 21 января по телефону, – сохранять такую большую армию – абсурд».
Черчилль отправился во Францию, чтобы объяснить Ллойд Джорджу свои мотивы. За обедом он сказал ему, что оккупационная армия должна быть достаточно сильной, чтобы гарантировать выполнение условий союзников. Армия, по его словам, «должна быть настолько сильна, чтобы Британия хитростью не была лишена того, что завоевала». Ллойд Джордж еще до окончания обеда согласился с доводами Черчилля.
Тем временем план демобилизации осуществлялся. К 31 января более 950 000 солдат и офицеров вернулись домой. Но в этот день Черчилль узнал, что в Кале произошел мятеж 5000 военнослужащих, которые были отправлены из Англии во Францию по старому плану. Теперь они требовали возвращения в Англию. Хейг, окружив лагерь бунтовщиков пулеметчиками и арестовав трех зачинщиков, сообщил Черчиллю, что их необходимо расстрелять.
Черчилль попробовал отговорить Хейга. «Если не произошло насилия с кровопролитием и гибелью людей, – телеграфировал он, – применение смертной казни не считаю оправданным». Черчилль пояснил, что общественное мнение поддержит смертную казнь, только «если преступление поставило жизнь других людей под угрозу».
В тот же день перед Черчиллем встала еще одна неотложная проблема: Генри Уилсон требовал принять решение по поводу войск, находящихся в России. 13 000 британских солдат на севере России и 1000 человек в Сибири оказались в изоляции и плохо экипированными. Уилсон хотел срочно направить им подкрепление. Британские части в Батуме подкрепление уже получили, но не было ни решения кабинета, ни даже указания Ллойд Джорджа, который в данный момент предлагал начать переговоры с большевиками.
Черчилль был против переговоров. В первую неделю своего пребывания на посту министра он направил телеграмму двум старшим британским офицерам, находящимся на севере России, генералу Мэйнарду и генералу Айронсайду. «Лучше подвергнуть риску несколько тысяч человек (хотя, если железная дорога будет в порядке, никакого риска не вижу), – писал он, – чем допустить провал сопротивления большевизму в Сибири. Что за мир у нас будет, если вся Европа и Азия от Варшавы до Владивостока окажется под властью Ленина?»
Ллойд Джордж склонялся скорее к миру, нежели к интервенции. Будучи в Париже, он заручился поддержкой Вудро Вильсона для приглашения большевиков на мирные переговоры на остров Хейбелиада в Мраморном море. Черчилль узнал об этом решении 23 января, когда приехал в Париж, рассчитывая заручиться поддержкой Ллойд Джорджа в отношении нового плана демобилизации. Утром он заявил премьер-министру: «Признать большевиков – все равно что легализовать содомию».
Теперь Черчилль нес полную ответственность за британские войска, направленные в Россию его предшественниками. Он хотел добиться четкого решения по этому вопросу. «Мне видится крайне необходимым, – написал он Ллойд Джорджу 27 января, – чтобы мы сформулировали и объявили нашу политику. «Немедленная эвакуация любой ценой» – это политика. Хотя и не самая правильная с исторической точки зрения. «Усилить и продолжать» – тоже политика, но, к несчастью, у нас нет возможностей ее реализовать. С сожалением должен признать, что нашим приказам могут не подчиниться».
Черчилль не питал иллюзий по поводу сложности ведения боевых действий в России, стоимости содержания там крупных военных подразделений и опасности распространения большевизма среди британских солдат. В том же письме Ллойд Джорджу 27 января он советовал прекратить прямое военное вмешательство и начать вывод всех британских войск. Войска из Мурманска и Архангельска он хотел вывести в июле, как только море очистится ото льда. Антибольшевистским силам в Сибири и на юге России Британия, по его мнению, должна объявить, что теперь им предстоит полагаться только на себя. «Мы желаем им успеха, но все, что можем предложить, – это наши добровольцы, политическая и материальная поддержка деньгами, оружием и продовольствием».
Черчилль предложил Ллойд Джорджу не направлять в Россию регулярные части и призывников. По вопросу поставок вооружения и продовольствия должна быть определена квота. Что же касается добровольцев, то правительство не может давать гарантий их количества. Если антибольшевистские силы потерпят поражение или капитулируют, Британия должна, разумеется, полностью абстрагироваться от того, что может произойти дальше.
Черчилль раздумывал о выводе британских войск из Омска. «Наша политика в Сибири слишком расплывчата, – писал он Генри Уилсону, – а наши перспективы слишком мрачны». 6 февраля, когда два его старших военных советника призвали отправить в Россию снаряжение и боеприпасы, он предупредил их: «Чрезвычайно важно понимать, что именно сами русские могут и собираются делать. Если они готовы вести войну, мы должны, на мой взгляд, поддержать их всеми доступными способами. Но без них наши действия ни к чему не приведут».
12 февраля на заседании кабинета Черчилль заявил, что большевики усиливаются день ото дня. Армия Деникина на юге России «в значительной степени развалилась». Лидер сопротивления большевикам на Дону генерал Краснов и правитель Сибири адмирал Колчак утратили мужество – «там повсюду царит уныние». Если Британия намерена выводить войска, это следует делать немедленно. Сам Черчилль считал, что вмешаться необходимо, но ждал решения кабинета министров и был готов его выполнить.
Ллойд Джордж заявил на заседании кабинета, что для эффективных действий в России потребуется полмиллиона человек. Кроме того, необходимо проконсультироваться с президентом Вильсоном, поскольку американские войска тоже находятся в Сибири и на севере России. Если президент решит объявить войну большевикам, сказал Черчилль на втором заседании кабинета 12 февраля, британские войска должны сыграть свою роль. «Но единственный шанс на успех, – утверждал он, – это действия самих русских армий. Если Британия не собирается поддерживать их, то гораздо правильнее устраниться сейчас же, смириться с последствиями и посоветовать им договариваться на максимально выгодных для себя условиях».
Британия, говорил он, пыталась помочь русским, но у него не было никаких иллюзий относительно перспектив на победу полумиллионной армии, противостоящей большевикам. Утром 14 февраля он отправился из Лондона в Париж как представитель кабинета министров, чтобы выяснить у президента Вильсона и Клемансо, какую политику в отношении России намерена выбрать Парижская мирная конференция. По дороге из Дьепа в Париж машина Черчилля и Генри Уилсона попала в аварию. Разбилось лобовое стекло. Они приехали в Париж в три часа дня, замерзшие и промокшие. Спустя четыре часа они уже присутствовали на так называемом Совете десяти, созванном Клемансо для выработки политики в отношении России.
Три дня Черчилль был там центральной фигурой. Хенки отметил: «Он открыл дискуссию с величайшей сдержанностью». Вудро Вильсон хотел, чтобы из России были выведены все иностранные войска, в том числе и американские. Черчилль предложил разрешить остаться добровольцам, а противникам большевиков в этом случае помочь боеприпасами, танками и аэропланами. Вильсон выразил сомнение. После этого он отправился домой, оставив в качестве своего представителя полковника Хауса. 15 февраля Черчилль заметил, что Совет десяти должен хотя бы рассмотреть возможные варианты и проблемы интервенции. Его поддержали министры иностранных дел Италии и Японии, но никакого решения принято не было. На следующий день Черчилль телеграфировал Ллойд Джорджу, что на следующем заседании совета он предложит создать комиссию для изучения возможности и выработки плана войны с большевиками.
Ллойд Джордж пришел в ярость. В ответной телеграмме он написал, что единственный план, о котором он думает, заключается в снабжении антибольшевистских сил снаряжением и боеприпасами, а дальше они должны сражаться своими силами. «Война против России, – предупредил он, – приведет лишь к укреплению большевизма. Если Британия ввяжется в дорогостоящую войну против огромного континента, который называется Россией, это приведет к банкротству и зарождению большевизма на наших островах». Ллойд Джордж отправил копию этой телеграммы полковнику Хаусу.
«Говоря о войне против большевиков, – ответил Черчилль, – я имел в виду не развязывание реальной войны, а лишь объединение возможных средств и ресурсов для военных действий и представление доклада совету». Совет, собравшийся 17 февраля, согласился, что доклад нужен. Но полковник Хаус настаивал, что доклад должен быть неформальным и неофициальным; доклад не должен быть политическим решением – ни за интервенцию, ни за вывод войск. Решение должно заключаться в том, что каждая страна ориентируется на мнение собственных военных советников.
Вечером Черчилль вернулся в Лондон. На следующий день на Даунинг-стрит он узнал, что Ллойд Джордж, хотя и не желает прямого военного вмешательства, не возражает против помощи русским, если это не окажется слишком дорого. Об этом Черчилль сказал Генри Уилсону и уточнил: «Премьер-министр категорически против прекращения поставок Колчаку, Деникину и другим, поскольку считает, что раз уж мы обратились к ним за помощью в войне против немцев, то обязаны помочь им в их борьбе».
Ллойд Джордж сказал Черчиллю, что британские войска больше не будут отправляться в Россию, а части, которые находятся там, должны быть выведены. Добровольцы могут остаться. Помощь антибольшевистским силам в Сибири и на севере России продолжится, но не должна быть слишком затратной. Через два дня после возвращения из Парижа Черчилль был самым важным гостем в резиденции лорд-мэра Мэншн-хаусе. Выступая, он заявил: «Если Россия может быть спасена, а я молюсь за ее спасение, она должна быть спасена самими русскими. Спасение этой некогда великой страны, славной ветви европейской семьи, зависит исключительно от русского мужества, русской отваги и русской силы». Помощь, которую Британия должна оказать русским армиям, «ведущим борьбу с непристойной шайкой большевиков», может быть оказана оружием, боеприпасами и оборудованием. Вооруженной интервенции Британии не будет. «Россия должна быть спасена самими русскими. Сопротивление большевизму должно быть в душе русского народа, и именно русский народ, в первую очередь, должен вести с ним войну».
Теперь перед Черчиллем стояла задача вывести 14 000 британских солдат из России и поддерживать сопротивление ресурсами и добровольцами. До 2000 технических советников и инструкторов вызвались добровольно отправиться в Россию. 21 февраля Ллойд Джордж упрекнул Черчилля, что его «русская политика» требует слишком больших расходов. Черчилль в ответ написал такое злое письмо, что в итоге решил не отправлять его. Он писал: «Вы говорите о моей «русской политике». У меня нет никакой русской политики. Я не знаю никакой русской политики. Я ездил в Париж в поисках русской политики. Я сожалею об отсутствии русской политики, и это отсутствие может неопределенное время держать мир на грани войны и парализовать деятельность мирной конференции и Лиги Наций. Я просто продолжаю работать день за днем, руководствуясь теми указаниями, какие получаю от правительства, за решения которого я, естественно, не несу никакой ответственности, помимо своих служебных обязанностей».
Все британские войска, подчеркивал Черчилль, были направлены в Россию до его назначения военным министром, поэтому в данное время он не несет ответственности ни за одного солдата в России. Это было правдой, но в общественном мнении Черчилль, откровенный критик большевизма, стал уже как бы лидером крестового похода против большевиков. В марте, после того как коммунисты захватили власть в Будапеште, член секретариата кабинета министров доктор Томас Джонс отметил: «Черчилль разгорячился и предрекает огромную и неизбежную катастрофу вследствие выжидательной тактики мирной конференции».
Чтобы обеспечить безопасную эвакуацию истощенных и плохо экипированных британских войск с севера России, Черчилль уговаривал Ллойд Джорджа отправить им на помощь небольшой отряд. Он хотел, чтобы этот отряд использовал новый отравляющий газ, который был создан в последние месяцы войны. «Очень хочется дать попробовать его большевикам», – говорил он своим советникам. Когда в апреле последние французские части оставили Одессу, Черчилль посчитал, что они слишком поспешно бросили Деникина. «Уинстон всерьез говорит, что скорее подаст в отставку, чем смирится с позорным бегством», – записал один из членов кабинета министров. Собственный комментарий Черчилля по этому поводу был более язвительным: «После победы над гуннами, этими тиграми современного мира, я не потерплю поражения от обезьян!»
Выступая в апреле перед лондонской аудиторией, Черчилль заявил: «Большевистская тирания самая худшая, самая разрушительная и губительная из всех, что знало человечество. Злодеяния, совершенные при Ленине и Троцком, несравнимо ужаснее, масштабнее и многочисленнее тех, за которые несет ответственность кайзер». Его крайне возмутило принятое в этом месяце решение правительства отправить в Россию полмиллиона солдат, захваченных в плен немцами во время войны, а теперь оказавшихся под опекой союзников. В сердцах он написал своим военным советникам: «Вместо того чтобы сделать из них армию, которую можно было направить на укрепление обороны Мурманска и Архангельска или послать на помощь генералу Деникину и Колчаку, мы, как я полагаю, просто отправляем подкрепление из 500 000 обученных солдат армиям Ленина и Троцкого. На мой взгляд, это одна из грубейших ошибок в мировой истории».
Опасаясь победы коммунизма в Восточной Европе и Азии, Черчилль призывал правительство помочь Германии продовольствием и более мягко подойти к репарациям, чтобы она быстрее могла восстановиться. 9 апреля он написал Ллойд Джорджу, что его политика, хотя, скорее всего, слишком запоздалая, может быть выражена просто: «Накормить Германию. Заставить Германию победить большевиков». Когда Вайолет, дочь Асквита, спросила Черчилля, в чем же заключается его политика в отношении России, он ответил еще более лаконично: «Убей большевика, обними гунна».
В последнюю неделю апреля антибольшевистские силы в Сибири и на севере России добились таких значительных успехов, что появилась возможность их объединения. Черчилль сразу же предложил, чтобы 14 000 британских войск, эвакуация которых из-за замерзшей Арктики была невозможна еще как минимум два месяца, вместе с недавно прибывшими 3500 добровольцами нанесли на севере удар вместе с движущейся из Сибири армией Колчака. Местом встречи мог стать город Котлас. Местные британские военачальники, генерал Нокс в Сибири и генерал Мэйнард в Мурманске, изъявили готовность к этому и были уверены в успехе. Генеральный штаб Военного министерства разработал детальный план.
Ллойд Джордж одобрил наступательную операцию британских сил на севере России. Но 18 мая взбунтовались русские солдаты, которые должны были принять участие в походе на Котлас. Старший из британских офицеров в Архангельске генерал Айронсайд при подавлении бунта расстрелял пятнадцать человек.
29 мая Черчилль сделал отчет в палате общин о действиях в Сибири и на севере России: «Британские добровольцы уже прибыли в Архангельск, и британская флотилия, хорошо вооруженная пушками, направилась на юг по Северной Двине. В Сибири армия Колчака снабжена британскими винтовками и боеприпасами».
После выступления Черчилля парламентарий от консерваторов Сэмюэл Хор написал ему благодарственное письмо «за все, что вы делаете в отношении России». У лейбористской Daily Herald было иное мнение. Газета обвинила «галлипольского игрочишку», как она выразилась, в желании опять бросить кости, поставив на новую войну в России. Черчилль же искал любые возможности, чтобы помочь борцам с большевиками. Он даже предлагал Ллойд Джорджу оказать им моральную поддержку, признав правительство Колчака в Сибири. Кабинет отверг это предложение. Оставался план Котласа. 6 июня Айронсайд составил план подъема по Двине до Котласа в течение месяца. Он сообщил, что моральный дух большевиков крайне низок и сильный удар всех сметет. 10 июня Генри Уилсон разъяснил план Айронсайда Ллойд Джорджу. Тот не возражал. На следующий день план был одобрен кабинетом.
Но через шесть дней пришла тревожная весть. На западном фланге армия Колчака потерпела поражение. Керзон, Милнер и Остин Чемберлен созвали чрезвычайное заседание правительства. Черчилль настаивал, что продвижение на Котлас должно быть продолжено, даже если план воссоединения с армией адмирала Колчака больше неосуществим. Никакого решения принято не было, и через девять дней Айронсайд выступил. В первый же день он взял в плен 300 большевистских солдат. Затем в русском батальоне, составляющем часть его резерва, вспыхнул очередной бунт. Были убиты три британских и четыре русских офицера.
В результате наступление было прекращено. Это определило не нежелание, а природа. Северная Двина, уже не такая полноводная, как после таяния снегов и весенних дождей, обмелела настолько, что корабли военно-морской флотилии не могли пройти. Чтобы не застрять на мелководье, они развернулись и ушли в Архангельск. Котласская экспедиция заглохла. Позже, когда Ллойд Джордж иронично заметил Черчиллю, что попытка помочь противникам большевиков в Котласе сорвалась, Черчилль ответил с горечью: «А ее и не было».
Черчилль одновременно был военным министром и министром авиации. Клементину беспокоило, что муж занимает два кресла. «Дорогой, – написала она в марте, – не лучше ли тебе было отказаться от авиации и сосредоточиться на том, чем ты занимаешься в Военном министерстве? По-моему, это было бы проявлением силы, и люди бы это высоко оценили. Цепляться за два поста – это слабость, ты же на самом деле занимаешься чем-то одним. Если проглотить две порции сразу, получишь жестокое несварение».
Заниматься двумя делами одновременно – это «tour de force, – уговаривала его Клементина, – это все равно что жонглировать несколькими шарами. А ты все-таки государственный деятель, а не жонглер». Но Черчилль не имел ни малейшего намерения отказываться от авиации. В это самое время он снова начал летать, несмотря на инцидент в июне, когда самолет, который он пилотировал, вынужден был совершить аварийную посадку на аэродроме Бюк близ Парижа. Его новым пилотом-инструктором стал начальник Центральной летной школы полковник Джек Скотт. Он когда-то сбил тринадцать немецких самолетов, несмотря на то что однажды в аварии так сильно повредил ноги, что не мог теперь забраться в кабину без посторонней помощи.
18 июля, проработав целый день в министерстве, Черчилль со Скоттом поехали на аэродром Кройдон, чтобы совершить рядовой учебный полет. Самолет имел двойное управление. Как обычно, Черчилль взлетел сам, но, когда самолет поднялся лишь метров на двадцать – двадцать пять, он вдруг начал терять скорость и падать. Скотт перехватил управление, но сделать ничего не смог. «Мы были едва ли в тридцати метрах над землей, – позже вспоминал Черчилль, – обычная высота для соскальзывания на крыло – самая распространенная авария со смертельным исходом». Аэроплан быстро приближался к земле. «Я видел под собой летное поле, освещенное солнцем, и тут же мелькнула совершенно четкая мысль: «Это, видимо, Смерть». И вслед за ней возникло то же самое ощущение, что и при аварии на аэродроме Бюк в прошлом месяце. Что-то подобное случится СЕЙЧАС!»
Самолет врезался в землю. Черчилля бросило вперед, но ремень безопасности удержал его. Пары бензина вырвались из двигателя, но за считаные секунды до того, как самолет упал, Скотт успел выключить зажигание, предотвратив таким образом взрыв. Черчилль отделался синяками. Скотт от удара потерял сознание, но быстро пришел в себя. Друзья и родственники Черчилля были потрясены и рассержены тем, что он подвергает себя такому риску. «Я ужасно боюсь за Клемми, – написала ему кузина леди Лондондерри. – Считаю, это дурно с твоей стороны, но надеюсь, ты хотя бы не пострадал». Черчилль опять согласился отказаться от полетов: пусть ему не удастся получить лицензию пилота, зато Клементина будет спокойна.
Через три дня после этого происшествия русский полк в составе армии генерала Мэйнарда, дислоцировавшийся на берегу Онежского озера, поднял мятеж и сдался большевикам. 25 июля на совещании кабинета было решено отозвать все британские войска с севера России, из Сибири и с Кавказа. Если не считать советников, оставшихся в деникинской армии, интервенция закончилась. Черчилль с горечью сказал коллегам: «Антибольшевистские силы рухнут в ближайшие месяцы, и тогда империя Ленина и Троцкого будет оформлена».
28 июля последние 700 американских солдат покинули Архангельск. Днем Черчилль прибыл с Ллойд Джорджем в Чекерс. С ними был и Генри Уилсон. «Уинстон в возбуждении и говорит об отставке», – записал он в дневнике. На заседании кабинета на следующий день Черчилль просил сохранить поставки Деникину продовольствия и вооружения на ближайшие шесть месяцев, оставить 2000 добровольцев для охраны его складов и транспорта, а также авиаинструкторов, которые обучали бы его летчиков. Кабинет согласился.
16 августа Черчилль с Клементиной отправились в пятидневную поездку, собираясь посетить Кельн и британскую армию на Рейне. На второй день пребывания в Германии он узнал, что ситуация в России опять изменилась, причем кардинально. Армия Деникина перешла в наступление. На побережье Черного моря Деникин выбил большевиков из Николаева и Херсона и был готов занять Одессу. Антибольшевистские силы господствовали на побережье Черного моря. С Балтики генерал Юденич быстро приближался к Петрограду. Вернувшись в Лондон, Черчилль попросил направить Деникину достаточное количество оружия и боеприпасов, чтобы он мог освободить от большевиков всю Южную Россию. Ллойд Джордж ответил отказом, напомнив, что согласно решению кабинета министров после отправки последней партии помощи Деникину Британия предоставит русским решать свои внутренние конфликты самостоятельно.
На следующий день Деникин занял Киев. Понимая, что эта обширная территория, скорее всего, максимум того, что могли отвоевать и удерживать противники большевиков, Черчилль предложил начать мирные переговоры. Большевикам будет предложено признать антибольшевистскую Южную Россию со столицей в Киеве, а Деникину – власть большевиков в Москве. После того как противостоящие силы договорятся о демаркации границ, Британия будет содействовать проведению переговоров между Деникиным и Лениным. С учетом этого Черчилль предложил ограничить присутствие Британии на юге России. 20 сентября он направил телеграмму старшему британскому офицеру в армии Деникина генералу Холману: «Считаю в сложившейся ситуации нецелесообразным использовать британских летчиков в нанесении бомбовых ударов по Москве».
В этот же день он узнал, что войска Деникина заняли Курск, расположенный менее чем в 500 километрах от Москвы. Он тут же обратился к Ллойд Джорджу с просьбой поддержать Деникина всеми возможными средствами и призвать прибалтийских немцев принять участие в походе Юденича на Петроград. «Ничто не спасет ни большевистскую систему, ни большевистский режим, – говорил он. – Из-за наших ошибок агония русского народа может продлиться. Но избавление наверняка придет. Единственный вопрос – можем ли мы их бросить на произвол судьбы?»
Ллойд Джордж просил Черчилля «забыть Россию хотя бы на сорок восемь часов» и заняться подготовкой проекта военного бюджета, поскольку необходимо было провести сокращение расходов. «Я понимаю, ваши мысли заняты Россией, – написал он 22 сентября. – И у меня есть веские основания полагать, что не все ваши огромные способности и энергия направлены на сокращение расходов. Я не знаю, имеет ли мне смысл призывать вас, если позволите так выразиться, умерить одержимость, которая выводит вас из равновесия».
Черчилль ответил в тот же день: «Я могу избавиться от своей «одержимости», или вы можете избавиться от меня. Но вы не можете избавиться от России и от последствий политики, которую мы так и не смогли выработать на протяжении года. Должен признаться, я не могу не думать об этой трагедии». Черчилль действительно был одержим мыслью, что в данный момент судьба России висит на волоске и что благодаря четкому плану можно свалить тиранию большевиков. Но в тот самый день, когда он написал это письмо Ллойд Джорджу, из Архангельска были эвакуированы 400 польских солдат, а остающиеся британские силы были отведены для безопасности в город и уже готовились к отправке домой.
24 сентября Британия признала независимость Литвы, но на следующий день кабинет решил, что Британия не будет больше принимать участие в судьбе Прибалтийских стран, и призвал их заключить мир с большевиками. «Уинстону это не нравится, – написал один из министров, – он настаивает, что фронт един». В этот же день Черчилль представил новый план: «Вести войну с большевизмом всеми средствами одновременно на всех фронтах до полного поражения большевиков или до начала переговоров между воюющими сторонами о заключении всеобщего мира».
4 октября армия Деникина широким фронтом начала наступление на Москву. Юденич был в восьмидесяти километрах от Петрограда. Колчак в Сибири снова начал продвижение на запад. Узнав об этом, Черчилль призвал правительство помочь всеми доступными средствами. «Большевики уступают, и, вероятно, их конец недалек, – говорил он. – Их режим обречен. Их силы сокращаются почти в каждой точке гигантского кольца фронтов, рушится взаимодействие, иссякает продовольствие, топливо и народная поддержка».
Черчилль хотел, чтобы Британия призвала Польшу атаковать большевиков с запада и склонила Прибалтийские страны отложить на максимально возможный срок заключение перемирия с Лениным. Однако правительство не собиралось поддерживать этот курс. 6 октября войска Деникина взяли Воронеж в 500 километрах от Москвы, тем не менее кабинет настоял, что последний пакет помощи Деникину в виде вооружений и других ресурсов не должен превысить сумму в 14,5 миллиона фунтов и что он должен быть составлен по возможности из имеющихся у Военного министерства запасов. Черчилль был вынужден сообщить Деникину, что помощь направляется с условием, что она будет последней. В этот день оставшиеся британские войска покинули Мурманск. Через неделю отправились домой войска из Архангельска. 550 британских военнослужащих, находившихся в Сибири, получили приказ возвращаться в середине ноября. 144 британских военных советника в Прибалтике должны были вернуться до конца года. В момент потенциального триумфа британское участие в судьбе России заканчивалось.
13 октября Деникин занял Орел, город в 400 километрах от Москвы. В этот же день Юденич перерезал железную дорогу Петроград – Москва и подошел на 60 километров к Петрограду. «Большевистская система с самого начала была обречена на исчезновение вследствие ее антагонизма фундаментальным принципам цивилизованного общества, – заявил Черчилль на следующий день. – Система и режим канут в небытие от мести русского народа. Если бы раньше была возможность установить мирные отношения с большевиками, мы бы строили их на песке».
15 октября Деникин начал решающее наступление на Москву. Черчилль сообщил Ллойд Джорджу, что хочет отправиться в Россию. Он был готов помочь Деникину написать новую русскую конституцию. Ллойд Джордж был не против этой идеи. «Уинстон может поехать в Россию своего рода послом», – записал в дневнике Генри Уилсон.
17 октября Черчилль сообщил Юденичу, что Военное министерство направляет ему танки, аэропланы, винтовки и снаряжение для 20 000 человек. Четыреста русских офицеров, которые проходили подготовку в Британии, отправятся в Россию на британском пароходе, который доставит большую часть грузов. В этот день Черчилль сказал Керзону, что, если Петроград будет взят, он будет взят британским оружием и с помощью британского флота.
Уверенность Черчилля в успехе была абсолютной. «Теперь есть все основания полагать, что русский народ скоро свергнет иго большевизма, – говорил он председателю своего избирательного округа 18 октября. – Британия должна использовать свое влияние, чтобы построить новую Россию на основании демократии и парламентаризма». На следующий день Черчилль обсуждал со своими советниками возможность направить британского генерала к Юденичу для вступления в Петроград. Генерал должен был отправиться из Британии 23 октября, чтобы предотвратить эксцессы в случае победы. Но именно в этот день Троцкий начал контрнаступление и отодвинул войска Юденича от города.
Успехи антибольшевистских сил закончились так же быстро, как начались. На юге России войска Деникина вынуждены были остановиться. Их базы подверглись внезапному нападению армии анархистов во главе с Нестором Махно. Воспользовавшись этим, большевики освободили Орел. Деникин начал отступать. В Сибири Колчак тоже отступал на восток, к Омску. Надежда Черчилля отправиться в Россию эмиссаром демократии рухнула, но он не собирался бросать борцов с большевиками. 31 октября кабинет обсуждал гибель сотни британских моряков и военного корабля в Финском заливе, который обстреливал позиции большевиков. Один министр отметил: «Уинстон просит продолжать обстрел до льдов. ПМ против».
3 ноября Юденич отказался от попытки захватить Петроград и отступил в Эстонию. Через три дня Черчилль, выступая в палате общин, говорил о «дьявольской способности Ленина уничтожать все институты, на которых построено Российское государство». После выступления к нему подошел Бальфур и сказал: «Восхищаюсь вашей гиперболизированной способностью говорить правду».
Армия Деникина прекратила наступление на Москву. Черчилль тщетно просил кабинет министров направить Деникину дополнительную помощь. Его план по созданию особых русских армейских корпусов для Юденича тоже закончился ничем. Его полномочия как министра в отношении России ограничивались тем же, что и в прошлом году: обеспечить вывод британских войск. 1 ноября последние британские солдаты покинули порт Владивостока. Через месяц развалилась армия Колчака, а сам адмирал бежал на восток, оставив большевикам более миллиона боеприпасов, преимущественно британских. 30 ноября Черчилль отметил свой сорок четвертый день рождения под аккомпанемент рушащихся надежд на демократическое возрождение России.
К концу ноября Деникин уступил большевикам уже половину юга России. Поляки, которых он презирал, были далеки от мысли помочь ему восстановить линию фронта. Они продвигались в глубь Украины. «Последние шансы на спасение ускользают, – написал Черчилль Ллойд Джорджу 3 декабря. – Мы не предпринимаем никаких действий, чтобы убедить Польшу сказать свое веское слово на фронте и наладить отношения между Деникиным и Польшей. Очень скоро ничего не останется, кроме Ленина и Троцкого, наших пропавших 100 миллионов и позора».
Черчилль уговаривал Деникина начать мирные переговоры с Польшей. «Поверьте, друг мой, я понимаю ваши трудности, – написал он в телеграмме от 11 декабря, – и я преследую единственную цель, а именно – уничтожение большевистской тирании, которая угрожает невежественным, неразумным и уставшим народам». На следующий день большевики вошли в Харьков. Деникинские войска начали беспорядочное отступление к Черному морю.
«Иллюзия – предполагать, что весь этот год мы боролись за дело противников большевизма в России, – написал Черчилль в записке для Военного кабинета 15 декабря. – Наоборот, они сражались за нас, и эта истина станет мучительно очевидна, когда они будут уничтожены и большевики восторжествуют на всех обширных территориях Российской империи». В этот день большевики вошли в Киев. Через девять дней в Сибири они овладели большей частью Иркутска, куда бежал Колчак. 26 декабря генерал Нокс отправился морем из Владивостока. В тот же день генерал Холман телеграфировал с юга России, прося помощи в эвакуации 800 из 2000 членов британской миссии. 31 декабря Черчилль отдал приказ эвакуировать британские силы через Батум.
Черчилль проиграл свою долгую битву за свержение московского режима. Для многих в Британии, в особенности для лейбористов, его «личная война против России» стала повторением предыдущих эксцессов. В лондонской вечерней газете Star карикатурист изобразил его в виде гордого охотника с ружьем в руке и шестью мертвыми кошками под ногами. На четырех из них были надписи: «Сидни-стрит», «Антверпенский просчет», «Галлипольская ошибка» и «Русское заблуждение». Две кошки остались без имени. Подпись под карикатурой гласила: «Уинстон охотится на львов и добывает кошек».
На новогодние праздники Черчилль был гостем сэра Филипа Сассуна в Лимпне в его роскошном поместье на южном побережье. Среди гостей были также Ллойд Джордж и газетный магнат лорд Риддел. В эти выходные, как во многие другие, Черчилль работал над своими военными мемуарами. Он только что узнал, что ему полагается 5000 фунтов от Times за право их публикации (по курсу 1990 г. – 75 000), а вскоре он должен был получить вдвое больше за газетные публикации в США. В последний год он диктовал текст своему стенографисту Гарри Бекенхэму.
«Мы много говорили с Уинстоном о его книге, – записал Риддел в дневнике. – Он сказал, что закончил большую часть первого тома. Он планирует надиктовать 300 000 слов, и на этом завершить. Он говорит, что его приводит в восторг мысль, что можно получать по полкроны за слово! Он ушел наверх, собираясь часа два-три поработать над книгой. Когда он спустился, я сказал премьер-министру, с которым в этот момент разговаривал: «Страшно подумать! Пока мы впустую тратим время, Уинстон гонит слова по полкроны за штуку». Это очень позабавило ЛД».
В середине января, когда Ллойд Джордж был в Париже на совещании Верховного совета союза стран Антанты, где вырабатывались окончательные условия Версальского договора, он решил устроить заседание кабинета министров в Париже. Мирная конференция решила пригласить большевиков обсудить торговые отношения между Россией и Западной Европой. Черчилль все еще надеялся оказать поддержку стремительно отступавшим армиям Деникина. «Временами он становился почти безумцем», – писала Фрэнсис Стивенсон в дневнике 17 января. В этот день Генри Уилсон нашел Черчилля в очень странном настроении: он рассуждал, не стоит ли подать в отставку.
«Дорогая моя Клемми, – написал он жене двумя днями позже, – я бы с большим удовольствием провел эти дни в любом другом месте, чем слоняться здесь без толку». 25 января, вернувшись в Лондон, он опубликовал в Illustrated Sunday Herald статью, в которой писал о «дьявольских намерениях» Ленина. «Все тираны – враги человечества, – заявил он. – Все тирании должны быть свергнуты». Впрочем, через девять дней, узнав, что Деникин, скорее всего, будет сброшен в море, он призвал его прекратить борьбу, найти безопасное убежище для своих солдат и сторонников и начать переговоры с большевиками о небольшой территории, на которой они могли бы существовать.
«В характере и организации большевистского правительства происходят существенные изменения, – сообщал Черчилль Деникину. – Несмотря на дьявольское коварство, с которым оно создавалось и сформировалось, сейчас оно тем не менее представляет собой силу порядка. Те, кто его возглавляет, уже не просто революционеры, но личности, которые, захватив власть, заинтересованы удержать ее и пользоваться ею. Считается, что они искренне желают мира, несомненно опасаясь, что в случае продолжения войны их сожрут собственные армии. Мирный период вкупе с реорганизацией промышленности вполне может обеспечить объединение России».
Призыв Черчилля к компромиссу услышан не был. Деникину идея об «эволюции» большевизма казалась абсурдом. Через четыре дня после того, как Черчилль выступил за переговоры, большевики вошли в Одессу. Тысячи сторонников Деникина были убиты. Остатки бежали морем в Крым. В тот же день большевики расстреляли Колчака.
Уходили последние лидеры сопротивления. 5 марта Черчилль дал распоряжение генералу Холману покинуть Россию. Теперь он выступал за своего рода санитарный кордон, частью которого должна стать Германия. 10 марта он писал одному из своих советников: «На мой взгляд, цель, которую мы должны преследовать в настоящее время, – это создание сильной, но мирной Германии, которая не будет атаковать наших союзников французов, но в то же время будет служить бастионом от российского большевизма».
23 марта Черчилль высказался об антибольшевистских силах, остающихся на севере России: «Считаю, они сделали все, что могли, держась месяц за месяцем без всякой надежды, но сейчас стремятся заключить мир с большевиками». На следующий день он отправился в двухнедельный отпуск во Францию. Теперь он тоже считал единственной перспективой мирные переговоры. Пересекая Ла-Манш, он написал Ллойд Джорджу: «Я должен быть готов заключить мир с Советской Россией на самых лучших доступных условиях, чтобы стабилизировать общую ситуацию и одновременно обезопасить нас от большевистской заразы. Разумеется, я не верю, что возможно достижение какой-то гармонии с большевизмом. Но при всем том естественное стремление к материальному благу неизбежно: мы должны надеяться – к радости или горю, – что мирное влияние приведет к исчезновению опасности этой кошмарной тирании».
27 марта последние деникинские войска покинули свою главную базу – порт Новороссийск. Когда в город вступили большевики, они обнаружили огромное количество британских припасов. Большая часть последней британской помощи стала собственностью и арсеналом тех, чье поражение она должна была обеспечить. Деникин и его тридцатипятитысячная армия переправились в Крым. Его кампания завершилась. 29 марта Генри Уилсон, узнав, что миссия генерала Холмана благополучно эвакуировалась, записал в дневнике: «Так заканчивается катастрофой очередная военная авантюра Уинстона. Антверпен, Дарданеллы, Деникин. Его суждения всегда ошибочны, во власти он безнадежен». Но он ошибался: дело было в том, что, как и прежде, Черчилль был лишен реальной власти в своем стремлении повернуть военную ситуацию в России на пользу Британии.
Во Франции Черчилль остановился на вилле своего друга герцога Вестминстерского в Мимизане. Он охотился на кабанов, рисовал. Компанию ему составил генерал Роулинсон. Пошло четыре с половиной года после того, как Роулинсон пришел ему на смену в Антверпене, и ровно два года с тех пор, как Черчилль посещал штаб-квартиру Роулинсона в разгар немецкого наступления 1918 г. «Мы с генералом, – написал он Клементине 29 марта, – в промежутках между рисованием и прогулками верхом непрерывно обсуждаем сражения прошлой войны. Я совершенно не работаю. Такое со мной впервые. Видимо, я наконец взрослею».
31 марта кабинет министров решил предложить генералу Деникину прекратить борьбу. Один из членов кабинета записал: «К счастью, Уинстон за границей». Но Черчилль уже и сам хотел абстрагироваться от этих проблем. Из Мимизана он писал Ллойд Джорджу: «Я полностью погрузился в отпуск и пытаюсь забыть обо всех неприятностях». Во вторую неделю мая польские войска вытеснили большевиков из Киева. В Крыму преемник Деникина генерал Врангель держал оборону против ожесточенных атак большевиков.
Черчилль хотел, чтобы Британия проявила инициативу не как участница борьбы, а как посредница. На министерском совещании 28 мая он сказал: «Британское правительство должно предложить советскому правительству честное сотрудничество в согласовании условий перемирия между генералом Врангелем с одной стороны и польским правительством с другой. Крым может как минимум на год стать прибежищем для противников большевиков. Тем из беженцев, кто пожелает вернуться в Россию, это должно быть позволено на условиях амнистии. Большевики должны прекратить вмешательство в дела Афганистана, Персии и Кавказа, а также большевистскую пропаганду в Центральной Европе и Британии. В ответ Британия признает большевистскую Россию».
В то время как Черчилль разрабатывал план мирных переговоров, Врангель выступил из Крыма и атаковал большевиков на юге России. Черчилль согласился с мнением кабинета, что тем самым генерал лишил себя дальнейшей поддержки со стороны Британии.
Помощь Черчилля потребовалась и в борьбе с новой опасностью: в Ирландии участились акты насилия и террора, направленные против британского правления. После гибели шестнадцати католиков и протестантов в результате кровавой стычки 16 июня Ллойд Джордж пригласил Черчилля войти в состав правительственного комитета, созданного для прекращения беспорядков в Ирландии. 25 июня Черчилль сказал Генри Уилсону, что, на его взгляд, ситуацию в Ирландии не улучшить методами, которые пруссаки применяли в Бельгии.
У Черчилля вызывали отвращение террористические акты, совершаемые боевиками Шин фейн. 1 июля он сказал своим советникам в Военном министерстве: «В случае обнаружения с воздуха больших групп, занимающихся боевой подготовкой – с оружием или без оружия, – с военной точки зрения не вижу препятствий для применения авиации, которая пулеметным огнем или бомбометанием может их рассеять». Он добавил, что при этом необходимо ставить в известность ирландское правительство и местные власти и применять силу адекватно.
Использование авиации для поддержания порядка применялось не только в Ирландии. Через шесть дней после этого предложения Черчилль информировал кабинет министров, что при волнениях в далекой Месопотамии противник был подвергнут бомбардировке и пулеметному обстрелу авиацией при взаимодействии с наземными войсками. Впрочем, Черчилль резко осудил применение войск в Индии, где после восстания в Амритсаре было расстреляно 300 безоружных индийцев. Черчилль настаивал на увольнении генерала Дайера из армии и 8 июля в палате общин поддержал решение комиссии Военного министерства, осудившей Дайера. «Стрельба, – заявил Черчилль, – стала чудовищным событием. В случае бунтов и гражданских беспорядков должен действовать общий запрет на применение армии. Я имею в виду запрет на так называемое «устрашение». Под устрашением я понимаю организацию бойни с целью терроризировать весь округ или всю страну. Мы не можем принять подобную доктрину ни в каком виде».
Поскольку убийства в Ирландии продолжались, Ллойд Джордж попросил друга Черчилля, генерала Тюдора, создать, как выразился Генри Уилсон, «контрубийственную ассоциацию» – карательные отряды, которые из-за цвета их формы стали называть «черно-коричневыми». «Черчилль давно хотел сурово расправиться с шинфейнерами», – записал Уилсон в дневнике 12 июля. Однако мысли Черчилля резко переключились с ирландцев на большевиков: вытеснив поляков из Киева, они продолжили наступление на Западной Украине и заняли территории с преимущественно польскоязычным населением – Галицию и часть современной Белоруссии. Поляки были вынуждены оставить Вильно, город с восьмидесятитысячным польским населением. Черчилль хотел немедленных действий против стремительного наступления русских. Он писал Бонару Лоу: «Весь мой опыт говорит в пользу нападения на них. Они очень опасны, если чувствуют, что ты их боишься. Это как укрощать тигра или, скорее, гиену!»
Ожидая решения кабинета по поводу помощи Польше, Черчилль подготовил список того, что считал нужным направить полякам, в том числе аэропланы, танки и технических советников. 26 июля США заявили, что готовы экипировать и снабдить всем необходимым десять польских дивизий. Через два дня в статье «Ядовитая опасность с Востока» (The Poison Peril from the East), опубликованной в Evening News, Черчилль назвал Польшу стержнем Версальского договора. «Дело Польши, – заявил он, – следует рассматривать с точки зрения обеспечения и сохранения европейского мира. Но понятно, что британские войска не могут прийти на помощь Польше. После пяти военных лет народ больше не хочет никакой войны, он слишком устал от непосильного труда, грязи и запустения, горьких разочарований и нескончаемых утрат».
Черчилль писал: «Только мирная, терпеливая, сильная и мужественная Германия может и должна стать плотиной перед потоком красного варварства, хлынувшего с Востока». Газета Times немедленно заявила о «конституционной неприемлемости» такого призыва, поскольку Германия – страна, проигравшая войну, выплачивающая контрибуции и потерявшая значительную часть территории, доставшейся Польше. Лорд Дерби написал Ллойд Джорджу из Парижа: «Намек Уинстона на альянс с Германией для борьбы с большевизмом привел французов в бешенство!» На самом же деле Черчилль вовсе не предлагал никакого военного альянса Германии с Британией.
4 августа Красная армия была уже в полутора сотнях километров от Варшавы. Узнав об опасности, угрожающей польской столице, Черчилль поспешил к премьер-министру. Ллойд Джордж в это время встречался с двумя эмиссарами Ленина – Леонидом Красиным и Львом Каменевым, присланными для переговоров о торговом соглашении. Пока Черчилль ожидал, Ллойд Джордж прислал ему записку: «Я сказал Каменеву и Красину, что британский флот в трехдневный срок будет направлен на Балтику, если они не прекратят наступление». Ультиматум был предъявлен в шестую годовщину объявления Британией войны Германии. Через полчаса на совещании кабинета министров действия Ллойд Джорджа получили полную поддержку. Но было ясно, что армия на помощь Польше направлена не будет. «Снова 4 августа, – позже вспоминал Черчилль. – Но на этот раз мы бессильны. Общественное мнение Франции и Британии смирилось. Любые виды вооруженной интервенции невозможны. Ничего не осталось, кроме слов и жестов».
Красная армия продолжала наступление на Варшаву. 6 августа глава британской миссии, направленный ранее в Варшаву, чтобы убедить поляков начать переговоры с большевиками, телеграфировал в Лондон о немедленной отправке 20 000 британских и французских солдат, за исключением тех, кто может быть подвержен большевистской или шинфейновской пропаганде. Но через два дня руководство Франции сообщило Ллойд Джорджу, что оно не намерено посылать войска. Было принято соглашение, что Франция направит в Польшу вооружение и боеприпасы. Вкладом Британии станет обувь и одежда.
13 августа Красная армия была уже в двадцати километрах от Варшавы. Британское правительство отказалось от намерений помогать Польше и каким-то образом участвовать в ее судьбе. В этот день Черчилль уехал в Рагби играть в поло. Оттуда он написал Ллойд Джорджу длинное послание с просьбой сделать все возможное для предотвращения очередного захвата Польши Россией. В это время пришло известие, что поляки перехватили инициативу. Они захватили 63 000 пленных, 200 пушек и тысячу пулеметов, а русские отступают. Черчилль приписал к письму: «К счастью, устарело из-за последних событий». Затем, повторяя фразу Питта в Гилдхолле, сказанную в 1805 г., добавил: «Польша спаслась собственными усилиями и, я верю, своим примером спасет Европу».
В тот же день, 13 августа, когда Красная армия стояла в двух десятках километров от Варшавы, в Ираке в результате волнений были убиты шесть британских чиновников. Черчилль как военный министр нес ответственность за ситуацию в этой стране. Две недели правительство обсуждало возможные действия. Черчилль не видел причин удерживать контроль над Ираком, если это может привести к вооруженному столкновению. Но он оказался в меньшинстве. «Теперь, когда кабинет решил, что мы должны вгрызаться в эту несчастную страну, – написал он Ллойд Джорджу 26 августа, – необходимо приложить самые энергичные усилия и добиться конкретных результатов». Его друг генерал Холдейн, главнокомандующий британскими силами в Ираке, выразил уверенность, что в течение трех месяцев в состоянии подавить волнения.
Проводя правительственную политику, направленную на сохранение британского присутствия в Ираке, Черчилль распорядился направить две авиационные эскадрильи в поддержку двух других, уже находящихся там. 29 августа он предложил применить бомбы с горчичным газом, чтобы, как он выразился, «примерно наказать непокорных аборигенов, не причинив им при этом серьезных травм». Но проблема состояла в отсутствии свободных войск. «Ума не приложу, где взять хоть одного солдата, – писал Черчилль Ллойд Джорджу 31 августа. – Мне видится что-то зловещее в том, как разворачиваются события в Месопотамии, тем более на фоне опасности, исходящей от Ирландии. После всех пережитых военных тягот, в тот момент, когда мы только собираем свои скудные ресурсы и начинаем восстанавливать финансы, чтобы иметь хоть что-то на случай непредвиденной опасности, мне кажется крайне неуместным распылять армию и казну в этих пустынях».
1 сентября Черчилль с Клементиной отправились в Мимизан. «Я наслаждаюсь солнцем и сменой обстановки, – написал он председателю своего выборного округа через неделю. – Мне это крайне необходимо после суеты и тревог последних лет и после тревожных июля и августа, которые мы пережили в Англии». Черчилль всегда любил солнце. «При правильно организованном существовании (как у вас и у меня), – писал он Ллойд Джорджу месяцем ранее, – каждый день приносит радость благодаря хорошей погоде».
Проведя две с половиной недели во Франции, Черчилль на шесть дней вернулся в Лондон. Генри Уилсон сообщил, что «черно-коричневые» в Ирландии проводят массовые карательные акции. Симпатии Черчилля были на стороне тех, кто стремился к миру. «Естественно, должно быть сделано все, чтобы предотвратить насильственные, жесткие действия военных, – говорил он Уилсону 18 сентября. – Величайшую пользу в этом смысле может принести ирландское население в городах, где расквартированы войска, если оно не только воздержится от убийств военных, но и окажет посильную им помощь в обнаружении настоящих преступников».
22 сентября в трех городах на юге Ирландии местная полиция, как писал в своем дневнике Уилсон, «определила некоторых шинфейнеров как убийц и подстрекателей, после чего хладнокровно казнила их без суда и следствия. Уинстон не видит в этом особой беды». Через два дня офицер штаба Тюдора капитан Шор приехал к Черчиллю из Дублина и сообщил, что армия фактически проводит карательные операции. Черчилль отправился с ним к Ллойд Джорджу на Даунинг-стрит, где Шор еще раз рассказал о поведении войск. У Ллойд Джорджа это не вызвало возражений. «На убийство полицейских, – сказал он, – следует отвечать только карательными акциями».
Вечером Черчилль отправился в Италию, в Амальфи, заниматься живописью. Оттуда он перебрался во французский городок Каси, где продолжил рисовать. Он написал своему двоюродному брату Шейну Лесли, чей дом был на границе с Ольстером, и напомнил свой ответ, когла его спросили, какой совет он мог бы дать Шин фейну: «Перестать убивать и начать спорить». «Когда прекратятся убийства, – теперь писал Черчилль Лесли, – ирландский вопрос перейдет в новую стадию, и я немедленно приложу все усилия, чтобы заключить достойное соглашение». 11 октября Черчилль вернулся в Лондон. Через пять дней, выступая в своем избирательном округе в Данди, он в равной степени осудил действия большевиков и шинфейнеров.
В третью неделю ноября Черчилль увидел копии нескольких десятков перехваченных телеграмм из советского Министерства иностранных дел большевистским эмиссарам в Лондоне. Одной из главных инструкций в этих телеграммах было указание не жалеть денег, чтобы активизировать волнения среди британских рабочих. Черчилль решил настаивать, что, пока большевики не отменят этих инструкций, никаких торговых соглашений подписано быть не должно. Ллойд Джордж указал, что частью соглашения как раз и является прекращение пропаганды и после подписания соглашения подстрекательства будут прекращены.
17 ноября Черчилль заявил на заседании кабинета, что следует прервать переговоры с большевиками, пока не будет прекращена агитация. Если на следующий день такое решение не будет принято, он подаст в отставку. Его друг Ф. Э. Смит, которому недавно был пожалован титул лорда Биркенхедского, принялся его отговаривать. «Ты сам себя отрежешь на долгие годы, а возможно, и навсегда, от коалиции, которая во всем остальном полностью на твоей стороне, – говорил он. – Отставку любого другого члена кабинета общество не воспримет как принципиальную».
Черчилль прислушался к дружескому совету. Переговоры продолжились, равно как и секретные инструкции большевиков. Черчилль остался в составе кабинета, специально отметив в стенограмме 18 ноября: «Ни один из членов кабинета министров не ограничен в выступлениях против большевиков». Вечером он уехал в Оксфорд, где выступил с критикой большевизма. «Я считаю, – сказал он, – что все беды и несчастья России – результат безнравственности и безрассудства большевиков. Ни Россия, ни Восточная Европа никогда не оправятся, пока эта подлая группа фанатиков-космополитов держит русский народ за горло и тиранит огромное население. Политика, за которую я всегда выступаю, – свержение и уничтожение этого преступного режима».
В начале ноября, изучая доклад о карательных акциях «черно-коричневых» в Ирландии, Черчилль написал в записке для кабинета министров: «Некоторые меры позорны даже на фоне явных провокаций. Наделано много глупостей и ошибок, которые власти не имеют права игнорировать». Впрочем, он не считал справедливым наказывать военных за то, что они, «провоцируемые самым жестоким образом и будучи не в силах ничего исправить, были вынуждены действовать на свой страх и риск». Одной из мер борьбы с террористическими актами шинфейнеров он считал идентификационную карточку, которую должен иметь при себе каждый мужчина в Ирландии. Тогда зачистки и облавы станут более эффективными.
9 ноября директор разведывательного управления Скотланд-Ярда сообщил Черчиллю, что ячейка шинфейнеров в Глазго решила заняться похищениями людей в ответ на карательные акции в Ирландии. Они выбрали, в частности, Черчилля и Ллойд Джорджа. Черчиллю посоветовали несколько дней или даже недель не появляться в Шотландии. Ему также предоставили вооруженного телохранителя, сержанта уголовной полиции Уолтера Томпсона.
В Ирландии между тем продолжался разгул насилия. 15 ноября в поезде вооруженные люди захватили и увели с собой пятнадцать британских офицеров. Больше их никто не видел. Через два дня «черно-коричневые» провели ответную акцию в Корке, убив трех человек. В отместку шинфейнеры утром 21 ноября совершили нападение на несколько отелей и частных домов в Дублине, убив четырнадцать человек, в том числе шесть британских офицеров. Их буквально вытаскивали из постелей и расстреливали на глазах у жен. В тот же день в ответ на убийства в Дублине солдаты открыли стрельбу по толпе футбольных болельщиков, в которой было замечено несколько вооруженных людей, и застрелили девять человек.
25 ноября Черчилль с Ллойд Джорджем присутствовали в Вестминстерском аббатстве на поминальной службе по шести британским офицерам, убитым в Дублине. Через три дня семнадцать «черно-рыжих» попали в засаду близ Макрума. Шестнадцать были убиты. 1 декабря на заседании кабинета Черчилль заявил, что для восстановления порядка во всей Ирландии сил недостаточно. Он советовал выбирать наиболее опасные районы и сосредоточивать в них силы. Через восемь дней кабинет согласился объявить военное положение в четырех графствах Северной Ирландии. За ношение оружия предусматривалась смертная казнь.
10 декабря после убийства солдат карательного отряда в Корке в качестве ответного хода была сожжена большая часть торгового центра города. Вечером на экстренном заседании кабинета министров Черчилль сказал, что если парламентарии от Шин фейн готовы встретиться в Дублине, где они в 1919 г. создали собственный парламент, и если они продемонстрируют готовность к миру, то Британия, в свою очередь, готова предложить месячное перемирие. 15 декабря в палате общин он призвал к прекращению насилия: «Пусть прекратятся убийства, пусть начнется конституционная власть, пусть ирландский народ обсудит, как выбираться из ужасной ситуации, в которую его сейчас толкает банда ирландских убийц». – «И правительство!» – выкрикнул один из оставшихся в Вестминстере парламентариев – ирландских националистов.
«Пусть они перенесут это в область честной полемики, – продолжал Черчилль. – Парламент – специальное место для этого. В таком случае они сразу почувствуют избавление от всей той жестокости, которая терзает Ирландию».
На особом совещании кабинета министров 29 декабря Ллойд Джордж предложил перемирие на один или два месяца. Черчилль поддержал его. Как военный министр, он прекрасно знал тяжесть финансовой ноши, которую несет Британия в результате военных конфликтов в Ирландии и Ираке. Британские гарнизоны стояли кроме того еще на Рейне и в Турции – Константинополе и в Чанаккале. Он уже предлагал начать мирные переговоры с лидером Турции Мустафой Кемалем. Это не только облегчило бы положение Британии на Ближнем Востоке, где Турция подогревала антибританские настроения, но, что было крайне важно, поставило бы турецкий барьер российским амбициям.
4 декабря Черчилль в очередной раз призвал Ллойд Джорджа заключить соглашение с Турцией. «Ваше стремление сохранить Мосул и Месопотамию подрывается самым непосредственным образом этой вендеттой против турок, – написал он. – Антитурецкая политика приводит к огромным необязательным тратам на Ближнем Востоке». Через девять дней, выступая в кабинете, он предложил Британии уйти из северных и центральных районов Ирака до линии, закрывающей только Басру и персидские нефтедобывающие районы на реке Карун, отказаться от контроля за Мосулом и Багдадом и вернуть их Турции. Кабинет отверг его предложение.
Работа в Военном министерстве перестала вызывать у Черчилля энтузиазм. Ему приходилось нести ответственность за политику, которую он не одобрял, – как за применение военной силы в Ираке, так и в Ирландии, где его участие ограничивалось лишь поставкой армейских подразделений и вооружения, а призывы к миру и началу переговоров никто не слушал. Ему хотелось изменений. Осенью появились разговоры о том, чтобы направить его вице-королем в Индию.
Стремясь снизить расходы на Ирак и Палестину, Черчилль 31 декабря предложил и кабинет согласился создать отдельный ближневосточный департамент, чтобы взять управление, как он выразился раньше, «этими неблагодарными пустынями» в одни руки. В настоящее время этим занималось четыре государственных департамента, порой мешая друг другу: Министерство по делам Индии, Министерство иностранных дел, Военное министерство и Министерство по делам колоний. Новый департамент, по его мысли, должен был стать структурой министерства по делам колоний, и главой его должен был стать лорд Милнер, министр по делам колоний.
В канун Нового года Черчилль и Ллойд Джордж снова были гостями Филипа Сассуна в Лимпне. Присутствовавший там лорд Риддел отметил поразительную память Черчилля, который, как он выразился, «с большим удовольствием потчевал нас декламацией песенок из мюзик-холла и других стихов, которые он запоминал без особых усилий, хотя многие из них давно не перечитывал». Но в праздники не только развлекались. Ллойд Джорджу требовались административные способности Черчилля для сокращения военных расходов на Ближнем Востоке. Утром 1 января он спросил его, не желает ли он унаследовать от Милнера Министерство по делам колоний и заодно возглавить ближневосточный департамент с ответственностью за Ирак и Палестину.
Отношение Черчилля к сионизму было хорошо известно. Год назад в статье, опубликованной в Illustrated Sunday Herald, он, критикуя российских евреев, которые сыграли важную роль в победе коммунизма в России, назвал сионизм «вдохновляющим движением» и пояснил читателям: «Если на берегах Иордана еще при нашей жизни, что вполне возможно, будет создано еврейское государство под протекторатом Британской короны, состоящее из трех-четырех миллионов евреев, то это станет благотворным событием в мировой истории с любой точки зрения и абсолютно отвечающим подлинным интересам Британской империи».
Черчилль попросил неделю на размышление. 7 января он вернулся в Лимпн и дал согласие возглавить Министерство по делам колоний. В этот же день он занял свой седьмой по счету пост в правительстве. Ему было сорок шесть лет.
