Десять всадников скорым аллюром проскакали в мелколесье. Все они не скрывали радости: бешеная скачка обещала богатую добычу. Лучшие придворные гончие не могли ошибаться: в этой рощице наверняка можно было загнать превосходного зверя. Король со спутниками пришпоривали лошадей; все достали луки и приготовили мечи для последнего удара. То, что они увидели, их не разочаровало: в густых кустах запутался великолепный олень самой лучшей породы с восемнадцатью отростками на рогах.

Король Карл, возглавлявший погоню, пустил стрелу и угодил зверю прямо в грудь. Владыка леса, умученный гонкой с собаками, которые злобно рычали и показывали клыки, попробовал в последний раз скакнуть, но его ноги подогнулись; он зашатался. Король соскочил с коня и вынул из ножен меч. Он подбежал к оленю, уже полумертвому от боли, и воткнул лезвие в подбрюшье. Затем, вынув окровавленный меч обратно, он воздел его к небу и издал победный клич.

— Христом Богом клянусь, — возопил король, — эта прекрасная охота предвещает нам многие победы! Доставьте славную добычу в мой замок: я велю украсить ею большую залу пиров.

Государь еще раз взглянул на останки зверя, который только что, полный величия, царил в глубокой чаще. Затем он вскочил на лошадь, и тут к королю с широкой улыбкой на лице подъехал маркиз Нейстрии, охотившийся вместе с ним.

— Поздравляю вас, государь! — воскликнул вассал. — Счастье вам улыбнулось и послужит вашей славе. Трудно будет нашим врагам отражать такие удары!

— Что нового об осаде Шартра? — спросил Карл. Он был сильно в духе.

— Новости есть, добрые вести! Превосходные даже вести, Ваше Величество! — ответил Роберт Нейстрийский все с той же улыбкой. — Город держится отважно, а викинги, похоже, выдыхаются. Думаю, гордому Рольфу придется протянуть вам перчатку, если он не желает погибнуть под городскими стенами.

Лучшей новости под конец такого утра Карл услышать не мог.

Четыре недели назад люди Севера осадили Шартр, и это дело стало для них катастрофой. Не ждали они, что французских войск будет так много, а главное — что будут они так упорны. Город давно был готов к нападению, и жители успели наполнить свои амбары провиантом. Таким образом, Шартр был вполне в состоянии выдержать войну на истощение и даже, пожалуй, победить в ней. Весть о героическом сопротивлении города облетела страну и сильно переменила мнение о грозных викингах. Отныне они уже не были теми сверхчеловеческими чудищами, какими рисовались прежде: оказалось, и они уязвимы.

Епископ Шартра Гантельм бросил клич вельможам королевства прийти городу на помощь. Среди откликнувшихся были Рихард Заступник — герцог Бургундии, Ма-нассия — граф Дижонский и Роберт — маркиз Нейстрии. Сам же король Карл благоразумно воздержался от участия в сражении. Монарх, как всегда, хотел примирить врагов. С одной стороны, он всегда искал решение в переговорах, с другой — не мешал говорить оружию там, где за ним все же оставалось последнее слово. В этой тонкой политической и военной игре маркиз Нейстрийский играл роль посредника и в то же время деятельно участвовал в боях.

Людям, которым, как полагали, ни один противник был не страшен, кроме богов, перенести такой удар было особенно трудно. Люди Рольфа не привыкли вести сражения в течение долгого времени. Викинги больше любили быстрые набеги и богатую добычу, которую давала им неожиданность. Первым их козырем была быстрота; у них были превосходные кони и грозные драккары, рассекавшие волны. Они скоро нападали и скоро отступали, а больше всего любили опрокинуть противника несколькими повторными ударами. Сыны Одина и Тора возвели эффект неожиданности в ранг высокого искусства; они отыскивали самые незащищенные цели — церкви и монастыри, даже определяли самые благоприятные дни для сражения. Некогда они напали на Париж в день Пасхи, и это было заранее задумано: норманны знали, что в такие дни город более уязвим, чем в будни. Обычно люди Севера, зная, что числом всегда уступают, не принимали открытого боя. Один драккар вмещал пятьдесят человек, а во флоте редко бывало больше десятка кораблей. Норманнское войско числом человек в пятьсот едва ли могло мериться с большими армиями.

Ни одно из привычных правил сражения викингов не сработало при осаде Шартра, и люди Рольфа Пешехода за это дорого поплатились. Они пали духом, у них кончался провиант. Они уже разграбили все окрестные фермы; теперь им, чтобы пополнить запасы, приходилось совершать далекие рейды.

Рольф первым усомнился в том, что эта осада нужна, но он был вождем и должен был всю ответственность взять на себя. Скирнир же Рыжий, которого грядущий разгром никак не ослаблял, лишь громче и суровей упрекал своего родича. Он винил его во всех промедлениях, которые довели их до такой беды. Этим вечером он узнал новость, которая взбесила его черной яростью. Он без промедления явился к вождю. Опрокинув наземь воина, который попытался преградить ему путь, он вошел в шатер и взревел:

— Как ты посмел? Ты довел нас до беды, а теперь хочешь снять осаду? Разве ты забыл, что викинги не сдаются?

— Чти вождя своего, — твердо ответил Рольф, — и исполняй мои распоряжения. Из этой скверной войны для нас нет другого выхода. Битва под Шартром — не наша битва. Отступим и вернемся, когда будем сильнее. А может, пора уже заключить и мир.

В ярости Скринир бросил щит наземь. Он и представить себе не мог, что услышит такое. Сжав кулаки, он подступил к родичу, который даже не шелохнулся. Сколько Скирнир ни глядел на Рольфа с ненавистью, тот так и не отвел глаза.

— Мир заключить? — прокричал Скирнир. — Кроме богов, ни один противник нам не страшен! Никто из викингов не ведает страха! Нынче кажется, будто франки сильнее — это потому, что боги заставляют нас платить за минуты слабости. Довольно их уже было! Надо обрести древнюю доблесть: жечь церкви, грабить монастыри, истреблять без пощады всех, кто станет у нас на пути. Если мы опять огорчим Одина и Тора, они нас накажут за трусость.

Рольф даже не привстал с кресла. Он ждал, пока Скирнир выкричится, а потом ответил с хладнокровием, столь резко отличным от ругани своего родича:

— Скирнир, мне понятен твой гнев. Поверь мне, я его разделяю. Я больше любого желаю победы нашему народу. Но за эти недели у меня было время подумать. Быть может, пора прекратить наши странствия, начать новую эру. Мы достаточно сильны, чтобы договориться с нашими недругами и заставить признать наши права на франкские земли, которые мы уже заняли.

— Договориться с крошкой-королем Карлом? С этим жалким трусом? — чуть не задохнулся Скирнир. — А почему, коли так, не есть у него с руки? Ты не забыл ли, что сказали нам боги? А они сказали ясно: «В тот день, когда Севера люди веру предков своих предадут, наступит время Рангарёк — страшное время Заката богов».

Конечно, Рольф знал это мрачное предсказание. Тысячу раз он слышал рассказы о невиданных катаклизмах, вестником которых станут три подряд страшных зимы без лета. Он в малейших подробностях знал повесть о чудовищном великане, который разом проглотит пылающий солнечный диск. Еще ребенком он не раз и не два содрогался, когда ему рассказывали о битве богов и гигантов, из-за которой мир погибнет в грандиозном пожаре. Да, Рольф знал об ужасной угрозе, но он был уверен, что не подвергает народ этой опасности. В этом он был глубоко убежден, но знал и то, что совершенно бесполезно пытаться навязать это мнение громоподобному рыжему витязю.

— Берегись, Рольф Пешеход! — все громче и грознее гремел Скирнир Рыжий. — Ты вождь, но ты не выше наших законов. Я созову совет. Мы заставим тебя взять Божий Молот, чтоб принести нам победу!

— Нет, никогда! — ответил Рольф с быстротой стрелы, вонзающейся в цель.

Могло ли быть, что Скирнир до того разъярился, что и впрямь потребует этого? Рольф встал наконец с кресла и велел родичу покинуть шатер. Скирнир был доволен, хотя виду и не подал. Наконец-то сила его послужила ему.

Когда младший вождь скрылся из виду, Рольф подумал: для победы придется играть гораздо жестче, чем он полагал. Для того ему была необходима помощь Одина и Тора. Он машинально нащупал тяжелый амулет на груди под рубахой.

Там на цепочке висел Мьёлльнир — молот Тора, бога грозы и сражений. Этот священный молот был неодолимым оружием Тора; он никогда не ломался и всегда возвращался в руки бога, бросившего его…

Рольфа всего охватила тревога, и в этот миг чьи-то губы прикоснулись к его шее. Это было похоже на прохладный ветерок под вечер жаркого летнего дня. Вождь закрыл глаза, чтобы насладиться этим нежданным мигом и провел рукой по длинным волосам, волной падавшим ему на плечи. Тотчас ему ответила нежная ласка. Девичья рука легла на шею, спустилась к пояснице, погладила живот. Роллон почувствовал, как растет в нем желание, как напрягается тело, словно лук, готовый спустить стрелу. Он закрыл глаза и прошептал:

— Да, Фрейя, да, да…