Пищит мой комм; я знаю, что это Тодд, но ответить не могу: я сижу в палате на корабле-разведчике и держу на коленях голову Ли. Ни о чем другом я думать пока не в состоянии.

— Держи его крепче, Виола, — говорит госпожа Койл, пытаясь устоять на ногах: корабль снова встряхивает.

— Еще один круг — и садимся, — объявляет Симона.

Снизу доносятся глухие взрывы: это разрываются кассетные бомбы — небольшие снаряды, соединенные в кассеты магнитным способом. В полете они распадаются на отдельные бомбы и таким образом накрывают весь лес под кораблем одеялом взрывов и огня.

Мы снова бомбим спэклов.

После того как Ли рассказал нам о готовящейся атаке, я помогла отнести его на корабль, где госпожа Койл и Лоусон сразу принялись обрабатывать его раны. Снаружи доносились крики людей: напуганные и возмущенные. Представляю. как этот кружок наблюдателей, возглавляемый Ива-ном. взбесился, узнав о прямом нападении врага на лагерь.

— Они же могут напасть ОТКУДА УГОДНО! — слышу я крик Ивана.

Потом госпожа Койл усыпила Ли, а госпожа Лоусон стала промывать его разъеденные кислотой глазницы. Вскоре после этого на борт поднялись Симона и Брэдли, они о чем-то спорили. Симона прошла прямиком в рубку, а Брэдли вошел в палату и объявил:

— Взлетаем.

— У нас тут операция в самом разгаре, — ответила госпожа Койл, не поднимая головы.

Брэдли открыл какой-то ящик и протянул ей маленький предмет.

— Гироскопический скальпель, — сказал он. — Не дрогнет в руке, даже если корабль перевернется вверх тормашками.

— Ну надо же! — воскликнула госпожа Лоусон.

— Что там творится? — спросила я.

Брэдли только нахмурился, однако в его Шуме кривились и гримасничали возмущенные лица людей. Кто- то презрительно обзывал его Гуманистом…

А кто-то даже плюнул в него.

— Брэдли…

— Держитесь крепче, — сказал он. И остался с нами, не пожелав помогать Симоне.

Целительницы без передышки работали над ранами Ли. Я и забыла, какое это удивительное зрелище — госпожа Койл за работой. Сосредоточенная и свирепая, она полностью погрузилась в процесс врачевания и словно бы вовсе не замечала, как завелись двигатели, корабль медленно поднялся в воздух и внизу загремели первые взрывы.

Госпожа Койл все работала и работала.

Теперь, когда Симона завершает последний круг над холмом, я чувствую жар в Шуме Брэдли — он с ужасом ждет, что откроется нашим взорам после приземления.

— Все настолько плохо? — спрашивает госпожа Койл, закрепляя последний шов.

— Ваши люди забыли даже о телах погибших, — говорит Брэдли. — Все твердили, что мы должны показать силу, и немедленно.

Госпожа Койл подходит к раковине в стене и начинает мыть руки:

— Теперь они будут довольны. Вы исполнили свой долг.

— Так это теперь наш долг? — вопрошает Брэдли. — Бомбить врага, которого мы в глаза не видели?

— Вы же вмешались в войну, — отвечает госпожа Койл. — Теперь нельзя просто взять и выйти из нее. На кону тысячи жизней.

— А вы только этого и добивались.

— Брэдли. — Мой комм снова пищит, но я пока не могу отпустить Ли. — На нас же напали!

— Но первыми напали мы, — говорит он. — Так и будет продолжаться до тех пор, пока мы все не умрем.

Я опускаю взгляд на лицо Ли: из-под повязок торчит кончик его носа, рот широко открыт и тяжело втягивает воздух, белые волосы в моих руках липкие от крови. Я чувствую его болезненный жар, тяжесть его тела.

Он уже никогда не будет прежним, никогда… От этой мысли в горле встает ком, а грудь спирает.

Вот что такое война. У меня на руках. Это и есть война.

В кармане снова пищит комм.