Жеребенок, говорит Ангаррад, тычась в меня мордой. А потом отвечает: Хорошо, жеребенок.

— Это ради нее. Если что-то случится, он должен вынести ее оттуда — хоть на руках, понимаешь?

Жеребенок, повторяет она, снова прижимаясь ко мне мордой.

— Ты точно сможешь, милая? Ты поправилась? Если нет, я никуда тебя не пущу…

Тодд, говорит Ангаррад. Ради Тодда.

К горлу подступает тошнота, и мне приходится пару раз сглотнуть слюну, чтобы выдавить:

— Спасибо, милая.

Я пытаюсь не думать о том, что случилось, когда я по-следний раз просил своего питомца погеройствовать.

— Ты удивительный юноша, знаешь об этом? — раздается голос за моей спиной.

Я вздыхаю. Опять этот!…

— Я просто разговариваю со своей лошадью, что тут удивительного?

— Нет, Тодд, — говорит мэр, выходя из палатки. — Я давно хотел сказать тебе несколько вещей и очень прошу меня выслушать, пока этот мир не изменился.

— Мир все время меняется. — Я начинаю надевать на Ангаррад сбрую. — По крайней мере, для меня.

— Послушай, Тодд, — ужасно серьезно произносит он. — Я хотел сказать, что за последнее время проникся к тебе большим уважением. Да, ты храбро сражался со мной плечом к плечу и всегда, в любой беде, оказывался точно там, где был нужен, но это еще не все: ты бросался на помощь даже тогда, когда никто другой не осмеливался, ты взял и выиграл эту войну, когда остальные уже готовы были потерять голову от страха.

Он нежно гладит Ангаррад по боку. Она чуть вздрагивает, но позволяет.

Поэтому я тоже позволяю.

— Мне кажется, первым делом новые переселенцы захотят поговорить именно с тобой. Не со мной и не с госпожой Койл, а с тобой, Тодд. Ты здесь главный.

— Может быть, — говорю я. — Сначала надо мир заключить, а потом расхваливай кого хочешь, ладно?

Мэр выдыхает через нос облачко пара:

— Я хочу сделать тебе подарок.

— Ничего мне от тебя не надо!

Но он уже протягивает мне листок бумаги:

— Возьми.

Я медлю, но потом все же беру листок. На нем написано несколько слов — круглых, жирных и совершенно непонятных.

— Прочти, — говорит мэр.

Я тут же выхожу из себя:

— Нарываешься?!

— Пожалста, — мягко и тепло просит он, и хотя внутри у меня по-прежнему все клокочет, я невольно опускаю взгляд на листок. Те же непонятные слова, написанные рукой мэра — точно горизонт, до которого нипочем не добраться.

— Посмотри на слова и скажи мне, что они значат, — говорит мэр.

Бумага чуть мерцает в свете костров. Почти все слова короткие и по меньшей мере два мне знакомы — это мое имя…

Уж собственное имя различит даже такой дурак, как я…

Первое слово я тоже где-то видел…

Я изумленно моргаю.

Ей-богу, так и написано! Каждое слово горит, бутто сонце.

Поднимаю глаза. Лицо мэра напряжено и сосредоточено, но привычного гула я не слышу, только легкое жужжание.

(как когда мысленно твердишь слова про круг…)

— Что там написано? — спрашивает мэр.

Я опускаю глаза на листок…

И читаю вслух:

— Меня зовут Тодд Хьюитт, я из Нью-Прентисстауна.

Он громко выдыхает, и жужжание сразу обрывается.

— А теперь?

Я снова смотрю на слова. Они никуда не делись, но смысл как-то странно от меня ускользает…

Впрочем, не совсем.

Вот что там написано.

По-прежнему.

— Меня зовут Тодд Хьюит, — читаю я — уже медленней, потомушто пытаюсь разглядеть, — я из Нью-Прентисстауна.

— Совершенно верно, — кивает мэр.

Я опять поднимаю глаза:

— Это не по-настоящему! Ты просто вложил слова мне в голову.

— Нет, — качает головой мэр. — Я долго пытался понять, как спэклы учатся, как передают друг другу информацию. Письменного языка у них нет, но он и не нужен, ведь в своих мыслях они неразрывно соединены Друг с другом. Спэклы обмениваются знаниями напрямую. Все сведения о себе и окружающем мире они постоянно носят в Шуме и делятся ими с другими посредством единого общего голоса — быть может, голоса целой планеты.

Я обдумываю его слова. Единый голос… Тот спэкл, что принес нам послание… У меня действительно было чувство, что ко мне обращался целый мир.

— Я передал тебе не слова, Тодд, — продолжает мэр. — Я передал тебе знание о том, как складывать буквы. Точно так же я научил тебя глушить свой Шум. Думаю, таким образом я протянул между нами очень сильную связь — вроде той, что объединяет спэклов. Пока получается грубо и топорно, но этот навык можно оттачивать, как и любой другой. Ты только подумай, Тодд, каких высот мы можем достичь, какими знаниями можем поделиться друг с другом!

Я снова опускаю глаза на листок бумаги.

— Меня зовут Тодд Хьюитт, — тихо читаю я, по-прежнему различая большинство слов.

— Если ты мне позволишь, — как бутто от всего сердца говорит мэр, — я мог бы учить тебя дальше. Тогда к прибытию переселенцев ты уже сможешь прочесть дневник своей мамы!

Дневник моей мамы… Книжка, все еще проткнутая ножом Аарона, все еще надежно спрятанная, но так и не читанная… Лишь Виола однажды читала ее мне.

Нет, я не верю ему, душу этого человека нельзя спасти…

Человека. Я больше не считаю его чудовищем.

Потомушто если нас в самом деле объединяет этот голос…

(этот гул)

Тогда связь должна быть двусторонней.

Он учит меня всяким штукам…

Но и я в свою очередь делаю его лучше.

Вдалеке раздается знакомый грохот — корабль-разведчик поднимается в воздух. Мы смотрим на восток: сонце тоже начинает всходить.

— Вернемся к этому разговору позже, Тодд, — говорит мэр. — Пришло время заключать мир.