Каждому свое…
Брюллов не сразу привык к своему новому наряду. Он долго недовольно фыркал и криво ухмылялся, посматривая на себя в зеркало. Шумилину же внешний вид художника понравился — в белых летних брюках, босоножках, в пестрой рубашке и в шляпе с большими полями, он был очень похож на типичного представителя питерской богемы. Дополнительное сходство в этом ему придавали рыжая вьющаяся бородка и длинные волосы. Таких хоть пруд пруди на Невском, где они, сидя за мольбертами, предлагают всем желающим нарисовать портрет или шарж.
— Ну, что, господа, садитесь в машину, — вздохнув, сказал Шумилин, — сейчас Вадим отвезет всех по домам: Карла Павловича к Ольге Валерьевне, а меня — в мою скромную холостяцкую обитель. Отдохнем и выспимся, а делами займемся завтра.
Ольга радостно закивала головой, а Брюллов покраснел и смущенно отвел взгляд.
Всю дорогу к дому Ольги на Лиговку художник крутил головой по сторонам, с любопытством и восторгом разглядывая улицы, прохожих, встречный транспорт, яркие световые рекламы. Время от времени он что-то бормотал себе под нос, а порой вскрикивал от изумления.
Потом он не выдержал, и спросил у Шумилина, который сидел на переднем сиденье рядом с сыном, — Александр Павлович, скажите мне, у вас сегодня какой-то праздник отмечают? Очень хотелось бы знать — по какому поводу в городе такой фейерверк?
— Праздник? Фейерверк? — настала очередь удивляться и Шумилину, — с чего это вы взяли, Карл Павлович? У нас каждый день так светло и нарядно. Просто есть такая штука, как электричество, и мы теперь из ночи делаем день. Иногда это даже раздражает…
— Это, как в волшебной сказке… — пробормотал Брюллов. Он замолчал, и снова принялся крутить головой, набираясь новых ярких впечатлений. Похоже, их было сегодня даже больше, чем ему хотелось. К концу пути он окончательно ошалел. Забыв попрощаться, Карл Павлович выбрался из машины, и, словно теленок на веревочке, послушно побрел вслед за своей очаровательной спутницей.
Войдя в квартиру Ольги, Брюллов с трудом доплелся до стоявшего в прихожей стула, и плюхнулся на него. У бедного художника голова шла кругом. Ольга с жалостью посмотрела на своего возлюбленного. Надо было что-то делать.
Она сбегала на кухню, достала из холодильника бутылку крымского сухого вина, налила его в бокал, и, вернувшись в прихожую, заставила Брюллова выпить. Он механически проглотил кисловатую янтарную жидкость, словно в бокале было не вино, а обыкновенная вода.
Минут через пять лицо Карла Павловича порозовело, и взгляд стал более — менее осмысленным. Он схватил руки Ольги, прижал их к своей груди, и стал осыпать поцелуями ее тонкие пальчики.
— Милая, — бормотал Брюллов, — ты моя богиня. Ты словно валькирия, прекрасная и обольстительная. Я люблю тебя, я преклоняюсь перед тобой, живущей в таком непонятном и удивительном мире.
Потом он немного помолчал, и, посмотрев на Ольгу глазами, в которых стояли слезы, тихо произнес, — Ольга Валерьевна, я прошу вас стать моей женой…
Сказав эти слова, от которых у "кузины белошвейки" бешено заколотилось сердце, Брюллов опустился на колени, и прижался своей большой головой к Ольге. Та, словно ребенку, стала ласково гладить его волосы, а потом заставила встать, крепко обняла его и поцеловала…
Утром Ольга проснулась, и долго смотрела на солнечные зайчики, которые плясали на стенах ее комнаты. Улыбнувшись, она тихонько выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи легкий халатик, и на цыпочках, босиком, побежала в ванну. Сполоснувшись под душем, она тихонечко оделась. Стараясь не скрипеть половицами, Ольга подошла к большому двуспальному дивану, на которой сладко посапывал Карл Брюллов — ее Карлуша, как она теперь стала его называть.
Еще немного посидев на краю кровати, она осторожно, погладила его по рыжим кудрям.
— Оленька, милая, — прошептал Брюллов, не открывая глаз. — Скажи — все что было — это сон или явь? Если сон — то я не хочу просыпаться. Если явь — то я самый счастливый человек на свете…
Ольга рассмеялась, развязала поясок халатика, и снова скользнула под одеяло, прямо в объятия великого художника…
* * *
А Шумилина в это время волновали совсем другие заботы. Он засел дома за бумаги, перелопатил свои архивы, и стал набрасывать на листке список того, что бы было бы неплохо взять в прошлое. Работал он вдохновенно, с размахом, зная, что Контора, которая займется этим списком, может практически все. А посему можно не стесняться, даже и принаглеть чуток.
Вот только как быть с людьми? Конечно, с десяток головорезов для выполнения спецопераций Контора найдет, и оснастит их новейшими орудиями для смертоубийства.
Но, скажем, если удастся выпросить для Черного моря СКР 10410, водоизмещением всего-то 375 тонн со скорострельным 76–мм орудием АК-176, то где взять для него экипаж — четыре десятка человек? Сами сторожевики строились для морской погранохраны — структуры ФСБ. Так что Контора может вполне легко распорядиться своими кораблями.
Но допустить к Тайне сразу сорок человек!.. А ведь какой это козырь на случай осложнения дел с Британией или Турцией! Один такой "Светлячок" стоит в бою эскадры стопушечных линейных кораблей. Да он их просто расстреляет с немыслимой для них дистанции — шести — семи миль, со скорострельностью от 30 до 120 снарядов в минуту. Фугасного действия трехдюймового снаряда вполне достаточно для того, чтобы разворотить борт парусного линкора и поджечь его. Но люди… Как быть с людьми-то? Вот ведь в чем загвоздка.
— Впрочем, — подумал Шумилин, — нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Контора, если очень захочет, сможет подобрать экипаж для одного такого судна и перебросить его на Черное море. Тогда можно будет пресечь всю военную контрабанду из Турции, что серьезно подорвет боеспособность немирных горцев, и станет для турок неприятным сюрпризом. А любой вражеский флот, рискнувший сунуться в Черное море, ожидает разгром, который будет, пожалуй, покруче Синопского. Эх, если бы только удалось протолкнуть такую крупную вещь через портал… Надо поговорить на эту тему с Антоном.
На фоне подобных глобальных замыслов казалась просто несущественной просьба выделить для нужд предков из XIX века несколько мотодельтапланов, легкий пассажирский самолет и небольшой вертолет. Тут Шумилин вспомнил о лихой дочурке Олега Щукина, которая освоила все летательные аппараты, за исключением, пожалуй, помела. Она с радостью отправится в прошлое, чтобы помочь своему родителю. Девица ищет адреналина — там его будет больше чес достаточно
Насчет бронетехники следовало бы проконсультироваться у Виктора Сергеева. Он в этом деле собаку съел, ему и карты в руки. Неплохо было бы иметь не просто средство передвижения, защищенное от всех видов стрелкового оружия того времени, но еще и умеющее плавать. Скажем, какой-нибудь БРДМ, БМП или БТР. А еще лучше — и то, и другое, и третье — наглеет, так наглеть!
Список на столе у Шумилина разросся уже до нескольких страниц. Аппетит, как говорится, приходит во время еды. Да и железо следовало ковать, пока оно горячо.
Кстати о еде — Александр посмотрел на часы и присвистнул — шел уже третий час ночи! Конечно, как говорят врачи, есть по ночам вредно. Но в животе заурчало, и Шумилин, отложив на время ручку и бумаги, пошел на кухню, поставил на плиту чайник и, пока он грелся, сделал несколько бутербродов. Наскоро перекусив, и выпив две чашки крепчайшего кофе, он почувствовал прилив бодрости. Александр снова отправился в свой кабинет, где засел за расчеты.
Поспав уже под утро пару часов, Шумилин принял душ, попил чайку, собрался, и пошел на встречу с Антоном. Разговор между ними должен предстоял трудный — надо было приоткрыть карты другу, рассказав ему о встрече с подполковником Щукиным, и о том, какие перспективы открывались перед ними. Вот только как Антон отнесется к тому, что за их спинами замаячила тень грозной Конторы?
