Снова в будущее
Адини снова собиралась покинуть Санкт — Петербург XIX века, и отправиться в город с тем же названием, только в век XXI — й. Подошло время показаться Роберту Семеновичу — врачу, к которому недавно привел ее доктор Кузнецов, чтобы исцелить от страшного недуга. Адини исправно принимала таблетки, которые ей велел принимать доктор, а Ольга Валерьевна исправно колола ей в ягодицу лекарство. И теперь надо было снова предстать перед смешым, и в то же время строгим Робертом Семеновичем, чтобы проверить — как идет лечение.
С Адини в будущее отправлялась ее дуэнья — Ольга Валерьевна Румянцева — и Сергеев — младший. В свое время Николай отправлялся, как поняла великая княжна, по каким-то своим служебным надобностям. Но, Ольга Валерьевна шепнула ей, что Николай сам напросился сопровождать их, убедив императора, что за его дочерью нужен пригляд не только пригляд, но и охрана. Мол, мазуриков и в будущем полно, а кто, как не такой бравый молодец, как Николай сможет надежно ее защитить.
Император молча кивнул, и задумчиво посмотрел на сияющее лицо Сергеева — младшего. Он был человеком неглупым, хорошо разбирающимся в людях, и кое — какие выводы из увиденного и услышанного (а так же доложенного ему доброхотами) уже сделал. Но пока Николай Павлович хранил молчание, делая вид, что он ничего не замечает.
Конечно, он легко мог бы пресечь так неожиданно вспыхнувший роман между новоявленными "Ромео и Джульеттой". Например, отправить дочку погостить к родственникам жены в Пруссию. Но, он очень любил Адини, и прекрасно понимал — как тяжело ей будет пережить разлуку с любимым человеком.
К тому же Николай помнил, что Адини тяжело больна, и без лечения врачами из будущего ей не выжить. Вполне вероятно, что тоска погубит ее еще быстрее. Уж пусть все идет так, как идет. Адини поправится, Сергееву — младшему император подберет красавицу жену из знатного и богатого семейства. Юношеская влюбленность дочери, как считал император, пройдет сама собой. Тут, главное, не делать резких движений и торопить события.
Цесаревич Александр Николаевич тоже попытался было удрать в будущее, но тут отец проявил принципиальность, напомнив о том, что ему надо заняться устройством семейного гнездышка в Аничковом дворце.
А Ольге Румянцевой ехать к домой в XXI век ужасно не хотелось. Если говорить честно, то она влюбилась. Влюбилась в милого, немного смешного, взбалмошного и ужасно несчастного Карла Павловича Брюллова… Он нарисовал-таки ее портрет. Сделал на одном дыхании, не отрываясь от холста, с каким-то бешеным азартом, словно боясь потерять то, что он увидел в этой необычной женщине.
Когда Брюллов положил кисть, и обессиленный рухнул на стоявший в углу мастерской кожаный диван, Ольга на цыпочках подошла к мольберту, и осторожно посмотрела на свое изображение. Посмотрела, и охнула. Это был шедевр. Конечно, картина еще не была закончена — надо было еще прорисовать детали, проработать фон, но лицо Ольги было запечатлено на ней полностью. Она завораживало и пугало. Завораживало своей красотой и светом, исходящим от него. А пугало взглядом, который, казалось, проникал в саму душу того, кто смотрел на изображение женщины из будущего.
— Ой, Ольга Валерьевна, — воскликнула незаметно подошедшая, и с любопытством взглянувшая на портрет Уленька Клодт, — это чудо какое-то! Карлуша, друг мой, ты сегодня превзошел сам себя! Это чудо! Я сейчас сбегаю, позову Петрушу — пусть он посмотрит на твою картину. А вы, Ольга Валерьевна, не отобедаете с нами? Останьтесь, я вас очень прошу… Честно говоря, я знаю вас совсем немного, но мне кажется, что мы знакомы с вами всю жизнь… Вы, словно нездешняя какая-то, неземная…
— Да, Ольга Валерьевна, — подал наконец голос пришедший в себя Брюллов, — останьтесь. Давно я не рисовал с таким вдохновением, как сегодня. Вы, словно муза, которая коснулась меня своим крылом, и я снова готов творить…
— Я с удовольствием принимаю ваши приглашения, — с улыбкой сказала Ольга, — а вы, Карл Павлович, просто волшебник. Вы гений, которому доступно все. И глаза ваши видят так глубоко, что у меня просто дух захватывает… Замечательный портрет, я полагаю, что он станет одним из лучших ваших произведений.
— Ольга Валерьевна, — похоже, Уленька не могла никак совладать со своим любопытством, — так кто же вы, и откуда? Я же вижу, что внутри вас сокрыта какая-то тайна…
— Дорогая баронесса, — кокетливо сказала Ольга, — любая женщина — это величайшая тайна природы. И потому мы так любимы мужчинами, ведь их хлебом не корми — лишь дай им возможность заняться разгадкой наших секретов. Не так ли, Карл Павлович, — она улыбнулась Брюллову, которой внимательно слушал женскую болтовню.
— Ольга Валерьевна, — сказал тихо художник, — вы правы лишь в одном — мне дадено природой заглядывать видеть то, что не замечают обычные люди. И я вижу в вас… В общем, когда мы можем еще раз с вами встретиться?
После обеда у Клодтов Ольга еще дважды встречалась с Брюлловым. Они гуляли по набережной, любовались на памятник Петру Великому на том берегу Невы и на величественный купол Исаакиевского собора. Карл рассказывал ей о своей неудачном женитьбе, и о том позоре, которым закончилась его недолгая семейная жизнь. Ольга видела, как некоторые люди, ранее, несомненно ранее хорошо знавшие Брюллова, при встрече с ним отворачивались в сторону, а то и демонстративно переходили на другую сторону.
Ольге было очень жаль этого чрезвычайно ранимого человека, который теперь, наконец, стал приходить в себя.
— Карл Павлович, — тихо спросила она, вы мне верите? — Брюллов удивленно посмотрел на нее, и кивнул головой. — Так вот, я хочу сказать, что все у вас будет хорошо, вы снова обретете душевный покой, и создадите еще много — много замечательных картин, которыми еще долго будут любоваться люди.
— Ольга Валерьевна, — голос Брюллова дрогнул, — я верю вам, верю так, словно вашими устами со мной говорит сам Господь… — потом он снова посмотрел на нее, и сказал улыбнувшись, — ну, или его ангел — это уж точно. Он вздохнул, нагнулся, и взяв ее руку в перчатке в свою тонкую и сильную руку художника, приложил к губам ее персты…
И вот теперь Ольга отправлялась в свой мир, а Карлуша — так она теперь про себя называла Брюллова, = оставался в мире XIX века.
— Нет, я обязательно переговорю с Шумилиным, — подумала про себя Ольга, — и возьму хоть на пару дней Брюллова в наш мир. Я свожу его в Русский музей, и покажу ему его "Последний день Помпеи" и "Итальянский полдень". Пусть он посмотрит на то, как потомки относятся к его творениям.
А пока все отъезжающие занимали свои места на тот месте, где через несколько минут должен был открыться портал, а провожающие, хотя они уже привыкли в рукотворному чуду путешествия во времени, с замиранием сердца смотрели за тем, как в воздухе появляется изумрудная точка, постепенно превращающаяся в окно в другой мир.
— Пора, сказал Николай, — повернувшись к своим спутницам. — До скорого свидания, сказал он провожавшим их императору и отцу. — В путь…
