В мире прекрасного
Пока мужчины решали свои глобальные задачи по переустройству мира, Ольга Румянцева решила заняться чисто дамскими делами. А именно, прогуляться по Невскому, а потом навестить Карла Брюллова. Ей было жалко этого талантливейшего художника, который попал в немилость петербургскому обществу из-за своей неудачной женитьбы. Его супруга и ее родственники оклеветали Брюллова, обвинив его во всех смертных грехах. К тому же они имели наглость потребовать, чтобы художник выплачивал своей супруге, которая состояла в любовной связи с родным отцом, что-то вроде алиментов.
Ольга отправилась на Васильевский остров, где в казенной квартире Петра Клодта при Академии художеств проживал сейчас несчастный Брюллов. Она помнила об обещании, которое дала на балу в доме Энгельгарта. Еще бы — ведь Ольга совсем недавно и представить себе не могла, что ее портрет будет рисовать САМ Брюллов!
Ольга хорошо знала здание на набережной со сфинксами из Фив, которые появились здесь в 1834 году. Полюбовавшись на мрачных изображения египетских полульвов — полулюдей, она спросила у служащего Академии, как ей найти квартиру господина барона фон Клодта. Служащий, посмотрев на нарядное платье барыни и на дорогое колье на шее Ольги — подарок императора — почтительно склонился перед ней и предложил проводить до квартиры господина барона.
Петр Карлович Клодт, хотя и был чистокровным немцем, потомком крестоносцев из Вестфалии, оказавшихся позднее в Ливонии, но душой был русским. И немудрено — детство и юность он провел в Омске, где был очарован величием российских просторов и широтой сибирской души. В Петербурге он окончил артиллерийское училище, но, в отличие от своих воинственных предков, решил стать не военным, а скульптором. Лучше всего у него получались лошади, изображать и лепить которых он начал еще с детства. Женился Петр Карлович на племяннице жены знаменитого скульптора Ивана Мартоса, Иулиании — или как ее все называли — Уленьки Спиридоновой.
Супруга Клодта была бесприданницей, да и барон, несмотря на свою пышную родословную, был нищ, как церковная крыса. Но его скульптуры лошадей пришлись по душе императору Николаю I, Петр Карлович стал получать заказы, финансовые дела его поправились, и семейство Клодтов выбралось из бедности. Дом барона был всегда открыт для гостей. И душой его была хозяйка — добрая, неунывающая и улыбчивая Уленька.
Именно она встретила Ольгу, и приветливо поздоровавшись с гостьей, проводила ее в комнату, где нашел убежище от сплетен и досужих пересудов Карл Брюллов.
— Карлуша, тут к тебе гости, — сказала баронесса, постучав в дверь, — Ольга Валерьевна говорит, что ты пригласил ее для того, чтобы нарисовать ее портрет…
— Спасибо, Уленька, — ответил Брюллов, — все именно так. Я попросил мадемуазель Ольгу посетить бедного художника в его скромной обители, и оказать честь попозировать ему. Проходите, Ольга Валериевна, заранее прошу у вас прощения за беспорядок в моей мастерской. Если вы готовы, то можно сразу приступить к работе.
Ольга с любопытством осмотрела комнату, сплошь заставленную неоконченными картинами, эскизами и рисунками. Она вспомнила, что Брюллов, по отзывам современников, был натурой увлекающейся, и часто бросал работу над еще незаконченной картиной, начиная рисовать новую, сюжет которой захватывал его. Порой он возвращался к неоконченному шедевру, порой, он так и стоял в углу, и у Брюллова все не доходили до него руки.
— Садитесь вот сюда, Ольга Валерьевна, — сказал он, указывая на кресло, стоявшее у окна. — А впрочем… Нет, пожалуй так будет лучше. Вы посидите, а я похожу немного, посмотрю на вас…
— Карлуша, — робко спросила баронесса, — а можно я тут у вас посижу, посмотрю на то, как ты работаешь? Я буду тихонечко сидеть, никому не помешаю…
— Уленька, — с улыбкой сказал Брюллов, — ведь ты же прекрасно знаешь, что я не могу ни в чем тебе отказать. Оставайся уж… Только, не мешай мне — ведь ты знаешь, что когда я работаю, то я не ручаюсь за себя, и могу накричать на тебя. А мне очень не хочется этого делать…
— Ну, вот и договорились, — с промолвила довольная Уленька, — ты, Карлуша, просто ангел. Хотя иногда бываешь излишне горяч. Но все равно, я очень тебя люблю…
И она, тихонечко уселась в углу комнаты, превращенной в мастерскую художника. А Брюллов, отбивая ладонью ворс на кисти, стал ходить вокруг Ольги, пристально разглядывая ее.
— Любопытно, — рассуждал он вслух, погруженный в какие-то свои мысли, — Ольга Валерьевна, а откуда вы приехали в Петербург? У вас какой-то особый взгляд, словно вы не от мира сего. Я бы с удовольствием изобразил вас в виде античной Сивиллы, которая знает все — прошлое, настоящее и будущее…
— Знаете, Карл Павлович, — с улыбкой сказала Ольга, — если я расскажу вам всю правду о себе, то вы мне просто не поверите. Впрочем… А насчет Сивиллы — я действительно могу рассказать о будущем. Только зачем?
Услышав последние слова, сказанные своей гостьей, Брюллов вздрогнул, и уронил кисть. — А ведь я почти угадал, — пробормотал он, — я еще тогда, на балу, увидел в вашем лице, ваших глазах, нечто такое… Скажите, ради всего святого, какое будущее ждет меня?
— Скажу только одно, — ответила Ольга, для всех вы и через сто лет останетесь великим художником, и картинами вашими будут любоваться и восхищаться потомки. А про вашу личную жизнь я ничего говорить не буду. Сказав про нее, я внесу смятение в вашу душу. А мне этого очень не хочется.
Брюллов сел на стул. Похоже, что слова, сказанные его таинственной гостьей, ошеломили и потрясли его. Натуры творческие, к коим он, несомненно, принадлежал, вообще чувствительны ко всему удивительному и непонятному. Сейчас его пугала, и в то же время, словно магнитом притягивала к себе его новая знакомая. Художнику еще больше, просто до зуда в ладонях, захотелось нарисовать ее портрет.
Ольга, видя на выразительном лице Брюллова отражение всех его мыслей, улыбнулась.
— Карл Павлович, — сказала она, — я пришла к вам, как великому художнику, и я почту за честь, если вы своей волшебной кистью на века запечатлите мой скромный облик. А прочих делах, давайте, поговорим потом.
— Ах, Ольга Валерьевна, — неожиданно подала голос баронесса Клодт, — я мало что поняла из вашего разговора, но мне стало ясно, что вы знаете какую-то страшную тайну. Вам известно наше будущее, а я, как любая женщина на свете, хотела бы заглянуть в это будущее.
— Ульяна Ивановна, — ответила Ольга, — у вас замечательное будущее, замечательные дети, любящий муж, множество друзей. Вы человек, которому можно только позавидовать. По хорошему позавидовать… Вот единственное, что я могу сказать вам…
Карл Брюллов, покачал своей большой головой, заросшей густой рыжей шевелюрой, и снова взяв в руки кисть, присел к мольберту. Он пристально посмотрел на Ольгу Румянцеву, вздохнул, и сделал первый мазок на холсте…
