Глава 12
Республика
Дорога к Администрации старого города
Мы минуем поворот на яхт-клуб – в прошлом знаковое место. Когда-то там проводились опен-эйры – концерты на открытом воздухе. Местный байкерский клуб приглашал российских звезд, молодежь гудела ночи напролет. С ностальгией вспоминаю то время, друзей и теплые летние ночи. Сворачиваем налево. На повороте я успеваю заметить наколотую на остатки дорожного знака разлагающуюся тушу какого-то монстра. Кожа его практически облезла, у него две головы, но тело поразительно напоминает человеческое.
– Предупреждение, – говорит Антон, отвечая на мой не заданный вслух вопрос. – Там запретная территория. Выродки. Мутанты. Такое кошерное место облюбовали. Мы с ними боремся, пытается выкурить их оттуда, да пока не удается.
Он рассказывает о том, что однажды, уже после того, как наступил Армагеддец, к берегу пристал речной круизный лайнер «Атаман Платов», построенный здесь же, на волгодонской верфи. Накануне дня Икс он отбыл в очередной круиз, и с тех пор ничего о нем не слышали. И вот, спустя семь лет, в гнетущем безмолвном молчании он бросил якорь у яхт-клуба.
– На его борту мы не разглядели ни души, но все двери оказались открыты. И веет от лайнера чем-то недобрым, нехорошим, жутким. Но кто-то же бросил якорь. А вдруг там команда при смерти и из последних сил доплыла до родных берегов? Ну, мы, значит, собрали самых смелых и на лодке подплываем к судну. Взбираемся на борт, заглядываем в первую же попавшуюся дверь, а там – мама моя! Эти твари – кто шестирукий, кто двухголовый, у кого из живота третья нога растет. Копошатся они все в куче, обгладывают друг друга, и воняет в каюте так, что любая выгребная яма цветущим садом покажется.
Антон делает паузу, медленно объезжает очередную колдобину на дороге, и продолжает:
– Заметили нас твари, уставились, рты раскрывают в немом крике – мы так поняли, что немые они, ни разу за все время не слышали от них ни звука. От этого нам еще страшнее стало. Запаниковали, вдарили из автоматов, даже кое-кого из своих дружественным огнем зацепили, и вон из каюты. С лодкой даже возиться не стали – за борт попрыгали, благо, до берега недалеко. А вот корабль подорвать или спалить не догадались, вот твари выжившие за нами на берег и подались. Говорили потом, что к дну лайнера прилепился здоровый моллюск, к тому же сильный ментал. Вот он-то своими зловонными выделениями и мощным биополем навсегда изменил жизнь бедного экипажа и немногочисленных пассажиров. Но это, как ты понимаешь, легенда, ничем не подтвержденная. А скорее всего – и вовсе домыслы. Главное, что яхт-клуб мы потеряли – поселились там эти выродки с корабля и какую-то заразу с собой принесли. Несколько наших скончались на следующую ночь после контакта с ними. Меня бог миловал. В общем, отгородились мы от них: обнесли территорию колючкой, ямы нарыли, кольями их утыкали. Вот так и живем теперь.
Я смотрю на бледное лицо Тохи. Да, натерпелись они ужасов. Туристы, выродки, Саркел этот еще. Несладкая жизнь у моих земляков. С другой стороны, где сейчас хорошо? Я что-то таких мест не знаю.
Тем временем мы проезжаем мимо ВКДП – Волгодонского комбината древесных плит, в прошлом одного из крупнейших предприятий в своей отрасли на юге нашей страны. Машина бежит резво, а Тоха, даром что однорукий, очень уверенно ее ведет – плавно минует препятствия на пути, да еще и передачи как-то переключать умудряется!
Я гляжу, как за деревьями проступает административный корпус комбината с вышкой и еще сохранившимися крупными буквами «ВКДП», выбитыми на ней. Здание заброшено, стекла как корова языком слизнула, а фасадная стена частично осела, заканчиваясь внизу грудой битого кирпича. Перед трехэтажным административным корпусом – небольшой сквер, деревья практически без нижних веток, голые стволы тянутся высоко вверх, и там взрываются россыпью корявых веток и сине-зеленой листвы. Среди деревьев проглядывается искусственный круглый прудик с грязной дождевой водой. В нем барахтаются какие-то маленькие зверьки, громко фыркают, лягаются, дерутся за место под солнцем. Косые лучи утреннего светила проникают сбоку, отчего тени длинные, жутковатые, нереальные.
Мы вываливаемся на Первомайский переулок, проскакиваем мимо каких-то унылых строений – я уже и забыл их прежнее назначение – и упираемся в кольцо-развязку с одиноко растущей поседевшей елью. Под колеса бросается мелкая шавка, испугавшаяся «фольксвагена», и тут же отлетает от удара бампером на пару метров в сторону. Плюхается на мостовую, громко скуля и пытаясь подняться. Антон ругается сквозь зубы.
Сворачиваем на Морскую, огибаем вросший в асфальт поперек дороги обшарпанный «ЛиАЗ-677» без стекол, летим мимо зеленеющего пушистого сквера и остатков центрального рынка, выруливаем на Почтовый переулок. Ага, вон слева стадион «Спартак», на котором некогда гремела всемирно известная команда по хоккею на траве «Дончанка». На стадионном поле кое-где еще сохранились остатки искусственного дерна выцветшего грязно-зеленого цвета. На единственной трибуне замечаю одинокие фигуры, но не решаюсь отвлекать Тоху расспросами. Вдруг это просто тени и мое воображение?
Наконец, въезжаем на площадь Ленина. При первом взгляде она напоминает укрепрайон: по периметру вокруг – мешки с песком, арматура, останки автомобилей. Мы останавливаемся у самодельного шлагбаума, утыканного шипами, мощный малый что-то перетирает с Антоном, кивая на автомобиль, затем кивает, оборачивается и машет кому-то рукой. Шлагбаум приходит в движение.
Здесь мало что изменилось, только все обветшало, постарело, облетели краска и штукатурка с окружающих площадь строений. Все так же гордо возвышается шпиль на башенке здания почты, сохранились даже буквы на детской театральной школе и старейший в городе памятник, посвященный первым жителям Волгодонска, на месте: пожелтевший от времени строитель держит в руках карту и показывает что-то на ней речнику, стоящему рядом и такому же пожелтевшему. Разве что ели перед Администрацией стали еще выше, да на флагштоке гордо реет свежее полотнище с восходящим над синей гладью воды солнцем.
«Фольксваген» тормозит у самого входа в Администрацию. Мужик за станковым пулеметом остается на своем месте, а мы выходим из машины, и Антон ведет нас по осыпающимся ступеням через укрепленные бронированными листами двери по длинному холлу к своему начальству.
Юрий Владимирович Сатковский важно восседает в кресле с высокой спинкой, украшенной потертой позолотой. Мы расположились за длинным столом, вдоль стен – охранники с оружием. Смотрят на нас исподлобья, следят за каждым движением. Глава Республики – грузный, медлительный мужчина за шестьдесят, его кустистые брови непрестанно шевелятся, выцветшие глаза блуждают, взгляд перескакивает с Данилова на меня и обратно. На его лице – печать усталости, в движениях рук – старческая вялость. Но я понимаю: раз он сидит в этом кресле, то это неспроста. Значит, голова еще варит. На таком посту прежде всего нужен умный мужик и крепкий хозяйственник.
Юрий Владимирович слушает мой рассказ, полузакрыв глаза. Я не могу понять, о чем он думает в этот момент, да и слушает ли вообще меня. С таким же успехом я бы разговаривал со стеной. Несколько раз у меня возникает желание послать его к черту, раскидать охранников и покинуть эту неуютную обитель. Но я сдерживаю порыв – иногда важно уметь гасить эмоции.
Наконец, мое повествование подходит к концу. Я замолкаю, и наступает почти кричащая тишина. Юрий Владимирович все так же медленно приоткрывает глаза, смотрит на меня, будто видит впервые. Поднимает вверх пухлый указательный палец.
– Ну, хорошо, – кряхтит он. – Допустим, вы и правда оказались здесь во многом случайно, хотя в случайности я и не верю. Но примем это как факт. От него и будем плясать.
Я хмыкаю.
– Хотите верьте, хотите – нет. Мне, в общем-то, плевать!
В глазах главы Республики вспыхивает интерес. Охранники у стен недовольно ворчат, но Юрий Владимирович останавливает их легким взмахом руки.
– Вижу, не терпишь авторитетов? Это нормально, даже хорошо, – задумчиво говорит он. – Насколько я понял, ты смел, но не безрассуден. Хотя я могу и ошибаться… Ну, хорошо, чего вы хотите от нас?
– Я так понимаю, что мы свободны? – вопросом на вопрос отвечаю я.
Глава позволяет себе улыбнуться – невиданная щедрость и самое яркое проявление эмоций в течение того часа, что мы тут торчим.
– Можете идти на все четыре стороны. Только куда пойдете? Лодка ваша, как мне сказали, для плаванья больше не годится – я вообще удивлен, как вы не утонули, прежде чем до берега добрались, – а у нас лишних, извините, нет. Так что выбор невелик: или вплавь, или пешком через весь старый город и Красный Яр. Но, что живыми дойдете, я очень сомневаюсь. Так что повторяю свой вопрос: чего хотите от нас?
Подумав, отвечаю:
– Пища, вода и немного времени, чтобы отдохнуть и все обдумать.
– Добро, – кивает Юрий Владимирович и тут же добавляет: – Только нахлебников у нас нет. Хочешь воспользоваться гостеприимством Республики – заработай это право.
Дорога к химзаводу
Кто придумал назвать старый город Республикой, никто уже и не помнит. Да и не волнует это никого. Есть заботы поважнее: набеги степных, напряженные отношения с атоммашевцами, туристы и всякие прочие мутанты. Нарики вот, опять же, в районе химзавода. Раньше тихо сидели, но с недавних пор стали нападать на следующие с ферм караваны с продовольствием. В общем, жизнь – не сахар.
Жители Республики обитают в ближайших домах и зданиях школ, работают на фермах, построенных на месте бывших садоводств и баз отдыха вдоль Дона. В первые годы после Конца Света местным сильно помогли продовольственные базы, овощехранилища и зерновые терминалы, расположенные за оросительным каналом, в простонародье называемом «Пятым». Народ был разобщен, растерян, но нашелся крепкий руководитель, который сплотил их вместе, наладил взаимопонимание, внимательно отнесся к проблемам каждого, сколотил мобильные бригады из самых крепких парней для борьбы с мародерством. Им и был Юрий Владимирович. Глава образовавшейся Республики со своими советниками поселился в здании администрации города. А где еще должен жить представитель власти?
Уже на следующий день мне предлагают отправиться вместе с мобильной группой на химзавод, чтобы припугнуть упомянутых местных нариков, научить их уму-разуму. Данилов с нами не едет – ему, инженеру-механику по профессии, находится много работы в общине. Такого специалиста с руками оторвут, они в нашем мире дороже любой валюты.
Я и еще четверо ребят грузимся в уже знакомый мне «фольксваген». Мне пытаются всучить «Сайгу», но я настаиваю, чтобы мне вернули топорик, обрез и «ТТ» – с ними как-то привычнее. Ребята с виду неплохие – не суетятся, лишних движений не делают, видно, что такие выезды им приходится совершать не впервые. Все на одно лицо – коротко стриженные, крепкие, с обветренной кожей.
Я прыгаю на заднее сиденье джипа, хлопаю дверкой, кладу локоть на окно. Мы трогаемся, медленно огибаем здание администрации и ныряем в пышную зелень. Ребро после встречи с Хамелеоном на спецпричале уже практически не беспокоит, лишь изредка напоминая о себе, когда нас подбрасывает на очередной ухабине.
Сразу за администрацией начинается улица Советская, она тянется мимо бассейна «Дельфин» и осиротевших домиков, огибая «Юность» – старейший парк города. Возможно, где-то там, среди пышных полувековых деревьев, еще стоит скульптура бронзового оленя, столь любимая мною в детстве, и гордый Ленин на пьедестале, стела в виде сложенных крыльев в честь летчика Виктора Лецко. Наверное, сохранились даже и остатки фонтана… где-то там.
– Не смотри, – говорит мне Олег, один из бойцов Республики, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, – не заглядывайся так. А то, не дай бог, увидишь Юнната.
– Это еще что за зверь такой?
– Чудище местное. Показывается, правда, редко, но к чему искушать судьбу? В основном его жертвами становятся одиночки, а на группы редко нападает, но нервы изрядно потрепать может: из душевного равновесия вывести, тоску нагнать.
– Вот был у нас случай, – вступает водитель по кличке Коготь. – Мы с Олежей пошли перекресток зачищать напротив кафешки «Старая мельница», где памятник Пушкину. Короед там завелся, проходу не давал. Нет бы на другую сторону улицы перебежать, а нас дернуло мимо парка идти. А уже вечерело, и тучки ветер нагнал. И вдруг слышим мы, воет кто-то – тоскливо, как собака на луну. Думали, волколак степной приблудился, решили шкурой разжиться и сунулись сдуру в парк. Только арку с колоннами прошли, а там… мама дорогая! Стоит эта тварина, мечта, блин, натуралиста! Сгорбленная, вся какими-то растениями обвита, руки-ноги в каких-то узлах, жгутах переплетенных. Будто ожившее дерево. И вдруг такая апатия на нас навалилась – ничего не хочется, прямо ложись на землю и помирай! Даже не знаю, как мы тогда выбрались из парка, и потом еще неделю в себя приходили.
– Но за пределы парка не суется, знает свое место, – перебивает Олег, – надо лишь подальше стороной обходить и не любопытничать.
Тем временем мы продираемся через пару микрорайонов с частными домиками, от большинства из которых остались лишь голые стены – растащили подчистую, в хозяйстве все сгодится. Выскакиваем на улицу Химиков. Видно, что республиканцы о дороге заблаговременно позаботились: смятые легковушки, ржавые троллейбусы и редкие грузовики сдвинуты на обочину. Значит, активно пользуются этим маршрутом. «Фольксваген» бежит резво, охранник в кузове водит стволом «Корда» из стороны в сторону, но внешне все тихо и спокойно.
– А как там у вас обстановка, в новом городе? – нарушает молчание мой сосед на заднем сиденье. У него отсутствуют передние зубы, из-за чего боец немного шепелявит.
– Не лучше и не хуже, чем у вас.
– Ты не из атоммашевцев случаем?
Отрицательно мотаю головой, ничего не добавляя.
– Будь моя воля, передавил бы этих гадов! – зло говорит беззубый.
– О как! И чем они тебе насолили?
– Да твари они, – отзывается Коготь, – двойную игру затеяли. У нас некоторое время назад с казаками тёрки были – они ж между старым и новым городом встали, как гость в горле. Ну и договорились мы с атоммашевцами сообща с Красным Яром разобраться. А в последний момент выясняется, что они за нашей спиной с ними переговоры против нас вели. Нечестные людишки. И на хавчик наш вечно зарятся…
Тем временем, мы проезжаем здание лицея и приближаемся к территории химзавода. По сути, она сейчас представляет собой огромную свалку химических отходов. Кто знает, что за химические реакции происходили здесь на протяжении двадцати лет? К счастью или к несчастью, экологи давно повывелись. Теперь уже никого не волнуют проблемы загрязнения окружающей среды и вредные вещества, лежащие в открытом воздухе без присмотра. Прожить бы лишние пару лет, и то хорошо.
По рассказам бойцов, нарики обосновались здесь давно, но до поры до времени вели себя мирно, лишь в последний год стали проявлять агрессивность. Так уж сложилось, что дорога к фермам ведет мимо химзавода, а возможности проложить новые маршруты по пересеченной местности через разросшуюся флору нет.
Нарики – народ антисоциальный, им не нужна четкая организация, они не сплачиваются в многочисленные группы или коммуны и действуют разрозненно – по три-четыре человека. А нередко и друг с другом бьются насмерть за лишний кусок какой-то дряни, выросшей на отравленной почве. Такую информацию я получаю от Олега, пока наш джип тормозит у кирпичного строения с осыпавшейся стеной, торчащими наружу балками и гнутой арматурой.
Мы выходим из машины, пулеметчик остается в кузове – прикрывать нас и сторожить джип. Договариваемся далеко не уходить, а в случае серьезной опасности тут же отступать. Под «берцами» хрустит кирпичная крошка, приходится внимательно глядеть под ноги – неровен час поранишь ноги о железяки, которых здесь немерено, или провалишься в какой-нибудь колодец. Двигаемся медленно, прочесываем открытые пространства, поросшие буйной травой. Земля мягко пружинит под ногами, поскрипывает, шуршит, ворочается, растревоженная. Солнце отдает последнее летнее тепло, жужжит мошка, и больше всего хочется сейчас сбросить ботинки, найти полянку помягче, залечь, вытянуться, жуя сорванную травинку и наблюдая, как медленно плывут в небе легкие перистые облачка. Ребята уже ушли от меня метров на десять вперед, пора их догонять. И вдруг замечаю сбоку какой-то отсвет: в глубине темноватого помещения без передней стены проблески, будто горит костерок. Останавливаюсь и всматриваюсь, затем бросаю взгляд на бойцов, медленно бредущих дальше и даже не обернувшихся. Решаю не звать их, а проверить самому – так меньше шума. И делаю первый шаг навстречу неизвестному.