Глава 34
20 декабря, 03 часа 13 минут
по центральноевропейскому времени
Средиземное море
Как только массивные двери клетки лифта распахнулись, выпуская их в огромное помещение, Томми разинул рот.
После того как судно на подводных крыльях пристало к одной из массивных опор платформы, вся группа вошла в промышленный грузовой лифт. Он выглядел старым и потрепанным — напоминание о днях, когда платформа действительно выкачивала нефть со дна Средиземного моря. Невзрачная стальная клетка унесла их в надстройку высящейся наверху платформы.
Искариот вышел первым вместе со своими амбалами по бокам. Томми и Элисабета — следом за ними.
Мальчик ожидал увидеть здесь тот же потрепанный промышленный вид. Даже снизу сооружение наверху выглядело точь-в-точь как стальная баковая надстройка старинного парусного корабля. Но теперь, ступив в помещение, Томми почувствовал себя как на мостике «Наутилуса» капитана Немо. Интерьер являл собой утонченное смешение стали и дерева, стекла и бронзы — мужественное, но элегантное.
Прямо напротив лифта находились высокие окна, сходящиеся наверху к остриям, как в готических церквях. Крайние даже были витражными, изображающими сцены рыбной ловли — людей, вытаскивающих сети, и лодочки с белыми парусами. Из остальных окон открывался впечатляющий вид на море. Лунный свет сиял на черных волнах, увенчанных белыми гребешками пены, и тонких серебристых облаках.
Отвести глаза от этой красоты было не так-то просто. Толстый красный ковер под ногами не доходил до стен лишь самую малость, открывая взгляду глянцевый паркет. Стальные балки над головой были покрашены в черный цвет, заклепки — в золотой. Между ними раскинулись потолочные окна, тоже витражные, изображающие морских птиц в полете — чаек, пеликанов, цапель. Однако в центре парил белый голубь с изумрудными глазами.
Томми запнулся, вдруг вспомнив раненого голубя, которого хотел спасти в Масаде. Искариот подхватил его за руку, не дав упасть, и поглядел вверх, на то же окно, после чего снова обратил на Томми взгляд серебристо-голубых глаз, сверкнувших любопытством.
— У тебя холодные руки, — заметил он. — Я велел развести к нашему прибытию огонь.
Томми кивнул, но заставить свои ноги тронуться дальше ему было нелегко. Остальное пространство украшали кожаные кресла и мягкие диваны, поблескивающие медными обойными гвоздиками. Здесь же находился целый ассортимент застекленных шкафов и столов, демонстрирующих латунные секстанты, старинные подзорные трубы, большой стальной колокол. Перед центральным окном стоял массивный корабельный штурвал из дерева и бронзы, явно настоящий антиквариат. На стене над тем же окном висел древний якорь, позеленевший от ярь-медянки.
Должно быть, этот тип любит половить рыбку, подумал Томми.
Он искоса бросил взгляд на Искариота.
Это Иуда, напомнил он себе, вопреки невозможности этого. Но после всего случившегося с ним за последнее время, почему бы и нет, черт возьми?
— Ты дрожишь, — тронула его за руку Элисабета. — Давай устроим тебя перед огнем.
Томми позволил отвести себя к креслам перед массивным очагом. По обе стороны от него от пола до потолка высились книжные шкафы — настолько высокие, что взбираться к верхним полкам требовалось по стремянке на колесиках. Его матери понравилась бы эта комната, теплая и уютная, полная книг для чтения.
— Садись, — велела Элисабета, как только они подошли к мягкому глубокому креслу, подвигая его поближе к огню, выказав, насколько сильна.
Томми скользнул в него, глядя на огонь, на черную подставку для дров в форме дельфинов, танцующих на хвостах. Все помещение пропахло древесным дымом, внезапно напомнив ему катание на лыжах с родителями до того, как он заболел.
Над камином висел триптих из трех карт. Томми подался поближе, потирая руки перед потрескивающими в очаге дровами. Средняя карта показывала современный мир, но была исполнена в старинном стиле с бисерными надписями. Карта слева выглядела совсем древней, многих частей света на ней попросту не было. Карта справа, датированная 1502 годом, показывала край Северной Америки, окрашенной в зеленый цвет, и чуточку Южной.
Элисабета пригляделась к этой карте, и голос ее смягчился.
— Вот как выглядел мир, когда я была в тех же летах, что и ты ныне.
Ее реплика застала Томми врасплох, внезапно напомнив ему, что ей больше четырехсот лет.
Томми указал на центральную карту.
— Вот как мир выглядит сейчас. Мы даже фотографируем его из космоса.
— Космоса? — переспросила она, оглядываясь, словно желая убедиться, что он не шутит.
— У нас огромные спутники. Машины. Кружащиеся очень высоко, вроде как на полпути к Луне.
Взор ее серых глаз стал пасмурным.
— Люди зашли настолько далеко?
— До Луны и обратно, — сообщил Искариот, присоединяясь к ним. — Человечество располагает аппаратами, ползающими по поверхности Марса и вышедшими за пределы нашей Солнечной системы.
Элисабета отступила назад, положив руку на спинку кресла Томми, чтобы устоять на ногах.
— Мне предстоит многое узнать, — с потрясенным видом проронила она.
Томми протянул руку, коснувшись ее холодной кисти.
— Я тебе помогу.
Повернув ладонь, графиня сжала его пальцы — поначалу слишком крепко, грозя переломать кости, но затем ослабила хватку, обуздав свою силу.
— Буду искренне рада.
Искариот вздохнул с таким видом, будто хотел закатить глаза под лоб.
— Прежде чем это произойдет, Томас должен отдохнуть, поесть, собраться с силами.
Ладонь Элисабеты снова чуть сильнее сжала его пальцы.
— А затем?
— А затем на рассвете Томас встретится со своей участью. Как придется сделать и всем нам рано или поздно.
Вдоль позвоночника Томми пробежал такой холод, который не отогреешь никаким огнем.
Какой участью?
Один из клевретов Искариота явился с подносом. Томми заерзал от вида и аромата гамбургера, картошки фри и шоколадного шейка.
— Я подумал, что тебя такое угощение порадует, — сказал Иуда, когда поднос поставили на столик возле кресла Томми. — Ты должен хорошенько поесть. Завтра нам предстоит долгий день.
Томми взялся за поднос, памятуя давешнее предупреждение Элисабеты.
Ешь, чтобы поддержать силы.
Он знал, что для побега ему потребуются все силы, какие есть.
03 часа 32 минуты.
Пока отрок трапезничал, Элисабета устроилась в кресле у камина, протянув руки к желанному теплу. Истинное пламя согревает так, как не под силу ни одному из современных приспособлений. Прикрыв глаза, она позволила телу впитывать это пламя, воображая солнечный свет в жаркий летний день.
Теперь, согревшись и недавно подкрепившись, она могла бы наконец ощутить довольство и покой, но не ощущала их.
Здесь мне небезопасно — как и отроку.
Она даже сама удивилась тому, что последнее так ее обеспокоило. У Искариота есть виды на них обоих, и она начала подозревать, что с ней он обойдется ничуть не милосерднее, нежели сангвинисты.
Элисабета покрутила стопой, пробуя свою пострадавшую лодыжку. Та исцелилась довольно, чтобы не служить помехой, если понадобится бежать. А вот как отрок? Она посмотрела на Томми. Он выказывал ужасающие манеры, уплетая за обе щеки все, что было на блюде. Запах жареного мяса и фритюра отталкивал графиню, но она не выказала виду, разумея, что в изрядной степени аппетит отрока обусловлен стремлением к той же цели, что и у нее, — поддержать силы, готовясь к побегу.
Но выпадет ли такая возможность?
Искариот следил за ними, будто голодный ястреб, одновременно поедая собственную трапезу — кроваво-красный бифштекс и маслянистые овощи. Он пользовался серебряной вилкой и ножом, украшенными символом якоря.
Наконец, Томми со вздохом полнейшего удовлетворения откинулся на спинку кресла.
Элисабета вгляделась в его юное лицо. Ланиты его снова заиграли румянцем. Даже для нее поразительно, что он так быстро исцеляется. Пища явно прибавила ему сил.
— Больше не лезет, — провозгласил он, деликатно прикрывая кулаком отрыжку, тут же перешедшую в долгий зевок.
— Тебе надо отдохнуть, — сказал Искариот. — Нам придется снова тронуться еще до рассвета.
Усталый Томми взглядом отыскивал глаза Элисабеты, явно не зная, как реагировать.
Она чуть заметно кивнула ему.
Сейчас не время перечить новому тюремщику.
— Ладно, — сказал отрок, вставая и потягиваясь.
Искариот жестом подозвал Хенрика.
— Проводи мальчика в гостевую спальню и дай чистую одежду.
Томми одергивал свои портки и рубаху, замаранные пятнами засохшей крови. Несомненно, свежая одежда ему не помешает.
Он покорно последовал за Хенриком, но лишь после того, как бросил на Элисабету встревоженный взгляд, от которого ее безмолвное сердце прямо защемило.
Как только отрок удалился, Искариот подвинулся на кушетке поближе к ее креслу.
— Капельку поспать пойдет ему на пользу, — он встретился серебристо-голубыми глазами с ее взглядом. — Но у вас ко мне масса вопросов. Вопросов, которые лучше задать и услышать ответ, пока мальчика в комнате нет.
Графиня скрестила руки на коленях, решив начать с прошлого, прежде чем перейти к настоящему или будущему.
— Я желала бы узнать об участи моей фамилии побольше.
Кивнув, Иуда в течение нескольких долгих и мучительных минут излагал ей истории ее детей, а потом их детей, браков, рождений, смертей. Рассказ получился по большей части трагичный — этакий обширный гобелен, сотканный из нитей ее грехов.
Таково мое наследие.
Со стоическим выражением на лице Элисабета схоронила его слова в глубине груди. Батори не выказывают своей боли. Много раз она внушала это собственным детям, даже когда хотела крепко обнять их и омыть слезами. Но они не изведали ласки матери, и она не обучила ей своих детей. Эта сила дорого ей обошлась, но она же и спасла ее.
Покончив с жизнеописаниями ее потомков, Искариот спросил:
— Но современный мир вам не любопытен?
— Любопытен, — ответила она, — но еще более любопытна моя роль в этом новом мире.
— И, как я подозреваю, вам хотелось бы знать и о роли мальчика.
Элисабета пожала плечами, ничего не подтверждая и не отрицая. И подпустила в голос капельку сарказма:
— Что за чудовище я буду, ежели пренебрегу столь дельным молодцем?
— Вот уж действительно, что за чудовище, — на губах Искариота мелькнул намек на улыбку.
Батори отметила мелькнувшее на его лице удовлетворение, позволив ему верить, что она именно такое чудовище, которому нет дела до такого дитяти. Ибо она таким чудовищем и была, ничтоже сумняшеся убивая многих едва ли старше Томаса. Но с ним она чувствовала странное родство, а ее родня священна.
Иуда устремил на нее более строгий взгляд.
— Ваша роль, моя дорогая графиня Батори, в первую голову позаботиться, чтобы он был спокойным и послушным.
Значит, мне надлежит изображать из себя няньку.
Не допустив в голос ни намека на раздражение, она поинтересовалась:
— И что же вы намереваетесь учинить над ним такое, раз нуждаетесь в подобных умиротворяющих услугах?
— Перед рассветом мы отправимся на берег, в руины Кум. Там он и встретится со своей участью, роком, которому может воспротивиться. И хотя побег для него невозможен, если он будет сопротивляться, ему придется несладко.
Элисабета повернулась к огню.
Руины Кум.
Ей вспомнились читанные во время оно античные произведения Вергилия и история Европы, как и подобает доброй дворянке. В Кумах некогда жила знаменитая провидица, сивилла, предсказавшая рождение Христа. Ко времени Элисабеты этот город уже обратился в руины, от стены не осталось камня на камне.
Но в глубине сознания настойчиво брезжило нечто иное, какая-то еще история, связанная с Кумами. Страх забуровился в мозге костей, но она ничуть не выказала его на лице.
— И какова же участь отрока в Кумах? — осведомилась Батори.
И какова моя?
— Он Первый Ангел, — напомнил Иуда. — А вы Женщина Знания. Вместе мы свершим предначертание, возложенное на меня Христом, — вернуть Его в мир, навлечь Его Суд на всех нас.
Элисабета вспомнила, что прежде Искариот уже признавался в столь возвышенных амбициях.
— Вы намереваетесь начать Армагеддон. Но как?
Он лишь усмехнулся, отказавшись отвечать.
И все же графиня припомнила последнюю подробность, касавшуюся Кум. Согласно римской легенде, трон сивиллы скрывал вход в преисподнюю.
Врата самого ада.
