Глава 30
19 декабря, 22 часа 18 минут
по центральноевропейскому времени
Стокгольм, Швеция
Он не может уйти…
Рун коснулся руки Эрин, но она почти не почувствовала этого.
— Мы должны покинуть это место, — голос его прозвучал будто откуда-то издали.
Сирены громко завывали со всех сторон.
Изумрудные бабочки упорхнули минуту назад, поднявшись по некоему беззвучному сигналу своего скрывшегося повелителя, оставив по себе лишь опустошение. От погибших почти ничего не осталось — одежда и обломки обугленных костей среди груд гнилой трухи.
Больше ничто их здесь не удерживает.
И все же Эрин продолжала льнуть к Джордану, не в силах покинуть его. Она не видела нужды уходить. Все пошло прахом. Первого Ангела забрали, Женщина Знания покинула их, переметнувшись к врагу, а Воитель Человечества лежит мертвым у ее коленей.
Джордан…
Он не укладывался в тесные рамки этого титула из пророчества.
Скрип снега под ногами заставил ее посмотреть в сторону. Миниатюрная фигурка Алексея появилась из арки лабиринта. Хоть он и монстр, Эрин обрадовалась, что он еще жив. Должно быть, его оставили охранять внешние стены ледяного дворца, и он избежал разыгравшейся здесь бойни — но не боли. Подбежав к Распутину, пал в его объятья, словно напуганный мальчик, ищущий утешения у отца. Слезы струились по его лицу, когда он окинул взором лохмотья, оставшиеся от остальных, от его темной семьи.
Христиан встал, держа тело Надии — ту малую толику, которая от него осталась, — укутанное в плащ.
— Поблизости есть собор. Мы можем найти убежище там, пока будем решать, как действовать дальше.
— Дальше? — переспросила Эрин, по-прежнему глядя на Алексея и напомнив себе, что есть и другой ребенок, подвергающийся огромному риску. Она не бросит мальчика без боя. Гнев осушил ее слезы. В исполненной горем душе вызревала стальная решимость.
— Мы должны спасти Первого Ангела.
Томми, напомнила она себе, не позволяя низводить его до бездушного титула. Это имя дали ему мать и отец, любившие его. Оно куда важнее, чем любые имена из прорицаний.
— Но трио уничтожено, и нет… — заговорил Рун, глядя сверху на Джордана.
— Мы не можем оставить Томми в руках этого монстра, — резко оборвала Эрин.
Рун и Христиан поглядели на нее с тревогой, читающейся на лицах.
Пусть себе тревожатся.
Эрин положила ладонь Джордану на плечо. Она позаботится, чтобы его похоронили в Арлингтоне, как и причитается герою, каким он был. Он спас множество жизней, в том числе и ее собственную. Чтобы отплатить за это, она спасет этого мальчика.
Завершить миссию.
Именно этого пожелал бы Джордан.
И она на меньшее не согласна.
Снежинка, упавшая на его холодное веко, растаяла, и капелька сбежала от глаза, как слеза. Эрин протянула палец, чтобы утереть ее. И тут заметила, что снег, припорошивший его щеки, начал таять и сползать с его кожи.
— Джордан! — шепнула она и, сдернув перчатку, прижала голую ладонь к его шее.
Кожа была теплой.
Сердце Эрин заколотилось о ребра. Она сдернула куртку из шкуры беспощадного волка, которой Томми так бережно укутал его тело.
Кровь лужицей собралась у Джордана на груди, в ямочке над грудиной. Эрин утерла ее ладонью, открыв его татуировку, полоску кожи над упругой мышцей. И принялась вытирать его грудь обеими руками. Поглядела на Руна, на Христиана.
Даже Распутина привлекли ее лихорадочные действия.
— Раны нет! — проронила она.
Рун опустился рядом с ней, держа ладонь над ребрами Джордана, но не коснулся их, избегая оставшихся там следов крови. Потом грудь Джордана вдруг поднялась, будто в стремлении дотянуться до ладони святого отца. Корца в шоке отпрянул.
На глазах у Эрин грудь Джордана опустилась и снова поднялась.
— Джордан? — Голос ее дрожал.
— Я слышу сердцебиение, — сообщил Христиан.
Как такое может быть?
Эрин положила ладонь ему на грудь, желая почувствовать пульс. Потом рука Джордана с другой стороны поднялась и потянулась к ее кисти, накрыв ее своей теплой ладонью.
Посмотрев на его лицо, Эрин увидела, что глаза Джордана открыты, и он смотрит на нее затуманенным взором, будто пробуждаясь от глубокого сна. Губы его разомкнулись.
— Эрин?..
Она спрятала лицо в ладонях, испытывая желание плакать и смеяться в одно и то же время.
Рун помог Джордану принять сидячее положение, одновременно нашаривая рану от выходного отверстия на спине солдата. А потом просто тряхнул головой, не найдя ничего.
— Чудо, — выдохнул он.
Джордан изумленно посмотрел на Эрин, ожидая объяснения, с чего вдруг такой переполох.
Голос ей не повиновался.
— Надо думать, прикосновение Первого Ангела, — нарушил молчание Распутин. — Кровь мальчишки.
Эрин представила, как Томми прикладывает свою окровавленную ладонь к груди Джордана.
Может ли такое быть?
Сирены добрались до площади, синие и белые сполохи замерцали за стеной. Вдали стали слышны крики.
Рун помог Стоуну подняться на ноги.
— Стоять сможете?
Джордан встал почти без усилия, дрожа и кутаясь в куртку, озадаченно глядя на свою окровавленную рубашку.
— С чего бы это я был не в состоянии стоять?
Он явно не помнил, как его застрелили.
Рун указал на выход, расположенный дальше других от сирен и огней.
— Надо идти.
Распутин кивнул, направляясь в ту сторону.
— Я знаю путь к выходу. У меня тут недалеко автомобиль.
Христиан поднял останки Надии, готовый бежать с ними.
При виде ее поверженного тела в руках молодого сангвиниста радость Эрин пошла на убыль. Но вместо того, чтобы поддаться горю, она ухватилась за полыхающий в груди гнев. Посмотрела испепеляющим взглядом на сломанных мотыльков в снегу. Питая твердую решимость лучше понять врага, обратить горе в движущее начало, наклонилась и зачерпнула ладонью нескольких сломанных мотыльков, сунув их в карман своей куртки из шкуры анафемского зверя.
Наклоняясь за последним мотыльком, Эрин горестно оглядела следы уничтожения, оставленные за собой Искариотом. Тела стригоев исковерканы до неузнаваемости, и эта загадка будет мучить Стокгольм еще довольно долго. Глядя в ту сторону, она заметила в ярде от себя что-то темное, брошенное в снегу. Подойдя, обнаружила сверток, обернутый в древнюю клеенку из пропитанного чем-то полотна. Подхватила его и сунула во внутренний карман куртки.
И едва выпрямилась, как железные пальцы вцепились ей в запястье.
Рун потащил ее к выходу. Крики полицейских за спиной стали громче. Вместе с ней Корца подгонял и Джордана. Добравшись до ледяной арки, втолкнул обоих в лабиринт.
— Бегом!
22 часа 23 минуты
Снег хрустел под ногами Руна. Он прислушивался к биению сердец бегущих Эрин и Джордана. Ровное и сильное, учащенное от нагрузки.
Сердце Стоуна звучало точно так же, как любое другое. Однако Рун твердо знал, что слышал, как оно остановилось. Он слышал молчание его смерти. Он знал, что остановившееся сердце уже никогда не забьется вновь, — но оно забилось.
Это истинное чудо.
Корца вспомнил лицо отрока, лицо Первого Ангела, представил такую благодать — возвращать мертвых к жизни. Знал ли подросток, что обладает таким могуществом? Рун понимал, что в конечном итоге подобное чудо происходит по воле Бога. Было ли это воскрешение знаком, что трио воистину служит Его воле?
Но кто именно составляет трио?
Он разглядывал спину Эрин, вспоминая уход Элисабеты. Уходя, она даже не оглянулась. И все же Рун понимал, что заслужил эту измену.
Наконец, впереди замаячил выход. Покинув величественный ледяной дворец, они затерялись в хитросплетениях темных улочек. Григорий привел их к синему минивэну, припаркованному в пустынном переулке. Они забрались в него через все двери.
Распутин сел за руль и погнал машину по темному городу.
Христиан наклонился вперед с заднего сиденья.
— Отвезите нас к церкви Святого Николая. Там мы какое-то время будем в безопасности.
— Я высажу вас там, — ответил Григорий, все еще ошеломленный утратой. — У меня самого есть где остановиться.
В зеркале заднего обзора сумрачные глаза Распутина встретились с глазами Руна; к извиняющемуся выражению в его взгляде подмешивалось безмерное горе. Корца хотел наброситься на монаха за то, что тот подстроил им западню, но старый друг еще и спас его буквально только что, воспользовавшись обещанной любезностью, чтобы спасти Руну жизнь. В конце концов, нет худшего наказания, чем уже понесенное монахом в этом лабиринте.
Еще через несколько поворотов минивэн остановился перед стокгольмским собором — церковью Святого Николая. Здание храма, выстроенное из кирпича в готическом стиле, куда скромнее, чем римские храмы. Четыре уличных фонаря бросали на его желтые стены золотистый свет. По обе стороны от огромного витражного окна-розы находились стрельчатые окна, врезанные глубоко в стены.
Рун подождал, пока все выйдут, и, как только остался с Григорием наедине, подался вперед и притронулся к его плечу.
— Сожалею о твоей сегодняшней утрате. Я буду молиться об их душах.
Распутин кивнул в знак благодарности, бросив взгляд на Алексея, и ухватился за ручонку отрока, будто боялся потерять и его.
— Я не думал, что он покажется, — прошептал Григорий. — Лично.
Рун представил ледяное выражение лица Искариота.
— Я лишь хотел бросить вызов Господу, — признался монах. — Узреть длань Его в деяниях, повергнув все в хаос собственной рукой. Поглядеть, поправит ли Он дело.
Рун сжал плечо старого друга, зная, что их всегда будет разделять пропасть. Григорий чересчур сердит на Бога, чересчур уязвлен в прошлом Его служителями на земле. Он и Рун никогда не могли до конца примириться, но сегодня хотя бы расстанутся по-человечески.
Григорий проводил взглядом уходящего Джордана.
— В конечном итоге, может статься, я и узрел длань Господню. — Монах полуобернул к Руну залитое слезами лицо.
Еще раз пожав ему плечо на прощанье, Рун выбрался из автомобиля и захлопнул дверцу. Машина покатила по улице, оставив их в ночи одних.
В шаге от него Христиан держал закутанную голову Надии на плече, будто она спала, придерживая ее затылок ладонью.
Рун тоже прошел с ней плечом к плечу через множество сражений. Во многих отношениях она была сильнейшей среди них, ее не терзали никакие сомнения. Ее преданность делу была истовой и несгибаемой. И ее утрата — и как сангвиниста, и как друга — невосполнима.
— Надо убраться с улицы, — предупредил Джордан.
Рун кивнул, и Христиан направился к боковой стене церкви, пройдя под голыми ветвями деревьев, сбросивших листву на зиму. Корца запрокинул голову, чтобы посмотреть на окна собора. Внутри этот храм с побеленным потолком и арками из красного кирпича прекрасен. Здесь их молитвы о Надии дойдут по назначению.
В задней части храма, встав лицом к лишенной особых примет стене, Рун прошел привычный ритуал, порезав себе ладонь и открыв тайную дверь сангвинистов. Он вспомнил, как Надия делала то же самое всего полсуток назад, и никто из них не догадывался, что делает она это в последний раз.
Христиан поспешил внутрь и вниз по темным лестницам.
Джордан последовал за ним, включив фонарик. Эрин держала солдата за руку, как держат только близкого человека. Рун вспомнил, как слушал ее сердце, постигая бездонность горя этой женщины. И все же, вопреки всем ожиданиям, Джордан к ней вернулся.
В груди Корцы вспыхнула зависть. Столетия назад он однажды утратил любимую, но к нему она вернулась уже преображенной вовеки.
Для него обратного пути нет.
Рун вошел в тайную часовню внизу. Сводчатые потолки, как и в церкви наверху, века назад покрасили в безмятежный голубой цвет, чтобы напоминать сангвинистам о небе, о возращенной им Божьей милости. По обе стороны от него были стены из красного кирпича, впереди — простой алтарь с иконой, изображающей Лазаря, восстающего из мертвых перед лучезарным Христом.
Пройдя вперед, Рун разгладил напрестольную пелену, а затем Христиан уложил на нее останки Надии, не разворачивая их. Затем оба помолились над ней. Со смертью все нечестивое покинуло ее окончательно.
В смерти она обрела избавление.
Эрин и Джордан также склонили головы во время этих прощальных молитв, сложив ладони перед грудью. Горе звучало в каждом вздохе, в каждом биении сердца, потому что они тоже оплакивали ее.
Окончив панихиду, Христиан отступил от алтаря.
— Мы должны идти.
— Мы здесь не останемся? — осведомился Джордан усталым голосом.
— Нельзя рисковать, — ответил Христиан. — Если мы надеемся спасти мальчишку, то должны двигаться.
Рун поддержал его, напомнив:
— Где-то в самой Церкви затаился предатель. Мы не должны оставаться на одном месте слишком долго. Особенно здесь.
— А как быть с телом Надии? — спросила Эрин.
— Здешние священники поймут, — заверил ее Рун. — И позаботятся, чтобы она вернулась в Рим.
Рун склонил голову в последний раз, воздавая ей честь, а затем оставил ее хладный труп в одиночестве на алтаре и вышел вслед за остальными.
Сейчас ему надо позаботиться о живых.
