Глава 20
19 декабря, 13 часов 44 минуты
по центральноевропейскому времени
Рим, Италия
На глади Тибра Иуда налег на весла, и его изящная деревянная лодочка рывком одолела изрядное расстояние по воде. Солнечные блики плясали на серебристой реке, слепя взор. В самом конце года и свет солнца, и его скудное тепло — истинное наслаждение.
Над головой кружила стая ворон, скрывшихся было в голых ветвях парка вдоль набережной, потом вновь взмывших черными силуэтами на фоне ослепительного зимнего неба.
А внизу Иуда заставлял свое тело продолжать ритмичную работу, продвигаясь вниз по Тибру, изо всех сил стараясь удержать ровно лодку, заплясавшую в кильватерной струе прошедшего мимо катера. Вокруг него по реке шастали более крупные суда. Его хрупкая деревянная скорлупка может запросто разлететься вмиг в мелкую щепу. В эту пору года он единственный гребец, отважившийся бросить вызов зимнему холоду и риску столкновения со скоростными катерами, паромами и торговыми судами.
Его телефон чирикнул, сообщая об очередном текстовом сообщении от секретарши.
Иуда вздохнул, зная его содержание, даже не читая. Он видел это в новостях еще до того, как забрался в лодку. Папский поезд уничтожен. Выжил один кардинал. Все остальные, находившиеся в поезде, погибли.
Он снова налег на весла.
Теперь, когда предвозвещенное трио погибло, никто не встанет у него на пути.
Последнее сообщение брата Леопольда упоминало о Первом Ангеле, том самом, коему уготовано воспользоваться книгой как оружием в грядущей Войне Небесной. Раз на прорицании поставлен крест, этот ангел вряд ли представляет дальнейшую угрозу, но оставлять болтающиеся концы Иуда не любит.
Капитан парома дал гудок, и Иуда поднял руку в приветствии. Моряк поправил свою черную фуражку и помахал в ответ. Они приветствовали друг друга чуть ли не каждый день вот уже почти два десятка лет. Тот мужал на глазах у Иуды, из тощего юнца, путающегося в рычагах управления, превращаясь в тучного старика. И все равно Иуда даже имени его не знает.
Он начал постигать одиночество, видя, как умирают его родные и друзья. Научился держаться вдали от других после того, как дружба поколение за поколением обрывалась смертью.
Но что там с этим бессмертным отроком, о котором толковал Леопольд?
Томас Болар.
Иуда хотел его заполучить. Он пойдет на сделку с Распутиным, заплатит любую цену, какую запросит монах, и доставит это бессмертное чадо к себе домой. Сердце его забилось чаще при мысли повстречать себе подобного, но еще и от осознания роли, которую этому мальчишке суждено сыграть.
Помочь осуществить конец света.
Жаль, что он не повстречал этого отрока раньше за свою долгую жизнь, чтобы хоть кто-то мог разделить с ним эту нескончаемую череду лет, еще одно существо, столь же не знающее возраста и не ограниченное оковами времени.
Однако века назад такой шанс Иуде выдался, а он упустил его вотще.
Быть может, такова моя кара.
Налегая на весла, он представил смуглую кожу и золотистые глаза Ареллы. Он помнил первую поездку в ее компании в ту ночь, когда они вновь повстречались на венецианском маскараде. Тогда он тоже правил деревянной лодкой, направляя туда, куда хотел, даже не чувствуя, сколь мало в его власти.
Их гондола скользила по спокойной глади темного канала в манящем свете полной луны под усеянным звездами небосводом. Когда он толкал суденышко шестом сквозь прозрачный туман вдоль великолепного венецианского дворца, на них накатило зловоние экскрементов и помоев, вторгнувшись в их приятную ночь, будто смердящий серой призрак.
Сердито сдвинув брови, Иуда посмотрел на канализационную трубу, лениво струящую стоки в канал.
Заметив его внимание и выражение, Арелла рассмеялась.
— Ужели сей град не довольно изыскан для твоего вкуса?
Он указал на комнаты наверху, полные смеха и нравственного упадка, а потом на жижу, оскверняющую воду внизу.
— Есть более хорошие способы избавляться от подобных отходов.
— И когда придет пора, они их отыщут.
— Они отыскали их и вновь утратили, — в голосе Иуды прозвучала горечь, скопившаяся в его душе за столетия, пока он наблюдал за участью людской.
Арелла провела длинными смуглыми пальцами по черному лаку корпуса.
— Ты речешь о былых дивах Рима, когда оный град был на пике своего великолепия.
Иуда толкал лодку прочь от освещенных домов, обратно к своей таверне.
— Многое было утрачено, когда этот город пал.
— Все воротится. Со временем, — пожала она плечами.
— В былые времена римские лекари умели исцелять хвори, от которых люди этой эпохи по-прежнему страдают и умирают.
Он вздохнул над тем, как много всего затерялось во мраке этого века. Пожалел, что не изучал медицину, чтобы сохранить эти знания после того, как библиотеки сожгли, а людей науки предали мечу.
— Сей век минет, — заверила его Арелла. — И знания будут отысканы сызнова.
Серебристый свет луны сиял в ее волосах и на голых плечах, заставляя его ломать голову о том, кто же эта таинственная женщина. Снова отыскав друг друга, они протанцевали почти всю ночь, кружась по паркетам, пока перед самым рассветом не оказались здесь.
Иуда наконец поднял тему, затронуть которую не решался весь вечер, страшась возможного ответа.
— Арелла… — Он замедлил ход гондолы, позволив ей дрейфовать в тумане по собственному произволу, будто упавшему на воду листку. — По одному лишь имени ясен мой грех, мое преступление и проклятие, наложенное на меня Христом, — шествовать через эти нескончаемые годы. Но как могла ты… кто ты?..
Он не сумел даже досказать вопрос.
И все же она поняла и улыбнулась.
— Что мое имя повествует тебе?
— Арелла, — повторил он, смакуя. — Красивое имя. Древнее. На древнееврейском означает «посланник Божий».
— И имя сие вполне уместно, — промолвила она. — Я нередко доставляла послания от Бога. В этом мы двое тоже схожи. Оба служим небесам, оба связаны долгом.
Иуда негромко фыркнул.
— В отличие от тебя, я никаких специальных посланий свыше не получал.
А как же он их желал! Когда первая горечь от проклятья начала спадать, Иуда частенько гадал, почему это наказание наложено на его плоть, сделав ее неумирающей. Просто ли это кара за его грех, или оно служит какому-то вящему умыслу, цели, которой он пока не смог постичь умом?
— Тебе посчастливилось, — заметила Арелла. — Я бы с радостью приняла такое безмолвие.
— Почему? — настоятельно спросил он.
Она со вздохом коснулась серебряного осколка, висящего на шее.
— Смутно прозревать будущее, ведая о грядущей трагедии, но не зная, как ее отвратить, может быть проклятием.
— Значит, ты прорицательница?
— Однажды была, — проронила она, устремляя взгляд сверкнувших черных глаз на луну и обратно. — Или, надлежит сказать, не единожды. В прошлом я некогда носила титул Дельфийского оракула, потом сивиллы Эритрейской, но за века я сменила несчетное число имен.
Потрясенный, Иуда опустился на ближайшее сиденье. Не выпуская шеста из одной руки, другой он взял за руку Ареллу. Несмотря на прохладу ночи, ее кожа источала жар и была куда горячей, чем прикосновения большинства мужчин и женщин, просто нечеловечески горячей.
Ее губы изогнулись в уже знакомой полуулыбке.
— Ты во мне сомневаешься? Ты, кто жил довольно, дабы узреть, яко мир меняется снова и снова?
Самое удивительное, что он ничуть не сомневался.
Гондола беззвучно дрейфовала в лунном свете, а на губах Ареллы играла полуулыбка, будто она знала его мысли, догадывалась, что он начал подозревать.
Она ждала.
— Я не претендую, что разбираюсь в подобных вещах, — начал он, воображая ее в своих объятьях, танцующей с ним. — Но…
Она чуть подвинулась на сиденье.
— И в чем же разбираться ты не претендуешь?
Иуда сжал ее ладонь и пальцы, источающие яростный жар.
— В природе подобных тебе. Тех, кому ниспосылаются сообщения Бога. Тех, кто живет веками. Тех, кто столь безупречен.
Сказав последние слова, он залился румянцем.
Арелла рассмеялась.
— Значит, я столь сильно разнюсь с тобой?
Самыми глубинами своего естества Иуда знал, что сие действительно так — и по природе, и по характеру. Она воплощает добро, в то время как он творил ужасные вещи. Он в изумлении воззрился перед собой, узнав другое имя, означающее «посланец Божий», другое имя, означающее слово «Арелла».
Он заставил себя высказать это вслух:
— Ты ангел.
Арелла сложила руки перед собой, будто в молитве. Мало-помалу разгораясь, ее тело начало источать мягкий золотистый свет, озаривший гондолу, воду, его лицо. Исходящее от него тепло наполнило душу Иуды радостью и святостью.
Она тоже вечное существо, но ничуть на него не похожа.
Он воплощает зло, она — добро.
Он полон тьмы, она — света.
Прикрыв глаза, Иуда впитывал ее сияние.
— Почему ты пришла ко мне? Почему ты здесь? — открыв глаза, он посмотрел на воду, на дома, на нечистоты в канале, а затем снова на нее — снова на красоту сверх всякой меры. — Почему ты на земле, а не в небесах?
Свечение ее угасло, и Арелла снова стала похожа на обыкновенную женщину.
— Ангелы могут сходить на землю, дабы погостить, — она подняла на него глаза. — А могут и упасть.
Последнее слово она подчеркнула.
— Ты упала?
— Давным-давно, — добавила она, прочтя на его лице изумление и потрясение. — Вместе с Утренней Звездой.
Иначе говоря, с Люцифером.
Иуда отказывался поверить, что она низвержена с Небес.
— Но я чувствую в тебе только благо.
Арелла взирала на него невозмутимым взором.
— Почему ты упала? — не унимался он, будто это был самый простой вопрос в самую заурядную ночь. — Ты не могла сотворить зло.
Она поглядела на свои руки.
— Я схоронила знание о гордыне Люцифера в сердце. Я предвидела его грядущий мятеж, но не обмолвилась о том ни словом.
Иуда попытался постичь подобное событие. Она утаила от Бога пророчество о Войне Небесной и за это была низвержена на землю.
Подняв голову, Арелла заговорила снова:
— Сие просто наказание. Но, в отличие от Утренней Звезды, я не желала человечеству дурного. Я предпочла использовать свое изгнание, дабы присмотреть здесь за паствой Божьей, продолжать служить Небесам, как могу.
— И как же ты служила небесам?
— Как могла, — она смахнула пушинку со своей юбки. — Мое величайшее свершение было в твоем веке, когда я уберегла младенца-Христа от лиха, доколе он был еще младенцем, беззащитным пред сим суровым светом.
При этом напоминании о том, как он не сделал того же, когда Иисус был старше, Иуда пристыженно понурил голову. Иуда предал не только Сына Божия, — но и самого дорогого друга. Он снова ощутил тяжесть кожаного кошеля с серебряными монетами, который вручили ему жрецы, тепло ланиты Христовой под его губами, когда целовал Его, чтобы, выдать палачу.
Не в силах скрыть прозвучавшую в голосе зависть, он спросил:
— Но как ты защитила Христа? Я не понял.
— Я пришла в Вифлеем пред очи Марии и Иосифа вскоре по рождении Христа. Я поведала им о том, что провидела, — о грядущем избиении невинных царем Иродом.
Иуда, знающий эту историю, сглотнул, сызнова постигая, кто находится с ним в лодке.
— Ты была ангелом, велевшим им бежать в Египет…
— Я также отвела их туда, где их сын нашел прибежище, до поры укрывшее его от невзгод.
Теперь Иуда понял, насколько сильно она отличается от него.
Она спасла Иисуса.
Иуда убил его.
Ему вдруг стало нечем дышать. Ему нужно было встать, снова начать двигаться. Он опять принялся медленно толкать гондолу вдоль канала, пытаясь вообразить жизнь Ареллы на земле, отрезок куда более протяженный, чем его краткое бытие.
И, наконец, задал следующий вопрос, ничуть не менее важный для него:
— Как ты переносишь время?
— Я шествую сквозь него, в точности как ты, — и снова она коснулась осколка на шее. — Без счету дней служила я человечеству прозорливицей, вещуньей, оракулом.
Иуда вообразил ее в этой роли, одетую в незатейливый наряд дельфийской жрицы, возвещающей слова пророчества.
— Однако более этим не занимаешься?
Она устремила взор куда-то вдаль над черными водами.
— Я по-прежнему порой прозреваю то, что грядет, время, разворачивающееся предо мною так же верно, как тропы, оставшиеся позади меня. Я не могу противиться этим видениям. — Между бровями у нее залегла горестная складка. — Но более я не делюсь ими, ведая, что мои провидения доставят более страданий, нежели радости, и посему держу таковое будущее в секрете.
В тумане замаячила таверна, и Иуда направил свою гондолу к каменному причалу. Как только лодка коснулась его, два человека в ливреях поспешили привязать ее. Один из них протянул руку в перчатке, чтобы помочь прекрасной даме. Иуда поддержал ее ладонью за талию.
А затем из тьмы сверху упали тени, приземлившиеся на причал и сложившиеся в фигуры людей, — но людьми они не были. Он увидел острые зубы, бледные, дикие лики.
Много раз сражался он с подобной нечистью и много раз проигрывал. И все же благодаря своему бессмертию всякий раз исцелялся, а его поганая кровь неизменно истребляла их.
Иуда потянул Ареллу обратно на гондолу и заслонил собой, позволив чудищам захватить гостиничных лакеев. Их он спасти не мог, но, может быть, удастся спасти ее.
Иуда взмахнул своим шестом, как дубинкой, пока красивые руки Ареллы возились с веревками, удерживающими гондолу у причала. И как только лодка освободилась от привязи, резко оттолкнул ее от причала. Та увалилась на бок, потом выровнялась.
Но они были недостаточно проворны.
Чудища прыгали через разделяющую их воду. Для человека подобный прыжок немыслим, но таким монстрам он дается без труда.
Выхватив кинжал из ножен в сапоге, Иуда глубоко вонзил его в грудь более крупного из двоих. Холодная кровь хлынула по его ладони, вниз по предплечью и впиталась в рукав белой сорочки.
Ни один человек не пережил бы такого удара, но этот вурдалак почти без задержки отбил его руку в сторону и вытащил кинжал из собственного нутра.
Позади Иуды второе чудище повалило Ареллу на спину и уже ползло по ее нежному телу.
— Нет, — прошептала она. — Оставь нас.
И, сдернув серебряный осколок с шеи, полоснула острым краем по шее твари.
В разрезанном горле забулькал вопль, сменившийся пламенем, стремительно распространившимся по всей окаянной плоти. Охваченный пламенем с головы до пят зверь прыгнул в прохладную тьму канала, но до воды, долетел лишь пепел, потому что тело сгорело дотла.
Увидев это, крупный монстр взмыл высоко в воздух, приземлился на ближайший берег и нырнул во мрак города.
Ополоснув осколок в канале, Арелла вытерла его о юбку.
Иуда пристально взглянул на серебро у нее в руках.
— Как?
— Сие есть фрагмент священного клинка, — пояснила она, снова вешая его на шею. — Он убивает любое существо, каковое пронзит.
Сердце Иуды забилось чаще.
Может ли он убить неубиваемого — вроде него?
Или нее?
Печаль омрачила лицо Ареллы, словно она прочла его мысли, подтверждая то, что он только что навоображал. Она носит на своей изящной шейке орудие самоуничтожения, способ совершить побег из этого острога нескончаемых лет. И, судя по выражению ее лица, время от времени она испытывала чудовищный соблазн воспользоваться им.
Иуда понимал этот искус. Несметное число лет тщился он покончить со своей жизнью, вынося невыразимые мучения при каждой попытке. И по-прежнему жив. Всем прочим существам гарантировано простое право на смерть. Даже чудища, с которыми они бились здесь, могут запросто выйти на солнечный свет, тем самым покончив со своим богомерзким существованием.
Он снова бросил взгляд на серебристый блик между ее грудями, понимая, что кончина, которой он искал так долго, совсем близка. Надо лишь взять ее.
Он протянул руку — и вместо того взял за руку Ареллу и притянул к себе, к своим устам.
И поцеловал ее, безмерно радуясь, что жив.
На водах Тибра, под ярким сиянием полуденного солнца Иуда вспомнил тот момент, тот поцелуй во тьме. В груди тут же защемило от сожаления о том, что последовало, от знания, что их отношения окончатся так скверно.
Наверное, надо было взять этот осколок, а не ее руку.
Он так и не узнал, ни где она его добыла, ни что-либо еще об этом священном клинке. Но, в конце концов, у них обоих имелись свои секреты.
Коснувшись нагрудного кармана, Иуда извлек холодный, как лед, камень, размером и формой отдаленно напоминающий колоду карт. Он был сделан из прозрачного зеленого хрусталя наподобие изумруда, но с изъяном глубоко внутри — гагатово-черной прожилкой. Поднес камень к солнцу, поворачивая его так и эдак. В ярком свете черный изъян уменьшился, сжался в точку, но не исчез. Как только Иуда вернет хрусталь во мрак кармана, изъян снова начнет расти.
Словно живое существо.
Только эта тайна благоденствует во тьме, а не на свету.
Иуда нашел камень в годы после Ареллы, когда открыл, почему так долго попирал землю стопами. В этот сумрачный период своей жизни он с головой ушел в изучение алхимии, беря уроки у людей вроде Исаака Ньютона и Роджера Бэкона. Научился многому, в том числе и оживлению своих заводных механических творений, и манипуляциям могуществом, заключенным в его крови.
На кристалл он наткнулся во время поисков мифического философского камня — вещества, якобы дающего вечную жизнь, — в надежде, что тот позволит разобраться в его собственном бессмертии. Кристалл он добыл из краеугольного камня разрушенной церкви.
В конечном итоге это не философский камень, — зато нечто куда более могущественное, связанное со смертью, а не с вечной жизнью. Иуда провел подушечкой большого пальца по метке с нижней стороны камня. После многих лет изучения и этого символа, и камня он постиг многие из его секретов — однако не все.
И все же ему известно, что в подходящих руках этот простой зеленый камень может пошатнуть равновесие жизни на Земле. Столетиями он ждал нужного момента, чтобы выпустить зло камня в мир, дабы свершить то, ради чего и оставлен в земной юдоли.
Убрав камень в карман, Иуда поднял глаза к солнцу.
Наконец-то час пробил.
Но сперва нужно позаботиться о двух ангелах.
Одном из прошлого и другом — из настоящего.
