Глава 19
19 декабря, 13 часов 36 минут
по центральноевропейскому времени
К югу от Рима, Италия
Забившись в самую глубь гигантского тюка соломы, Леопольд старался принять удобное положение. Прокалывая плащ, соломинки язвили его саднящие ожоги. И все равно он не решался покинуть это убежище.
Когда поезд взлетел на воздух, Леопольд выпрыгнул, пролетев верхом на ударной волне над полями, покрытыми стерней. Лишь Божьим попечением он стоял под прикрытием котла, когда тот взорвался. Металлический резервуар принял основной удар на себя, спасая от пламени, которое испепелило бы Леопольда на месте.
А вместо того выбросило его из вагона. Он кувырком пролетел по воздуху, обожженный и кровоточащий, и плюхнулся в холодную грязь зимнего поля. Оглушенный и почти оглохший, заполз в тюк соломы, чтобы собраться с мыслями и продумать планы на будущее.
Он не знал, уцелел ли кто-либо, кроме него.
В ожидании он остановил кровь, вытекавшую из множества ран. Наконец звон в ушах прошел, и Леопольд услышал ритмичный звук — тум, тум, тум — садящегося вертолета, заглушенный соломой.
Он не знал, вызван ли летательный аппарат кардиналом или просто доставил спасателей. Так или иначе, но убежища Леопольд покидать не стал. Хоть он и не ставил бомбу сам, но понимал, что к диверсии причастен. Как только он отправил Окаянному текстовое сообщение, извещая его, что на поезде находятся все, заодно поделившись их теорией касательно личности Первого Ангела, поезд взорвался, застав Леопольда совершенно врасплох.
Вероятно, этого и следовало ожидать.
Стоило Окаянному углядеть желаемое, и он нанес смертельный удар. Ни малейших колебаний.
Когда вертолет взмыл и полетел прочь, Леопольд услышал, как кардинал Бернард выкрикивает его имя с неподдельными нотками горечи. Леопольду страстно хотелось выйти к нему, утешить его в горе, просить прощения и воссоединиться с сангвинистами воистину.
Но он, конечно же, этого не сделал.
Несмотря на брутальность действий, умысел Окаянного праведен и чист.
В течение следующего часа прибыл еще ряд вертолетов, а за ними спасательные машины с сиренами, криками людей и топотом ног. Леопольд свернулся в соломе в клубок, стараясь стать как можно меньше. Воцарившийся переполох замаскирует звуки, которые он будет издавать, отбывая епитимью.
Наконец-то и он может выпить освященного вина и исцелиться.
Не без труда Леопольд выпутал свою кожаную флягу и поднес ее ко рту. Зубами открутил крышку, выплюнул ее и сделал большой глоток, позволяя пламени поглотить себя, унося прочь.
Глубоко под городом Дрезденом коленопреклоненный Леопольд стоял в сырой, студеной крипте, озаряемой огнем единственной свечи. С той поры, как прозвучали сирены воздушной тревоги, никто не осмеливался зажечь даже искорки в страхе навлечь на себя ярость британских бомбардировщиков.
Пока он прислушивался, где-то далеко над головой разорвалась бомба, и докатившийся грохот вытряхнул из потолка плохо державшиеся камешки. Церковь наверху раз бомбили недели назад. Уцелела лишь эта крипта, и вход в нее откопали изнутри жившие там сангвинисты.
Леопольд стоял на коленях между двумя другими. Как и он, оба они были стригоями, в эту темную, бурную ночь готовящимися принести свои последние обеты как сангвинисты. Перед ним стоял священник-сангвинист, облаченный в белые одежды, держа в своих чистых белых ладонях золотой потир.
Стригой рядом с ним дрожал. Быть может, боялся, что вера его недостаточно крепка, что первый же глоток крови Христовой станет для него последним?
Когда пришел его черед, Леопольд, склонив голову, перечислил свои грехи. У него их было немало. В своей смертной жизни он был немецким врачом. В самом начале войны игнорировал нацистов, противился им. Но в конце концов правительство призвало его под ружье и отправило на поля сражений заботиться о молодых людях, разорванных в клочья бомбами и снарядами или истерзанных болезнями, голодом и холодом.
Однажды зимней ночью в Баварских Альпах на его крохотное подразделение набрела кочевая свора стригоев. Окоченевшие солдаты отстреливались и отбивались штыками, но бой продолжался считаные минуты. Во время первой атаки монстров Леопольд был ранен и с переломанным хребтом больше сражаться не мог. Ему оставалось лишь смотреть на бойню, понимая, что придет и его черед.
Затем стригой ростом с ребенка уволок его за ноги в лес. Там он и умер, и его горячая кровь протопила в грязно-белом снегу глубокие дыры, исходящие паром. И все это время ребенок пел высоким чистым голосом немецкую народную песню. Там и пришел бы конец несчастной жизни Леопольда, но мальчишка предпочел превратить его в монстра.
Леопольд отбивался и отплевывался от крови, льющейся в рот — пока отвращение не сменилось голодом и блаженством. Пока Леопольд пил, ребенок продолжал петь.
В конце концов, война — блаженное время для стригоев.
К великому стыду Леопольда, он пировал.
А потом однажды встретил человека, укусить которого не мог. Чувства подсказали ему, что одна-единственная капля крови этого человека прикончит его. Незнакомец заинтриговал его. Как врач, Леопольд хотел постичь его секрет. И потому искал его ночь за ночью, следил за ним неделями, прежде чем отважился заговорить. И когда наконец предстал перед незнакомцем, тот выслушал слова Леопольда и понял его отвращение к тому, во что он превратился.
В свою очередь незнакомец открыл ему свое истинное имя — имя, преданное Христом такому проклятию, что Леопольд по сей день осмеливался даже думать о нем лишь как об Окаянном. И в тот момент Леопольду был предложен путь к спасению, способ тайно послужить Христу.
Как раз этот путь и привел его в эту крипту под Дрезденом.
Преклонив колена, он перечислял свои грехи вместе с другими.
Леопольду было велено разыскать сангвинистов, влиться в их ряды, но оставаться в Ордене глазами и ушами Окаянного.
Тогда он принес присягу — как должен был поступить опять сегодня ночью.
Наверху упала новая бомба, с трясущегося потолка крипты посыпались комья земли. Кающийся слева от него вскрикнул. Леопольд не проронил ни звука. Смерть его не страшила. Он призван для высочайшего предназначения. Он исполнит удел, предначертанный тысячелетия назад.
Кающийся снова взял себя в руки, перекрестился, закончил досказывать свои грехи и наконец прервал вереницу слов. Он вверил свои грехи Богу. И теперь может быть очищен.
— Раскаиваешься ли ты в своих грехах из чистейшей любви к Богу, а не из страха проклятия? — вопросил сангвинистский святой отец у соседа Леопольда.
— Да, — отвечал тот.
— Так восстань же пред судом. — Лицо святого отца скрывалось во тьме под капюшоном.
Дрожа, кающийся встал и открыл рот. Подняв золотой кубок, святой отец налил ему на язык багряное вино.
Тот немедленно зашелся криком, изо рта у него повалил дым. Зверь то ли не до конца раскаялся, то ли откровенно лгал. В чем бы ни состояла причина, душа его была осуждена как нечистая, и тело его не смогло принять святости Христовой крови.
Вступая в Орден, этому риску подвергали себя они все.
Монстр упал на каменный пол и задергался в конвульсиях, оглашая пространство воплями, заметавшимися среди голых стен. Леопольд склонился, чтобы коснуться, утихомирить, но прежде чем его рука дотянулась, тело рассыпалось во прах.
Леопольд вознес молитву по стригою, стремившемуся встать на путь истинный, хоть сердце его было и не совсем чисто. А затем преклонил колени и снова сложил руки.
Закончив свою долгую исповедь, он замер в ожидании вина. Если путь его праведен, он не обратится в пепел перед этим святым сангвинистом. Если он — и тот, кому он служит, — заблуждаются, одной капли вина будет довольно, чтобы выявить это.
Он открыл рот, принимая кровь Христову в свое тело.
И остался жив.
Леопольд вернулся в свое трясущееся тело, стиснутый со всех сторон острой соломой. Он никогда не считал свое обращение из стригоя в сангвиниста грехом, нуждающимся в искуплении.
Почему Бог ниспослал ему это видение?
Почему сейчас?
На одно тошнотворное мгновение его охватила тревога. Наверное, Бог ведает, что его обращение состоялось под фальшивым предлогом, что Леопольду суждено предать Орден, как Окаянный предал Христа.
Он долго лежал там, раздумывая об этом, а затем отогнал свои страхи.
Нет.
Видение было ниспослано как раз потому, что его миссия праведна.
Тогда Господь даровал ему жизнь для служения Окаянному и снова даровал ее сегодня. Как только солнце закатится и спасатели отправятся на ночлег, он выберется из тюка и под покровом тьмы продолжит исполнять свое предназначение, чего бы это ни стоило.
Ибо так повелел Господь.
