Глава 8
На другой день с утра, все еще зевая и потягиваясь, позавтракали и начали разбредаться по своим работам. Карнар бдительно следил с лестницы, чтобы никто не завалился обратно на лавку досыпать, такие есть в любом коллективе.
Он так бдил, что его едва не сбил с ног сбежавший сверху по ступенькам настолько богато одетый слуга, что можно бы принять за благородного глерда, если бы не оранжевый цвет камзола: это чтоб видеть их издали и подзывать взмахом руки.
— Где здесь слуга, — крикнул он с высокомерием, — которого считают Улучшателем?
Все начали поворачиваться ко мне. Я почувствовал, что сейчас скажу что-то хлесткое — не выношу такого тона, — по лицу встревоженного Карнара понял, что и он этого боится, потому зажал себя в кулак и ответил подчеркнуто смиренно:
— Здесь, господин. Это я.
Он посмотрел на меня с видом герцога, что взирает на ползающего в грязи пьяного простолюдина.
— Иди за мной.
— Слушаюсь, господин, — ответил я самым покорным голосом и даже поклонился.
Не удостоив меня больше взглядом, он развернулся и важно пошел вверх по лестнице. Поднявшись в холл, он свернул к выходу из здания, так пересекли часть двора, отделяющую от соседнего корпуса, здесь у входа двое стражников в доспехах и с копьями, дальше холл.
Разряженный попугай уверенно пересек его и начал подниматься по широкой мраморной лестнице.
По обе стороны на площадках расписные вазы в синей лазури, лестница пуста, а этот гад бросил высокомерно:
— Не наступай мне на пятки!.. От тебя смердит.
Я прислушался, мы одни, в два прыжка догнал его, рывком прижал к стене и с силой засадил кулаком в солнечное сплетение. Он жадно хватал широко раскрытым ртом воздух, в глазах ужас, с трудом просипел:
— За… что?
— Мотивированный ответ, — сообщил я, — на немотивированное хамство. Учти, тут никого нет! Могу и убить, а скажу, что ты и пришел уже убитым. Понял, попугайчик мой сладенький?
Вверху прозвучали далекие шаги, я отпустил наглеца и улыбнулся так, чтобы и улыбка, и оскал волка в одном флаконе. Слугу уже трясет крупной дрожью, спесь слетела, теперь видно издали, что всего лишь мелкий, хотя из высоких покоев.
— П-п-понял, — пролепетал он.
— А теперь веди, — велел я.
— Да-да…
— Никому не показывай своего позора, — напомнил я, — но помни, кто из нас господин.
Он торопливо закивал, повернулся и устремился вверх по лестнице, стараясь не слишком спешить, чтобы не рассердить, но и до писка боясь моего приближения.
Наверху в зале пусто, просто кто-то прошел мимо, мы пересекли зал в сторону одного из арочных входов, а там за анфиладой небольших залов с уютными альковами я увидел высокую арочную дверь с большой золотой эмблемой чуть выше блестящей серебром ручки.
Слуга постучал, дождался ответа, распахнул и, стоя на пороге, провозгласил уже прежним голосом:
— Господин Юджин доставлен, милостивые глерды!
Похоже, он запоздало сообразил, что именно сморозил, поспешно закрыл дверь, оставшись в коридоре.
Я опустил плечи и чуть сгорбился, так надо, поза если еще не чемоданчика, то простолюдина, переступил порог.
Дверь за мной закрылась мягко, на таком уровне не хлопают, здесь уже манеры, комната не громадная, прекрасно и со вкусом обставлена, из шести кресел в трех расположились глерды, очень высокого ранга глерды, чувствуется по совсем не напускному чувству достоинства и даже величия, с которым повернули головы в мою сторону.
Я остался у порога, не кланяясь, руки смиренно заложил за спину и рассматривал их с дикарским любопытством живущего на природе и не испорченного хорошими манерами человека.
Первого узнал сразу, толстенький, невысокий, похожий на большого хомяка, такое же сильно расширяющееся книзу лицо, розовое, пухлое, сохранившее нежную детскую кожу и по-детски невинный взгляд.
На груди три золотые цепи: на одной — большая бляха из золота со сложным рисунком и множеством мелких букв, на второй — лев рыкающий, а на третьей, самой тонкой, — золотая фигурка человека с мечом в руке, щитом в другой, но почему-то с рыбьим хвостом.
Но и без этих знаков отличия видно издали, что это человек, облеченный великой властью. Сам лорд-канцлер и первый советник королевы глерд Мяффнер.
Рядом с ним расположился со всеми удобствами, даже ноги вытянул, глерд Финнеган, это имя я слышал из разговоров. Судя по золотым бляхам на груди, где крупные бриллианты выпихивают с центра на окраины мелкие, заведует чем-то важным в королевстве.
Мяффнер, несмотря на свой ранг, заговорил первым, спросил заинтересованно, почти мурлыкающим голоском:
— Господин? Что-то с Джоном стряслось… Не знаешь?
Я пожал плечами:
— Даже не знаю, кто из вас Джон.
Он недовольно дернул щекой:
— Ты тоже Джон, если на то пошло.
— Вам виднее, — ответил я кротко. — Если даже я Джон, то вы, наверное, сам бог?
Финнеган коротко ржанул, сказал с удовольствием:
— Нравится мне этот простак!
Я проговорил смиренно:
— Я же не знаю, как у вас тут принято.
— А как принято у вас? — поинтересовался он вкрадчиво.
— У нас все просто, — ответил я. — Все равны, все одинаковы. А здесь все непонятно.
Третий, весь узкий, словно с обрубленными плечами, даже лицо узкое, а глаза поставлены друг к другу так близко, что можно выбить одним пальцем, проговорил нетерпеливо:
— Глерд Мяффнер, что касается меня, мне совсем неинтересно, как живут лесные дикари.
Мяффнер покосился на Финнегана, что не раскрывает рта, сказал поспешно:
— Да-да, конечно, займемся делом.
— Прошу вас, канцлер…
Я все время ощущал себя на перекрестье жестких взглядов, но напоминал себе, что человек я простой и даже очень простой, толстокожий, так что надо смотреть мирно и равнодушно, как лось на деревья, и ждать, когда изволят сообщить, чего вдруг так восхотели меня узреть, а самому не вякать.
Мяффнер спросил живо:
— Нам доложили, ты научил наших остолопов правильнее раскалывать мрамор, коней подковал… интересное слово, кстати. Где тебя этому научили?
— Нигде, — ответил я туповато.
Он нахмурился, двое других рассматривают меня с враждебной брезгливостью, но в то же время с интересом.
— Как это? — спросил Мяффнер.
Я с полным самообладанием, дескать, не первый раз отвечаю, развел руками.
— Не знаю. Иногда само приходит. Смотрю-смотрю на что-нибудь, а оно и приходит.
Они переглянулись, Финнеган молчал в затруднении, а третий спросил с недоверием:
— Само?
Я добавил на всякий случай:
— А другой раз хоть год смотри — никакого толку! Почему так, не знаю. Я же человек темный, совсем темный, хоть и красивый.
Они переглянулись. Глерд Финнеган пробормотал:
— Достопочтимый глерд Джуэл, как полагаете, потому к нему и нет интереса? Мне казалось, как только пройдет слух, что появился Улучшатель, все королевство вздрогнет!
Глерд Джуэл кивнул:
— Судя по старинным хроникам, Улучшатели были только из знатных семей. Дважды из королевских. Из народа — ни разу. Потому сейчас и недоверие, и нежелание, и много чего еще.
— И боязнь перемен, — подсказал Мяффнер.
— Вы правы, благородный глерд, — ответил Джуэл учтиво. — Любые перемены чреваты… многие ведут к крови и разрушениям, а наша королева жаждет остановить время ее счастливого правления навеки. Полагаю, хуже не будет, если проявим некоторую инициативу.
— Осторожную, — подсказал глерд Финнеган.
— Да-да, обязательно, — согласился Джуэл. — И сами будем посматривать, на что это существо употребит свой уникальный дар. То, что посмотрел на веретено и придумал эту вещь, названную по простоте просто прялкой. Это… гениально! Прялка переворот не вызовет… надеюсь.
— И я надеюсь, — сказал Финнеган.
Мяффнер пробормотал:
— А вдруг вызовет…
— Как? — спросил Финнеган.
— Не знаю, — ответил Мяффнер, — но полотна не потребуется больше, чем сейчас нужно, так что придется держать меньше прях… Уже изменение!.. Ты слушаешь нас внимательно? Нам подробно рассказали о твоем способе откалывать мрамор, о сохранении веревок, о подковах…
Я вздохнул, развел руками с самым сокрушенным видом.
— Да, я знаю, я просто небывалый гений. Но даже пряника не дали!.. А я, можно сказать, поднял, даже вздернул экономику королевства на небывалую высоту. И что? Где мне памятник из золота?
Они переглянулись, Финнеган пробормотал:
— Как говорит, как говорит…
— Именно вздернул, — сказал Джуэл до жути трезвым голосом. — Теперь каторжников в каменоломни будут отправлять меньше, остальных сразу на виселицу… пусть скажут тебе спасибо. Веревок из-за придуманного тобой приспособления казна станет закупать меньше, часть ремесленников разорится и пойдет в разбойники…
Я возразил жалко:
— Почему в разбойники? Могут же просто сменить квалификацию… на что-то нужное королеве и народному хозяйству?
Он хмыкнул:
— Натура человека всегда склонна выбирать худший вариант как более простой и легкий.
— Виселица на площади, — напомнил я, — предостерегает от такого выбора.
— Плохо предостерегает, — ответил он серьезно. — Иначе не было бы столько разбойников в лесу.
Финнеган дернулся, по лицу промелькнула тень неудовольствия. Что за народ, мелькнула у меня мысль, сразу видно, кто за принца. Хотя, возможно, здесь все за принца, но Финнеган позволяет себе делать выпады, а Мяффнер и Джуэл блюдут.
Финнеган взглянул на меня с неприязнью.
— Эй ты, чего молчишь? О тебе говорим.
— Да я робею, — ответил я с неимоверным почтением, поклонился и развел руками. — Вы все такие важные, а я что, камень ломал… Все слова вот разбежались, как тараканы… У вас тараканы есть? Да не в голове, там точно есть, как же без них жить, а на кухне?.. Я лучше тогда на крыльце буду есть. Страсть как не люблю и даже боюсь, хотя я вроде бы вот какой большой, а боюсь, сам не понимаю, почему боюсь, хотя чего бояться, когда не должен бояться?
Они морщились, Финнеган сказал хмуро:
— Слышали, что несет? Эй, а припадки у тебя часто?
Мяффнер сказал мягко:
— Нам не все равно? Другое важнее.
— У него есть Дар, — сказал Джуэл с сарказмом. — Теперь верю. Только непонятно какой.
— Рассуждает, — хмыкнул Финнеган. — На уровне таракана, но рассуждает! Старается понять, почему их боится, хотя с его ростом и силой не должен. Другие не задумываются, просто боятся или не боятся, а этот голову ломает.
Мяффнер коротко вздохнул, оба глерда сразу повернули к нему головы.
— Однако же, — произнес он, — к какому делу приспособить, если не знаем, что может выкинуть в следующий раз?
— И как держать под наблюдением? — добавил Финнеган веско.
Переглянулись, Мяффнер вздохнул, Финнеган поскреб щеку, Джуэл некоторое время хрустел пальцами, двигал бровями.
— Не знаем, — подтвердил он. — Может быть, пусть пока продолжает осматриваться и вживаться? Для него здесь все внове. Что они там, в диких лесах, видели?.. Посмотрит-посмотрит, а вдруг что-то сможет еще? Прялка, знаете ли, это эпохально!
Финнеган буркнул в сомнении:
— Скорее всего, его улучшения уже кончились. Ну не может человек делать их столько! В старых летописях сказано…
Мяффнер прервал:
— Читал, они все в моем ведении. Если решимся, то нужно делать все тайно. Следует помнить, в королевстве и без улучшений все хорошо. Любые улучшения, как помним из летописей, всегда вносили нехорошие потрясения. А какие волнения начинались в народе, читали?
— Наизусть помню, — ответил Финнеган сурово. — Но в конце концов, когда все успокаивалось, жизнь чуточку становилась лучше. А мы усиливались в сравнении с теми, где не улучшалось.
Джуэл рыкнул:
— Если бы улучшения так и оставались только у нас! А то те, за пределами, обязательно подсмотрят и постепенно нагоняют. Потому и говорю: в улучшениях нет пользы.
— Но временная же есть?
— А что толку?
— Можно успеть нарастить преимущество, — сказал Финнеган наставительно, — а потом не отдать захваченное.
Джуэл отмахнулся с досадой.
— У нас оборонительная политика. Только оборонительная. Никакого преимущества не будет.
Мяффнер посмотрел на меня с мягким укором.
— Видишь? Государственные мужи ломают головы, как предусмотреть и оценить масштабы бедствия, что пришли с тобой.
Я охнул:
— Бедствия?
— Конечно, — сообщил он. — Когда все налажено, любое изменение ведет к ломке. Нельзя, скажем, у телеги взять и сделать одно колесо крупнее, дескать, так лучше!..
Джуэл тяжело вздохнул и сказал с видом умудренного жизнью человека, который понимает, что глупости принимаются обществом легко, а все умности чаще всего отвергаются сразу и с песнями:
— Ты можешь сосредоточиться над задачей, которую мы зададим, чтобы решать только ее, ни на что больше не отвлекаясь?
Я вздохнул, покачал головой, а еще, вдруг не поймут, развел руками и сказал со скорбным достоинством:
— Это же озарение!.. Служенье муз не терпит суеты, я должон был свободным, аки птица или хотя бы муравей, ибо озарения случаются с дивной непонятностью!.. Если думать только над вашей задачей, то могу не решить и за всю жизнь, а если вот так, свободный, как люди Флинта, то и десять вдруг да получится?
Он буркнул:
— Лучше одно полезное, чем десять вредных.
— Ну почему обязательно вредных? — возразил я с достоинством. — Я совсем не вредный, а очень покладистый. Куда меня ни положи, так и лежать буду. Если тепло и мягко. Правда, чтоб не сыро. Вот сырое не люблю, там мокрицы заводятся. И заползают, что так противно, так противно…
Финнеган посмотрел на меня как на пустое место и отвернулся, даже не желая участвовать в разговоре. Мяффнер смотрит со страдальческой улыбкой, Джуэл сказал терпеливо:
— Хорошее или плохое улучшение, оцениваем мы. Вот ты улучшил добычу мрамора, а это значит, часть преступников, посылаемых в каменоломни, теперь придется казнить… Хорошо это или плохо? Ты придумал прялку, а потом еще и усовершенствовал, но столько полотна не нужно, часть прях придется уволить…
— Избыток можно продавать, — подсказал я.
Он кивнул:
— Разумная мысль. Но это все равно изменения, что потрясают основы. Мы не против изменений, если все еще не понял! Мы за понятные.
Я ощутил, что все трое зашли в тупик и уже почти готовы отказаться от посетившей было их идеи, и сказал с самым неимоверным почтением:
— Простите, что вмешиваюсь, но я человек лесной, у нас все просто, можно перебивать даже вождя, а вы вон, глерд Мяффнер, жутко на него похожи, а он такой хитрый гад!.. Хочу сказать, это мое чуйство говорит, а не я, я только рот открываю, что наибольшую пользу мог бы принести в помощниках вашего мага.
Все трое переглянулись в недоумении. Финнеган спросил подозрительно:
— Ты разбираешься в магии?
— Как раз нет, — ответил я, — потому и могу подсказать что-то новое. Те, кто занимается магией, всегда ходят протоптанными дорогами. А я их дорог не знаю! Попру напрямик, аки лось дурной, но сильный — вдруг!.. что-то найду важное?
Они снова посмотрели друг на друга, мне даже показалось, что переговорили без слов, хотя вообще-то нетрудно, мы тоже нередко понимаем друг друга с полуслова и полувзгляда.
— Рискованно, — проговорил Мяффнер задумчиво, — но можно определить его в помощники магу Рундельштотту. Там у него их пятеро, верно? А где пять, там и шесть.
— Тогда сразу к Строуду, — сказал Финнеган. — Тот сделал для процветания королевства больше.
— А как сам Строуд? — спросил Джуэл. — Вроде бы строптив? Его помощники так и мечтают сбежать.
Финнеган ответил с неудовольствием в голосе:
— Маги все строптивы. Но он стар, а старики боятся перемен. Сам не сотворит ничего такого и другим не даст.
— Строуд предан, — напомнил Мяффнер. — Предан беспредельно!.. Глуп во всем, что не магия, потому с его стороны ничего неожиданного просто быть не может.
— И этот Улучшатель будет под присмотром, — согласился Джуэл. — Вы переговорите или я?
— Придется мне, — сказал с досадой Мяффнер. — Я старше… Хорошо, как тебя звать, Улучшатель?
— Юджин, — ответил я. — Но можете звать просто Улучшателем. Я скромный.
— Да уж, — сказал Финнеган, он повернулся к Джуэлу: — Все-таки я нахожу в этом много странного. Особенно это равнодушие, если он уже доказал, что Улучшатель… Они все такие жадные. Как гномы.
— А гномы говорят, — буркнул Мяффнер, — что жадные как раз люди. Особенно торговцы… Ладно, разберемся. Если никто не вмешается.
— Хорошо, глерд, — сказал Финнеган и поднялся первым. — Тогда возвращаюсь к работе. Мой голос с вами.
Джуэл бросил на меня веселый взгляд.
— А что, ваш хитрый гад в самом деле похож на благородного глерда, нашего лорда-канцлера?
— Как два диких брата, — заверил я. — И оба из Леса.
Джуэл бросил мне с небрежной веселостью:
— Иди. Тебе скажут, что дальше.
Я отступил к двери, на той стороне как почуяли, отворили. Я вышел все так же жопой вперед. В коридоре двое стражей, разряженного клоуна нет и следа, так что да — хоть с ним я повел себя правильно и мудро.
