Глава 11
Фицрой вскрикнул рассерженно:
- Ты где был все это время?… Отошел за кусты еще почти днем, а сейчас уже ночь!
Я пробормотал:
- Да так… Отошел, присел, задумался… А потом надел штаны и вернулся.
Он сказал зло:
- Не бреши!
- Да почему брешу? - спросил я.
Он кивнул на Рундельштотта.
- Это он сказал, что тебя нет слишком долго и что тебе что-то грозит. Я пошел по твоим следам… и ничего не нашел!
- Ну вот, - сказал я успокаивающе. - А разве лучше, если бы нашел? Да еще и вступил?… А так вот я чистенький, веселый…
Он покачал головой.
- Ты не понял. Я пошел по твоим следам, но ничего не нашел… даже отпечатков твоих башмаков! Они у тебя четкие, как у лося, а потом вдруг исчезли!
Я пробормотал:
- Наверное, листьями засыпало. Там ветер был, я помню. Ладно, мне тут хоть кусочек мяса дадут?
Рундельштотт, что слушал внимательно, а рассматривал меня еще внимательнее, сказал очень спокойным голосом:
- Садись, ешь. Хотя на твоей одежде остались запахи вяленого мяса, печеной рыбы, зажаренной птицы… и чего-то еще странного… Фицрой, отдай ему и мою долю. Мне есть совсем не хочется.
- Это мое снадобье, - предостерег я. - Оно дает вам силы за счет сжигания вашего жира, которого и так совсем ничего. Вернетесь в Санпринг совсем худым… Лучше пересильте себя и ешьте сейчас.
Я присел у костра, весь еще мыслями там, в душе осталась жгучая зависть и ощущение, что вот бы мне такое привалило, я бы вообще… даже не знаю что, но я бы вообще и еще даже больше, потому что я же не лягу на диван с такой мощью, на диване лежим потому, что остается только лежать, а что мы еще можем?
Фицрой молча сунул мне в руки длинный прут с нанизанными ломтиками горячего поджаренного мяса.
Обжигаясь, я жадно ел, потом словно бы невзначай спросил:
- Кстати, а с этим местом связаны какие-то легенды, предания?
Похоже, голос у меня дрогнул или показался каким- то не совсем, Рундельштотт и Фицрой переглянулись, наконец Фицрой помотал головой и сказал честно:
- Я нездешний.
Рундельштотт подобрался, посмотрел на меня с непонятным ожиданием.
- А что?
- Просто поинтересовался, - объяснил я.
Он помолчал, ответил нехотя:
- Очень… очень древние легенды. Что-то случилось?
- А ничего, - ответил я как можно хладнокровнее. - Это просто легенды. Теперь только легенды.
Он посмотрел с еще большей тревогой, но я откинулся спиной на теплый ствол дерева, подвигал лопатками, устраиваясь поудобнее для сна, и даже опустил веки, и Рундельштотт смолчал, что-то поняв или ощутив.
Во всяком случае, когда я, чуточку отдохнув, открыл глаза, Рундельштотт посматривал с тем же уважением и опаской.
Фицрой бросил на багровые угли сухие веточки, там взметнулось оранжевое с багровым пламя.
- А жаль, - проронил он задумчиво, - что теперь только легенды.
- Хорошо, - возразил я.
- Плохо, - ответил он с убеждением. - Это же сколько прекрасного мы лишились!
- И ужасного, - добавил я.
- И ужасного, - согласился он. - Но без магии и чудес… мир серый и пресный!
Рундельштотт посматривал на нас обоих, но помалкивал. Фицрой ждал ответа, я ответил с неохотой:
- Я все понимаю… Сам такой. Хочу, чтоб мир был таким… весь в волшебстве! Но если он таким будет… мы останемся такими.
- Такими? - спросил он. - Это как?… Разве это плохо?
- Это хорошо, - ответил я. - Я же говорю, сам такой. Но я знаю, что если убрать магию и мир разом станет серым и пресным, то люди постепенно сами возьмутся его раскрашивать. А без магов сами станут магами… только не магами, но как бы магами, разве что помощнее. И каждый может стать магом, хоть и не магом…
Он поморщился, отмахнулся.
- Ничего не понял.
- Я ж говорил, - ответил я безнадежно, - я сам такой, еще как жажду магии! И волшебства. Просто умом понимаю, что это тупик… Но кто из нас живет по уму? Кто, зная, что пить вредно, тут же бросит пить? Кто не понимает, что на войне, куда идет с надеждой убивать и грабить, могут убить и его? От понимания до шевеления хоть пальцем - дистанция огромного размера…
Рундельштотт сказал с той стороны костра:
- Вы как хотите, а я малость посплю.
- А я отдохну от непонятных речей, - добавил Фицрой. - Хороший.ты парень, Юджин. Но непонятный какой-то. Все больше и больше.
Рундельштотт, заворачиваясь в плащ, проворчал:
- Он и был таким. Только сам, наверное, еще не знал…
Фицрой оглянулся, но спросить не успел, Рундельштотт уже заснул.
- Что ты ему дал? - спросил Фицрой озадаченно.
- Что и тебе, - ответил я, - только у него сил поменьше.
- А я когда свалюсь?
- К утру, - сказал я злорадно. - Когда нужно будет в седло.
- Свинья ты, - сказал он. - Громадная.
- Друзья познаются по хрюку, - согласился я.
Оба заснули, и только теперь я сказал себе со злостью: ну что я за тварь, умею только убивать? Даже не попробовал как-то договориться с этим свихнувшимся от безнадеги мудрецом. Он хоть и свихнувшийся, но все-таки мудрец, вон как продвинулся и как много сделал!
А я как будто дикарее этих дикарей! А где же мой отточенный на диване интеллект, где мое настоящее превосходство? Пистолет в руке - это не превосходство, это я сам бы назвал больше удачей, чем успехом. Меня с детства учили признавать только успех, а тех, кто желает мне удачи, посылать далеко и крепко, потому что тем самым называют меня тупым ублюдком, которому успех не светит, а возможна только удача, вроде найденной на улице сумки с пачками денег или выигрышного лотерейного билета.
Но сейчас я бесстыдно пользуюсь этим нечестным преимуществом и, чувствую, не так уж скоро откажусь, хотя, конечно, достойнее победы одерживать за счет работы своего блистательного мозга.
Лишь когда Рундельштотт и Фицрой заснули, я сообразил, что вражду к хозяину магического замка и подспудное желание его убить я ощутил еще в момент, когда вступил в роскошные хоромы.
Это питекантропье чувство убрать соперника, хотя всякого мудрого человека должен рассматривать как соратника. Ну почему инстинкт и ум всегда в контре?
Ладно, это еще пережил бы, если бы инстинкт не делал всегда по-своему, а это значит, я все-таки ведом инстинктом, блин, тупая обезьяна, не желающая напрячь мозг хотя бы чуточку.
Это же какая мощь, какая мощь!… Мне бы хотя бы часть ее, столько бы добра всем сделал, все бы кровавыми слезами залились, и вообще крови было бы по колени…
Стоп, что-то не туда меня занесло. А заносить не должно, я сам должен выбирать себе путь и двигаться по нему верно и непоколебимо. Конечно, партия и правительство сделали все, чтобы отучить меня что-то решать самому, им же виднее, но здесь, похоже, все-таки я самый умный… или хотя бы самый знающий, потому решать не только могу, но и как бы должен, хотя непривычно и страшно.
Фицрой потянулся, зевнул сладко и с таким подвыванием, что с той стороны реки ответили сразу двое волков, и три голоса сплелись в единый и дружный венок сонетов.
Рундельштотт, не просыпаясь, вздрогнул, поморщился, и Фицрой застыл с открытым ртом.
Я кое-как поднялся, тело застыло за ночь, чувствую себя, как Рундельштотт, помахал руками, восстанавливая кровообращение, никогда не привыкну спать на голой земле, разложил на тряпочке скудные остатки хлеба и три сбереженных ломтика мяса.
Рундельштотт наконец открыл глаза, перевернулся на бок. Суставы хрустят так, словно и не суставы, а кости, думаю, услышали даже волки, что подпевали Фицрою.
Поднимался он медленно, цепляясь за дерево, а когда выпрямился во весь рост, внимательно посмотрел на застывшего с открытым ртом Фицроя.
- Что это с ним?
- Либо челюсть вывихнул, - предположил я, - либо вы ему во сне велели замолчать.
- Я? - удивился Рундельштотт. - Да как я мог?… Это нехорошо!…
- Это было во сне, - объяснил я успокаивающе. - Во сне мы себя не очень-то контролируем. Фицрою вон всегда толстые бабы снятся… Некоторые вообще уписываются…
Рундельштотт побормотал, подвигал руками перед Фицроем. Тот вздрогнул, посмотрел на него дико.
- Что? Я спал?
- И даже знаем, - сказал я уличающе, - что снилось. Мы все видели! Бесстыдник ты. Какой бесстыдник, даже представить страшно…
Он пробурчал:
- Ничего бесстыдного. Все просто, все бабы наши. И чужие тоже, потому что это люди бывают чужими, а женщины - нет! Давайте быстрее завтракать, и по коням. Хотя за этим лесом река, и на другом берегу уже земли королевства Нижние Долины, но остерегаться стоит, места там дикие… Глерд Юджин еще не навел порядок.
- Мои земли левее, - уточнил я. - А хозяин тех земель пусть уже задумывается, как их обустраивать…
Рундельштотт ничего из нашего разговора не понял, молча и без охоты прожевал ломоть мяса с хлебом и кое-как поднялся в седло. Фицрой повеселел, сказал бодро:
- Скоро увидим стены Санпринга!
- Сплюнь, - сказал я.
Он посмотрел на меня странновато.
- Ты делишься со мной заклинанием?
- Мастер Рундельштотт разрешил, - пояснил я.
Фицрой поклонился Рундельштотту:
- Спасибо за доверие. Я не подведу вас!
Рундельштотт буркнул:
- Это слабое заклятие. Когда-то было могучим* а теперь…
- Все мельчает, - поддержал Фицрой. - Особенно люди. Так говорят старики, а они как бы все знают и жуть какие мудрые. Но я и не прошу дать мне могучие заклятия! Я и так счастлив выше головы за меч Древних Королей.
Он посмотрел на меня, но я взглядом велел молчать про волшебные штаны и рубашку. Раз уж сам чародей позабыл, что у него скопилось в кучах старого хлама в углах лаборатории, то это нам на руку. А то вдруг пожадничает…
Я видел, что он едва успел захлопнуть рот, благодарности лучше делом, это правильнее, тогда в самом деле видно, благодарен или только ля-ля.
Дорога становилась шире, кони пошли в ряд, ввиду близости Санпринга повеселел даже Рундельштотт, а Фицрой насвистывал нечто легкомысленное.
Я некоторое время поглядывал по сторонам, старался ощутить опасность, однако все тихо, воздух теплый, никакого холодка. Я здесь сумел пробудить в себе нечто скрытое, а магия, как мощный катализатор, позволяет творить уже сейчас то, что человек сможет с помощью наноимплантатов еще не скоро…
Правда, я все еще тот, хотя с такими возможностями обязан бы вести себя иначе… Как? Блин, не знаю. Только смутное чувство, что если кому-то много дано, то многое и спросится.
Хотя мне как раз не дано, сам взял. А раз так, то насчет спроса не ко мне?… Или все-таки как бы обязан?…
Как тот, кто выиграет в лотерею чемодан с деньгами или найдет его на улице, все же должен делиться?
Нет, делиться не буду, я жадный, но сам весь чемодан с деньгами не съем, все равно кому-то буду помогать… Так, по мелочи, чтобы не перетрудиться.
Рундельштотт пару раз посмотрел внимательно, но мешать потоку моих хаотичных мыслей не стал. Впрочем, у меня самого к нему есть вопросы…
Я нашел здесь чемодан с пачками денег, хорошо, но могу найти и десять чемоданов. Именно здесь, в этом лире. И мои возможности станут еще…
Слева пахнуло холодом, я дернулся, резко повернулся в седле в ту сторону. Лесные великаны высятся:теной вдоль дороги, между ними густой кустарник…
- Фицрой, - сказал я, - береги голову.
Он вздрогнул, посмотрел на меня непонимающе.
- Ты чего?
- Береги голову, - повторил я.
Кусты распахнулись, выметнулись яростно крича- цие всадники на легких конях и с поднятыми над головой мечами.
Фицрой крикнул:
- Мастера к дереву!
Рундельштотт понял моментально, шустро покинул седло и, подбежав к могучему дубу, прижался к нему и даже присел у подножия, собираясь в комок.
Мы поставили коней справа и слева, закрывая его собой. Я не стал кричать насчет головы, Фицрой уже юнял, сам бешено поворачиваюсь в седле, отстреливаясь сразу из двух пистолетов, Фицрой орал нечто дикое и размахивал мечом с такой скоростью, что вокруг него блистало нечто вроде четырех стальных крыльев исполинской стрекозы.
Всадники, теряя людей на скаку, что вносит неразбериху и сумятицу, наконец домчались до нас, я стрелял в обе стороны, помогая Фицрою, он уже вертится как намыленный уж, рубит во все стороны, а я стреляю с такой скоростью, с какой никогда еще даже и не пытался.
Рундельштотт вжался в дерево и старается стать незримым, но что-то получается плохо. На мой взгляд, совсем никак. К нему стараются прорваться со всех сторон, мы с Фицроем выдерживаем, я стараюсь двигаться как можно быстрее, стреляю и стреляю, пользуясь тем, что они сами загораживают другим дорогу, а когда падают, то через их тела нужно еще переступить, а я за это время успеваю выстрелить несколько раз.
Кони с опустевшими седлами с диким ржанием вырываются из сечи и несутся прочь, сраженных мечом Фицроя и моими выстрелами уже столько, что образовался широкий вал, земли не видно, но нападающих все меньше, Фицрой весь страшно залит кровью с головы до ног, но показал зубы и прокричал люто:
- И это все?… Давайте еще отряд!
