Глава 9
Человек в плаще остановил коня и, приподняв остроконечный капюшон, начал всматриваться в воцарившийся вокруг хаос. Лицо его показалось мне совсем не старым, не Рундельштотт точно, крепкий мужчина в расцвете лет с ястребиным носом и выступающей нижней челюстью.
— Ладно, — процедил я, — оставим тебя на потом. Вдруг да сторгуемся насчет сотрудничества?.. А пока займемся лордом Велли… Это в самом деле младшенький рядом?.. Последний отпрыск рода?
Я поймал этого младшенького в прицел, вообще–то противная морда, он только–только начал оборачиваться, но я уже нажал на скобу.
Крупнокалиберная пуля снесла ему часть затылка, кровь и мозги швырнуло во все стороны. Я торопливо поймал в прицел его соседа с другой стороны, нажал на спуск и, не глядя, как тот рухнет с седла, начал ловить в окуляр глерда, подъехавшего к Джеймсу Велли и указывающего рукой на суматоху, что творится на выезде из–за леса.
— Ладно, — пробормотал я, — живите пока, глерд Велли…
Еще трое рухнули, глерд Велли привстал в стременах и прокричал что–то властно, указывая рукой в мою сторону.
— Мудро, — прошептал я. — Только так и надо…
Дважды щелкнуло вхолостую, недостаточно четко представил патрон, а так всадников одного за другим выбрасывает из седел, в какую бы часть тела ни угодила тяжелая бронебойная пуля, что навылет пробивает любой бронежилет.
Дорога к замку поднимается по широкой петле, больше двух всадников не пройдут стремя в стремя. Я стрелял и стрелял, чувствуя, как постоянные толчки в плечо превращают его в отбивную.
Всадники продолжают вылетать из седел, что за идиоты, то ли не понимают, что с ними происходит, то ли фанатичная жажда ворваться в мой замок и всех убить, сумасшествие какое–то, умные давно бы повернули…
Наконец отряд завершил поворот, дальше перед замком просторная площадка, это чтобы выстроить отряд, и лорд Велли широким взмахом руки послал своих людей теперь уже широкой лавой.
— Прости, глерд, — прошептал я, — но так вы в самом деле сумеете взять нас штурмом…
Я не стал уродовать ему лицо, поймал в прицел грудь, нажал на спуск. Удар с близкой дистанции отбросил его на конский круп, тут же лорд рухнул на землю вниз лицом, и я увидел, что в спине зияет такая же огромная дыра.
— Ну–ка, — пробормотал я, — кто возьмет на себя командование… Ну же, ну!
В спешке я торопливо ловил в прицел лица тех глердов, кто все еще пытался остановить панику и бросить эту массу на стены замка, нажимал на скобу и выискивал следующего.
К их чести или глупости надо сказать, некоторые даже попытались забрасывать веревки с крючьями, а стрелки соскочили с коней и, достав смотанные в клубки тетивы, начали готовить луки к стрельбе.
Меня трясет все сильнее, один залп тридцати лучников может перебить всех защитников замка, лихорадочно ловил в прицел этих со стрелами в руках, нажимал на спуск и переводил крестик на его соседа.
К счастью, на таком расстоянии промахнуться трудно, я стрелял, почти не целясь, хотя, конечно, целился, но не так уж, с такими патронами не важно, куда попадет пуля, лишь бы задела…
Колдун медленно слез с коня, никакой паники, смотрит с интересом не столько на стену и ворота, как поглядывает на верх башни, откуда веду огонь.
Глерды погибли почти все, остальные воины начали отступать, пока еще не в панике, но уже отодвинулись от плавающих в крови товарищей, оставляя их без помощи. Впечатление такое, что павших растерзали львы, но я стрелял и стрелял, пока не бросилась в бегство основная масса уцелевших, и лишь потом снова перенес огонь на горстку самых стойких, что прикрылись щитами и быстро совещаются.
— Молодцы, — сказал я хищно, — люблю храбрых людей. Они гибнут первыми, а трусы, что убежали, будут брюхатить ваших жен и детей… Я вот типа такого труса…
Два выстрела, что разнесли щиты, убили двух и троих ранили, решили исход штурма. Двое уцелевших глердов бросились бегом прочь, преданные слуги подвели им в поводу коней, те поднялись в седла и пустили их прочь от замка.
Колдун вскинул руки в мою сторону. Я увидел в прицел его хищное лицо, но тут же пламя из его ладоней закрыло видимость. Жуткий холод вцепился мне в загривок, все внутренности превратились в лед.
Я ухватил винтовку, отпрянул и упал навзничь на пол, инстинктивно укрываясь за высоким каменным парапетом. Башню тряхнуло, стена огня взвилась над краем, а надо мной с треском горящего воздуха пронеслась широкая струя пламени.
Верх каменного барьера побагровел и заметно просел, расплавляясь. Я с ужасом понял, что еще чуть больше жара — и потечет, как воск под горячим солнцем. Возможно, силы чародея хватит, чтобы всю башню раскалить докрасна, сжигая в ней все живое, или же велеть ей рассыпаться в песок…
Кашляя и задыхаясь от жара, я ухватился за винтовку, нас обоих откатило жаром к противоположному краю площадки, руки обожгло о раскаленное железо.
На миг мелькнула паническая мысль, что жар может расплавить или повредить металл, но вспомнил, что все детали снайперских винтовок делаются из самых тугоплавких сплавов, нельзя, чтобы слишком нагревались при частой стрельбе, это нарушит точность попадания в цель.
Обжигаясь, ухватил винтовку и, держа приклад у плеча, поднялся и подошел к краю.
Человек в длинном плаще и с откинутым капюшоном бестрепетно стоит в десятке шагов от ворот и смотрит на верх башни.
Я посмотрел на него в прицел, наши взгляды встретились. Мне показалось, что он тоже увидел меня не просто как человека на верху башни, а рассмотрел мои глаза.
На его лице отразилось замешательство, а я сказал люто:
— Кто к нам с мечом…
И надавил на спусковую скобу. Отдача болезненно саданула в распухшее плечо. Я поспешно поймал чародея в объектив, он все еще на ногах, что удивительно, но в середине груди огромная кровавая дыра, в которую пролезет громадный кулак Риттера Широкий Щит.
Как понимаю, в спине дыра еще больше, как всегда в выходном отверстии при пулевом ранении.
Потом его ноги подогнулись, рухнул на колени, но не удержался и завалился лицом вниз. Я в бессилии опустил винтовку на пол, ладони горят, будут волдыри от ожогов.
Последние всадники во весь опор мчатся к лесу, можно бы поразить в спину еще одного–двух, но я сейчас не удержу и ложку за столом.
Руки не просто дрожат, а пот заливает глаза, меня всего трясет, как медведь грушу. Даже во рту горько и сухо, язык царапает горло, сейчас бы самое то поговорить с трансгуманистами о ценности человеческой жизни…
Во дворе ликующие крики, я кое–как собрал еще горячую, но быстро остывающую винтовку и сунул в мешок. Ткань из непромокаемых, так что пока все в порядке, потащился по винтовой лестнице вниз, старательно стараясь успокоиться и не давать рукам так уж дергаться, словно в пляске святого Витга.
Когда вышел наружу, со стены замка сбежал стражник, которого я обязал стеречь вход в башню, морда виноватая.
— Ваше глердство!..
Я отмахнулся.
— Твой патриотический порыв понял. Но теперь стой здесь и никого не впускай.
Он воскликнул преданно:
— Костьми лягу!
Со стены медленно спустился Фицрой, меч уже в ножнах, но его опередил Ювал, сияющий так, что лицо размером с солнце, всплеснул короткими, как у Мяфф- нера, ручками.
— Ваше глердство… Это было поразительно!.. Это ведь вы? Все вы?
— Не только, — ответил я громко. — Дома и стены помогают. А также родная земля, которую мы так хорошо пашем и удобряем без всякой химии… Откройте ворота!.. Эти трусы бежали, оставив коней и раненых соратников!.. Это гнусно. А мы не такие, мы хорошие.
Фицрой сказал быстро:
— Коней взять, раненых добить, оружие собрать, доспехи снять…
Он оглянулся на меня, я кивнул.
— Да, вот такие мы эстеты. Нам жизнь не дорога, а вражеской милостью гнушаемся!.. Это я гордо и красиво ответил за них, как когда–то казаки Нечая полякам… Действуйте, на войне, как на войне. Не мы ее начали…
Фицрой сказал многозначительно:
— Но мы ее закончим. Так?
Я спросил тихонько:
— Откуда знаешь?
— Так напрашивается, — пояснил он. — Ты же такую многозначительную паузу тянул! Но когда закончим, сразу начнем новую? А то как жить?..
— Не успеем начать, — ответил я горько. — Другие опередят!
Он вздохнул.
— Да, это обидно. Но как ты их разделал, как разделал… Вот–вот начну завидовать. Надо к Рундельштотту напроситься!
Мужчины и даже женщины выбежали в распахнувшиеся ворота, трое ребятишек вскочили на коней, крикнули, что посмотрят, все ли умчались от нашего замка.
Я с Фицроем прохаживался по двору, он если и заметил, что меня трясет, то не показывает виду, вот уж не заподозрил бы его в деликатности. Скорее всего, такие мелочи не замечает, по отношению к друзьям бываем удивительно толстокожими, зато как церемонно раскланиваемся с противниками…
Ювал подбежал, поклонился.
— Хозяин, поймано тридцать восемь коней!.. Еще десятка два, а то и больше, умчались к лесу, сейчас их ловят. Что прикажете делать с… трофеями?
Я отмахнулся.
— Пусть заберут себе те, кто закопает трупы. За работу.
Он просиял:
— Все будет выполнено!
Он быстро передал мои слова оставшейся во дворе челяди, и та с ликующими воплями, весьма стимулированная, вихрем вынеслась наружу.
Фицрой кивнул вслед.
— Руками выроют яму, только бы опередить других. Не думаешь тела передать родне погибших?
— Нет, — отрезал я. — Это была не цивилизованная война по правилам, где есть место поклонам и церемониям. Напали какие–то разбойники!.. Пусть родня будет довольна, что трупы не повесили на деревьях воронам на расклевание и на расклевывание.
Он посмотрел на меня внимательно.
— Из жестокого мира ты прибыл, доблестный глерд. Из очень жестокого.
— Из победившей демократии!
Он пробормотал:
— Тебя послушать, ужаснее демократии нет ничего на свете.
— Точно!
— Какие планы теперь?
— Ускоренными темпами усиливать обороноспособность родного отечества, — сообщил я. — Прежде всего, конечно, в региональном масштабе.
