ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Зеленая свежая трава бросается под конские копыта шаловливо и с разбега, голубовато–зеленое небо проплывает на головами медленно и солидно, а исполинское оранжевое солнце светит чисто и ясно, высвечивая мир до самого горизонта.
Зеленое солнце, как меня заверили, не появится еще несколько месяцев, но если вместе с оранжевым, что чаще всего, то при нем ведет себя мирно, не пакостит, как ребенок при строгом родителе.
Я посматривал по сторонам, с удовольствием замечая не только отважно взлетающих над кустами разноцветных птичек, но и трусливо спрятавшихся между ветками. Моя чувствительность в этом мире растет, только бы не за счет моего великолепного ума или чего–нибудь еще более нужного.
Фицрой покачивается рядом в седле превосходного и богато украшенного цветной попоной коня, сам в шляпе с пером, франтоватый, на плечах роскошный плащ, поверх вязаной рубашки кираса из черной бронзы, а кожаным брюкам и сапогам может позавидовать даже король.
Я тоже одоспешился, я же глерд, а мы, как папуасы, все богатство должны носить на себе, чтобы усилить и подчеркнуть доминантность. Настоящая металлическая кираса, наручи и поножи, которые я выбрал из груды трофеев, подошли отлично, как на меня делали, а остальную одежду выбрал в гардеробе опального герцога.
По краю леса, бдительно наблюдая за нами, проплывают мимо, как водится, самые могучие великаны, только одно дерево, неосторожно выступившее на полшага за линию, некая сила скрутила втрое–вчетверо, словно хозяйка, выжимающая воду из мокрой тряпки. Ветви обломаны, содрана часть коры исполинскими ладонями, если то были ладони, а само дерево теперь похоже на гигантский жгут.
Я кивнул в его сторону.
— Что с ним, как думаешь? Маг пробовал силу?
Фицрой пожал плечами.
— Или темный смерч задел. Чародеи иногда швыряются… Видишь, лет сто назад зацепило, а все еще живет и тянется… Так и люди, покалеченные в боях, часто живут дольше тех, кто всегда во дворце… Ты не боись, так короче, если не прыгать в стороны…
Дорога снова нырнула в лес, неприятно сумрачный, деревья все темные, сверху лучи едва пробиваются, потому мир вокруг нас серый и бесцветный, а воздух влажный, холодный. Внизу в распадках от земли поднимается такой густой туман, что не видно копыт, а поваленные деревья покрыты слизью и блестят, как гигантские улитки.
Фицрой сказал бодро:
— Это самая прямая дорога на стольный град Санпринг!.. Хотя это не дорога, но разве героям нужна такая ерунда?
— Достаточно и направлений, — согласился я несколько напряженным голосом. — Хотя вообще–то понимаю, почему дорога делает такую гигантскую петлю…
— Да, — согласился он, — тут завалы на завалах. Не то что повозки, даже конный отряд не пройдет.
Над кустами взлетела стайка птиц. Фицрой тут же проследил за ними заинтересованным взглядом.
— А на лету сможешь?..
— Вряд ли, — ответил я.
— Ну попробуй, — сказал он настойчиво. — А то вдруг твой магический арбалет растерял магию. Я начинаю бояться.
— Ты? — переспросил я. — Хотел бы такое увидеть.
Он с жадным интересом смотрел, как я быстро–быст–ро, немного рисуясь, выхватил пистолет из кобуры и пять раз выстрелил в ствол огромного дуба. После каждого удара тяжелой пули во все стороны разбрызгивались куски толстой коры, а в ветвях протестующе закричала птица.
Фицрой покрутил головой.
— Быстро… Да, это не арбалет. Но в птиц не попадешь?
— Наоборот, — сказал я, — вдруг да попаду?.. А за что? Птицы не люди, тех убивать можно и нужно, а птицы — существа безвинные.
Он фыркнул.
— Ах–ха, какой ты… правильный. Птиц и я убивать не люблю. И не убиваю. Если, конечно, мелкие. А вот гусей, уток…
— Гусей можно, — рассудил я. — Гуси как бы уже не птицы, раз их едят. Мы демократы, потому подходим к каждому случаю индивидуально. Все для человека, все во имя человека!.. Аминь.
— Аминь, — ответил он и посмотрел на меня с интересом. — Ты был в западных королевствах?
— Нет, — ответил я. — А что?
— Там говорят именно так, — пояснил он. — Правда, не люди, а монахи.
— А люди?
Он отмахнулся.
— У людей своя религия. Или нет вовсе.
Из–за деревьев начали подниматься черепичные крыши сельских домиков. Я смотрел без интереса, Фицрой начал с азартом рассказывать, как он однажды сумел перевести в одно закрытое от чужих глердство целую телегу гангнуса, никто и ухом не повел, а он все сумел выгодно продать и вовремя вернуться…
Я слушал вполуха, раздражение на свалившиеся обязанности поднимается снова, тем более отвратительное, что их вроде бы совсем легко избежать в том смысле, что спасение рук утопающих — дело самих утопающих, однако у этих мирных идиотов абсолютно нет шансов защититься… а дело поставлено так, что их защита на мне по правилу «любишь кататься — люби и саночки возить», но дело в том, что мне и катание это на фиг сдалось.
Как только прибью ту тварь с крыльями, сказал себе с яростной решимостью, сразу же все брошу и вернусь в свой домик, где все так сытно, кузявно и няшно. И никуда больше ни ногой! Даже на митинг трансгуманистов не пойду, пусть все сами, все сами, а я просто дождусь сингулярности и милостиво позволю им дать мне в рамках гуманитарной программы вечную молодость и бессмертие.
На дорогу из–за деревьев вышел древний мужик в довольно чистой одежде, не углежог, весь в седой бороде от самых ушей, но глаза орлино круглые, поклонился.
— Благородные глерды…
Я вскинул руки.
— Спасибо–спасибо, но мы торопимся. Никаких пиров, никакого права первой брачной ночи. Едем и даже спешим по делам.
Он посмотрел на меня непонимающе.
— Глерд?.. Я хотел сказать, что раз уж вы тут, то не заглянете ли во–о–о-он в ту хатку. Там наш самый лучший лекарь…
— Я не болен, — отрезал я. — Мало ли что вам наговорят! Я вообще как вон те дубы, крепок и все такое. В смысле, и голова у меня такая же. Литая, можно сказать с гордостью.
Он договорил, я даже не уверен, что старик меня слушает, старики больше привыкли, что слушают их, да еще требуют, чтобы слушали внимательно и почтительно.
— …но его вчера убили.
— Мои соболезнования, — сказал я дежурно. — Фицрой, поехали!
Старик повысил голос:
— А это был наш не только лучший, но единственный лекарь. К нему сходились с трех сел!
— Семейная ссора? — спросил я. — Я как–то по бытовым вопросам не мастер. Мне подавай международные заговоры. И кризисы геополитики. Так что я пру дальше, извините, приношу свои соболезнования еще раз…
Он вытаращил на меня глаза.
— Вы что… даже не зайдете?
Я ощутил, что совершу какое–то святотатство, даже Фицрой посмотрел как–то странно и с неодобрением.
— Зайду, — ответил я сердито и с усилием, — если так принято. Чтобы еще и родне выразить свои искренние сочувствия, соболезнования и оказать поддержку. Моральную, разумеется.
У той хатки, на которую указал старик, толпятся люди. Мне показалось, нездешние, местные уже знают, что лекарь мертв, а это пришли из других сел, в руках узелки с подношением, в селах монеты не в ходу, в моде вечно живой и бодрый бартер.
Навстречу вышел могучий и еще более древний старик с седой бородищей ниже пояса, с могучими белыми бровями вразлет, что делает его похожим на филина, широкий в плечах и с совсем небольшим брюхом.
Он поклонился с таким чувством достоинства, словно это он знатный глерд и великодушно принимает голодного и озябшего путника.
— Меня зовут Кешарий, — назвался он. — А это мой младший брат. Иногда мне помогает, когда не лежит пьяный и не ходит по чужим женам. Спасибо, что прибыли так быстро…
Я обернулся к молчаливо наблюдающему Фицрою.
— Что, это тоже мое село?
Он растянул рот в злорадной усмешке.
— Последнее, перед границей с землями глерда Велаголия.
— Что за хрень, — сказал я с тоской, — а можно сейчас от него отказаться? И пусть свои проблемы решают сами, как при демократии?
Он покачал головой.
— Увы, сейчас это точно ваши люди.
Я с чувством приближающихся неприятностей повернулся к старику.
— Что стряслось?
Он кивнул в сторону хатки, что при ближайшем рассмотрении оказалась всего лишь просторной хижиной.
— Там жил наш единственный лекарь. Не только наш… к нему ходили из самых дальних сел. Мы даже не знаем, откуда. Но ходили.
— И он всем помогал?
— Да. Всем.
— А другие лекари есть? — спросил я, уже догадываясь об ответе. — Да, плохо дело… Теперь вам самим придется куда–то ходить.
Он вытаращил на меня глаза.
— Вы что, не собираетесь найти и наказать виновных?
— Найти и наказать, — проговорил я в замешательстве, — это сказать легко… Вот если бы вы его нашли, я с удовольствием накажу мерзавца или мерзавцев по всей строгости моего несправедливого закона. Вам это понравилось бы, уверяю! Я умею делать зрелища. Можно даже с фейерверками, если вспомню, как их делать. Поделим обязанности? Это называется делегировать полномочия на места. Вы должны быть довольны. Вам полномочия, а с вас всего лишь только налоги. Хороший обмен?
Он смотрел на меня злыми глазами.
— Глерд, это ваше дело бдить и защищать!.. Мы налоги платим!..
— Хорошо–хорошо, — сказал я, — только не надо орать. У лекаря родня есть?
— Есть, — отрубил он, — но не здесь.
— А где?
— Очень далеко, — объяснил он. — Очень!.. За рекой, а там еще и за лесом. Его старшая сестра живет там.
— К ней уже послали?
Он посмотрел с удивлением.
— Зачем?
— Как к наследнице, — сказал я с неудовольствием. — У него осталось что?..
Он почесал лоб.
— Вообще–то вон у входа сидит Пряка, никого не пускает… А то разворуют. Вещей там нет, но лекарь всю жизнь собирал всякие штуки для… гм… лечения.
Я покинул седло, кто–то сразу ухватил повод. Староста пошел за мной. У самой хижины торопливо поднялся с корточек и отпрыгнул от входа крепкий, лохматый, как медведь, парняга.
Следопыт из меня никакой, но вокруг хижины земля мягкая, и оттиски сапог никто не спутает со следами от мягких башмаков крестьян, потому я их и заметил сразу, хотя, конечно, крестьяне тоже заметили, но их примитивные мозги не слишком приспособлены решать задачи, которые лежат за пределами «бери больше — бросай дальше» и «копай от забора и до обеда».
— Ладно, — сказал я, — сперва заеду к его сестре, благо это мне по пути. Так как ее найти?
Он вздохнул.
— Она тоже иногда лечит, но брат был сильнее. Намного. Так и спросите местную лекарку. Бдилла ее зовут.
