Глава 11
Ваддингтон сразу же, едва вернулись на корабль, приставил и четверых новеньких к работе, его гвардей–цы тоже не сидят без дела в отличие от моих орлов, все- таки военная дисциплина — великое дело.
Видимо, следующие экипажи нужно набирать по большей части из королевских гвардейцев или хотя бы вводить их в состав экипажа. И как пример послушания и работоспособности, да и, чего греха таить, для профилактики возможных мятежей и попыток захвата корабля.
А еще на корабле оставались двое гарнцев, их за–стигли врасплох спящими, никак не ожидали, что под утро, когда спится особенно, кто–то да вернется.
Один успел дотянуться до меча, его сшибли и рас–терзали, второю, что только–только открыл глаза, креп–ко избили и связали.
Я рассматривал его без особого интереса, простой солдат, что он знает, потом по форме сообразил, что это из королевской гвардии, а они все–таки знают побольше простых крестьян или рыбаков, велел дать ему вина и приступил к допросу.
— Имя?.. Звание?.. Чин?.. Должность?..
Он помолчал, но вино жадно выпил, чашу осушил до дна. Пил бы и больше, но не налили, на меня погля–дывает одним глазом, припухшим и в кровавых жилках, второй заплыл настолько, что даже щель между верх–ним и нижним веком не щель, а тоненькая черточка.
— Знаете, — сказал я, — как гуманист, я содрогаюсь при мысли, что придется прибегать к пыткам. Но как демократ, стоящий на защите интересов… э-э… демократии, я вынужден делать все, что нужно для культуры и победы гласности. Вы как насчет гласности?
Он буркнул:
— Спрашивайте.
Я сам не ожидал, что допрос продлится так долго, гвардейцы короля в самом деле не крестьяне, знают до–статочно много, вельможи разговаривают в их присут–ствии откровенно, да и как иначе, если они на каждом шагу, неподвижные и молчаливые, как истуканы, в са–мом деле перестаешь замечать.
— Хорошо, — сказал я и кивнул внимательно слу–шающему Ваддингтону. — Налейте ему еще вина. Устройство королевства любопытное… но ничего ново–го. Теперь о тех небоскребах, что на той стороне горо–да… что они собой представляют?
Судя по его лицу, такой термин слышит впервые, однако он понятен, объяснять не нужно, поморщился и сказал нехотя:
— Никто ничего не знает. Там маги. А также всякие там… ну, колдуны, чародеи… Они сами не желают жить среди людей. Но у слабых мало сил, потому и живут среди нас…
— Это уже что–то, — сказал я заинтересованно, — гуманное общество. Как к ним в народе относятся?
Он пожал плечами.
— Пользоваться пользуются, но если где корова па–дет, то всем понятно, колдун виноват. Тут же идут уби–вать и грабить. А для знатных глердов убить колдуна — это как подвиг.
— А сильные?
— Сильным люди не нужны. То ли сами творят себе еду, то ли как–то еще… Обычно уходят и поселяются либо высоко в горах, либо в лесах, а то и вовсе в пусты–нях… говорят, есть и такие места.
Я вспомнил те высокие башни над городом, по спине пробежал озноб, словно оттуда все еще наблюдают за мной.
— А что насчет тех, кто высоко в башнях над вашей столицей?
Он пробормотал:
— Те хуже всего.
— Опаснее?
— Да, — ответил он. — Их не достать снизу, а баш–ню не разрушить. Либо камень там крепче, чем… ка–мень, либо всякий, кто подойдет близко без разрешения чародея, падет мертвым.
— Ого, — сказал я.
Он потрогал разбитую скулу, поморщился.
— С такими колдунами у правителей обычно, как это сказать, вооруженный мир. Чародеи даже помогают защищать земли, если нападет враг, но все равно коро–лям, как понимаете, глерд, такое ненавистно…
— Еще бы, — согласился я. — Какой король до–пустит, чтобы кто–то совсем рядом не признавал его власть?.. Тогда нам повезло.
— Что убежали ночью? — переспросил он. — Ду–маю, колдунам в башнях все равно. Это если бы боль–шая армия подошла и начала жечь город, который ча–родею зачем–то да нужен…
Я поднялся, кивнул.
— Ладно, лечись. К сожалению, сразу тебя не убили, когда было можно, а теперь вроде бы нельзя, хотя, конечно, можно, но уже нельзя, потому что поздно.
Он снова потрогал скулу, даже сунул палец в рот и пощупал там верхние зубы.
— Благодарю, глерд. По глазам вижу, и город со всеми жителями утопите без всякой жалости, но если что–то вам нельзя, то нельзя.
Я кивнул в его сторону Вад дингтону.
— Он твой.
Тот подхватил гарнца и потащил к выходу, а когда за ними захлопнулась дверь, я повернулся к карте и за–стыл. Посреди каюты появился рослый и жилистый мужчина с крепким телом, но измученный настолько, словно доживает последние дни жизни: ввалившиеся глаза, под которыми многоярусные темные мешки, по–хожие на сети для ловли рыбы, желтая кожа лица с от–висшими брылями, запавший рот…
— Ты тоже, — проговорил он, как мне почудилось, с сочувствием, — творишь из пустоты…
Я ответил осторожненько, стараясь вообще не ше–велиться:
— Да… передвигаю там… в ней…
Он спросил сиплым голосом:
— Отказаться… не можешь?
— А зачем? — спросил я наивно.
Он зябко передернул плечами.
— Ты не можешь не чувствовать ужас… И всю бес–смысленность… Или как–то защитился? Но от этого нет защиты, потому что… от себя нельзя…
За его спиной возникло кресло, он сел, не глядя, а я смотрел на него со страхом и жалостью. Мощь его чу–довищно велика, понимаю, но может создавать только то, что знает и понимает, а понимание у него такое же, как у любого другого в этом мире, в то время как у меня сил в миллион раз меньше, но могу творить, скажем, пистолет и патроны, потому что для меня упорядоченная пустота не совсем как бы пустота…
А самое страшное, он в полной и страшной силе ощутил иллюзорность всего, что нас окружает.
Он может мановением руки создать гору из ничего, и точно так же распылить ее, и сознание того, что все вот так вокруг создано из ничего и может рассыпаться в любой момент, наполняет безнадежной тоской и рав–нодушием ко всему, потому что ничего на самом деле нет, все ненастоящее, всего лишь чуть перестроенная пустота, не за что держаться, нечего ценить…
Я проговорил, с трудом преодолевая страх:
— Я знаю…
Он спросил хмуро:
— Что?
— Что все… из ничего, — ответил я. — И что это… ужасно. Я знаю.
Он спросил с вялым изумлением:
— Ты… знаешь? И… как с этим живешь?
— Если честно, — признался я, — стараюсь об этом не думать. Живу, как другие живут. Все эти темные материи, квартовые точки, бозоны… все это как бы не существует, когда о них не думаешь. Ну разве простой крестьянин может представить себе, что все мы… из пустоты?
Он содрогнулся, лицо стало бледным.
— Я знаю… что мир… пустота… но мы?
— И мы, — подтвердил я. — Но думать об этом нельзя!..
Он перехватил мой взгляд, полный сочувствия, ему в самом деле жутко, это я знаю о строении атома, и что там пустота на самом деле не пустота, что расположен–ные на огромных расстояниях один от другого атомы моего тела достаточно устойчивы… не знаю почему, но я верю, что для этого существуют некие фундаменталь–ные законы, и не надо бояться, что я весь из пустоты, нужно только не стараться представить это, иначе в са–мом деле рехнуться просто…
Он сказал мертвым голосом:
— Ты сделал мои знания еще ужаснее… Я не должен это представлять… и не могу не… нет, нельзя, нельзя…
— Погоди! — вскрикнул я. — А как насчет…
Слабо сверкнуло, пахнуло озоном. Он исчез, я за–стыл с сильно колотящимся сердцем, не понимая, то ли он переместился в свою башню, то ли все–таки представил пустоту на своем месте и… для человека с нашим могучим воображением это чревато. И смер–тельно опасно.
Кресло исчезло моментально, без всяких эффектов, просто атомы приняли другую конфигурацию, конфи–гурацию окружающего воздуха…
За дверью послышался веселый голос и топот сапог, Фицрой напевает нечто фривольное, остановился у моей двери, я уже решил, что пройдет мимо, однако дверь распахнулась с треском, что и понятно: у него в одной руке большой кувшин с вином, а другой при–жимает к груди две серебряные чаши.
— Есть повод выпить! — сказал он бодро.
— Это хорошо, — ответил я с облегчением. — Наливай! Пополнее.
Он хохотнул.
— Ага, и ты…
— Точно, — согласился я. — И ты пытался предста–вить, что весь мир… пустота?.. Да ладно, шучу…
Он сказал с неодобрением:
— Непонятные у тебя какие–то шутки. Пустота бу–дет в чаше, когда я выпью вино! Но я знаю, как эту пу–стоту заполнить…
Я жадно пил и думал, что у нас так много защитни–ков памятников старины, истово охраняющих каждый камень старинных боярских усадеб, что им страшно ощущать себя в современном постоянно изменяющем–ся мире.
Все они инстинктивно избегают ужасающей мысли о невероятном мире впереди, куда прогресс их несет вопреки их желанию, таком сложном, где все не так, а как хорошо на природе, желательно — дикой, чтобы никакой техники, а только трава, вода, небо, чистый воздух…
Но эти люди, хоть и страшатся наступления нового технизированного мира, где всё–всё по сложнейшей науке, сами все же обитают в мире, достаточно насы–щенном высоким хай–теком, а вот человеку прямо из Средневековья оказаться в таком мире… да еще узнать и представить… именно представить!., что все мы со–стоим из пустоты, из частиц, которые можно переста–вить и получить такое, что просто не просто…
Фицрой наполнил чашу вином, взглянул на меня исподлобья.
— У тебя все в порядке?
— Да, — ответил я. — А что?
— Да полыхнуло, — сообщил он подчеркнуто без–участным голосом. — Даже через дверь было видно.
— Я ничего не видел, — ответил я. — Тебе почуди–лось.
— Да? — переспросил он. — Половина команды тоже заметила, кстати. Ну да ладно, я не лезу в твою магию. Допивай и пойдем наверх. Что–то мне стало нравиться стоять на мостике! Сам бы ни за что не поверил.
Мы стояли на капитанском мостике с Фицроем и Грегором, я наблюдал за работой матросов, когда с верхушки мачты Понсоменер прокричал ликующе:
— Корабль!.. Слева по курсу!
Я взбежал на корму, торопливо ухватил оптический прицел. Фицрой и Грегор поднялись ко мне, Грегор дольше всех всматривался в проплывающий вдали кро–хотный кораблик, лицо сперва озарилось радостью, по–том приняло встревоженное выражение.
— Это большой торговый, — определил он. — Идет из Гарна. С грузом, а это значит, направляется в Шан- тель. Это королевство за Гарном. Туда всегда с грузом…
— Откуда знаешь?
Он ответил скромно:
— В тюрьме чем народу заняться, как не поговорить?
Я внимательно рассматривал корабль в оптический
прицел. Большой торговый, так здесь это называется, но всего лишь та же большая лодка с одним–единст- венным прямоугольным парусом. Очень непрочная конструкция, любая лодка имеет пределы в размерах, увеличить чуть больше, и рассыплется под собствен–ным весом.
— Отчаянные люди, — согласился я. — Если застиг–нет буря…
Он проговорил:
— Если такая, что трепала нас, этим вообще поги–бель.
— Значит, — сказал я, — отважные люди. Из Гарна, говорите?
— Из Гарна, — ответил он нехотя. — Отважных в Дронтарии не меньше, только у нас нет кораблей… Глерд?
— Будут, — ответил я на невысказанный вопрос. — Но все нужно делать очень осторожно. Похоже, это море не так уж и велико? В самом деле, гигантский за–лив. Ладно, потом узнаем, а сейчас идем на сближение.
Фицрой спросил тихо:
— Хочешь захватить?
Я ответил так же шепотом:
— Королевства, навязавшие кабальный договор Дронтарии, должны понимать, что не все примут его покорно. Как два демократа, мы имеем полное мораль–ное право бороться против гнета, сатрапства и неспра–ведливости!.. Ты же, надеюсь, демократ?
Он буркнул:
— Да как–то не всегда хочется быть демократом, судя по твоим отзывам об этих самых. Но сейчас да, я готов бороться. Захватим и утопим? Это точно демо–кратично?
— Точно, — твердо сказал я. — В духе либеральных ценностей двойных стандартов. Как люди широких взглядов, мы должны допускать разные варианты ре–шения проблем.
— Значит, — сказал он с удовлетворением, — уто–пим. Что–то мне начинает нравиться это дело. Призна–юсь, первый раз я все–таки трусил.
— Ты отважен, — сказал я. — Трус никогда бы не признался. Ты держался великолепно, Фицрой! И не догадаться, что ты был на корабле первый раз.
Грегор прокричал вниз:
— Держать парус, идем на сближение!.. Он прет хо–рошо, но к вечеру догоним!
— Раньше, — сказал я, — у нас парус раз в десять больше.
Он посмотрел на меня счастливыми глазами.
— То–то мне казалось, что не плывем, а летим!.. Как же хорошо, когда корабль такой исполинский, громад- нющий…
Фицрой покосился на меня хитрыми глазами, де–скать, он уже знает, что наш корабль еще не самый–са- мый, в гавани строятся такие, что этот будет смотреться как теленок перед быком.
На том корабле нас заметили, я не поверил глазам, когда они чуть изменили курс и сами пошли на сближение.
— Здорово, — прошептал я. — Это же край непуганой дичи… Наверное, здесь нет пиратов?.. Как же замечательно… Что за цивилизация без преступности на море?
Фицрой спросил опасливо:
— А что… нужна обязательно?
— Еще как! — воскликнул я. — Без преступности нет прогресса! Как технического, так и социального.
— Ухты…
Я пояснил:
— Ни одно королевство не может считаться куль–турным, если не знакомо с пиратами или корсарами…
— Несем культуру в массы? — спросил Фицрой приподнято.
— С песнями, — согласился я. — Гордо и самоот–верженно. Когда приблизимся на расстояние выстрела из лука, держитесь поближе к укрытиям. Если заметите что–то угрожающее, прячьтесь.
Фицрой взял у меня прицел, долго рассматривал добычу.
— У них пятеро с арбалетами, — сообщил он. — Пока держат у ног, но долго ли поднять…
— Готовьтесь укрываться, — повторил я. — Не хотелось бы терять даже разинь. Все–таки свой дурак дороже чужого умного.
Когда корабли неспешно сблизились на расстояние, с которого можно перекрикиваться без риска ох–рипнуть, я заорал:
— Эй там!.. Мы из королевства Гаргалот!.. Объяв–ляем это море именем короля его величества короля Фицроя Первого Ужасного нашим!.. Спустите парус, соберите ваши товары, мы их реквизируем во имя гу–манизма и либеральных ценностей.
Люди у борта слушали в недоумении, а их капитан прокричал:
— Вы что там за идиоты?.. Это море принадлежит королевствам Пиксия и Гарн.
— Отныне, — крикнул я требовательно, — только Гаргалоту!.. Спустить парус!
Капитан прокричал:
— Идиоты! Наш корабль принадлежит великому королевству Гарн! И всякий, кто посмеет даже косо по–смотреть в сторону нашего флага, будет уничтожен…
— Хорошо, — ответил я, — и это оскорбление на общий счет нанижем…
Я соединил кулаки с возникшими в них рукоятями пистолетов, напрягся в ожидании отдачи, указательные пальцы начали с равными промежутками нажимать на спусковые скобы.
Расстояние великовато, первым вскрикнул и ухва–тился за плечо расфуфыренный франт, стоящий в шаге от капитана слева, вторым вскрикнул и согнулся попо–лам глерд он него справа, тот все еще не понимал, что происходит, посмотрел на одного, на другого, и тут две пули ударили его в плечо и в живот.
Я прекратил стрельбу, крикнул:
— Сдавайтесь!
Арбалетчики то ли услышали чью–то команду, то ли по своей инициативе приложили приклады арбалетов к плечам.
Фицрой присел за бухтой толстых канатов, кто–то пригнулся за бортом, но двое закричали от боли и стра–ха, пронзенные массивными арбалетными болтами.
Я тоже было присел, но едва болты просвистели над головой, стиснул челюсти и, приподнявшись над со–седней с Фицроем бухтой, открыл стрельбу по арбалет–чикам, им еще долго перезаряжать, затем по столпив–шимся у борта людям с оружием в руках, по всему, что не удирает и не прячется.
Корабли сближаются медленно, я торопливо стре–лял и стрелял, теперь уже бью почти без промаха, и все больше людей на той стороне роняют оружие и хвата–ются за раненые места.
На палубе там наконец опустело, если не считать распластанные трупы. Борт нашего корабля наконец сухо ударился о чужой, я заорал:
— На абордаж! Это значит, убивать и грабить!.. Я пришел улучшить мир! Да здравствует цивилизация и свобода!..
Гвардейцы, широко размахнувшись, зашвырнули на чужой корабль веревки с металлическими крюками на концах, как я указывал на учениях, острые концы захватили чужой корабль за борт, и даже Фицрой бро–сился помогать тащить к себе изо всех сил добычу.
Вторая бригада уже наготове с перекидным мости–ком, и как только стукнулись бортами, отрепетирован- но перебросили широкие сходни и на захваченное суд–но ринулись радостно орущей толпой.
Я старался все замечать и ничего не упускать, ошибка может стоить жизни, но пока что все как нельзя правильно, хотя вроде бы что правильного, когда убивают и грабят, но, с другой стороны, так совершенствуется человеческое общество на пути прогресса и развития и даже улучшается генетическая генетика.
Резня была удручающе короткой, уцелевших сдав–шихся усадили вокруг мачты, всего шестеро, раненых добили и бросили за борт, слишком уж я разжег пра–ведное пламя гнева на Пиксию и Гарн, душителей и уг–нетателей Дронтарии.
Фицрой сказал виновато:
— Извини, не получилось всех перебить! Эти сразу бросили оружие и легли на палубу… Ну не могу я бить безоружных, да еще лежачих…
Я сказал с неловкостью:
— Да все понимаю, сам не успел разжечь в себе злость на полную. Только начал, и тут все кончилось.
— Что с пленными делать?
— Не знаю, — ответил я. — Сейчас решим в рабо–чем порядке.
Все шестеро не выглядят военными, да и ни к чему они на торговом корабле, и вроде бы не торговцы, но я сразу же заявил со зловещей ноткой в голосе:
— Отвечать кратко и точно, как в армии и принято. Кто такие, куда плывете, с какой целью. Вот ты, уша–стый. Отвечай!
Мужик с оттопыренными ушами вздрогнул, сказал торопливо:
— Работал младшим управляющим у глерда Кунан- тиса. Плыл в земли глерда Вернера, он поставляет нам лес, а я должен был оценить качество и запасы, а то, бывает, сырой поставляют…
— Хорошая работа, — одобрил я. — Специалист, значит. Аты, борода?.. Кто, кого, куда, зачем?
Бородач сказал в испуге:
— Я закупил оборудование для оружейной мастер–ской. В Пиксии они лучшие, но в Гарне их требуется больше.
— А почему не через Дронтарию? — спросил я. — Прямой путь?
Он пожал плечами, осторожно взглянул с чувством некоторого превосходства.
— По морю втрое дешевле. И даже быстрее, корабль идет и ночью, а коням нужен отдых…
Я кивнул молча слушавшему Фицрою.
— Учись новым экономическим отношениям. Вот что значит правильная логистика!.. Ну, а вы четверо, что собой представляете? Кроме того, что вы все такие красивые и нарядные?
Они начали рассказывать, торопясь и перебивая друг друга, еще не понимая, как угодить такому страш–ному разбойнику, намекали на свое высокое положе–ние, говорили о выкупе…
Я слушал, всматривался в лица и думал со смятени–ем, что вот так и становишься начальником, не потому, что дорос, а потому, что тебя им считают и смотрят вот так, ожидая решений.
— Вот что, мужики, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал и властно, и как бы по–отечески, — у вас есть выбор. Либо за борт, либо лагерь для пленных… У свободного человека при демократическом строе всегда должен быть выбор, как считаете?
Один спросил с недоверием:
— Лагерь для пленных? У разбойников?
— Мы культурные разбойники, — пояснил я. — Цивилизованные. Будете жить в лагере, причем, вре–менном лагере. Через год, а то и раньше вас отпустят по домам. А пока для сохранения секретности будете под охраной в таком месте, откуда лучше и не пытаться сбежать…
Он покосился на собратьев, буркнул:
— Думаю, выбирать не приходится.
— Но все же? — уточнил я.
Зловещая нотка в моем голосе прозвучала достаточно четко, мужик сказал торопливо:
— Лучше в лагерь. А сейчас мы готовы работать на судне, чтобы… ну, не за борт.
Я посмотрел ему в лицо: круглолицый, широкий, с крестьянской хитринкой в глазах, с жилистыми руками.
— Решаешь и за других?
— Они просто боятся рот открыть, — ответил он. — А так я их знаю. Не дураки, только робкие.
— Хорошо, — сказал я. — Ты над ними старший. Тебя как зовут?
— Криба Холден, высокий глерд.
— Криба Холден, — повторил я, — следи, чтобы никто ничего глупого ни–ни. У нас круговая порука, по–нял?.. Это значит, один из вас сглупит, за борт отпра–вим всех.
Фицрой добавил мирно:
— С перерезанными глотками.
— Ясно, — сказал Криба устрашенно. — Будем де–лать на корабле все, что и делали. Вы наш хозяин. Ни–кто слова не скажет. Мы не драчливые.
Грегор постоял, слушая, а когда я отошел в сторону, двинулся за мной, ступая шаг в шаг.
Я оглянулся, он сказал нерешительно:
— Командир, вообще–то нас хватает и на корабле, да и в лагере. Роннер Дорриган, который управляет верфью, говорил, что новых уже не надо, с этими, что есть, любой заказ выполнит.
Я нахмурился.
— А что ты предлагаешь?
— Отпустить, — ответил он. — Это не потому, что они гарнцы, а просто… зачем нам лишние люди?
Я подумал, посмотрел на него пытливо.
— Ты хорошо сказал.
— Что, командир?
— Ты сказал «нам», — ответил я, — а мог бы сказать «мне». Значит, ты уже полностью в нашей команде. Хорошо, я скажу, что пусть попытаются довести корабль до места, если у них хватит на это силенок.
— Спасибо, командир, — сказал он и, увидев мою ухмылку, договорил быстро: — Спасибо за то, что не набираете лишних людей, а вовсе не за их спасение!
Мимо протопал согнутый Фицрой с мешком тро–феев на спине, оглянулся, глаза блестят восторгом.
— Вот это жизнь!..
— Да, — согласился я, — когда грабишь ты, а не тебя… С другой стороны, а как еще совершенствовать человеческую природу? Выживает сильнейший, он же дает потомство…
— Что–что? — переспросил он, но тут же отмахнул–ся: — Да иди ты со своими умностями…
Я проводил его взглядом; как же, он прав, матери–альное всегда выше всяких там духовных запросов, что всего лишь выверт пресыщенной психики.
Места под палубой на когге немного, как на мой взгляд, с захваченного корабля забрали все, но запол–нили только один уголок, что лишний раз подчеркнуло наши размеры.
