Глава 9
Чувство опасности, что в последнее время вроде бы совсем уснуло, пробуждаться начало как–то странно. Я то и дело вздрагивал, слыша, как в кустах треснет веточка или шелохнется камыш вдоль берега реки, но всякий раз из кустов вылетала потревоженная птичка, из камышей выглядывал кабан, ветви деревьев тревож–но шевелятся под порывами ветра.
Фицрой заметил, что испуганно поглядываю по сторонам, тоже повертел головой.
— A-а, и ты заметил?
— Что? — спросил я с надеждой.
— За нами уже следят, — объяснил он снисходи–тельно. — Мы в землях гуцаров, а они к чужеземцам не очень–то ласковы. Обычно привязывают за руки и ноги к коням и гонят в разные стороны.
— Юмористы, — буркнул я. — Шуточки у них ка–кие–то скифские.
— А могут привязать ноги, — добавил он, — к вер–шинкам нагнутых с разных сторон деревцам. А потом отпустить…
— Славяне, — определил я. — Ничего нового, Фиц–рой. А еще у нас обожали сажать на колья. Так зрелище надольше и смешнее…
Он зябко передернул плечами.
— С тобой даже ехать страшновато.
— Это предки, — пояснил я благодушно. — К ним нужно относиться с уважением, старину чтить, а па–мятники охранять! У нас даже законы приняты по ох–ране такого наследия. Дескать, лучше остановить про–гресс, но не дать повредиться ни одному из камешков замка наших предков…
Он чуть привстал на стременах.
— Справа и слева приближаются… В галоп!
Кони, словно ощутили наш страх, рванули с места
в карьер. Я пригнулся, теперь отчетливо чувствую раз–литую в воздухе ненависть, кое–где в дальних кустах мелькнули синие силуэты, но далеко, а преимущество конных дает знать, мы оторвались в этот раз, а потом еще дважды видели не столько засады, как группы охотников, но тут же переводили коней в галоп и сты–чек избегали.
Я все вглядывался вперед, словно вот–вот там поя–вится огромный полосатый столб с затейливым гербом и надписью «Королевство Дронтария», однако в мо–мент, когда ехали между зеленых холмов, на дорогу вышли трое крепких мужчин, все обнажены до пояса, а штаны короткие, чуть ниже колен, на широких поясах по длинному кинжалу, а в руках короткие копья с длинными острыми лезвиями.
Фицрой пробормотал:
— Снова? Нет, теперь что–то другое…
Я тоже пытался понять, что именно насторожило, все выглядят очень недружелюбно и, что хуже, в мою сторону отчетливо пахнуло опасностью. Я попытался понять, от кого из них, ощутил с холодком, что все трое настроены очень решительно.
Я сказал быстро:
— Здравствуйте, мы мирные люди, едем в Дронта–рию!.. Мы никого не пытаемся задеть или обидеть…
Старший из троицы сказал надменно:
— Вы вторглись в земли гуцаров.
Фицрой пробормотал как будто с облегчением:
— Вот оно что…
Я сказал как можно искренне, стараясь смотреть прямо в глаза вожака:
— Мы не вторглись! Мы просто едем в Дронтарию.
— Почему не объехали? — потребовал он.
— Но у вас нет границ, — запротестовал я. — Мы же кочуете вправо–влево!.. Да и нет вам ущерба, мы же не селиться сюда приехали. Просто едем в королевство…
Он прервал:
— Вы нарушили наши законы. Слезайте, наш ста–рейшина решит вашу судьбу.
Фицрой засопел, начал присматриваться к тому, что уже взялся за его стремя, а я спросил невесело:
— А где он?
Вожак пожал плечами.
— Думаю, дня за два отыщем. Покинуть седла!
Голос прозвучал зло и решительно, я глазом не успел моргнуть, как он сделал быстрое движение обеи–ми руками, и острый как бритва кончик копья уперся мне в грудь.
Фицрой выругался, меч блеснул на солнце. Я ощутил в ладони рукоять пистолета, выстрелил прямо в лицо вожака, тут же развернулся и всадил две пули во второго, тот широко замахнулся копьем, как дротиком, успел выпустить из ладони, как его опрокинуло на спину.
Сбоку послышался хрип, Фицрой первым ударом срубил руку своего гуцара, а вторым рассек от плеча и до середины груди. Копье того, которого я завалил вторым, пролетело над Фицроем, он пригнулся, его за–дело древком по спине.
— Быстрые они, — определил он. — Но одного я успел… Аты чего с ними так долго объяснялся?
— Долго? — переспросил я. — Наоборот… когда в руке молоток, все вокруг кажется гвоздями. Потому и борюсь с собой. Я не должен в любой ситуации при–менять свой… магический арбалет. Вот только человек такая скотинка…
Он криво ухмыльнулся.
— Понимаю. Ты еще хоть как–то сдерживаешься, но будь у меня такая штука, я бы…
— Плохо сдерживаюсь, — признался я. — А это нехорошо. Нехорошо, когда человек использует силу, когда мог бы убедить. Нехорошо и человеку, и сильной стране принуждать слабых к подчинению…
Он посмотрел с изумлением.
— Ты чего?..
— Я культурный, — огрызнулся я. — Не могу иначе!
— Чего? Поступать?
— Говорить, — сказал я сердито. — Поступаю я все еще как надо и как у нас, питекантропов, принято, но уже говорю о высоких духовых ценностях!.. А это важ–ный шаг к переходу в более цивилизованное общество. С культурными запросами. Ты заметил, я даже убивать не люблю топором по голове, это некрасиво и неду–ховно, а только издали, чтоб я тут нажал, а там что–то упало.
Он спросил с недоверием:
— А это не выглядит… трусостью?
— Это признак высокой культуры и духовности, — пояснил я. — Это эстетично, когда даже не мараешь руки. При соблюдении этих условий даже высокоода–ренные ценители прекрасного готовы воевать, не вста–вая с дивана…
Он содрогнулся.
— Страшные вещи говоришь. Когда топором по го–лове — это понятно, убил. А когда вот так издали… то вроде бы и не убил, хотя еще как убил!
— Культура и цивилизация, — высокопарно пояс–нил я, — в том, что можно убивать издали, к тому же сразу тысячами, и не видеть крови!..
Он сказал серьезно:
— Жуть какая. Я за то, чтобы убивать топором по голове. Или мечом. Тогда видишь, кого убиваешь. И точно не убьешь женщину или ребенка. А из маги–ческого арбалета… Пускаешь стрелу здесь, а там дале–ко что–то едва заметное падает. Подумаешь! Когда нет чувства, что убил человека, можно убивать и убивать.
— Для этого все и сделано, — пояснил я, — чтобы не было вины! Когда вот так издали, то любой трус мо–жет убить хоть тысячи. Или, скажем, очень совестли–вый… Тут спустил тетиву, а там в другом королевстве тысяча человек упали мертвыми! Это же какое счастье для тех, кто любит поговорить о культуре и гуманизме!
Он слушал вполуха, а то и вовсе не слушал, насто–роженно всматриваясь в лесную чащу.
— Мало открытых мест, — проговорил он зло. — Не люблю.
— Вон там редкий лесок, — сказал я. — Проскочим галопом. В крайнем случае на рысях.
— Иди впереди, — предложил он, — а я займусь ко–нями… Нет–нет, я не жалею, что взяли шестерых!
— Сменим, — сказал я. — Боюсь, понадобятся све–жие лошади. Но сойдут и полусвежие.
Он остановил коня, двух с поклажей оставили, а с наших сняли седла и перенесли на запасных, это Фиц–рой хорошо придумал. Пусть не из стратегического расчета, а из простой человеческой жадности, но все равно хорошо, что нам на пользу, а остальные как хотят.
Старались держаться открытых мест, но иногда все же приходится проскакивать через леса, в этом случае даже я безжалостно подгоняю ничего не понимающих коней, пусть и груженых. Это им все равно, в чьи руки попадут, но я эгоист, а еще жадный, как положено лю–бому нравственному человеку — кони здесь ценность.
Гуцары, как и викинги, почему–то не любят коней и предпочитают сражаться пешими. Вообще–то пешими сражались и знаменитые швейцарские наемники, как и чуть позже германские, но для нас отсутствие у гуцаров конницы хорошо тем, что еще несколько раз пришлось пробиваться через мелкие отряды, загораживающие дорогу, но конной погони за нами не было.
Фицрой, то и дело оглядываясь, проронил с уваже–нием:
— Отважный народ!.. Чужие земли не захватывает, но свою отстаивает.
— Мало их, — ответил я сердито.
— Потому и не захватывают?
— А то! Свою страну не создадут, им все равно при–дется интегрироваться… ну, вливаться в общую семью народов. “Или в тот народ, которого намного больше рядом.
— Не захотят, — ответил он уверенно.
— Чтобы выжить, — заметил я, — нужно быть не только отважным, но и гибким.
— Тогда им придется туго, — сказал он.
— Все зависит от них, — ответил я. — Это герку- лановцам было не договориться с Везувием… а люди с людьми всегда могут, да только редко делают.
— Да ладно тебе…
— Сам знаю, — огрызнулся я, — но все–таки за миллион лет культурки что–то да застряло, хрен выдер–нешь.
— А хотелось бы?
— Конечно, — ответил я с убеждением. — Культура всегда жить мешает!
И в самом деле чувствую угрызения совести, этот народ обречен на истребление, отстаивая свои права и свободы, культурка во мне протестует, а вот демокра–тия рационально говорит, что у них была возможность принять власть королевы Орландии и влиться в жизнь большого и богатого королевства на общих основани–ях. А то ишь чего восхотели…
И в плавильном котле племен и народов остались бы живы…
Вообще–то отважные гибнут в первую очередь. В конце концов останутся только самые трусливые, они назовут свою позицию гуманизмом и духовностью, заговорят о подъеме культуры… а может быть, все так и есть?
Кони идут споро, даже груженые, хотя какой там у них груз, одна видимость. Еще несколько раз нас пы–тались ограбить, и, думаю, одним ограблением дело бы не обошлось. Фицрой то и дело пускал в дело меч, красуясь даже передо мной приемами. Вообще–то не слишком уж виртуозными и хитрыми, я и то могу луч–ше, но понимает, насколько в рукопашной важна ско–рость, и двигается, как разъяренный кот в стае собак.
Я обычно держал пистолет наготове, но стрелять приходилось редко, Фицрой успевал, хотя потом бахва–лился, как и кого зарубил, а я ехидно указывал, сколько ударов он пропустил и где у него будут кровоподтеки.
После восьмого и десятого нападения я сказал с сердцем:
— Все, сдаюсь!.. Мяффнер прав, когда несмотря на свое мягкосердечие соглашался на зачистку этого… племени. Брандштетгер вообще желал бы истребить этот народ с женщинами и детьми.
— Дикари, — согласился он. — Им тут жрать нече–го… Это от бедности.
— Здесь хорошая земля, — возразил я. — Паши да сей, на пропитание всегда хватит. Скот надо завести, вон какая долина!.. Охотой, как они промышляют, це–лому народу не прокормиться.
— А разбоем? Я знавал такие. Правда, мелкие.
— Торговые пути не слишком, — сказал я. — Тут не поживиться. А если бы шел большой грабеж, любой король прислал бы армию и все равно бы их истребили. Но теперь король Антриас выполнит за ее величество всю грязную и неприличную работу…
Он насторожился.
— Какую работу?
Я отмахнулся.
— Не бери в голову. Вон олень побежал… Или это косуля?
— Какую работу? — повторил он.
Я вздохнул.
— Это секретные сведения, Фицрой. Но тебе, как другу, проболтаюсь. Армия Антриаса пройдет здесь, чтобы вторгнуться в Дронтарию.
— Что… ты серьезно?
— Еще как, — заверил я.
У него радостно вспыхнули глаза.
— Это же здорово! Наконец–то все завертится. А то, как муха в сметане, все застыло…
— Война, — сказал я, — беда, Фицрой. Кому–то честь и слава, а Улучшателю ухудшение условий работы. Уверяю тебя, если работа по–настоящему интересная, то она куда увлекательнее любой войны!
Он пробормотал:
— Такое не представляю, но верю на слово. Пока–жешь такую работу, вообще пойду к тебе учеником. Но пока что война — самое веселое и жизнерадостное занятие! Если Антриас пойдет на Дронтарию, он в схватке с гуцарами потеряет часть своей армии. Пусть малую, но все же…
— Это есть в калькуляции, — заверил я. — Все просчитано. Сколько тысяч человек умрет на поле боя, сколько останется раненых, покалеченных, сколько попытается уползать с распоротыми животами, волоча за собой выпавшие кишки…
Он посмотрел на меня с уважением.
— Ну ты и зверь… И так спокойно говоришь!
— Так я же не про людей, — пояснил я.
— А про кого?
— Про живую силу противника, — пояснил я. — А по завершении кровавых битв нужно говорить насчет того, кто проиграл, а кто выиграл. Понял?.. Всего лишь игра!..
Он покачал головой.
— После таких игр ручьи переполняются кровью, а убитые не поднимаются и не идут пить вино со своими убийцами.
— Об этом думать не рекомендуется, — строго ска–зал я. — Думать нужно только о положительном. Так рекомендуют самые видные специалисты по играм.
— Юджин, — сказал он с укором, — какие это игры! Это кровавые битвы, где мужчины добывают себе честь и славу, выказывая доблесть и мужество…
— Все правильно, — одобрил я. — Все природой просчитано. В битвах выживают самые сильные, они возвращаются в племя и дают потомство всем женщи–нам, чьи более слабые мужья погибли. Так совершенст–вуется человеческое племя, что когда–то придет к идее вообще запретить все войны!
Он посмотрел в недоумении.
— Ты что? Как это вдруг без войн?
— Так это только идея, — сообщил я. — Правда, красивая?
Он фыркнул пренебрежительно.
— Вон там впереди река с холодной водой, осты–нешь на переправе.
— Там будет мост, — сказал я уверенно.
— Откуда знаешь?
— Рельеф, — ответил я, — у простых крестьян са–поги, а не башмаки, развитая инфраструктура дорог… В общем, увидишь.
Кони домчали до берега реки, в самом деле на ту сторону перекинут мост, хотя можно такую и вброд, но телеги с грузом не пройдут, а здесь заселено довольно плотно…
Фицрой недовольно хмурился, привык быть первым в реальном мире, а я начал объяснять, что такое
инфраструктура и почему она позволяет предсказать, что и как даже на другом конце королевства.
Еще через две реки впереди переброшены мосты, насчет третьей указали удобный брод, что ближе моста, а четыре или пять одолели с разбега, не покидая седел.
В селах вдоль дороги узнали, что эти земли под ру–кой короля Астрингера.
— Дронтария, — сказал Фицрой с удовольствием. — Кстати, мы уже два дня едем по ней. Как только гуцаров миновали.
— Гуцары были буферной зоной, — ответил я. — После нашествия Антриаса кое–что изменится.
Он насторожился.
— Граница с Нижними Долинами будет одна… и могут быть стычки? Уже с Астрингером?
— Сплюнь, — сказал я сердито.
Фицрой, чувствуя как то ли мы приближаемся к столице Дронтарии, то ли она движется нам навстречу, то и дело пускал коня вскачь, однажды остановился далеко впереди на пригорке и широко распахнул руки.
— Мне нравится юг!
