Глава 5
Похоже, вытолкал во двор еще и потому, что я надоел или мешаю читать, думаю, в тех книгах не тайные заклятия, а порнуха на неизвестном мне наречии, очень уж увлеченно читает и ерзает в восторге. Классику так тоже не читают…
Во дворе ко мне боязливо начали приближаться Кар- нар и другие слуги, не успели начать кланяться, как издали раздался веселый вопль, к нам заспешил Фицрой, в расшитом золотыми нитями кафтане, роскошной широкополой шляпе с пером, в прошитых золотыми бляшками штанах и в дорогих сапогах из мягкой кожи.
— Наконец–то ты один, — сказал он жарко. — А то все с гвардейцами за спиной!..
Он обнял меня, обдав запахом дорогого вина, жареного мяса и горьких трав, среди которых я уловил и аромат женских масел.
— Не любишь гвардию? — спросил я.
Карнар сказал торопливо:
— Давайте зайдем в людскую. Там сейчас никого.
Фицрой поморщился, но кивнул:
— Да, это благоразумно.
В людской они расселись на лавках, на меня уставились блестящими от любопытства глазами. Карнар сказал с боязливым уважением:
— Говорят… ты убил самого Дейнджерфилда?
— Пусть говорят, — согласился я.
— Но ты, — сказал он, понизив голос, — убил или нет?
— Ее величество, — ответил я уклончиво, — королева Орландии взяла и милосердно убила. А своими руками или моими — неважно, верно?.. Ответственность все рав
но на ней. Говорят же, такой–то король построил город, а такой–то прорыл канал, хотя никто еще не видел короля с молотком или лопатой.
Фицрой довольно заржал, а Карнар покряхтел, зыкнул на меня исподлобья.
— Ну, вообще–то ответил, — проговорил он. — Одного не понимаю, как ты решился? Я только взгляну на такого важного глерда, сразу колени дрожат и руки опускаются.
А Фицрой поинтересовался деловито:
— Значит, чему–то успел научиться у Рундельштотта? Как понимаю, сразу главному — убивать?
— Я же сообразительный, — сообщил я. — Все налету схватываю, ты сам видел! Мастер Рундельштотт слишком гуманен, интеллигентен и мягок, хотя внутри еще тот лютый зверь, как вообще–то и все творческие люди! Не может человека даже вдарить, а мне и убить — плевое дело! Потому он обучил меня тому, что брезгает, как ученый, делать сам, хотя и хочется. Что и верно: командующие только командуют, верно? А делаем все мы… Как там в городе?
Он оглянулся, сказал, чуть понизив голос:
— По столице идут аресты. Но, говорят, их немного…
— Это понятно, — согласился я. — Дейнджерфилду вовсе не требовалась поддержка крупных глердов. У него армия!.. Достаточно, чтобы знали и соглашались с ним полдюжины высших командиров.
Карнар помялся, спросил:
— А ты… что–то еще можешь?
Фицрой тоже смотрит с живейшим ожиданием, но я лишь изумленно развел руками.
— Зачем? Разве убивать — не самое главное?.. Мужчина проявляет себя только в убийстве!.. Все остальное — мерехлюндии. Еще немного — и мне это забавное и даже местами веселое занятие начнет нравиться. Может быть, даже серийным маньяком стану. Или, еще лучше, политиком. Тогда смогу убивать сотнями, а повезет, так и тысячами!.. Уже известно, кто арестован?
Карнар помотал головой, и Фицрой ответил рассудительно:
— Это позже узнаем, если вообще… Мяффнер разве что был взят под стражу самым первым… еще Дейнджер- филдом!.. А так ничего не известно, Рупер Картер действует без шума, такой был приказ королевы… как говорят.
Я пробормотал:
— Мяффнер… Значит, Дейнджерфилд считал его настолько верным королеве, что решил изолировать сразу? Если, конечно, Мяффнер не сам у себя поставил охрану…
Он дернулся.
— Зачем?
— Ну знаешь, — ответил я, — если такие простые трюки объяснять, это это все равно, что прямо в глаза тебя назвать дураком, а как я могу назвать дураком человека, который считает меня героем?
Фицрой ухмыльнулся.
— Хорошо говоришь. Не сразу и раскусишь. Ладно, хватит тут нюхать эту вонь, пойдем на свежий воздух. Пойдем–пойдем!
Карнар понял правильно, остался, а Фицрой вывел меня наверх, а когда вышли под яркое солнце, сказал тихо и значительно:
— Юджин, можешь не рассказывать, если это тайна… но ты зашел в ту комнату с двухнедельной щетиной на морде, а вышел гладко выбритым. Ты что, брился при королеве?
Я лапнул себя за щеку.
— Ой, и правда!.. И как только ее величество не рассердилась за такую вольность?
— Придумай что–нить, — посоветовал он, — если кто вдруг спросит. Хотя тут никто ничего не видит, бери их голыми руками.
Я ответил с негодованием:
— А ничего придумывать и не надо! Скажу чистую правду. Это побочный эффект работы в лаборатории мага. Сперва исчезает щетина с морды, потом начинаются нарушения в вязке…
Он испуганно отстранился.
— Ты бьешь в самое больное место!
— Я такой, — согласился я. — Нам нужна одна победа, а за ценой не постоим!.. Если враг сдается недостаточно быстро, его уничтожают. Ладно, Фицрой, я выходил проверять тут одно колдовство…
— Какое?
— Если у тебя к утру хвост не вырастет, — сказал я шепотом, — то из меня пока что хреновый маг. Но ты же хочешь, чтобы у меня все получилось? Так что постарайся…
Рундельштотт все еще сидел с книгой, когда я вошел в комнату, но сразу отложил, посмотрел с живейшим интересом.
— Ну как?
Я пробормотал:
— Да не очень–то, надо больше времени и подопытных, но все–таки за полсотни шагов ощутил от одного с вот такой мордой… Не знаю, чем я ему насолил, но от него просто дерьмом пахнуло…
Он сказал с удовольствием:
— Вот видишь? Что значит твои способности!
Я пожал плечами.
— Это ваша гадость, которую вы называете сладкой…
Он оглянулся на стол.
— А что, горькая? Вообще–то еще не пробовал, это я готовлю мазь для побитых язвой ног у коров. Тебе не снадобье требовалось, а что–то такое, чтобы подтолкнуло. А в горькое средство мы все почему–то верим больше…
Я стиснул челюсти, сел за стол, чувствуя, как в животе начинают ходить тяжелые волны.
— Мастер, вы вообще–то свинья… Хотя пакостную людскую натуру знаете, признаю. А теперь что, когда я как бы пробудил в себе древнее зло?.. Ладно–ладно, это так говорят. Нет во мне зла, я почти овечка. Каждый стрижет, а скоро и шашлыки будут делать.
— Сейчас ты веришь в свои силы, — ответил он, — теперь можешь попробовать что–то да создавать. Крохотное. И на недолго. Только не наглей. Уверенность и наглость почти одно и то же, но не совсем…
Я слушал его, запоминал, а потом, ободренный, что во мне что–то есть, попрощался и отправился к себе.
В этот раз удалось проскочить через двор, не вызывая особенного внимания, на лестнице пусто, но на ступеньках перед дверью в мою комнату сидят те же двое орлов. Начали подниматься, я жестом опустил их на место.
— Сидите, сидите!.. Вот стану вашим командующим, тогда напрыгаетесь.
Они ухмыльнулись, а я открыл дверь и шагнул через порог, сердце стучит часто и сильно, требуя начинать делать что–то наступательное, а не только продолжать отступление с мелкими контратаками.
Почему цветочек рассыпается через пару минут, понимаю, тот великосветский хмырь не представляет строение стебля, хлорофилла, херобластов, ядер и хламидомонад, потому создал только видимость растения,
что неотличимо от настоящего, но на самом деле у него в ладони была только оболочка, а не цветок…
Я не хмырь, цветочки и всякое сю–сю таким орлам без надобности, я выложил на стол единственную пулю и уставился в нее бараньим взглядом, требуя превратиться в дюжину или хотя бы в парочку.
Пуля намного проще, в ней нет того внутреннего строения с ДНК, хлорофиллом и бурной внутриклеточной деятельностью, она не живая… кстати, булыжник воспроизвести будет еще проще, надо будет иметь в виду, только с моей нынешней исполинской мощью получится очень уж мелкий булыжник, его и булыжником не назовешь, разве что песчинкой…
Место на столешнице, куда я требовательно вперял взор, оставалось пустым. И снова пустым. И как ни пересаживался, стараясь не вспоминать Крылова, все равно музыканта из меня ну совсем не получалось, что ни в какие ворота.
Рундельштотт не то чтобы потерял ко мне интерес, просто задал верный курс, по которому топать еще долго–долго, а когда что–то сумею, хоть самую крохотку, укажет, куда и как дальше.
Несколько часов я пытался так и эдак, наконец перестал различать пулю в темноте, но свеча зажглась сама, хотя могла бы и пораньше, неточная калибровка.
Закат здесь еще невероятнее, я не эстет, слава богу, но несколько минут стоял с раскрытым ртом у окна и наблюдал, тихо млея от восторга. Из каменоломни не налюбуешься, да и вообще лучше всего такое наблюдать с вершины высокой башни…
Уже под утро я рухнул на постель, забылся коротким и насыщенным сном, в котором мне удалось с пулей просто с блеском, только из–за моих усилий она превращалась в артиллерийский снаряд и никак не хотела влезать в обойму пистолета.
Еще не разлепив веки, я уже снова представлял, как материализую пулю, вдруг да с утра и с новыми силами получится лучше…
За дверью послышались голоса, женский голосок, тут же распахнули, и через высокий порог переступила Карелла. На этот раз у нее в руках горка на широком подносе накрыта чистым полотенцем.
— Доброе утро, — прощебетала она. — Надеюсь, оно доброе?
Я вскочил из–за стола.
— Госпожа Карелла, как я рад, как я рад, пожалуйста, раздевайтесь… Ох, что я говорю, я имел в виду садитесь! Всегда наш язык выбалтывает то, что думаем, а не то, что сказать надо…
Она хитро улыбнулась, дескать, знаем–знаем ваши пробные шары, вдруг да в самом деле готова раздеться, такие вроде бы нечаянные оговорки в ходу у придворных, когда прощупывают друг друга, а я, глядя на нее, подумал с внезапным прозрением, что в самом деле она куда изощреннее меня в таких дуэлях, у них это стиль жизни, а я импровизирую на ходу…
— Вот сюда, — добавил я и смахнул со стула несуществующие пылинки, — садитесь…
Она довольно засмеялась.
— Ее величество велели мне принести вам, глерд Улучшатель, только завтрак! И ничего больше.
Я ответил с подчеркнутым огорчением:
— Какая жестокость, какая жестокость! Это просто бесчеловечность… Но если ее величество именно так и приказали, то кто мы, чтобы прекословить?.. Ставьте вот сюда… Спасибо. Позвольте я доведу вас до двери… Надеюсь, ее величество хотя бы против сего скромнейшего знака внимания не возражает…
Притворяясь испуганным, я выдворил ее раньше, чем она успела сказать, что королева сказала вообще- то не совсем так, это можно понимать по–разному, не обязательно в самом строгом смысле…
Гвардейцы за дверью ухмыльнулись, когда я выпроводил фрейлину за дверь и торопливо закрыл за нею, что- то да знают, придворная гвардия всегда в курсе, да только умеют хранить тайны. Одно могу сказать наверняка, оба парня ко мне расположены, точно расположены. Вряд ли за меня умрут, но защищать будут.
