Глава 4
Может быть, я становлюсь излишне подозрительным, но в комнате я пробыл не больше двух минут, быстро все осмотрев и сообразив, что здесь жить совсем не хочется.
Гвардейцы вскочили, едва я открыл дверь, один спросил услужливо:
— Что–нибудь нужно, глерд?
— Я не глерд, — ответил я и уточнил многозначительно: — Я Улучшатель. Могу так улучшить, что мало не покажется.
— Улучшатель, — проговорил тот же воин, — нам сопровождать вас?
Я покачал головой, радуясь, что, оказывается, они будут охранять меня только в этих, как говорится, покоях.
— Нет, пройдусь по двору, — сообщил я, — и вернусь. Если ее величество не изволит оставить меня в своих покоях…
Они даже не улыбнулись, будто моя шуточка совсем не шуточка, тот же гвардеец сказал с облегчением:
— Счастливой прогулки, Улучшатель. Мы здесь, на месте!
Я кивнул и пошел вниз по ступенькам, очень довольный, что проверил насчет охраны, что именно охрана, а не конвой.
Во дворе крикливо распоряжается Форнсайн, я хотел было пройти мимо, но он как–то услышал, развернулся, на мгновение изменился в лице, но поспешно взял себя в руки, взглянул холодно и отстраненно, но тревогу в глазах и на лице не скрыть.
Понимает, сволочь, я ничего не забыл. И помнит, обещал не прижигать ему бока, как дикари, а удумать нечто такое, что он сперва охрипнет от крика, а потом будет подыхать долго–долго.
Я смерил его недобрым взглядом, пошел своей дорогой, но он сдержанно поклонился и произнес ровным, как идеально выструганная стрела, голосом:
— Как мне кажется, глерд, вы теперь пользуетесь расположением ее величества.
— Мне как–то насрать, — сообщил я, — что и где вам кажется.
Его деревянное лицо вообще превратилось в камень, в глазах проступило и тут же скрылось выражение сильнейшей ненависти.
— Я служу королеве, — ответил он сдержанно, — и предпочел бы сражаться с ее врагами, а не грызться с ее сторонниками. Или вы не считаете себя преданным ее величеству?
Я ощутил скрытый подвох, любой мой ответ может быть истолкован не совсем так, как хочу, потому ответил еще надменнее:
— Глерд, ее величество знает мою позицию. А вот в вашей есть повод сомневаться.
Он произнес твердым голосом:
— Ее величество не сомневается!
— А я вот сомневаюсь, — сказал я. — И еще, глерд… У меня хорошая память. Вашего Дерта я с великим удовольствием… поняли? Кто там еше был с вами в подвале? Не припоминаете?.. Это ничего, я всех помню. Всех — это всех, как вы понимаете.
Он чуточку побледнел, но все еще держится ровно и не спускает с меня злого взгляда, только нахмурился.
— Глерд, — голос его прозвучал бесцветно, — моя работа заключается в охране дворца. И все мои действия, как вы понимаете, всегда направлены на выявления врагов. Иногда случаются и ошибки…
— Дворец охраняет Руперт Картер, — напомнил я. — А вы всего лишь один корпус, хоть и королевский. Так что не надо распускать хвост и рассказывать о вашей значимости. Хочу напомнить, глерд, у меня есть такая привычка, как платить по счетам. А вам я задолжал. Думаю, скоро расплачусь сполна.
Он ответил сухо:
— Мой меч к вашим услугам.
Я хищно улыбнулся.
— Вы не предлагали мне сразиться на мечах, когда потащили в пыточный подвал! И я вам предлагать не стану… Ну, вы меня поняли. А теперь сойдите с моей дороги! Иначе растопчу прямо сейчас. И скажу, что эта грязь под ногами уже была.
Он дернулся и отступил в сторону раньше, чем сообразил, что его тело военного человека повиновалось командному голосу раньше, чем голова поняла смысл сказанного.
Я прошел мимо с гордо задранной головой, но успел краем глаза увидеть резко побагровевшее лицо.
Чтобы отыскать Рундельштотта, пришлось переговорить с челядью, а потом выйти из дворца в город, где буквально в первом же квартале увидел вывеску «Трактир «Три оленя», а когда толкнул дверь, увидел его за столом в одиночестве.
Еще два стола заняты народом в дальнем углу, но вокруг Рундельштотта пусто, чародеев побаиваются, особенно в их подпитии.
Он все в том же темном плаще и в широкополой шляпе, сидит с большой чашей в руке, народ поглядывает в его сторону с опаской, не то, чтобы сесть за соседние столы, но кто–то вообще подумывает убраться из таверны в такое опасное время.
Я уловил сильный запах вина, как старик еще не свалился, но когда я сел напротив, понял, что такого свалить непросто, хотя в глазах отчаяние, а на лице печать сокрушительного поражения.
— Великий мастер, — сказал я с ходу, — вы совершили эпохальное открытие!.. Вы добились невероятнейших результатов!..
Он с таким трудом поднял голову, что по всей таверне прокатился сухой треск иссохшихся позвонков.
— И что с того…
Я говорил негромко, чтобы слышал только он, но с жаром:
— Косные верхи власти не оценили, испугались, разрушили ваши мечты… Но все–таки победили вы, а не они!.. Вы пробили окно в другой мир!
Он посмотрел на меня исподлобья.
— Ты все время дурачил меня, юноша?
— Нет, — запротестовал я. — Кое–что скрывал, это понятно, кто бы поверил?.. Но мы с ее величеством побывали в другом мире, что, конечно же, сейчас является строжайшей государственной тайной!.. Она права, тот мир ужасающ, злобен и жесток, потому не стоит даже смотреть в его сторону. Мы едва спаслись. И то только потому, что сразу же обратно.
Он посмотрел на меня искоса.
— Нуда, сразу… Думаешь, ничего не замечаю? Ладно, я уже стар, мудр и лишнее не сболтну. И сам ничего не спрашиваю.
Я придержал его руку, что потянулась к чаше.
— Мастер, вы обещали научить меня всему, что знаете…
— Что сможешь усвоить, — уточнил он сварливо.
— Взамен обещаю, — сказал я торжественно, — поддержать ваши работы… но только в русле первоначальной задумки.
Он насторожился.
— Ты о чем?
— Вы хотели открыть окно в другие миры, — напомнил я. — А нечаянно открыли дверь. Так вот насчет окон… Чтобы только смотреть и наблюдать. А в будущем, если убедимся, что там нет опасности, можно попробовать и насчет двери. Но сперва должны видеть, что там за мир.
Его тусклые глаза вспыхнули было радостью, но тут же он грузно осел, словно сугроб грязного снега под лучами весеннего солнца.
— Ее величество больше не позволит…
— Проникать, — возразил я, — а не наблюдать. Женщины осторожнее нас, что позволяет им лучше нас выживать в этом жестоком мире… А сейчас, великий мастер, я хотел бы услышать, чему вы сможете научить… Нет, скажем иначе, чему вы смогли бы научить, если бы я приложил массу усилий да еще и оказался понятливым учеником?
Он посмотрел на меня внимательно.
— Ты попал под действие магии трех лун. И выжил. Ты не один, кто попадал и выживал, но обычно с ними ничего не происходило. А если и происходило, то не могли найти в себе что–то новое.
Я признался:
— Мастер, вы говорите просто гениально. Я чувствую, что во мне произошло нечто особенное, но что… нет, никак не нащупаю. Хотя, может быть, это и к лучшему? Ато вдруг вторая голова начнет расти… или хвост, как у крокодила. Или два! Хотя, на мой взгляд, и один вроде бы ни к чему.
Он рассматривал меня, как генетик распластанную на лабораторном столе мышь.
— Ты мог бы стать магом, — проговорил он с некоторым сомнением, — так как выжившие под трехлунием могут накапливать магию… но это трудно. Чтобы стать магом, нужно СЛИШКОМ многое, чтобы совпало… Чтобы научиться хоть чему–то одному, нужно много и упорно упражняться.
— Я на довольствии, — заверил я. — Работой не загружен, так что могу с утра до ночи!.. Атак как уже успел нажить врагов, то не только могу, но и буду стараться. От такого пустяка, как смогу ли в магии, может зависеть моя драгоценная шкура!
Он усмехнулся.
— Это хорошо. Магия — трудная вещь. Чтобы овладеть хотя бы какой–то мелочью, нужно много и долго, как уже сказал, упражняться. Ты заметил, не бывает молодых магов?.. А про рожденных в деревнях и ставших магами уже с детства… просто легенды.
— Основанные на чаяниях простого народа, — подсказал я. — Как последняя надежда, последний вздох угнетенной твари. Могу рассказать про щуку в проруби, золотую рыбку или медный кувшин — это все от жажды получить все и задаром. Нет–нет, я буду качаться и качаться, никаких пьянок и бабе, кач и только кач, пока не получу хотя бы нубовский скилл…
Он вряд ли что–то понял, но мы все чаще ориентируемся на тон, жесты, мимику, а они у меня вполне адекватны, потому кивнул и сказал почти деловито:
— Это хорошо, что пришел… Я опустил не только руки. Когда хочешь начать?
— Сейчас, — ответил я.
Рундельштотта, к облегчению посетителей, увести из таверны оказалось довольно легко: пристрастие к вину не может победить более сильную страсть заниматься любимым делом науки и технического прогресса.
Еще по дороге он сказал с задумчивым удивлением:
— Я заметил, у тебя есть чувство опасности. Зачатки… Когда есть зачатки, то развивать намного проще! Такое зерно нужно только полить и дать время проклюнуться…
Я сказал нервно:
— А сколько это займет?.. Год, два?.. Меня тут за каждым углом ждут с вот такими ножами!
Он усмехнулся.
— Бодрит, верно?
Я посмотрел с подозрением.
— Вы всерьез? Я не воин, а Улучшатель! Да и то теоретик.
Он хохотнул, лицо на глазах розовеет, даже глубокие старческие морщины становятся мельче, а в глазах появился задорный блеск.
Его комнатка оказалась поменьше моей, что и понятно, он свой, а мне, как залетному, чей дом королева видела своими глазами, потому и выделили две большие комнаты, что и так почти оскорбление…
— Садись вон туда, — велел он, — держись за стол. Нет, одной рукой держись, а одной возьми вот это…
Я с подозрением посмотрел на темную, почти черную жидкость в склянке, похожую на сгущенную нефть.
— Сладкая?
— Даже не представляешь, — ответил он.
Я зажмурился и, стараясь не дышать, выпил эту гадость до дна, перевернул над открытой пастью, еще и последние капли поймал, пусть действует в полную силу.
Рундельштотт ухмыльнулся и торопливо отошел к стеллажу с манускриптами, где сразу же углубился в чтение.
Ушел, как я понимаю, потому, чтобы я не убил на месте: зелье оказалось настолько отвратительное, горькое, липкое, мерзкое, жжение началось сперва в глотке, потом захватило весь пищевод, а затем заполыхал желудок и все сорок метров тонких и толстых кишок, хотя теперь показалось, что у меня их вдесятеро больше.
Когда сумел выдохнуть, долго сипел и тряс одурелой головой, кое–как сумел протиснуть через схваченное судорогой горло:
— Это… слад… кое?
Он ответил, не отрываясь от чтения:
— В сравнении, все в сравнении… Хочешь, дам попробовать по–настоящему горького?
Я прохрипел:
— И… когда?
Он проворчал:
— Не торопись, всего через час пустит корешки, прорастет… Когда выйдешь за дверь, уже ощутишь, кто готов тебя убить, а для кого ты ничего не значишь.
— Я готов, — сказал я, — чтоб ничего не значил для всего мира! Это называется толерантностью.
— Слово какое–то поганое, — ответил он. — Потерпи, уже скоро. Начинай прислушиваться к себе.
Я пробормотал:
— Пока ничего не чую… Ничего… вам не хочется меня убить?
— Не сейчас, — ответил он. — Не мешай.
Я ждал, а он читал эти старые книги, кряхтел, делал какие–то выписки, а я все старался ощутить то, что должен, но пока что все на нуле, а это значит, что вблизи нет таких, кто желает мне смерти.
Правда, мы на верхушке самой высокой башни, до земли далеко, но кто знает, что почувствую там. Но уже, как ощущаю с учащенным сердцебиением, обострилось не только чувство опасности, но и все остальные. Гораздо лучше вижу все трещинки на противоположной стене, узорную паутину в верхних углах, громче стало сопение Рундельштотта, слышу даже хрипы в его груди…
ВСКОЧИЛ, подошел к единственному окну и начал высматривать прогуливающихся внизу во дворе женщин.
Рундельштотт поднял голову, посмотрел на меня искоса.
— Ну как, — поинтересовался он почему–то с иронией, — что–то чувствуешь?
— Начинает, — признался я.
Он хмыкнул.
— Сквозь одежду смотреть не сможешь, и не надейся.
— Да я не, — заикнулся я.
Он вскинул брови.
— Правда?.. Тогда ты просто чудо. Сквозь одежду нет, но если внимательно всматриваться в кого–то на расстоянии и вслушиваться, то можешь узнать что–то важное. Но это не все… хотя, может быть, и все. Трехлуние не делает человека магом…
Он начал рассказывать нехотя, но постепенно увлекся, да и я подхрюкивал наводящими вопросами, да еще и наполнил ему вином чашу и постепенно не столько узнал, как понял, что трехлуние увеличивает возможности выживания, однако воспользуешься ими или нет, зависит от попавшего под свет трех лун.
Избалованный принц, любящий венценосных родителей, хоть каждый день будет облучаться подобным образом, но у него ничего не изменится, и так все есть, а вот я, каждый час ожидая удара в спину или булыжника с крыши, постоянно прислушивался и причувствовался, так что еще тогда почти сразу же с момента возвращения из Зачарованного леса начал достаточно отчетливо понимать, кто как ко мне относится.
Я хлопнул себя ладонью по лбу.
— Вспомнил! Какой–то хмырь в полуженской одежде поднес принцессе цветок прямо из ладони! Вот так пошептал, а цветок у него из ладони вырос и распустил лепестки!
Рундельштотт посмотрел с иронией.
— Какая же это магия?..
— А что?
— Это не магия, — сказал он, — а ерунда. Нетрудно, если есть хоть малейшие способности, и кто, разумеется, прилагал усилия в обучении, а не только пил да по чужим женам.
Я сказал быстро:
— Вот я как раз такой! Нет, не по женам, способности у меня так и прут, даже хорошие есть, а усилия приложу, куда денусь, я же приперт к стене так, что боюсь хрюкнуть!
Он ответил с сочувствием:
— Только это… гм… длится от силы минуту–две. Обычно и того меньше.
Я спросил озадаченно:
— Мастер?
Он пояснил:
— Через минуту этот цветок, созданный таким вот образом, исчезает. Растворяется в воздухе без следа!..
Я охнул.
— Вот так сразу?.. Обидно. Хотя бы час простоял в вазе…
Он невесело усмехнулся.
— Это же не магия, а так, баловство. Подобие цветка, не сам цветок. А вот маги создают настоящие веши, и те существует долго, до последнего часа их жизни. Я в детстве видел, как исчезал замок, затем окружающий его сад и даже пруд… Мне сказали, умер великий маг Страйдер, что покинул эти края, еще когда мой дед был мальчишкой. И все эти столетия замок стоял, как новенький!
— Здорово, — прошептал я с уважением. — И без ремонта, а то он меня уже затрахал дома… Так что, у меня шансов нет?
Он пожал плечами.
— Как тебе сказать. Строить замки никогда не сможешь, это точно. Хоть проживи сто лет. Там нужно слишком уж особое сочетание и совпадение, к тому же только обучаться сотни лет… но сотворить цветочек и поднести вот так женщине… это да, это получится. Если хорошо сосредоточишься и поупражняешься.
— Долго?
— С годик, — ответил он безмятежно, — два… Чего так смотришь? Это не так много. Тебе сколько?.. А–а–а, ну в твоем возрасте и месяц много, а проживи с мое… В общем, пробуй.
— Как?
— Я покажу. Прежде всего обучись чувствовать, откуда грозит опасность. Это нужно еще и потому, что это… основное. Важное для чародея.
— Базовое, — подсказал я. — То, нам чем держится остальное, так?
Он кивнул.
— Правильно, хорошее слово подобрал. Это база, а на ней начинает надстраиваться остальное. Вообще можно не просто развить в себе способность ощущать, кто замыслил тебя убить или просто ударить, есть легенды о великих мастерах, кто чуял такое за сотни миль! Но это потом–потом… То, что ты выжил, используй. Магия вливается во все живое щедрым потоком, но тут же уходит в землю, а маги могут задерживать в себе, накапливать! Только сумей пробудить эту силу и заставить подчиняться… А пока иди погуляй, попробуй ощутить, как начинает действовать твоя способность чувствовать опасность…
— А уже начинает?
— Да. Иди–иди!