Глава 12
Он вернулся загорелый, помолодевший, с выгоревшими волосами. Несколько дней провел в клинике, а потом вдруг предложил Диане съездить в Ярославскую область, к нему на родину.
– Летом пациентов мало, – пояснил он, – еще одну неделю отдыха я вполне могу себе позволить. И ты подышишь свежим воздухом. Я туда каждый год езжу, смотрю за домом, за родительскими могилами. Могу, правда, и один поехать, если тебе неохота в такую глушь тащиться…
– Я поеду с тобой с удовольствием.
С еще большим удовольствием она, никогда не бывавшая за границей, проехалась бы с ним и девочками по Европе, но выбирать не приходилось.
– Хорошо. Поедем на машине, будем рулить по очереди.
Она кивнула, гадая: получила бы приглашение, если бы не умела водить автомобиль?..
Розенберг открыл висячий замок и с усилием распахнул тяжелую дверь, сколоченную из неструганых досок, с растрепанным ободком дерматина по краям. Старый дом давно накренился, вместе с ним перекосилась и дверь.
– Заходи, зайчик. – Он первым перешагнул через высокий порог.
Поеживаясь, Диана вошла вслед за ним и огляделась. Стены из бруса, крашенные пожелтевшей от времени белой масляной краской, низкий деревянный потолок… Пол из грубых досок при каждом ее шаге скрипел зло и обиженно. Она увидела громадину русской печи, свисающую с потолка лампочку без абажура и красный угол с темным прямоугольником иконы и порыжевшей пластмассовой лампадкой. К углу иконы, такой старой, что невозможно было понять, кто на ней изображен, был прикреплен искусственный цветок, и вид этой розочки вызвал у Дианы острую, мучительную тоску.
– Страшно? – усмехнулся Розенберг и неожиданно обнял ее за плечи. – Это дом такой. Но ты его не бойся.
– Неуютно. – Она зябко передернула плечами.
– Да. Дом, он же людьми живет. Нашими чувствами и мыслями, делами и разговорами. Дома человеческой энергией пропитываются, поэтому и стоят по пятьсот лет. А здесь давно уже никого не было, поэтому дом голодный, он из тебя сейчас всю энергию заберет. Я протоплю, похожу, поглажу его, и веселее станет. Ты пока вынеси одеяла, повесь на забор проветриться.
Диана сгребла с железной кровати лоскутные одеяла и вышла на крыльцо. После мрачной прохлады помещения оказаться на солнышке было особенно приятно. Она развесила одеяла на сетке-рабице и залюбовалась окружающими видами.
Дом стоял на высоком пригорке, желтые поля с островками березовых рощиц были видны на несколько километров. Здесь, в средней полосе, совсем другие пейзажи… В Петергофе тоже присутствовали поля и лесочки, но они даже в самый ясный солнечный день хранили на себе серебристую дымку морских туманов. А тут все было теплым, уютным, таким, что ли, плодородным…
«Просторы», подумала Диана книжным словом и перевела взгляд на неровную песчаную дорогу, вдоль которой стояли деревенские дома, то из почерневших толстых бревен, то из бруса, а то обшитые вагонкой.
Горбатая старуха в веселеньком халате и ватнике, проходя мимо, церемонно кивнула Диане, и она поздоровалась в ответ.
Жизнь в деревне текла монотонно, и дни казались очень длинными. Хлопот у Дианы было много: вымыть дом, проветрить хранившиеся в нем вещи – в общем, придать помещениям жилой вид. Приходилось проводить много времени на огороде соседки – той самой бабки в халате. Она разрешала брать овощи за то, что Диана помогала ей убирать урожай. Водопровода не было, и приходилось ходить за водой на колодец. Сначала было тяжело, а потом Диана научилась пользоваться коромыслом, и Розенберг долго смеялся, глядя, как она лихо с ним управляется. За хозяйственными делами проходило все время, читать или смотреть телевизор было некогда. Она опасалась, что, занятая лишь физическим трудом, станет постоянно размышлять о своей неудавшейся жизни, терзаться оттого, что так по-дурацки распорядилась своей юностью, но странно – за простой, но необходимой работой ее посещали такие же простые, необходимые и спокойные мысли.
Розенберг работал наравне с ней. Он, как настоящий тимуровец, заготовил соседке дров на зиму, вырубил разросшийся вокруг дома кустарник и вместе с деревенскими мужиками поменял нижние венцы в доме. Диане очень нравилось смотреть, как он, в брезентовых штанах и майке-тельняшке, деловито машет топором, а потом вытирает руки о штаны и перекуривает с мужиками, бурно жестикулируя. Приятно было знать, что у нее такой муж – ловкий, работящий и веселый.
Спали они вместе – не потому, что Розенберг воспылал к ней любовью, просто кровать в доме была всего одна. Диане это нравилось, и она с грустью думала о том, как в Петергофе они вновь разойдутся по комнатам. Однажды Розенберг возжелал заняться с ней любовью, но оказалось, что за день оба так устали физически, что им больно шевелиться. Взявшись за руки, они просто лежали рядом и смеялись над тем, что ничего не могут. Этот смех освежил и умиротворил обоих, и впервые они заснули, обнявшись.
– Выходи, – негромко сказал Розенберг.
Поеживаясь, Диана вышла из машины. В темноте было видно очень немного: черная вода озера со стрелами камышей да темные облака ив, растущих вдоль берега.
Муж взял ее за руку и повел к мосткам. Диана с опаской взошла на шаткие доски, наклонилась и опустила руку в черноту воды.
– Какая теплая! – удивилась она.
– А ты не верила, – засмеялся Розенберг и легонько ткнул ее в спину. – Раздевайся и ныряй. Дно тут безопасное.
Она осторожно, чтобы не потерять равновесия, сняла джинсы и свитер, шагнула к краю мостков, но муж удержал ее за руку:
– Все снимай, голышом гораздо приятнее. Снимай, не бойся, темень – хоть глаз коли. Даже я ничего не увижу, не говоря о посторонних.
Поколебавшись секунду, она сняла трусики и осторожно сползла в воду. Пару секунд ей было холодно, а потом сразу стало так хорошо! Она поплыла к середине озера неправильным, но сильным брассом. Руки и ноги двигались под водой, и за то, что Диана почти не тревожила поверхность, вода благодарно переливалась возле ее лица. Отплыв метров на пятьдесят, Диана повернулась на спину и сделала, как говорили в пионерском лагере, «звездочку».
Ах, какое небо раскинулось у нее над головой! Какие огромные яркие звезды светили ей в лицо, а Млечный Путь чертил в небе свою бесконечную дорогу…
Звезды отражались в спокойной глади озера, как в зеркале, словно создавая еще одну Вселенную, и постепенно Диана перестала чувствовать границу между воздухом и водой, а потом и границу между собственным телом и остальным миром. Казалось, сейчас ее душа парит в космосе, способная перелететь на любую планету, перепрыгнуть с одного созвездия на другое, как с кочки на кочку, свободная и совершенно одинокая…
Краем глаза она поймала движение на мостках, по ним пронеслась еле различимая во тьме тень, и тут же торжественное космическое безмолвие взорвалось мощным увесистым бульком – это Розенберг, разбежавшись, прыгнул в воду «бомбочкой», с прижатыми к груди коленями и локтями.
– Зайчик, ты где? – крикнул он, вынырнув, и поплыл на ее отклик.
Как дельфин в космических морях, он то подныривал, то выпрыгивал из воды почти по пояс, резко загребая под себя обеими руками. Приблизившись, Розенберг лег в дрейф возле Дианы и провел рукой по ее бедру. И душа Дианы, пребывавшая во мраке и пустоте Вселенной, от этого прикосновения сразу юркнула обратно в ее тело и почувствовала себя там тепло и спокойно. Они немножко пообнимались, а потом поплыли к берегу, держась рядом и касаясь друг друга плечами…
Вернувшись домой, Диана первым делом пошла развешивать мокрые полотенца. Розенберг увязался за ней с фонарем, чтобы она не споткнулась на тропинке к бане, где были натянуты бельевые веревки. Луч фонаря и близость мужа делали темную ночь совсем не страшной, и небо казалось теперь не тоскливой холодной и пустой Вселенной, а уютным черным покрывалом, наброшенным на землю, чтобы ее обитатели могли спокойно отдохнуть.
Потом они устроились на сундуке возле печки, Яша достал кринку с молоком от соседкиной коровы и пакет с пряниками. После купания Диане показалось, что она никогда в жизни не ела ничего вкуснее.
– Как хорошо, – блаженно выдохнул Розенберг. – Теплая печка и стакан парного молока – что еще надо для счастья? Будь моя воля, я бы никуда отсюда не уезжал…
– Правда? – Диана сонно привалилась к его боку.
– Правда! Но, как старший ребенок, я должен был уехать. Родителям было бы тяжело кормить меня, поэтому я отправился в город, в медучилище. Все думал: выучусь на доктора и вернусь. Построюсь, думал, рядом с родителями, в райцентр буду на работу ездить… А видишь, как сложилось… Сколько раз я говорил себе: Яша, бросай ты эту клинику к такой-то матери, возвращайся домой и живи как человек! Бабок ты уже нарубил, детей обеспечил, чего тебе еще? Жадность, что ли, не пускает?
– Ты же не для себя стараешься, – пробормотала Диана и зевнула.
– Ну да… Мне самому, кроме этого, – он широко повел рукой, – ничего не надо! А вот детям я обязан заработать столько денег, сколько смогу, и ни копейкой меньше! И тебе, зайчик, чтоб ты у меня осталась обеспеченной вдовой в случае чего.
– Ты лучше живи…
Они крепко обнялись, и Диана поняла, что тоже не хочет уезжать отсюда.
Если бы она только знала, что ждет их в Питере…
Вернувшись из университета, Диана увидела во дворе незнакомую серебристую иномарку. Значит, муж дома и принимает гостей. Она перебросила сумку на другое плечо и задумалась. Не желая афишировать свой статус, на занятия Диана одевалась очень демократично. Но понравится ли Розенбергу, если гости увидят его жену, одетую в простенькие джинсы? Нужно тихонько пробраться к себе, переодеться и тогда только выходить к гостям.
Как настоящий шпион, она бесшумно открыла дверь и проскользнула в холл. В гостевом отделении гардероба одиноко висела шикарная женская курточка из лайки. Интересненько! Он что, специально устроил меня в университет, чтобы во время моих лекций принимать у себя женщин?
Голоса доносились из гостиной, и она не утерпела: подкралась к двери, которая, на удачу, была закрыта неплотно, и осторожно заглянула.
Гостья Розенберга оказалась невероятно красивой дамой! Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и курила, резко поднося сигарету ко рту и так же резко отнимая. Диане даже показалось, что она стряхивает пепел прямо на пол.
– Я же предупреждала, что ты горько пожалеешь, – презрительно сказала дама. – Теперь ты понял, что я тебя не просто так пугала?
Диана, собравшаяся было наверх, замерла за дверью.
– Да, Галя, я понял, – услышала она спокойный голос мужа. – Я понял, что могущество твое практически не знает пределов, что ты ненавидишь меня и используешь всякую возможность напакостить мне. Может быть, на этом остановимся? Ты можешь считать, что я перед тобой виноват, но профессор Колдунов не сделал тебе ничего плохого! Давай ты отомстишь мне как-нибудь иначе, а? Чтобы это его не коснулось. Ведь пятеро детей у человека, кто будет их кормить?
– А меня это не волнует! И вообще ты напрасно думаешь, что я тебе мщу. Я всего лишь выполняю свой долг. Гражданский и человеческий.
– О господи, Галя! Кому ты это говоришь? Оставь, пожалуйста!
– Пожалуйста, – неожиданно согласилась женщина. – Сев на нары, ты обязательно задумаешься о том, стоило ли так со мной обращаться. Именно этого я и хотела. Да, все это сделала я. Если бы я не отслеживала ситуацию в клинике, не узнала бы вовремя, что вы оперируете без лицензии, и не уговорила бы родственников подать в суд, ты бы вышел сухим из воды. А знаешь, что радует меня больше всего?
– Что в ближайшее время могут отменить мораторий на смертную казнь и меня расстреляют? – Розенберг засмеялся.
– Что ты, конечно, нет! Расстрел – это так глупо. Чик – и нет тебя, и все удовольствие насмарку! – Тон розенберговской гостьи стал откровенно издевательским.
– Галя, ты меня пугаешь! Неужели я так страшно тебя обидел?
– Нет, что ты! Это было так мило – морочить мне голову целый год, а потом жениться на какой-то идиотке-медсестре! Я, значит, была для тебя недостаточно хороша! – Она громко захохотала. – Зато теперь, дорогой мой, некоторое время тебе придется обходиться вообще без баб. В колонии у тебя будет время понять, что ты сам виноват в своей судьбе. Эта мысль тебя истерзает! Вот что меня радует.
– Ты так говоришь о моей судьбе, будто бы она уже свершилась. Ты забегаешь вперед. И знаешь, я послушал тебя сейчас и понял: если выбирать между тюрьмой и женитьбой на тебе, то я без колебаний выбираю тюрьму. Как же я раньше-то тебя не разглядел? Да еще устроил на работу в комитет! Без моей протекции ты никогда бы не попала на эту должность. На должность, которая позволяет тебе безнаказанно творить такие вещи… А если ты еще кому-нибудь мстить соберешься? Хотя… Если бы ты до сих пор сидела в своей поликлинике, ты бы, может, надумала дом мой поджечь или еще что.
– Ой, да ладно! Поверь, у меня и без тебя куча забот. Но глупо не воспользоваться моментом. Несколько телефонных звонков – и все в порядке! К тому же у меня есть союзник, он тебя еще больше моего ненавидит…
– Неужели такое возможно? – усмехнулся Розенберг.
Диана слушала очень внимательно. Розенбергу грозит тюрьма! Эта мысль поначалу ввергла ее в ступор, но теперь она надеялась услышать что-нибудь конкретное, что прояснит ситуацию. Но пока ни Розенберг, ни эта его Галя ничего такого не говорили. И с какого боку тут Колдунов, спрашивается?
– Да я тебя вовсе и не ненавижу. Презираю – это да… Пожалуй, я даже навещу тебя в колонии, полюбуюсь на твое ничтожество и, может, пожалею. Заодно и проверим, как поведет себя твоя чудо-жена. Станет ли она дожидаться тебя и таскаться на свидания? Ты сам-то как думаешь?
– Галя, моя жена тут ни при чем. При любом раскладе на тебе я бы не женился. Я этого никогда не обещал. В наших отношениях все было ясно с самого начала. И тебя все устраивало. По-моему, я не обманывал тебя, а вел себя честно.
– А теперь я веду себя честно. Я не нарушаю закон, наоборот! Выполняю свои служебные обязанности.
– Ну ладно! Поступай как знаешь, но об одном тебя прошу: не вмешивай в это дело Колдунова.
– Чего ради, спрашивается? Он сам виноват: связался с сомнительной частной клиникой, взялся за заведомо фатальную операцию.
– Слушай, а хочешь, я тебе денег дам? Ты же деньги любишь.
– Люблю. Я могла бы взять у тебя деньги… Но я же сказала, что веду себя честно. Так вот, я честно тебя предупреждаю, что мы со Стасовым заварили уже такую кашу, что теперь тебе ничто не поможет.
Стасов! Услышав эту фамилию, Диана чуть не выдала свое присутствие. Господи, он-то здесь при чем?
– А он-то здесь при чем? – озвучил ее мысли голос Розенберга.
– А нечего было его увольнять! Теперь и у него, и у его папашки на тебя здоровенный зуб! – вполне дружелюбно произнесла Галя. – Да и не только в них дело. Все врачи Питера давно мечтают увидеть тебя по уши в дерьме. И Колдунова твоего тоже. Он всем поперек горла стоит. Оперирует все что угодно, денег не берет, в три часа ночи мчится на работу, чтобы спасти жизнь бомжу. Пора этого хирургического Дон Кихота макнуть куда положено, а то сияние его нимба уже глаза режет. Знаешь, я и не думала, что мои начинания будут подхвачены с таким энтузиазмом. Мне даже слегка неловко. Я ведь вначале собиралась просто попугать тебя.
– Ничего, не расстраивайся, – с усмешкой успокоил ее Розенберг. – Я возьму хорошего адвоката. Ты о чем-то еще хочешь поговорить? – Диане послышалось, что он зевнул.
– Нет, дорогой мой, просто приехала… поглумиться.
Диана поняла, что пора скрыться наверху, если она не хочет, чтобы ее застали подслушивающей. Она бесшумно поднялась к себе и притаилась, жадно вслушиваясь в каждый звук, доносящийся с первого этажа…
Хлопнула входная дверь. Диана бросилась к окну и увидела, как Розенберг провожает гостью к машине.
Когда серебристая иномарка выехала из ворот, она сбежала вниз.
– Яша!
– Зайчик? Ты уже дома?
– Как видишь! Немедленно объясни мне, что происходит! Почему к тебе приезжают бабы и угрожают тюрьмой?
– Это не твое дело. – Он легонько потрепал ее по плечу и безмятежно занялся приготовлением кофе.
– Как это – не мое? Я имею право знать, из-за чего мне придется сушить тебе сухари!
– Да ничего тебе не придется… Все эти обвинения такие идиотские!.. А тебе разве мама не говорила, что подслушивать нехорошо?
– Говорила! Но как еще я узнаю о твоей жизни, ты же сам ничего мне не рассказываешь! Яша, я хочу все знать! – Она встала в дверном проеме и взялась руками за косяки. – Я просто не выпущу тебя отсюда, пока ты все мне не расскажешь!
– Ну если тебе это так необходимо…
Он не спеша разлил кофе по чашкам, достал из буфета вазочку с печеньем, отодвинул для Дианы стул.
– Присаживайся, зайчик. Помнишь, весной у Колдунова была бабулька с ужасной опухолью шеи?
– Да, помню. Вы еще не могли решить, где будете ее оперировать.
– Именно. В результате я взял ее к себе в клинику, родственников вызвал, рассказал им все как есть. Они были против операции. Денег на лекарства не дали. Я вообще так из разговора понял, что они с нетерпением ждали, когда бабка помрет и можно будет унаследовать ее квартиру. Но шанс выжить у нее все-таки был… В общем, кое-как они на операцию согласились. Мы ее прооперировали, но она, как говорил один мой коллега, с нами не согласилась и умерла. Ну, а Галя… ты сама слышала… решила воспользоваться ситуацией, чтобы отомстить мне за то, что мы расстались. У моей клиники действительно нет лицензии на онкологические операции. У меня и морга-то нет, – фыркнул Розенберг. – Когда мы с Яном оказались с телом старушки на руках, то даже растерялись вначале. Потом вызвали «Скорую» и перевезли бабушку в морг. Там вскрытие сделали, диагноз злокачественной опухоли подтвердили. Но в мозгах родственников зародилась идея, что без операции старушка прожила бы еще долгую и счастливую жизнь. А там на самом деле такое было… Она уже задыхалась, ну максимум пару недель в муках бы протянула… Это действительно была операция по жизненным показаниям, понимаешь?
Диана кивнула и погладила мужа по руке.
– И если бы не эта… Если бы не Галя… Да, поступила больная на пластику, да, умерла… Такое бывает. У меня, правда, ни разу не было. – Розенберг сплюнул через плечо и суеверно постучал по столу.
– Но откуда эта твоя Галя узнала, что больная поступила не на пластику, а на онкологию? – спросила Диана. – Ведь по документам все нормально было.
– Она вместе с этим придурком Стасовым, которого я уволил, отслеживала все происходящее в клинике. Воистину: ярость сатаны ничто по сравнению с яростью отвергнутой женщины… А у Стасова, может быть, в клинике осведомители остались! Хотя вряд ли… Но какого черта я, дурак, его тоже в комитет устроил? – В сердцах Розенберг ударил ладонью по столу и стал раскуривать трубку.
Диана промолчала. Роль Стасова в этой истории ей предстояло осмыслить в одиночестве, без мужа.
– И что же было дальше? – спросила она.
– Дальше, как я понимаю, события развивались так. Галя узнала, что в результате пластической операции в моей клинике умерла пациентка, и начала копать. А потом вызвала родственников и дала им понять, что они могут подать на клинику в суд, выиграть его и срубить с клиники денег.
– Так может быть, тебе дать им денег без всякого суда? Попросту откупиться от них?
– Нет, зайчик. Если я сейчас предложу им деньги, то тем самым признаю свою вину в бабкиной смерти. Но я не виноват в ней. И Колдунов не виноват. Повторяю: это была операция по жизненным показаниям! – Последние слова Розенберг выкрикнул, заставив Диану вздрогнуть.
Она поднялась со стула, подошла к мужу и обняла его.
– Я знаю, что ты прав, – прошептала она ему в ухо. – Но что будет теперь? Неужели тебя посадят в тюрьму?
– Не знаю. – Розенберг погладил Дианину руку на своем плече. – Я буду защищаться. Но если это уже решено где-то наверху… Тогда очень даже вероятно, что ни на что повлиять не удастся. И тогда главная моя забота – чтобы это Колдунова не коснулось. Буду настаивать, что он не знал, что нет лицензии.
Диана покачала головой:
– Кто в это поверит?
– Зайчик, а ты у меня умница! – вдруг воскликнул Розенберг и приобнял ее. – Знаешь, почему я не хотел рассказывать тебе эту историю с бабулькой?
– Ты мне вообще ничего не рассказываешь, – мрачно сказала Диана.
– Да нет же! – Он неожиданно расхохотался.
«Нашел время веселиться! – зло подумала она. – А что будет со мной, когда тебя посадят?»
– Потому что ты меня тогда предупредила: «Чем меньше родственники ухаживают за живым, тем с большим пылом строчат жалобы, когда он умер». Ты оказалась абсолютно права, и соответственно я ожидал от тебя услышать что-нибудь типа: «Я тебя предупреждала!»
– Теперь дело не в том, кто что говорил, а в том, как сделать, чтоб тебя не посадили! – Диана вскочила и принялась ходить по комнате. – Но это же бред! Не могут же тебя на самом деле посадить в тюрьму! Ты же бабульке добра хотел!
– Не хочешь себе зла, не делай другим добра. Это задолго до нас сказано. Ну да ладно, сюжет ты теперь знаешь, а мусолить все это смысла нет никакого. Пойдем спать.
