В новом итальянском сарафане Лада казалась себе моложе и стройнее, легкая пышная юбка скрадывала пышную же попу, зато подчеркивала тонкую талию. На виду были и основные достоинства Лады – стройная шея, руки красивой формы и тонкие лодыжки. Косметики она нанесла совсем чуточку – водостойкую тушь для ресниц да блеск для губ.

Выйдя из маршрутки, Лада тут же вытащила из большой пляжной сумки зеркало – проверить, не размазался ли макияж от жары. Внимательно осмотрев лицо с крупным, но правильной формы носом и широким тонким ртом, как у Екатерины Великой, она нашла его вполне приемлемым.

Подтянув на плече ремешок сумки, Лада бодро зашагала в сторону коттеджа Сумарокова. Радостный летний пейзаж поселка портили глухие заборы, выстроившиеся вдоль свежезаасфальтированной дороги, – такие высокие, что за ними нельзя было разглядеть даже крыш. «Будто зона или секретный завод!» – усмехнулась она.

Она была здесь единственным пешеходом, и ей казалось, что водители нескольких прошуршавших мимо иномарок смотрели на нее недоуменно – местное население маршрутками не пользовалось.

Дойдя до ворот, позвонила в домофон, улыбнулась глазку камеры.

– Заходи. – Голос Валентина был равнодушным почти до невежливости.

Створка отъехала, и Лада оказалась на участке, привычно радуясь, как же здесь все красиво, ухоженно!

Аккуратный ярко-зеленый газон, вымощенные нарядной плиткой дорожки, альпийская горка, клумбы с розами нескольких сортов – все это было плодом трудов Олега Владимировича, шофера и страстного садовода по совместительству. По периметру участка росли кусты шиповника, а в глубине несколько яблонь сплетались кронами, образуя природную беседку.

Сам дом серого кирпича был трехэтажным, особыми изысками, кроме большой стеклянной веранды, не отличался, но Ладе очень нравился. Валентин построил его, не нанимая архитектора, по собственному разумению. «Талантливый человек талантлив во всем», – привычно подумала она.

Во всем талантливый человек отдыхал под яблонями и сейчас как раз нес для Лады второе парусиновое кресло.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он вежливо, но так, что Ладе сразу стало понятно: тащиться в дом ему ужасно лень.

– Я сама схожу, возьму минералки, если не возражаешь.

– Дом в полном твоем распоряжении, со всем содержимым.

Ах, почему она все время, как преданная собака, пытается уловить малейшее его желание и исполнить прежде, чем оно будет высказано! Зачем не сказала – да, хочу выпить, принеси, пожалуйста!

– А ты сам хочешь чего-нибудь?

Валентин помотал головой:

– Нет. Но ты воды побольше принеси, сейчас девчонки наиграются, захотят пить, хорошо, если вода будет не прямо из холодильника.

На кухне Лада достала из огромного, похожего на подводную лодку холодильника несколько пластиковых бутылочек перье и положила в плетеную корзину, с которой Аня обычно ездила за продуктами. Она утверждала, что с корзиной удобнее, чем с пакетами, Лада попробовала – на самом деле оказалось удобнее.

Она знала эту кухню вдоль и поперек, сто раз готовила здесь обеды, но все эти дорогие наборы красивой посуды, которые она выбирала вместе с Аней, эта льняная скатерть с вышивкой и такие же полотенца – все было чужое, не ее…

Лада поставила корзину на траву под яблоней и опустилась в шезлонг.

– Устала?

– Да нет, с чего бы? А где Анюта?

Лада знала, что послезавтра девочка улетает в Испанию, в спортивный лагерь, и приехала, чтобы попрощаться с ней. Но конечно, не только за этим…

– Они с Катей в теннис играют, скоро вернутся уже. Слушай, как мне эта Катя надоела, ты представить не можешь! Ну ни дня без нее не проходит!

Валентин зло расплющил окурок о дно садовой керамической пепельницы.

– Таскается везде с Анютой, а я должен все это оплачивать! С первого класса, между прочим. «Ах, папа, пожалуйста, пусть Катя ходит со мной на биатлон, мне так скучно одной на тренировках!» Я говорю: «Вот и хорошо, больше будешь делом заниматься, да и новых друзей в секции заведешь». – «Папа, ты что! Катя – моя лучшая подруга!» И я все время платил за обеих, покупал два комплекта формы вместо одного, поездки на сборы тоже небесплатные. Я говорю: «Анюта, нельзя все время покупать себе дружбу. Вы с Катей – разные, ты все равно не сможешь сделать ее богатой, только обозлишь». Но моя дочь считает, что деньги вообще не имеют значения, представляешь?

– Так Катя тоже в Испанию летит? – поинтересовалась Лада.

– А как же, блин, без нее! Летит, конечно!

Лада задумчиво покачала головой. Катя была на редкость красивая девочка, и Аня, которую можно было назвать лишь миловидной, рядом с подругой жестоко проигрывала. Так что, казалось Ладе, чаши весов уравновешивались деньгами, с одной стороны, и красотой – с другой. Неизвестно еще, кто кому должен завидовать. У Кати есть шанс удачно выйти замуж и разбогатеть, но Аня ни при каких обстоятельствах не обретет модельной внешности.

На пороге шестнадцатилетия Аня могла похвастаться только подтянутой фигуркой и веселой физиономией с правильными, но неяркими чертами. Большие светло-серые глаза да густые белокурые волосы – вот и все ее достоинства.

Валентин раздраженно сорвал травинку, сунул в рот и продолжал:

– Ничего не могу сказать, Катя Анюту любит, ну так мою дочь все любят. Она же не от мира сего, сама всех обожает и жалеет! Мы с ней иногда так ругаемся из-за этого! В прошлом году, помнишь, в больнице бомж малолетний чуть не умер, ты тоже в его спасении участвовала?

– Ну, не я, допустим, а Колдунов…

Но Валентин ее не слушал.

– Да не важно! Лечение, кстати, тогда в копеечку влетело. Но тут мне не жалко, жизнь человеческая бесценна.

Лада засмеялась:

– Вот и государство наше так говорит! Только трактовки у тебя и у него разные. Ты считаешь – раз бесценна, то за ее спасение можно отдать любые деньги, а государство, наоборот, – незачем платить за то, что даже цены не имеет! Но прости, я тебя перебила.

– Короче, они с Катей собирались на зимних каникулах в Египет, в международный детский лагерь. Я хотел Аню одну отправить, но она сказала: без Кати не поеду. Ладно, заказал две путевки, и тут как раз эта история с бомжем! Аня говорит: не могу оставить его в критическом состоянии! Я – ей: опомнись, блин, у меня штат огромный, дам задание контролировать лечение твоего бомжа, а ты езжай себе! Но нет, наотрез отказалась, а вот Катя, говорит, пусть едет. Ну ты представляешь? Но тут уж я на дыбы встал, говорю: она тебе такая же подруга, как и ты ей, раз ты без нее никуда, то и она без тебя не поедет. Что было! «Ах, папа, если Катя не поедет, получится, будто она мне не подруга, а служанка и ты заботишься только о том, чтобы мне не скучно было».

– Надо же, какая тонкость в маленькой девочке! – Лада чуть было не сказала «в дочке недалекой Сони», но вовремя прикусила язык.

– Короче, я сказал: если Катя хочет ехать, пусть путевку оплатят ее родители. Она же не сирота. Тоже еще, нашли Золушку! Они, конечно, не оплатили, и Анюта на меня обиделась. Я просто рассвирепел, блин! Говорю: ты что, считаешь, я деньги только ради того зарабатываю, чтоб облагодетельствовать твоих друзей, всех до единого? Зачем ты покупаешь чужую любовь, или думаешь, что бесплатно никому не нужна? Слишком легко тебе деньги достаются! В больницу такие суммы вгроханы, лучше тебе не знать, Лада, какие! И я же еще жмот при этом, просто Скрудж Макдаг какой-то! Ну что-то до нее дошло, видимо. Прости, говорит, папа, но я чувствую себя перед Катей виноватой. А что делать, привыкай, всю жизнь будешь перед кем-то виновата! Только нужно выбирать, кого ты меньше хочешь обидеть. – Валентин вытащил новую сигарету и в сердцах швырнул пачку на траву. – А теперь у нее новая идея! Через год поступать, а Катя такая умная, помоги ей с университетом! Нет, ты поняла? Моя дочь будет учиться в Институте физкультуры, а я оплачивай этой сикильдявке университет! Нормально!

– Не горячись, – примирительно сказала Лада. – Аня выросла очень хорошей девочкой. Ты переживаешь, что она деньги тянет на подружку и благотворительность? Но разве лучше было бы, если б она требовала себе шубы и бриллианты?

Других символов роскоши Лада просто не знала.

– Не знаю уж, что лучше, – недовольно проворчал Валентин. – Может, ты и права. Некоторые вон детки миллионы от родителей требуют на раскрутку в шоу-бизнесе, а потом на наркотики садятся…

Он потянулся в кресле, и Лада залюбовалась его красивым тренированным телом. Господи, он так еще молод, всего тридцать восемь лет! Так и она молода, ей на два года меньше.

Она прикрыла глаза и подставила лицо мягкому июньскому солнцу. В медовой тишине летнего дня стрекотали жуки, над головой шелестели листья, нашептывая ей, что впереди еще целая жизнь и все еще может случиться…

Заметив, что она задремала, Валентин пошел в дом. Ладе всегда удавалось успокоить его, вот и сейчас несколькими словами она купировала припадок скупости, возникший после того, как он подписал счета по Аниной благотворительности.

Валентин не просто любил дочь, он благоговел перед ней, признавая ее нравственное превосходство.

«Вот дал же Бог душу», – думал он, иногда с восхищением, иногда раздраженно.

Предполагать, что Аня будет просить у него предметы роскоши, было просто нелепо, к ним она относилась совершенно равнодушно. Дорогих вещей у нее не водилось, кроме спортивной амуниции, но тут уж Валентин был непреклонен – чтобы не сбить ноги и не простудиться во время тренировок, нужна хорошая обувь и одежда, да и спортивные результаты в биатлоне от снаряжения очень зависят.

Воспитанная без матери, девочка была почти лишена кокетства, и ее повседневный гардероб мало отличался от гардероба его шофера, который предпочитал джинсы и кожаные куртки всему остальному. Иногда отец и дочь вместе ездили по магазинам. Аня покупала обновки, но шопинг очень быстро надоедал ей, и это, конечно, была не женская черта.

Валентин расстраивался и винил себя в том, что не смог привить дочери необходимую женственность. Но как он, мужчина, мог это сделать? Может, для этого ему надо было жениться на Ладе? Он знал, что она с радостью вышла бы за него и стала бы прекрасной матерью для Ани, но… Лада и так всегда была под рукой, в любой момент он мог рассчитывать на нее. И вообще – она была слишком хорошей, слишком верной и самоотверженной, ему пришлось бы соответствовать. А он уже давно привык жить, не оглядываясь на чье-то мнение.

Одно время он возлагал надежды на Анину дружбу с Катей – у той уже в десять лет женственности было хоть отбавляй! Но девчонка не спешила делиться секретами обаяния с его дочерью.

«Кто их поймет? – размышлял Сумароков. – Наверное, у них это не принято. Какая женщина согласится отдать в руки потенциальной соперницы такое оружие? Но Анька еще не понимает этого. А ведь придется понять… Вообще ей с ее желанием помочь всем в жизни будет трудно. Слава Богу, что у нее есть я».

В доме было душновато. Он включил в гостиной кондиционер, налил в стакан джина, на кухне добавил тоник и лед, вернулся и сел в любимое кресло.

До сих пор, вспоминая Сонину смерть, Валентин испытывал острое чувство вины.

…Денег у них не было вовсе – детское приданое съело все невеликие сбережения, а потом они еще беспечно купили Соне новые ботинки. Именно Валентин настоял на этой покупке, ведь Соня много гуляет с ребенком. Потом закупили детское питание, то-се, – в общем, денег оставили в обрез, дотянуть до зарплаты.

Ночью Соне вдруг стало плохо, вызванная «скорая» отвезла ее прямо в реанимацию, и дежурный доктор сразу вручил Сумарокову список лекарств. Или давайте деньги, сказал он, мы сами купим препараты. Валя отдал ему всю наличность, но это была, разумеется, капля в море. В отчаянии он поехал по друзьям и знакомым, удалось наскрести триста долларов, с которыми он на следующее утро приехал в больницу. Увы, сказали ему, положение хуже, чем мы думали. Тяжелейшая двусторонняя пневмония на фоне застоя в легких, изношенная сердечная мышца, общее снижение иммунитета… Все это требует мощных препаратов, не говоря уже о том, что без операции на сердце ваша жена все равно не поправится. Один только антибиотик стоит не меньше тысячи долларов. Мы начали лечить обычным, эффекта ноль, значит, если что и подействует, то только новейший препарат. Потом кардиотоники, альбумин, витамины… Насчитали три тысячи долларов. Понятно, что по линии ОМС никто эти изыски не оплатит, больница обеспечивает только самые простые препараты, жизнь вашей жены они не спасут. Понимая, что доктора правы, Валентин побежал к своему начальству, к начальству Сони… Лада отдала ему семьсот баксов – все свои накопления, Ладина мама собралась в ломбард со столовым серебром… Но больше никто из знакомых не готов был расстаться с крупной суммой без всяких гарантий, что Сумароков вернет долг. Да, расписка, но не будем же мы подавать в суд, мы ведь интеллигентные люди! А если придется трясти деньги с безутешного вдовца? Это так некрасиво, лучше вообще не вмешиваться в эту историю.

А потом дилер отказался продавать препарат поштучно. «Но у меня хватает только на три флакона, – умолял Сумароков, – продайте их сейчас, а завтра я найду деньги и выкуплю остальное!» «Найдите сегодня, – отвечал дилер, – я не могу дробить партию. Кому я потом некомплектные флаконы продам?»

Ладина мама сидела с Анечкой, сама Лада металась между знакомыми и администрацией больницы, пытаясь выбить средства на лечение. Реаниматологи делали все, что могли, но нужных препаратов из-за дороговизны в больничной аптеке не было, и единственное, чем врачи были в состоянии помочь, – одолжить Валентину немного денег. Но если одалживать каждому пациенту…

Соня скончалась следующей ночью. Сумарокова утешали, уверяли, что даже вовремя начатое лечение ничего бы не изменило, что даже человек со здоровым сердцем мог умереть от такой жуткой пневмонии, а тут митральный стеноз, почти критический, и мышца сердца изношена от беременности. Скорее всего и операция бы не помогла.

Валентин во всем винил себя – и в том, что не достал нужной суммы, и, главное, в том, что не замечал Сониного недомогания. Почему он, способный врач, сам не поставил жене диагноз, который был ясен, как говорят доктора, «с порога»? Маленькая, худенькая и румяная – типичный габитус* больной митральным стенозом. Почему, обнимая Соню, он ни разу не прижался ухом к ее груди и не услышал грубый шум, вызванный тем, что сердце вынуждено проталкивать кровь через слишком узкое отверстие?

С этим разъедающим душу сознанием причастности к преждевременной смерти жены он жил много лет, пока не решился поделиться с подрастающей дочерью. Та задумалась на несколько дней, а потом спросила: «Может быть, тебе станет легче, если ты будешь покупать лекарства для тех, кто нуждается в них так, как нуждалась мама?»

Примерно в то же время Аня навестила одноклассницу в детском туберкулезном отделении. Вот так и началось это шефство…

Сумароков знал, что официальная благотворительность чаще всего бывает обычным мошенничеством – только несколько более циничным, чем среднестатистическое. Он планировал поручить заботы об отделении своему доверенному лицу, но Аня заявила, что будет заниматься всем сама. Он, разумеется, не пришел в восторг от ее решения, но старушка заведующая уже была обнадежена, отыгрывать назад не хотелось. Оставалось только утешаться, что с помощью этих визитов дочь тренирует противотуберкулезный иммунитет.

Потребовав еженедельного отчета по расходам, он выдал девочке кредитную карту, утешая себя тем, что таким образом приучает ее к аккуратности в распоряжении финансами – качеству, столь необходимому в жизни.

Валентин закинул ноги на стол, подумав, что в шортах и белых теннисных носках выглядит как дурак. Вообще-то шорт у него сроду не водилось, это Аня с Катей вчера отхватили штанины у его старых джинсов, сказав, что так будет очень стильно.

Они вертят им как хотят!.. Ладно, родная дочь, но Катя могла бы вести себя поскромнее.

С улицы донеслись громкие веселые голоса – девчонки вернулись с корта, разбудили Ладу и теперь наперебой делились с ней впечатлениями от игры.

Почувствовав приступ раздражения, Валентин вспомнил, что собирался проверить документы по новой сделке, и ушел наверх. К счастью, окно кабинета выходило на другую сторону и голоса сюда не доносились.

После затянувшегося ужина с шашлыками Лада собралась домой. Сумароков пошел провожать ее на маршрутку. От услуг его водителя она категорически отказалась. Может, потому, что Олег явно заглядывался на нее? – размышлял Валентин, возвращаясь к коттеджу. Да какая разница? Ему совсем не интересны их отношения. Правда, надо бы как-нибудь тактично выяснить, знает ли Лада, что Олег женат.

Задумавшись, он не услышал подкравшейся сзади «тойоты» соседа, а водитель, в свою очередь, не заметил Валентина в предательском сумраке белой ночи.

– Ты что, мудила, не смотришь, куда едешь?! – взревел он, поднимаясь с асфальта.

Чернявый юноша, соседский сын, выскочил из машины, испуганно бормоча извинения.

На ногу было не ступить, парню пришлось везти Сумарокова до самого дома.

Девчонки вдвоем захлопотали вокруг него, Аня достала из морозильника весь лед и обложила им ногу, но это не помогло – нога синела и распухала на глазах.

– Кажется, перелом, – проворчал Валентин, осторожно трогая лодыжку.

Его накормили анальгином и повезли в ближайшую больницу.

Аня села за руль сама. Отец с Олегом, несмотря на протесты Лады, периодически учили ее вождению. Аня делала успехи, и в последнее время Валентин во время поездок с дочерью доверял ей руль, хотя до восемнадцатилетия и до получения прав ей оставалось еще два года.

Дежурный травматолог в мятом халате потрогал ногу, выписал направление на рентген и крикнул сестре: «На всякий случай возьми синюю кровь!»

Валентин удивился. Красная кровь – гемоглобин и эритроциты, признак кровотечения, белая кровь – лейкоциты, признак воспаления, а синяя? С некоторым опозданием он сообразил, что таким образом травматолог назначил ему анализ крови на алкоголь – возможно, потому, что Валентин, не желая портить отношения с соседом, достаточно туманно изложил обстоятельства травмы.

На снимке перелом подтвердился, к счастью, смещения костных отломков не было. Значит, для выздоровления будет достаточно обычной гипсовой повязки, которую травматолог тут же наложил.

Сели в машину, и Аня объявила, что в Испанию не поедет.

«Еще бы ты этого не предложила! – хмыкнул про себя Сумароков. – Если в прошлом году отменила поездку из-за какого-то вшивого беспризорника, то уж ради родного отца…»

– Что за глупости! – сказал он вслух. – Подумаешь – перелом! Да и есть кому обо мне позаботиться.

– Ты Олега Владимировича имеешь в виду? Но разве ты забыл, что обещал ему отпуск?

Валентин действительно забыл.

– Ничего страшного, Олег может отдохнуть позже, когда у меня гипс снимут.

– Папа, но он так ждал этого отпуска! Да и вообще, кто тебе ближе: водитель или собственная дочь? Кто ближе, тот и должен ухаживать!

– Слушай, давай-ка сменим тему! Я и без Олега могу обойтись прекрасно. Существует такси, служба доставки и множество всяких других учреждений, которые помогают продержаться одинокому больному человеку. – Валентин попытался перевести разговор в шутку.

Аня шутки не приняла.

– Но ты же не одинокий! – возмущенно сказала она. – И я с тобой останусь, это решено.

Когда они, продолжая препираться, вернулись домой, Катя заканчивала приготовления к позднему ужину.

– А давайте я останусь! – предложила она, узнав, в чем суть спора.

Отец с дочерью молча повернули головы в ее сторону.

– У тебя, Аня, спортивные результаты лучше моих, и наш тренер на тебя рассчитывает, – рассудительно продолжала Катя. – А от меня он ничего не ждет, я ведь и занимаюсь-то с тобой за компанию. А Валентин Константинович столько для меня хорошего сделал, он не чужой мне человек. Так что, я думаю, это самое правильное решение.

– Ой, Кать, что ты? – Аня инстинктивно обняла отца.

– Ты думаешь, я не справлюсь?

– Нет, но…

– Что – но? Без тебя мне в Испании делать нечего, родители мои в деревню уехали, мне и деваться-то некуда. Я с удовольствием здесь побуду, а тебе надо ехать обязательно!..

Слушая их спор, Валентин испытывал смущение – за то, что подозревал корысть в Катиной дружбе с дочерью. А девчонка-то оказалась великодушной! Отказ от поездки – для нее серьезная жертва.

– Ну разве я не права, Валентин Константинович? – обратилась к нему Катя, исчерпав все аргументы, но не уговорив Аню.

И он признал: да, права.

На самом деле Валентин был уверен, что не нуждается в Катиной помощи. Его посетила другая мысль: если Аня поедет одна, это ослабит Катино влияние на нее. Возможно, в поездке дочь заведет новых друзей… А он уж, так и быть, ради этого Катю потерпит.

– Торжественно обещаю быть не слишком требовательным пациентом и не капризничать, – сказал он.

Аня всхлипнула, восхищенная самоотверженностью подруги, но больше возражать не стала. Вопрос был решен.