Витя твердо решил, что не поедет к Сумароковым, несмотря на честно заработанное увольнение. Чтобы не мучиться целое воскресенье, он договорился с Четкиным помогать ему в эксперименте. Василий Четкин, адъюнкт второго года, был полуофициально назначен на кафедре опекуном Сотникова, обучал его азам хирургии и научной работы в обмен на помощь в создании диссертации. Четкин получил место на кафедре не столько за научные, сколько за боевые заслуги и мечтал об одном – защититься, уйти из армии и устроиться в частную клинику. Пройдя Чечню еще мальчиком-санинструктором, Василий усвоил один-единственный жизненный урок – пока ты жив, все остальное фигня, и поэтому постоянно пребывал в великолепном расположении духа. Витю Четкин воспринял как подарок судьбы и полностью доверил ему экспериментальную часть своей работы.

Вернувшись с самоподготовки, Витя обнаружил Василия в своей комнате. Он валялся на Витиной кровати, закинув на деревянную спинку ноги в армейских ботинках.

– Ботинки сними, – буркнул Сотников, – или не знаешь, куда в обуви ложатся?

Василий пересел на стул. Витя поправил покрывало, взбил подушку и только после этого повернулся к Четкину:

– Чай будешь?

– Ага. Слушай, я чего пришел-то – завтра не получится. Фирма, зараза, препарат не прислала.

– Блин! – Витя через полотенце взял банку за горлышко и разлил кипяток по стаканам.

Василий вытащил из сушилки блюдце, налил туда чаю, подул и сделал жеманный глоточек.

– Офигенно ты чай пьешь, Василий! Первый раз в жизни вижу такое.

Допив, Витя подвинул Четкину пепельницу, а сам занялся картошкой – сегодня была его очередь готовить ужин.

– А я уже настроился завтра целый день хреначить твои бациллы…

Витя действительно был разочарован. Ему нравилась атмосфера лаборатории, высокие потолки и старинные картотечные шкафы, термостаты и штативы с пробирками. Нравилось зажигать спиртовку и, прокалив в ее фиолетовом пламени бактериологическую петлю, переносить раствор с бактериями из пробирки на твердую питательную среду.

– Да просто никому она не нужна, моя диссертация! – в сердцах воскликнул Четкин. – Нет, сразу после защиты валю отсюда! Знаешь, сколько стоит в нормальной клинике хламидии вылечить? Пятнадцать тысяч!

– За такие бабки я бы их по одной переловил! – Витя взял кастрюлю с начищенной картошкой и пошел к умывальнику мыть клубни.

Готовка в комнатах не приветствовалась, следовало ходить в общую кухню, одну на два этажа, но мать Грабовского принесла курсантам электроплитку, которая по вечерам работала с полной нагрузкой, а днем пряталась в обувной коробке.

– Ты, Витюня, тоже заранее ищи себе местечко, – продолжил назидательную речь Василий, – а то всю жизнь будешь за три копейки пахать.

– Ужинать останешься? – спросил Витя. – Сосиски на тебя варить?

– А? Нет, к себе пойду. Короче, государственная медицина в заднице, а дальше будет только хуже. Специально хуже, чтоб людей в частные лавочки загонять. Помнишь, как маршрутки в городе появились, сразу нормальные автобусы ходить перестали. Даже у нас в клинике лекарств нет, диагностики нет. Вот я ответственным хирургом дежурю, это ж кошмар вообще! Поступает больной, а у меня ни УЗИ, ни эндоскопии. Приглашаю терапевта, и начинается битва экстрасенсов: пытаемся пациента насквозь увидеть! Слушай, а что это за девушка к тебе приходила? Твоя, что ли? – без всякого перехода вдруг спросил Четкин.

– Девушка? – Витя улыбнулся.

Как странно было слышать про Аню – твоя девушка. Внутри у Вити сладко заныло.

– Ну да, девушка! Твоя?

– А что?

– Как что? Тачка дорогая, и сама за рулем. Правда, в тачке еще мужик сидел, папа ее, что ли?

Витя пожал плечами.

– Так где ты ее взял? – настаивал Василий.

– Где взял, там уже нет.

– Ну ты вообще, мутный крот, темнила в яме! – сказал Четкин завистливо.

«Да, я такой! – вдруг весело подумал Витя. – И завтра поеду к Ане. Работа срывается, значит, это судьба!»

Посолив картошку, он побежал в холл, к телефону. Позвонить на Анин мобильный оказалось невозможно – восьмерка в общежитском аппарате была блокирована, пришлось набирать домашний номер. Витины руки слегка подрагивали – он очень боялся, что трубку возьмет Анин отец или какой-нибудь дворецкий, черт его знает, как у них заведено. Придется долго объяснять, кто он такой, а когда объяснит, ему скажут – больше сюда не звони.

Подошла Аня.

– Это Виктор Сотников, – вежливо представился он.

– Здравствуйте! Как хорошо, что вы позвонили!

«Действительно хорошо», – подумал Витя и от счастья закрыл глаза.

– Вы завтра сможете приехать? Приезжайте обязательно! – затараторила Аня. – Фаина Петровна будет печь блины, это так вкусно! Она редко их печет, следующий раз только на Масленицу будет, так что бросайте все, и к нам! Я уже боялась, что вы не позвоните, хотела еще раз к вам заехать с приглашением, а вы позвонили!

– Аня, – глухо сказал Сотников, – вы правда хотите, чтобы я приехал?

– Ну конечно, правда! Часов в шесть сможете?

Он никак не мог успокоиться, зачем-то вышел на крыльцо и долго шарил по карманам, прежде чем вспомнил, что давно не курит.

Василий снова лежал у него на кровати в ботинках, но Витя не обратил на это внимания.

– Я тебе картошку спас, – сказал Четкин, – она чуть не сгорела. Я воду слил, а кастрюлю под подушку спрятал, чтоб не остыла. Знаешь, я, наверное, с вами поем, ты не против? Сейчас к себе схожу, капусты кислой принесу и сала. Царский ужин будет. У меня даже полбутылки водки есть!

– Я пить не буду. Ты лучше утюг свой принеси, хочу форму отпарить.

С утра Витя занялся своим гардеробом. Ребята настаивали, чтобы он ехал в гражданском, но у него не было приличных вещей, а чужие надевать не хотелось.

Он принял душ, побрился, надел свежее белье, отпарил форму через тряпку, наведя на штанах безукоризненные стрелки, и зубной пастой начистил пряжку ремня. Надев фуражку, Сотников почти понравился себе. А напоследок эстет Грабовский подушил его своим «Фаренгейтом».

Морок, овладевший Валентином летом, продолжал его преследовать. Понемногу он привык, притерпелся к своей едкой неправедной любви и даже начал находить в ней странную радость. Вначале он мучился оттого, что не может лечь с Катей в постель, но постепенно почти удалось уговорить себя, что ему достаточно видеть ее и по-отечески баловать.

Под предлогом, что девочка взрослеет, он одел ее как куклу, понимая, что правильнее всего было бы нарядить ее в чехол для матраса – и никогда не видеть этих стройных ножек, тонкой талии, небольшой, но вызывающей груди, обтянутой трикотажем… Чего бы он только не отдал, лишь бы вернуть себе душевное равновесие!

После Аниного возвращения из Испании Сумароков специально засиживался в офисе до глубокой ночи, чтобы потом жаловаться дочери: он очень устал и не желает видеть в доме посторонних.

Но Аня все равно приглашала подругу: «Она же не посторонняя!»

Увидев Катю после недельного перерыва, Валентин поразился тому, как сумел прожить долгие семь дней, не видя ее… И все вернулось на круги своя.

Катя снова стала частой гостьей в доме Сумароковых. Оставалось только удивляться безмятежности родителей, позволивших чужому мужику заботиться о своей дочери!

«Знают же, что у меня нет жены! – возмущался Валентин. – Да хоть бы и была! Что за слепая наивность, что за идиотская вера в мою честность и бескорыстие?»

Очень хотелось кофе, но Валентин знал: когда его кухарка Фаина Петровна наводит блины, лучше на кухне не появляться.

Помаявшись в гостиной, он осторожно приоткрыл кухонную дверь: Фаина укутывала блинное тесто в одеяло, словно новорожденного, а Катя резала лук, при этом из глаз ее текли слезы.

Он встал на пороге, хотя за все, что угрожало повредить всхожести теста, от кухарки можно было запросто получить втык.

– Фаина Петровна, что это вы ребенка обижаете?

– Это ей же на пользу! – ответила повариха и двумя взмахами ножа развалила тушку форели.

– Она уже достаточно надышалась фитонцидами, я ее у вас забираю. Катя, приготовь мне кофе и принеси в гостиную.

Через несколько минут она явилась с подносом и с улыбкой спросила:

– Куда поставить, Валентин Константинович?

Он в два глотка выпил кофе и подумал, что ее улыбка была какой-то… многозначительной. Неужели девчонка догадалась? Говорят, они это сразу чувствуют…

«Насколько все было бы проще, если бы Аня была обычной девушкой!» – думал Витя. Ему впервые предстояло посетить богатый загородный дом, и он очень робел. Хорошо хоть, на блины пригласили, с ними просто – скрутил блинчик и отрезай по кусочку. А если бы на рябчика какого-нибудь или рыбу? Вчера Сотников спешно взял урок столового этикета у Грабовского, тот рассказал, как надо закладывать салфетку и брать еду с общего блюда, но ведь всего за один раз не расскажешь!

Выйдя из маршрутки, Витя поправил красивую фестончатую обертку на букете белых роз. На цветы ушла почти вся стипендия, но он надеялся, что друзья и Министерство обороны помогут ему продержаться до следующей.

Следуя толковым Аниным инструкциям, он сразу вышел к нужному дому. За высокой оградой светили фонари цвета яйца всмятку, и в их свете и дом, и участок показались Вите огромными.

«Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором!» – подбодрил он себя строкой из песни, перехватил букет, как винтовку, и позвонил в домофон.

Аня в джинсовом сарафане и белой блузке выскочила на крыльцо и замахала ему рукой, свет из дверного проема лег на крыльцо, как дорожка. Витя в три прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от Ани, и вручил букет.

– Ох, какой красивый! Спасибо. Проходите, давайте шинель…

– Я сам повешу. Обувь снимать?

Витя подумал, как нелепо будет выглядеть в форме и каких-нибудь смешных домашних тапочках.

– Нет, у нас не принято, только ноги вытрите, пожалуйста. Пойдемте, покажу, где вымыть руки.

Он шел за ней через просторный холл и, как ни старался, не мог оторвать взгляда от ее ног с крепкими икрами спортсменки…

Сверкающая ванная оказалась огромной – больше его комнаты в общежитии. Витя не сразу понял, как включить воду, – таких кранов он никогда не видел. В углу стояла большая круглая ванна – он догадался, что это джакузи.

Потом Аня повела его в гостиную – знакомить с отцом.

Валентин Константинович, смуглый горбоносый мужчина, поздоровался с ним доброжелательно, протянул руку. Витя подумал, что дочь унаследовала от него только большие светло-серые глаза, да и то взгляд отца, холодный, как джедайский меч, не имел с Аниным ничего общего.

Кроме него, в гостиной обнаружилась молоденькая девушка редкостной красоты, Витя раньше наяву таких не встречал. Она поздоровалась с ним снисходительно, и он понял, что девица из тех, которые «себя ценят». Впрочем, Вите до нее не было никакого дела.

Сев на диван, Аня усадила Витю рядом с собой, но ему тут же пришлось снова вскочить на ноги – в гостиную вошла крупная рыжеватая женщина, чем-то похожая на Екатерину Вторую. Она тепло улыбнулась Вите и назвалась Ладой Николаевной. Наверное, подруга папаши, решил он. О том, что Анина мама давно умерла, Витя знал от Агриппины Максимовны.

Пожилая кухарка торжественно принесла гору блинов, поставила на заранее накрытый стол и пожелала всем приятного аппетита.

К блинам была подана красная икра, форель, селедка и сметана. На столе красовалась запотевшая бутылка водки – Сумароков и Лада выпили по паре рюмок, Вите тоже предлагали, но он отказался.

Атмосфера за столом была какой-то напряженной, и Сотников это чувствовал. Похоже, весело было только Ане – она, как обычно, тараторила, рассказывала смешные истории из школьной жизни… Иногда она обращалась за поддержкой к Кате, но та была немногословной и, несмотря на свою яркую внешность, держалась в тени подруги. Наверное, тоже не привыкла в богатых домах ужинать, решил Сотников. Катя была очень нарядно одета, но что-то подсказывало Вите, что она из простой и небогатой семьи. Потом он заметил, какие хмурые взгляды кидает на девушку хозяин дома, с каким напряженным лицом наблюдает за ней Лада… «Может, она в чем-то провинилась?» – гадал он. Аня же словно бы ничего и не замечала.

Наконец хозяин встал из-за стола.

– Виктор, ты уже закончил с едой? Тогда пойдем со мной.

Они поднялись на второй этаж, и Сумароков распахнул дверь в кабинет. Кивком указав Вите на кресло, он достал из шкафа пузатую бутылку и два стакана.

– Виски будешь?

Сотников покачал головой.

– Что так?

– Мне из-за печени нельзя. Она еще не полностью восстановилась после противотуберкулезных препаратов.

Сумароков плеснул из бутылки на дно стакана, и в комнате сразу запахло самогоном – Витя ни с чем бы не спутал этот аромат, поскольку родня Четкина часто присылала именно этот напиток.

Отпив из стакана, Анин отец со стуком поставил его на подоконник, приоткрыл стеклопакет и закурил, глядя в окно.

– Я рад, что ты выздоровел и стал, так сказать, полноценным членом общества, – сказал он, не поворачиваясь к Вите. – Такое удается не каждому и, соответственно, вызывает уважение. Приезжай к нам обедать хоть каждое воскресенье, я не против. А теперь слушай внимательно, повторять не буду. Если вздумаешь завести с моей дочерью роман, пеняй на себя. Мало не покажется, это я тебе обещаю. Ну что, договорились?

Мучительно покраснев, Витя кивнул, хотя Сумароков по-прежнему стоял к нему спиной и видеть кивка не мог.

– Вот и славно. – Валентин Константинович выбросил сигарету в окно и наконец повернулся. Витя увидел, что он улыбается. – А теперь вернемся к нашим дамам.

Накрыв стол для чая, кухарка собралась уходить и предупредила, что в доме кончается питьевая вода. Узнав, что воду берут из расположенного неподалеку источника, будто бы обладающего целительными свойствами, Витя вызвался немедленно туда отправиться.

Аня сказала, что покажет дорогу, и предложила Кате прогуляться тоже, но та молча покачала головой.

Витя с Аней шли вдвоем вдоль дороги, и Витино сердце готово было выскочить из груди от счастья. Идти было метров триста, и он мечтал, чтобы эти метры никогда не заканчивались.

Наконец остановились возле узкой длинной лестницы с обледеневшими ступеньками. Заглянув вниз, Витя увидел, что она ведет вниз по крутому склону к маленькому озерцу. Перила у лестницы были только с одной стороны, но зато ее освещали несколько фонарей – источник был популярен среди местных жителей.

– Я первый пойду, – сказал Витя, цепляясь за перила.

– Ой, тут никогда так скользко не было, хоть на санках съезжай! – засмеялась Аня, осторожно ставя ногу на ступеньку. – Ну, с Богом.

– Вам не обязательно спускаться, – сказал Витя и сполз на несколько ступенек, которые были слишком узки для его ботинок сорок четвертого размера. – Я могу и сам воды набрать. Тут не заблудишься.

– Нет уж, я не хочу одна на дороге стоять!

– Извините, я не подумал… – Он повернулся боком, и спускаться стало легче.

– Я вообще рада, что пошла с вами, а то сегодня дома все какие-то надутые, будто сговорились. Вы не думайте, обычно у нас весело.

Витина нога соскользнула со ступеньки, он повис на перилах, они зашатались.

– Ой! – воскликнула Аня. – А мы не упадем?

– Нет, – твердо сказал Сотников, хотя и не был в этом уверен.

Через несколько минут они спустились. Озерцо замерзло по краям, а в центре крутился водоворотик.

– Вы можете меня подержать? – деловито спросила Аня.

Витя молча взял ее за талию.

– Держите крепче! – Аня широко шагнула, нагнулась к воде и стала наполнять пластиковую бутыль.

Если он не удержит Аню, она упадет в ледяную воду – от страха Витя даже не сообразил, что прижимает к себе любимую девушку.

– Ну, принимайте! – Аня не оглядываясь протянула назад полную бутыль.

– Как? У меня обе руки заняты.

Она засмеялась и шагнула назад. Это получилось само собой – он обнимал ее, она стояла, склонив голову ему на грудь. В окружении зимней ночи, под шепот родника это было так хорошо, что оба затаили дыхание.

Сотников опомнился первым и взял у Ани бутыль. Вторую он наполнил сам, отказавшись от Аниной помощи.

Восхождение по лестнице прошло без происшествий.

Обратно шли молча.

Лада понимала, что самое лучшее теперь – пореже бывать у Сумароковых, но вместо этого приезжала к ним каждые выходные и наблюдала за Валентином и Катей с болезненным, мазохистским интересом. Она ловила каждый жест, каждый взгляд. Наряду с мучительным сознанием, что любимый предпочел ей сопливую девчонку, что почти двадцать лет Ладиного бескорыстного служения ему и Ане ничего для него не значили, она испытывала странное удовольствие, наблюдая за его терзаниями.

«Вот женился бы на мне, и жил бы спокойно! – злорадствовала она. – А теперь мучайся, страдай!»

Кроме того, Лада питала совсем стыдные и унизительные для ее женственности надежды. Валентин распален влюбленностью в Катю, но не может удовлетворить свою страсть – Лада была уверена, что до интимных отношений у парочки дело не дошло, иначе она бы почувствовала. Но она-то, взрослая, слава Богу, женщина, рядом…

Однако время шло, а Сумароков по-прежнему обращал на нее внимание, только когда она заслоняла ему девчонку. Это было невыносимо!

Теперь она уже мечтала о том, чтобы у нее поскорее появился законный повод ненавидеть и презирать Валентина. Не за собственную разрушенную жизнь, а за низкие инстинкты, ведь мужчины, которые спят с несовершеннолетними девочками, презираемы всеми.

Лада вспомнила, как однажды в больницу из следственного изолятора доставили мужчину, изнасиловавшего малолетку. Он был жестоко избит сокамерниками и требовал медицинской помощи.

По дежурству к ним кого только не привозили! Наркоманов, ворюг, убийц, проституток… Но для Колдунова каждый был в первую очередь пациентом, он всех подбадривал, со всеми держался ровно и даже никогда не орал на несостоявшихся самоубийц, хотя это считалось среди медперсонала святым и даже полезным делом.

Но когда насильник пожаловался на боль, Ян Александрович взорвался: «Терпи, урод! Не зли меня, лежи молча. Тебе еще мало наваляли. Если б не врачебный долг, я бы сам тебя с удовольствием удавил».

Лада и страдала, и злорадствовала одновременно: ей нравилось думать, что Валентин отверг ее, потому что извращенец. Да и на миниатюрной Соне он женился из-за склонности к малолеткам, которую уже тогда испытывал. Лада была лучше, умнее и роднее, а Соню предпочли только потому, что в свои двадцать лет она смахивала на пионерку. Не Ладино несовершенство, а тайная сумароковская червоточина помешала ее счастью. Странно, что она не поняла этого раньше!

Иногда Лада представляла себе, как застукает Валентина с Катей и раздует из этого настоящий скандал. Сообщит Катиным родителям, в школу, в роно. Пусть Валентина обольют помоями. Но нет, не так: она сделает все так, чтоб никто не догадался, кто стоит у истоков скандала. И к кому тогда бедный Сумароков побежит? Правильно, к старому и надежному другу.

О, это были сладчайшие грезы! Сюжет, в котором Валентин прозревает и понимает, что Лада – лучшая из женщин и к тому же предназначена ему судьбой, перестал занимать первое место в хит-параде ее мечтаний. Нет, пусть лучше он приползет к ней униженный, с клеймом педофила… пусть на коленях умоляет простить и принять его! Да, именно так! И тогда он уже не посмеет с улыбкой спрашивать, как сегодня: Ладочка, на какое время тебе вызвать Олега? Сделал вид, что заботится о ней, а на самом деле выставил из дома! Даже не поинтересовался, не хочет ли она остаться ночевать. И вообще, мог бы сам отвезти ее, не развалился бы! Какое унижение, да еще в присутствии этой маленькой гиены Катьки!

Несмотря на то что Лада накручивала себя, считая влюбленность Валентина извращением, жалости к самой Кате она не испытывала. Все же она понимала, что, даже переспав с ней, Валентин не причинит девушке никакого ужасного вреда. Да, закон запрещает вступать в связь с несовершеннолетними, но… Как пела Земфира, «а девушка созрела», и за Катину судьбу Лада нисколько не волновалась. Больше того, она была убеждена, что «малолетняя шалава» давно познала все плотские радости.

В душе она удивлялась только одному: как это Валентину удается столько времени сдерживаться?

Сумарокову не спалось, он перешел в кабинет, закурил. Появление в доме этого курсантика его растревожило. Вокруг дочери начали виться парни! И что ему теперь делать? Нанять какую-нибудь зверскую тетку, чтоб ни на секунду не выпускала Аню из виду? Он заметил, с какими лицами явилась парочка после похода к роднику. Неужели целовались?

Кажется, он сделал ошибку, разрешив парню бывать у них. Надо было вообще запретить ему общаться с Аней. И пригрозить как следует!

«Но это же глупо!» – возразил он сам себе. Нетрудно угадать ход мыслей романтически настроенной Ани: влюбленный юноша и злобный отец, вставший на его пути. Если дочь сейчас и не влюблена в мальчишку, после запрета на общение это случится немедленно.

Хотя… в этом парне есть скрытая добрая сила, внутренний стержень. А то, что он влюблен до обморока, видно невооруженным глазом.

Ладно, пусть пока побудет при Анюте официальным кавалером, решил Сумароков. А он тем временем подыщет ей подходящего жениха. Юношеские страсти редко перерастают во что-то путное.

Он потушил сигарету и напомнил себе, что воспитывал Аню для полноценной насыщенной жизни, а любовь, безусловно, является ее важнейшей частью. Особенно для юных девушек. Он должен оберегать дочь от глупостей, а не от радостей бытия. Только вот как отличить одно от другого?

Валентин решил выпить чаю и поесть оставшихся с обеда блинов, надеясь, что на полный желудок лучше уснет.

На кухне обнаружилась плачущая Катя.

– Что случилось? Опять лук режешь? – Он попытался придать голосу отеческую строгость.

Она шмыгнула носом.

– Катя, да что с тобой? – Он пододвинул стул и сел рядом с ней. Она была в маечке и джинсах, слава Богу, не в ночной рубашке – он бы не выдержал. – Почему не ложишься? Почему ты здесь? Катя!

– Аня спит уже, боюсь разбудить, – всхлипнула она.

Он осторожно положил руку ей на макушку.

– Расскажи, что случилось, я помогу. Решим вопрос.

Она зарыдала в голос.

– Тише, а то и правда Аню разбудишь. Давай блинов поедим, а? Потом выпьем чаю. Все, перестань плакать. – Валентин погладил теплую макушку. – А? Гриб соленый?

Почему в голове всплыли слова, которыми в детстве его утешала мать? Он даже дочери их не говорил…

– Вы так по-доброму ко мне относитесь… Никто обо мне не заботился так, как вы…

«Вот о чем думают ее родители?» – зло подумал Валентин мимоходом.

– Ты тоже много для Анюты делаешь.

– Вы тратите на меня деньги, а мне так плохо, что я их беру! – произнесла она страстно. – Но я же с Аней не ради денег!

– Я знаю, Катя.

– Нет, вы ничего не знаете! Ладно, скажу. Лучше вы меня прогоните, чем так мучиться. Дело в том… Я вас люблю, Валентин Константинович.

Он чуть со стула не упал.

– Извини, Катя, я не понял…

– Все вы поняли! – Она вскочила и хотела выбежать из кухни, но Валентин удержал ее за руку.

– Катя…

И тогда она повернулась, неумело поцеловала его в губы и зашептала:

– Люблю, люблю…

Его голова закружилась. «Она ребенок! – напомнил он себе. – Ребенок и подруга твоей дочери».

– Давно люблю, много лет… – шептала Катя. – Даже хотела в другую школу перейти, чтобы вас забыть. Знаете, как тяжело вас видеть и знать, что я вам никто! – Она отстранила лицо и посмотрела на него несчастными заплаканными глазами.

– Девочка моя… – Очень осторожно, боясь вспугнуть, он обнял ее и привлек к себе. – Ну почему же ты мне – никто? Ты очень дорога мне… Но ты еще маленькая. Давай потерпим, а?

Она опять посмотрела на него – на этот раз очень внимательно. Потом всхлипнула и молча кивнула.

– А теперь иди спать. – Валентин коснулся губами нежной щеки и подтолкнул Катю к двери.

Она послушно вышла.

С трудом сдерживая ликование, он прошелся по кухне. Потом включил чайник. Разве он не заслужил свое счастье? Смерть жены, одиночество… Скоро Катя окончит школу, и он на ней женится. И сделает ее счастливой.

Мысль о том, как отнесется к этому дочь, конечно, тревожила его. Нужно сообщить ей так, чтобы не задеть ее чувства. Он придумает, как это сделать. Тем более что времени у него достаточно.