Луна плавала в небе, как ломтик лимона в очень крепком чае.

Наступил ноябрь, холодный и темный, но в то же время уютный месяц, когда все живые твари расползаются зимовать по своим теплым норкам.

Интересно, что сейчас делает Аня? Вите так и не удалось с ней встретиться. Он навещал отделение, где лежал два года назад, разговаривал с больными детьми и Агриппиной Максимовной, которая, несмотря на возраст, все еще держалась молодцом, но за три месяца ему ни разу не удалось оказаться там одновременно с Аней, как он ни старался. Вот и сегодня ему сказали, что она полчаса назад уехала…

Сотников очень хотел увидеть ее, но и боялся предстоящей встречи, с которой было связано слишком много надежд. Лежа на койке в курсантском общежитии, он мечтал об Ане, томился от любви, строил воздушные замки, но ведь он даже не был уверен, что она его помнит! Мало ли больных лежало в отделении? Ну встретятся они, посмотрит она в его сторону, кивнет вежливо, а дальше что?

Не зная ответа на этот вопрос, Сотников вернулся из увольнительной на два часа раньше контрольного времени.

С порога кинув фуражку на деревянный штырек вешалки, он не попал и чертыхнулся.

– Привет, Сотник! – Витин сосед Стасик Грабовский сел на койке. – Пожрать принес что-нибудь?

Второй сосед, Миша Ширшов, тоже встрепенулся:

– Давай, харчи на стол. А я тебе череп дам, смотри какой классный. – Он показал Вите упомянутый предмет.

Череп действительно был хорош, не пластиковый макет, а настоящая кость. Крышка, или, выражаясь по научному, свод черепа, откидывалась; изучив внутренности, ее можно было опять закрыть и запереть на маленький крючок. Нижняя челюсть тоже не болталась отдельно, а была хитроумно прикручена к черепу и двигалась, как на шарнирах.

– Прикольная штука. Федоров дал?

– Ага, но только на сегодня. Сейчас я, потом Гроба очередь, а потом ты.

Витя кивнул. Анатомию изучали на препаратах. В специальном зале для самоподготовки под залог курсантской книжки выдавались кости и заспиртованные органы, но выносить препараты за пределы зала было строго запрещено. Поэтому череп, хранившийся в семье потомственных врачей Федоровых, оказался очень кстати – его называли «пиратской копией» и бережно передавали из рук в руки.

– Так что с харчами? – Миша требовательно посмотрел на приятеля.

Витя виновато развел руками.

– Как, совсем ничего?

Сотников вспомнил о коробке конфет, отвергнутой приемными родителями и валявшейся с тех пор в его рюкзаке. Он молча выложил коробку на стол, взял литровую банку и пошел за водой на кухню.

Первые недели Грабовский настаивал, чтобы покупать воду в бутылках, и они исправно скидывались. А потом плюнули – денег жаль, да и лень в магазин лишний раз тащиться.

Вернувшись, Витя сунул в банку кипятильник и взял с подоконника чашки.

Когда вода закипела, курсанты по-братски размочили один пакетик на троих и принялись за чай. Сладкоежек среди них не было, но содержимое коробки в пять минут исчезло в глотках молодых мужчин, пребывающих на государственном пайке.

Вспомнив об очереди на череп, Миша отошел от стола и вместе с кружкой укрылся за бастионом атласов по анатомии, откуда моментально понеслось бормотание:

– Форамен овале… форамен лацерум… о, блин, а это еще что?

Витя понял, что его очередь наступит не скоро.

– Гроб, я спать. Разбудишь, когда наиграешься.

Но не успел он снять форму, как в комнату заглянул незнакомый парень, судя по нашивкам, третьекурсник.

– Сотников? Спустись на вахту, к тебе пришли.

– Кто? – изумился Витя.

Из-за книжной горы высунулась Мишкина рыжая голова, Грабовский оторвался от тетрадей. Чтобы дежурный по КПП лично поднялся за сопливым первокурсником… Не иначе, по Витину душу явился сам министр обороны!

– Иди, узнаешь, – отрезал третьекурсник и исчез.

К Вите никто не мог прийти! Наверное, ошибка, мало ли Сотниковых на свете?

В холле стояла Аня.

У Вити моментально пересохло во рту, и он остановился на последней ступеньке: проверил пряжку ремня, пригладил волосы, забыв, что теперь носит ежик.

Она скользнула по нему взглядом, не узнала, нахмурилась.

– Аня… – еле выдавил он.

– Виктор! – Ее лицо просияло, она быстро подошла.

Он стоял и смотрел, какая она красивая, какая ладная у нее фигурка и легкие движения.

– Вот, заехала вас навестить.

– Спасибо.

Они стояли у лестницы, прямо на дороге, и курсанты, обходя, с интересом разглядывали их. От восторга Сотников ничего не соображал. Кончилось тем, что Аня сама взяла его за рукав и отвела в сторонку – к окну.

– Я ужасно рада, что у вас все так замечательно сложилось! – Аня говорила так же быстро, как в тот раз, когда она сидела у него на больничной койке, а он собирался прощаться с жизнью. – Мне профессор Колдунов про вас рассказывал, и Агриппина Максимовна тоже. Наверное, учиться в академии очень сложно, да? Я бы ни за что не смогла. Но Ян Александрович считает, вы очень умный. У меня тоже сейчас ответственный год, последний класс, папа говорит, надо напрячься перед экзаменами, а мне никак не собраться.

Витя стоял и чувствовал, как рот против его воли расползается в идиотскую улыбку до ушей. Собеседник из него был никакой, и Аня, похоже, это понимала. Рассказав о себе, она стала задавать Вите самые простые вопросы.

– Как вы себя теперь чувствуете? Хорошо?

Витя кивнул.

– А вам увольнительные на целый день дают?

Новый кивок.

– Вы сможете приехать к нам? Мы выходные за городом проводим, у нас там дом.

Витя подумал, что ослышался.

– Что вы сказали, Аня?

– Приехать к нам. Можете?

Он снова кивнул.

– Я сейчас нарисую, как найти. Ручка и бумажка у вас есть?

Сотников рванулся к окошку КПП и потребовал канцелярские принадлежности таким голосом, будто от этого зависела жизнь всех обитателей Земли.

Покрутив пальцем у виска, дежурный оторвал клочок от амбарной книги и протянул ручку, привязанную к столу длинным шнурком.

Но Аню не смутило столь убогое снаряжение.

– Можно ехать на электричке, но можно и на маршрутке от Озерков, – говорила она. – Увидите высокие флаги – это наш поселок. Пройдете красный кирпичный забор, и сразу сворачивайте направо. Вот наш телефон. Я вам еще и мой мобильный запишу. Когда соберетесь, позвоните. Все, Виктор, мне надо идти, меня шофер ждет.

Он даже не сообразил, что может проводить ее до машины…

Вернувшись в свою комнату, Сотников, не раздеваясь, рухнул на кровать и, закинув ноги на спинку, предался напряженным размышлениям.

«Когда соберетесь»! А когда он соберется? Увольнительную ему, как хорошо успевающему и дисциплинированному курсанту, дадут хоть в ближайшие выходные. Но не будет ли это наглостью – явиться так скоро? Вряд ли Аня приехала потому, что сильно по нему соскучилась. Наверное, она просто его пожалела… И если он явится по первому зову, папа с дочкой переглянутся и решат, что он просто обнаглел. Пожалуй, он может откликнуться на приглашение через месяц.

Да, через месяц, не раньше.

С нового года Лада решила окончательно уволиться из больницы – работа в клинике Розенберга была ответственной и хлопотной, занимала много времени, и полставки дежурного реаниматолога, которые она сохранила за собой «для души», стали для нее ненужной повинностью. Просто ей было стыдно превращаться из практикующего врача в администратора.

«Стыдно перед кем? – спрашивала она себя теперь. – Кому вообще интересна твоя жизнь? Какой смысл красоваться перед самой собой, если ты знаешь, что всем на свете на тебя наплевать?»

Она дорабатывала в больнице последние недели.

Услышав треньканье древнего телефона, Лада сняла трубку.

Звонили из приемного, просили принять больную в алкогольной коме.

Лада хмыкнула:

– Что, с утра пораньше? Да положите в уголок на холодок, человек проспится и домой пойдет. Какая реанимация, в самом-то деле? Ну кладем мы алкашей, но ведь ничего с ними не делаем, зато санобработка столько сил отнимает!

– Эта вроде приличная женщина. Одета хорошо.

– А вы черепно-мозговую травму исключили? А то бывает, пьяный-пьяный, а на вскрытии – огромная гематома.

В трубке помолчали. Ясно, что доктор настроился сбагрить пациентку в реанимацию. Лада покосилась на пустые койки. Если доктор вредный, может пожаловаться начмеду на реаниматолога, который отказывает при наличии свободных мест.

– Хорошо, – сдалась она.

Женщина действительно была прилично одета, но опытного врача это не могло ввести в заблуждение. Одутловатое, рыхлое лицо, подсушенные ноги и усиленный рисунок вен на животе говорили о том, что эта молодая женщина пьет давно и сильно.

Лада пролистнула тоненькую историю. Подобрали на улице, но на титульном листе стоят имя и фамилия, значит, при документах. Интересно, сколько она провалялась, прежде чем граждане вызвали «скорую»? Так, невропатолог смотрел, очаговой симптоматики нет. Впрочем, от дамы такой выхлоп, что никакая травма головы ей не страшна. Клетки мозга в глубоком ступоре.

Лада сделала обычные для алкогольной интоксикации назначения и, убедившись, что другие больные стабильны, отправилась в ординаторскую – просматривать счета розенберговской клиники. Это занятие требовало сосредоточенности, и она не заметила, как подошло время обеда.

Но только она налила себе суп, отрезала кусок хлеба и поднесла ложку ко рту, как позвонила сестра: явился родственник новой больной и желает говорить с врачом. Представив себе такого же пропитого персонажа, Лада решила проявить твердость и сначала пообедать.

Она не любила алкашей, да и кто их любит? Все прошедшие через ее руки спившиеся люди имели схожий характер: они были грубы, чересчур требовательны к врачам и сестрам, считая, что те уделяют им недостаточно внимания, абсолютно не могли терпеть боль и, все как один, ругали жизнь, которая обошлась с ними незаслуженно жестоко. Что тут было причиной, а что следствием – то ли слабый характер приводил человека на дно, то ли, наоборот, водка разрушала нравственные устои, – Лада не знала и не хотела знать. Но при этом она испытывала к алкоголикам определенный сорт благодарности: если бы не вереница наглядных примеров того, что с человеком может сделать алкоголь, кто знает, может, она и сама бы начала пить после всех несчастливых оборотов своей судьбы?

Нужно снимать алкашей и показывать во всех школах, считала она, причем не просто алкашей в реанимации, а с предысторией – фотографии в школе, в институте, свадебные, а потом уже шокирующие ролики. А то ведь дети уверены, что эти люди родились алкашами и бомжами, а не выросли из обычных детей, таких же, как они сами.

Все-таки она поднялась. Нет, определенно сознание, что ее ждут, отравит ей весь обед. Лучше она быстренько поговорит, а потом поест спокойно, за пять минут суп не остынет.

Внутрь реанимационного отделения посторонних не пускали, и Лада вышла в холодный коридор.

На деревянной скамейке возле двери сидел, вытянув ноги, Олег Владимирович, шофер Сумарокова.

– Что случилось?

А сердце уже билось в тревожных и сладких предчувствиях… Что могло случиться, если Валентин не позвонил, а послал шофера?

Между тем Олег выглядел удивленным.

– Вы? Лада Николаевна?

– Конечно, я! А кого вы ждали?

– Врача, – сказал Олег и потупился. – У вас лежит моя жена, – неохотно буркнул он.

Тяжело вздохнув, Лада села рядом с ним, закурила и стала рассказывать о состоянии больной.

– Спасибо, Лада Николаевна. – Олег тоже достал сигареты. – Даже не знаю, можно ли вас попросить никому не рассказывать. Так не хочется, чтоб Валентин Константинович узнал. Он меня сразу уволит.

– За что?

– Ну как же? Если жена пьет, значит, и я тоже, просто скрываю. Да и не запьет жена у хорошего мужа. Думаю, он решит именно так. А я ведь Аню охраняю. Он мне полностью доверял до сегодняшнего дня, а если узнает, засомневается. И я работу потеряю.

Лада закинула ногу на ногу. «Вот и хорошо! – пришла в ее голову злорадная мысль. – Еще неизвестно, как бы у нас с Валей все сейчас было, если бы ты не отнял у меня возможность заботиться о ребенке. Да, кстати, сколько ему понадобится времени сообразить, что он не один такой педофил на свете? Раз он хочет Катьку, значит, Олег вполне может вожделеть его собственную дочь! Так что, любезный друг, тебя могут выпереть со службы даже и без пьянства жены».

Хотя… Она покосилась на галльский профиль Олега. Ему лет тридцать, не больше. Рановато пускать слюни по девочкам.

– Врачебная тайна есть врачебная тайна, – сказала она. – Хотите, из реанимации переведу ее в хорошую психиатрию? Может, и завязать получится!

Олег энергично покачал головой:

– Ни в коем случае! Если она поймет, что психически нездорова, запьет еще сильнее!

– Да уж куда сильнее…

– Боюсь, что с этого все и началось. Ее мучила тревога, беспричинный страх смерти, а я не обращал на это внимания. То ей нечем дышать было, то комок в горле, то боли в сердце…

Лада кивнула, угадав истероидный склад личности.

– Меня вечно дома не было, так она маму мою донимала, чтоб пришла, посидела с ней, мол, одна боится. Потом перестала на улицу выходить, я, говорит, там падаю и умираю. Ну, маме надоело, она ведь и работает, и с детьми моей сестры сидит, а тут – бросай все и мчись к Ларисе, да еще по дороге еды купи. Ну, она и повела жену к психиатру! Причем заранее не предупредила, сказала, к терапевту. А этот терапевт хренов возьми да и скажи, что жена с головой не дружит. И все! Ах, раз я сумасшедшая, то нате, получите!

Лада сочувственно хмыкнула.

– Одного, правда, мама добилась: Лариса теперь ее не трогает, одна по городу ходит. Стакан выпьет, и никаких страхов!

– И все же я вызову к ней психиатра, он, может быть, таблетки подберет.

– И вместо водки она будет закидываться колесами, так? Если человеку невыносима реальность, он всегда найдет способ от нее убежать. Пусть пьет, лишь бы колоться не начала.

– Но…

– Думаете, я не пробовал? – зло спросил Олег. – Тысячу раз! И кодировал, и подмешивал в еду всякие алкогоны, и кино водил смотреть, двадцать пятый кадр. Фигня все это! Развод на бабки, больше ничего.

– Ладно, попрошу нашего рефлексотерапевта иголочки ей поставить. Вреда точно не будет.

– Спасибо. Так я могу рассчитывать, что вы не скажете Валентину Константиновичу? А если вы все же считаете нужным поставить его в известность, то я хотел бы сделать это сам.

Лада покачала головой. Ох уж эти пионерские принципы!

– Можете не беспокоиться, я никому не скажу.