Глава 14

Искушенные пассажиры ночного рейса спали, а Женя прилипла к иллюминатору, глядя в темноту. Она не знала, над какими городами пролетает самолет. Время от времени внизу появлялись россыпи огней, то большие, яркие, а то совсем маленькие горстки.

А потом они влетели в рассвет. Ночь осталась позади синей стеной, а солнце перечеркнуло небо яркой золотой полосой.

Внизу было Охотское море, покрытое легкими рваными облачками, Женя хотела увидеть корабли, но не разглядела.

Теперь небо было светло-голубое, умытое, чистое, будто только что созданное, а потом впереди и внизу внезапно появились горы, тоже умытые, белоснежные. Одни горы были ровными, приглаженными, а другие – острыми, словно чьи-то пальцы собирали их в щепотки и сминали. У Жени дух перехватило от этой божественной красоты. Самолет пролетел мимо высокого пика, в снегах которого отражалось небо, и ей подумалось, что именно здесь живут суровые северные боги.

Самолет лег на крыло, резко развернулся, и она увидела край Тихого океана. Горы ложились в него. Поверхность воды была покрыта плотным, узорчатым, будто сахарным снегом, и Женя испугалась, что они падают в океан, но тут вдалеке показались маленькие фигурки людей, энергично махавшие самолету, из ниоткуда появилась земля, и самолет благополучно сел.

Костя встретил ее у трапа, такой родной, такой радостный… Переполненная впечатлениями полета, она безвольно повисла у него на руках.

После бессонной ночи Женя долго спала, крепко и легко, как в детстве. Просыпалась бодрой, видела рядом мужа, обнимала, целовала его и снова проваливалась в сон.

А на следующее утро явился Костин партнер по бизнесу и потащил их кататься на горных лыжах. Женя боялась лыж, стеснялась нового знакомого, но по дороге тот так заразительно смеялся, что постепенно ее смущение испарилось.

Ей ужасно понравилось кататься на подъемнике, а еще смотреть, как бесшабашно ее муж покоряет сложные склоны. А потом Костин партнер несколько раз спустил ее с горы – так бережно, будто Женя была редкой китайской вазой.

Раньше ей приходилось видеть репродукции акварелей восточных художников. Пейзажи на них казались Жене нереальными, а теперь оказалось, что зимние горы так и выглядят: белый склон, прозрачная тень голых ветвей и румяный край заката.

А вечером, когда они вернулись в город, в одночасье все изменилось. Небо исчезло, вместо него возникла темная белая мгла, и ничего не стало видно, кроме поземки. Воздух плотным потоком проносился мимо Жени, не позволяя дышать, и она испугалась. Но Костя закрыл ее и отвоевал у ветра небольшой клочок воздуха.

В гостинице они залезли под одеяло и слушали, как жутко воет ветер за окном. И каждой клеточкой своего тела Женя чувствовала, что она не одна и никогда больше не будет одинокой.

Метель засыпала город снегом и утихла.

В последний день они поехали на горячие источники. Это было очень странно – горячий бассейн среди высоченных сугробов. Женя плавала, а на лицо ей медленно опускались снежинки…

Как ей не хотелось расставаться с Костей! Но дела требовали его присутствия в Китае, а у Жени так и не было заграничного паспорта.

Три дня пролетели, как три мгновения.

И только когда самолет приземлился в Пулково, она сообразила, что так и не рассказала Косте о призраке Кати Кречетовой. А он ни разу не спросил ее о квартире. Будто нет никакой квартиры и Женя не вьет семейное гнездышко! Неужели он забыл обо всем, кроме любви? Это не похоже на ее мужа…

Как бы то ни было, ей бояться нечего. А любая странность рано или поздно объяснится.

Войдя в квартиру, она обрадовалась всему, даже стенам. Костя тоже полюбит их, дайте только срок. Просто он слишком долго был одиноким и не верит, что хрупкая маленькая Женя способна устроить дома тот же комфорт, к которому он привык в гостинице. Но он ошибается!

Правда, открыв холодильник и увидев одинокую пластиковую баночку с остатками йогурта, она подумала, что, возможно, не так уж он и ошибается. Надо было купить еды по дороге, а она не сообразила. Придется идти в ближайший магазин. Можно было вернуть водителя и сгонять в какой-нибудь пафосный гипермаркет, но Женя решила не создавать лишних трудностей.

Потом, выпив чаю и перекусив хлебом и сыром, она набрала мужа.

– Женюта… – По голосу она поняла, что он спал. – Хорошо, что ты позвонила…

– Я тебя разбудила, извини.

– Я люблю, когда ты звонишь. – Он сладко зевнул. – Соскучился, просто ужас! Как хорошо было в Петропавловске, а здесь без тебя такая тоска.

– Возвращайся скорее.

– Милая, если все сложится, из Харбина я сразу прилечу к тебе. Хочу здесь уложиться в две недели.

Женя даже подпрыгнула от радости.

– Слушай, а ты на меня не сердишься из-за квартиры? – спохватилась она. – Ты даже не спросил, как идет ремонт.

Долгосабуров молчал, Женя даже подумала, что пропала связь.

– Костя, ау, ты меня слышишь?

– Слышу, милая. Нет, не сержусь. Я знаю, что ты все делаешь правильно. И даже если мне что-то не нравится, это не значит, что я могу тебя остановить.

– Ты только скажи, и я остановлюсь сама!

– Нет. Я убежден, что все идет правильно. Моя жизнь в твоих руках.

– А моя – в твоих.

– Не говори так. Мало ли что может случиться…

Он засмеялся, но Жене в его смехе послышалась горечь.

– Да что может случиться, Костя?

– Ну… Только я за порог, как к вам, мадам, стали заглядывать интересные соседи, в которых вы были когда-то влюблены!

– Костя! – Женя жарко покраснела. – Я же сама тебе об этом рассказала!

Как хорошо, что они говорят не в видеорежиме.

– Правда? Не помню! – смеялся муж. – Неужели ты думала, что я уеду и оставлю свое сокровище без присмотра?

– Без какого присмотра? – растерялась Женя.

– Без профессионального, – серьезно ответил он. – Что, испугалась? Не бойся, я тебе верю. Просто знай, что моя служба безопасности охраняет тебя.

– Но, Костя, я не хочу быть ни объектом охраны, ни объектом наблюдения! Это… это очень противно!

– Прости, дорогая, иначе никак. Я должен был предупредить тебя сразу, но побоялся, что тогда ты вообще перестанешь выходить из дома, чтобы не доставлять охране неудобств. Ну не сердись, пожалуйста! Не сердишься?

– Не сержусь, – буркнула Женя после паузы.

Ведь Костя заботится только об ее благополучии!

– Вот и умница! – засмеялся он. – А то ведь я мог навтыкать везде камер и следить за тобой в режиме онлайн! Но не сделал этого. Цени!

– Ценю, – мрачно согласилась она.

Михаил Васильевич с одухотворенным видом перебирал бумаги на рабочем столе. Очевидно, в его голове, как нарыв, зрел очередной приказ по санэпидрежиму.

– Сегодня я буду поздно, – предупредила Мила, – поеду к детям Андрея. Отвезу деньги и сварю им что-нибудь. С ними была Анина сестра, но вчера она уехала, а я сомневаюсь, что парни станут себе готовить.

– Давай вместе съездим.

– Хорошо, – улыбнулась она.

– А может, заберем пока детей к себе? – неожиданно предложил ее муж. – Андрей с Аней еще не скоро вернутся.

– Не стоит, пожалуй. Старший уже взрослый. Решит еще, что мы ему не доверяем, и обидится.

– Может, ты и права. Но у нас им было бы веселее, Вова с Валерой их бы развлекали. И Ане спокойнее. Дети под присмотром – одной тревогой меньше.

Мила задумалась. Колька жил самостоятельно с семнадцати лет, и не под негласным надзором предков, а в чужой стране, полагаясь только на себя. Он даже злился, когда она посылала ему деньги. Мила, конечно, адски тревожилась, но и гордилась сыном.

– Давай пригласим, но пусть они сами решают.

– В любом случае никто нам не помешает взять их в выходные на дачу. Устроим пикничок.

«Пикничок? – ужаснулась Мила. – Провести уик-энд замороженной, как говядина из Аргентины? Суровая перспектива!»

Михаил уже вешал халат в шкаф. Ее муж невзрачный, тихий. Но родной и рядом. И живой.

– Миша, а ты не хочешь со мной развестись? – вдруг спросила она.

– Ты с ума сошла?

– Ты мною недоволен, мы ссоримся все время.

Он весело отмахнулся:

– Какое все время, ты что, солнышко? Да и вообще… Разве это важно, ссоримся мы или нет?

– Конечно, важно! Зачем тебе сварливая жена? Разойдемся. Такую тетеньку, как я, ты всегда сможешь себе найти.

Он засмеялся:

– Мне не нужна такая, как ты. Мне нужна ты.

– Но…

– Я люблю тебя, солнышко, ты моя жена, и все тут.

– Разве…

Мила хотела сказать «Разве в нашем возрасте еще можно любить?», но прикусила язык.

Он подошел и крепко обнял ее. Мила склонила голову к его плечу, почувствовала тепло и силу его рук. И словно лопнула защитная пленка, и понимание простых вещей затопило душу. В одну секунду все стало так ясно, что Мила удивилась, как она не знала этого раньше.

Милина мама говорила, что семья – это зона, свободная от справедливости. Ироничный тон показывал Миле, что это плохо. А теперь она вдруг сообразила, что это хорошо.

Любовь и забота важнее всего. Нужно просто делать, что необходимо, вот и все. При чем тут справедливость?

Возможно, это не любовь. Но они с Мишей будут держаться вместе, и он никогда не предаст ее. Казалось бы, не так много. Но это все, что нужно.

– Поехали. – Она нехотя высвободилась из его объятий. – У нас полно дел.

Сидя в машине, она улыбалась. Невозможно измениться в одночасье. Ее не посетило откровение или просветление. Неведомые горизонты не открылись, и после краткого мига душевного подъема она так же будет жалеть деньги и беситься из-за ненужных покупок. Но, по крайней мере, будет знать, что не права. А еще будет знать, что муж примет ее такой, какая есть.

Вдруг вспомнилось, как они смотрели по телевизору фильм, и в рекламном блоке присутствовало средство от целлюлита. Мила, конечно, не верила в эти штучки, но вдруг подумала, а не купить ли? И сказала об этом вслух. «Зачем тебе, солнышко? – удивился Миша. – У тебя же нет целлюлита!» И, глядя в его бесхитростную физиономию, Мила, у которой апельсиновых корок хватило бы на целую рощу цитрусовых, поняла: она действительно нравится ему. Ему приятно быть с ней, пусть она и далека от идеала женской красоты.

Потом она вспомнила, как он заботился о ней в тот единственный день, когда она позволила себе заболеть. Прошлой зимой температура за окном резко упала, а у Милы, наоборот, резко поднялась. Как всегда в таких случаях, она отдежурила в клинике, но, вернувшись домой, легла на диван, чувствуя себя позорным дезертиром. И Миша выхватил эстафету из ее слабеющих рук, погладил белье, приготовил ужин.

У больного человека иногда возникает острое желание съесть или выпить что-то особенное. Вот и Миле вдруг дико захотелось воды «Перье». Она сообщила об этом мужу не как о желании, а как о научном наблюдении, мол, придет же в больную голову блажь. А он сразу рванул в магазин. Как в рассказе О’Генри, обегал полгорода, нашел и принес.

Почему хорошее вспоминаешь, когда хорошо, а плохое – когда плохо? Почему не наоборот? Почему такие моменты не приходят в голову во время ссоры?

Для ее мужа самое главное – семья. Именно семья en masse. Ее бесило его потакание Внукам, его раздражала ее прижимистость. Почему они не поговорили об этом откровенно? Ха-ха! Есть вещи, до которых нужно дойти самому.

А деньги… Они слишком долго были ее единственным другом, единственной опорой. Ни на что другое одинокая Мила рассчитывать в случае чего не могла. Но все изменилось, у нее уже два года большая семья, а она все живет, словно волк-одиночка.

– Я тебя, наверное, ужасно раздражаю иногда? – Она стиснула его коленку.

Он улыбнулся, не отрывая взгляда от дороги:

– Нет, солнышко.

– А ты меня иногда просто бесишь! – призналась Мила.

Пользуясь остановкой на светофоре, муж повернулся к ней и засмеялся:

– Это хорошо, солнышко. Главное, я тебе не безразличен.

Мила прыснула, совсем как в детстве. А в Мишиной улыбке вдруг проявился тот самый хулиганистый ребенок, о котором рассказывала Наталья Павловна. Оказывается, он никуда не делся.

Отделка дальних комнат была закончена. Жене оставалось только удивляться, как это мастера, не советуясь и почти не разговаривая с ней, сделали все именно так, как она хотела. Но пока она не спешила переселяться из своей любимой комнаты с эркером. Наступила тяжелая часть ремонта: замена труб и электричества. Женя мужественно терпела и шум, и пыль. Она проводила время в институте, в библиотеке, навещала Наталью Павловну, но ночевать возвращалась домой.

Всего одни сутки, когда проходила заливка пола и замена сантехники, Женя провела у Натальи Павловны, и то чувствовала себя дезертиром. Едва дождавшись контрольного времени, она полетела в свою ненаглядную квартиру: ей не терпелось увидеть, как изменилось «гнездышко».

Новшества привели ее в такой восторг, что она чуть не расцеловала угрюмого прораба. Идеально ровный пол, сверкающая сантехника – о чем еще можно мечтать? Скорее бы приехал Костя и увидел все это великолепие!

– Что делать с кладовкой на кухне? – спросил прораб. – Там много личных бумаг…

– Они остались от прежних хозяев, выбросить рука не поднимается, – призналась Женя. – Пусть пока все остается как есть.

– Если хотите, можем зашить кладовку. Так иногда делают.

Жить с замурованными в стене документами! – ужаснулась Женя. Как в рассказе Эдгара По «Черный кот».

– А можно отремонтировать и консервы в ней хранить. Это ниша в наружной стене, в ней прохладно.

– Хорошо, – согласилась Женя и перенесла все бумаги обратно в комнату с эркером.

Вечером заехал Михаил Васильевич, привез несколько банок домашних консервов, которые Мила заготовила летом в невероятном количестве. К малиновому варенью Женя осталась равнодушной, а банка с огурцами и патиссонами вдруг обрела в ее глазах неожиданную привлекательность.

Представив, как она достает и надкусывает хрустящий огурчик, Женя сглотнула слюну. Симптом просто хрестоматийный… А если вспомнить, что сегодня утром ее подташнивало, то не отправиться ли в аптеку за тестом?

Михаил Васильевич пошел смотреть отремонтированные комнаты, а Женя погрузилась в вычисления. Может быть, огурцов она хочет просто потому, что голодна, а тошнило ее из-за строительной пыли?

Когда Михаил Васильевич вернулся, они еще поговорили о чем-то, но Женины мысли витали вдалеке от предмета разговора. Она осознала это, только когда услышала, что Спасский уезжает в кардиологический санаторий. Отличная новость!

Оставшись одна, Женя беспокойно заходила по квартире, приложив ладонь к своему плоскому животу. Потом спохватилась и, накинув шубку, побежала в ближайшую аптеку.

А еще через полчаса две полоски сообщили, что ее подозрения верны.

Переполненная новыми, невероятными и непонятными пока, но очень счастливыми ощущениями, она схватилась за телефон. Костя не ответил на вызов, но через несколько минут от него пришла эсэмэска: «Занят, целую, люблю».

Женя почувствовала обиду. Она походила по квартире, еще раз осмотрела обновленную ванную… И вдруг подумала, что все к лучшему. Ведь сказав о своей беременности по телефону, она не смогла бы увидеть счастливого выражения Костиного лица… а он не смог бы заключить ее в по-новому бережные объятия.

Да, это правильно, что она не дозвонилась. Спешить некуда. Она дождется Костиного возвращения, и лишь тогда…

Она погрузилась в счастливые раздумья. Что лучше: весело ошарашить Костю сразу при встрече в аэропорту? Или еле слышно прошептать заветные слова, когда они вдвоем войдут в незнакомую Косте квартиру, превращенную Женей в их семейное гнездышко? Каждый из вариантов имел свои плюсы…

Женя склонялась ко второму.

…С вещами, перетащенными обратно из кладовки в комнату с эркером, нужно было что-то делать. Она обошла квартиру в поисках нового пристанища для архива, но в отремонтированной части квартиры его не нашла.

На полу ее любимой комнаты опять лежала большая стопка книг, папок, альбомов… Сверху – знакомая записная книжка, точнее дневник, с рассуждениями о трауре. Тогда Женя сразу закрыла его, но вдруг именно в нем найдутся координаты людей, которым можно передать архив?

Она пролистала страницы более внимательно – судя по почерку, книжка принадлежала немолодой женщине. Лаконичные записи без чисел… Размышления о похоронах, о трауре, на которых книжка открылась в прошлый раз, были связаны, как теперь понимала Женя, с загадочной смертью Катеньки Кречетовой.

Держа эту книжку в руках впервые, Женя еще не знала этого имени…

Теперь, чувствуя себя почти Шерлоком Холмсом, она снова начала листать ее с первой страницы.

Отрывочные записи перемежались с кулинарными рецептами, вычислениями в столбик, неумело выполненными картинками. Как можно выудить из них хоть один, пусть даже незначительный факт?

«Она хочет иметь рычаги воздействия, кроме любви. Рычагов больше нет, а любви не осталось. Вернее, есть, но просто так не нужна» – что можно понять из этой фразы?

Или: «Парень воспитанный. Уживемся».

Это было написано только для себя, думала Женя. Дела давно минувших дней. О ком сказано – «парень воспитанный»? Теперь не узнаешь. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…

Она перевернула следующую страницу.

Сверху была короткая запись:

«Все-таки шОфер или шофЁр?»

Женино сердце тревожно стукнуло в диафрагму.

Но ниже шел только рецепт рагу из баклажанов и цифры, похожие на расчет коммунальных платежей.

Она открыла следующую страницу.

«Анатолий, Анатолий, Анатолий» – имя написано много раз и на разные лады, где обведено в рамочку, где в цветочек, где просто перечеркнуто. Наверное, старая хозяйка размышляла об этом человеке, а имя писала машинально.

«Как его отвадить, чтобы всех не перессорить?» – о ком это?

«Гадостям про жену муж скорее верит, чем не верит. Что делать?»

«В Крым. Увезу. Перебесится».

Китайские иероглифы были бы понятнее. К какому времени относятся эти записи, сделанные, судя по всему, Музой Васильевной?

Но Женя, уже ощутившая в себе таланты знаменитого сыщика, открыла последнюю страницу ежедневника: тираж был выпущен в 1990-м году.

Муза умерла около двух лет назад, записи в книжке могли относиться к любому периоду ее жизни не раньше 1990-го и не позже 2010 года. Катенька Кречетова умерла в 1993-м, по крайней мере, эта дата была на памятнике… Можно ли было сделать вывод, что записи связаны с ее смертью?

Ответа на этот вопрос Женя не знала.

Усталость давила Милу. Вожделенный роман выпадал из рук, глаза закрывались после первой страницы. С фильмами дело обстояло не лучше. Миша, большой любитель кино, скачивал лучшие новинки специально для нее, она начинала смотреть с интересом, напрягала мышцы век, потом веки падали на глаза, как сломанные ставни, и Мила думала: буду воспринимать на слух. Но этот фокус ни разу не удался, через секунду она уже спала. Выяснилось, что заменить Спасского может только Мила. Гениев в клинике полно, а вот ответственных хирургов… Руслан бы, наверное, справился, но Анна Спиридоновна возражала: она готова была заниматься Ольгой целыми днями, но по ночам хотела спокойно спать. Учитывая форс-мажор, должность предложили Побегалову, но тот отказался, причем с обидой: не царское это дело. Он весь в науке, а тут извольте – пошлые аппендициты.

Вот и получилось, что ей упало полторы ставки дежурств плюс собственная дневная работа. Дополнительную пикантность ситуации придавали нормы трудового законодательства, согласно которым разрешалось работать не больше чем на полторы ставки. Администрация трактовала это так: человеку можно оплатить только полторы ставки, а трудиться он имеет право хоть до посинения. Главное, в табеле все грамотно поставить. Другими словами, против закона мы не пойдем, но график дежурств вы закрыть должны.

Впрочем, постепенно возмущение выдохлось, как и другие эмоции. Администрацию не переборешь, но и клинику без дежурного хирурга не оставишь.

Как назло, смены выпадали тяжелые. Поспать удавалось не больше часа. Интересно, думала Мила, после хлопотных суток приступая к плановой операции, что сказал бы пациент, узнав, что его будет оперировать врач, не спавший ночь? Решился бы лечь ко мне под нож?

Но, случись что, дежурство мне оправданием не будет. Главврач выгоняет на работу под угрозой увольнения, а на суде – тьфу-тьфу! – скажет: а я не знаю, зачем эта идиотка столько смен себе нахапала.

Чтобы совсем не раскиснуть, Мила заставляла себя по-прежнему ходить пешком на работу и с работы. Прогулки бодрили, но с каждым разом было все труднее не поддаться соблазну и не сесть к мужу в машину.

– Милочка, будете обедать? – Наталья Павловна вышла встретить ее в коридор.

Она только покачала головой.

– У вас очень усталый вид. Нельзя столько работать.

– Знаю. Но другого выхода пока нет.

– Да, мама, – из кухни появился Михаил, вытирая руки о полотенце, пропущенное через ремень брюк, – надо потерпеть. Мы надеемся, что Андрей Петрович вернется к работе, а если во время его болезни возьмут нового хирурга, Спасского могут уволить. Лучше пусть так пока.

– Понимаю, понимаю. Все же, Мила, давайте хоть супчику? И сразу спать? Я приготовила обед, вы не против?

От изумления Миле даже расхотелось спать.

– Только не подумайте, что я хочу узурпировать власть на кухне, – продолжала свекровь. – Как только аврал кончится, я тут же верну бразды правления.

Бразды – это хорошо, мутно подумалось Миле.

Есть абсолютно не хотелось, тело так утомилось после 32-часового рабочего дня, что с негодованием отвергало даже такие усилия, как жевание и глотание. Но, чтобы не обижать Наталью Павловну, Мила съела несколько ложек вкусного супа. Миша в это время готовил на ужин котлеты и, как обычно, подолгу застревал на какой-нибудь ерунде, вроде выбора подходящей мисочки или раздумья над тем, какие специи положить в фарш.

В кухню зашел Старший Внук и неожиданно спросил, не хочет ли Мила, чтобы он поиграл для нее.

Она сонно кивнула.

– Что сыграть?

– Не знаю, Вова. Я человек неискушенный…

Ее знакомство с классической музыкой было поверхностным. Мила больше знала о болезнях великих композиторов, чем об их произведениях.

– Когда-то мне очень нравились «Венгерские танцы» Брамса, – вспомнила она.

– Это нужно слушать в исполнении оркестра, – сказал парень. – Сейчас я найду диск. Любимая музыка хорошо снимает усталость.

За окном совсем стемнело, и уютный желтый свет лампы казался почти осязаемым. Он словно очерчивал круг, внутри которого ничего плохого не может случиться.

Ты образованная женщина, сонно подумалось Миле, а ведешь себя, как темная баба, которая всегда страдает. И без мужика страдает, и от мужика страдает тоже. Жизнь состоит в чередовании этих двух форм страдания… А зачем? Можно радоваться свободе, а потом – семейному уюту! Черт, ну почему умение наслаждаться тем, что имеешь, приходит только в зрелые годы?

На следующее утро опять была работа. Взглянув на толпу в приемнике, Мила сразу простилась с мечтой о спокойном дежурстве. Благодаря своему клиническому опыту она мысленно рассортировала очередь. Эти двое – сердечники к терапевту, желтый алкаш туда же, а бородатый здоровяк с шиной Крамера, небрежно примотанной к руке, дожидается травматолога. Она успела поймать за фалды бригаду «Скорой»: «Обезболили?» – «Да мы…» – «Не «да мы», а «промедол»!»

«Скорая», чертыхаясь, открыла чемодан. Милой руководило не только милосердие. Обезболивать перелом все равно надо, не сделает «Скорая», списывать наркотик в куче журналов придется сотрудникам клиники. А если чего в жизни и следует избегать, так это лишней работы.

О, а вот это уже по ее душу!

– Ахмед, ты опять к нам? Минздрав же тебя предупреждал!

Пожилой крепкий кавказец, прижимавший к груди окровавленную скомканную тряпку, улыбался. Это был Милин давний знакомый, ветеран афганской войны, живший неподалеку. Хороший человек, иногда Ахмед крепко напивался, ввязывался в драку и обязательно получал увечья, причем всегда в Милины дежурства. Мила подозревала, что у него дома на видном месте висит их график.

Она подозвала медсестру и повела несчастного на осмотр.

– Наш дорогой Ахмедик! – обрадовалась сестра и подала Миле зонд.

– Будешь рассказывать? – для формы спросила Мила, исследуя ножевую рану.

Ахмед покачал головой.

– Ну хоть в общих чертах? – весело попросила Мила.

Кажется, на сей раз Ахмед отделался легким испугом, не то что в первое их знакомство. Тогда он подрался с каким-то гражданином, мотивируя драку тем, что гражданин «нерусский». Мила, злая из-за предстоящей операции, позволила себе заметить, что кто бы говорил. «Я за Россию кровь проливал, наверное, я русский», – ответил ей тогда Ахмед, и Мила смущенно извинилась.

Интересно, думала она, накладывая швы, мы совершенно разные люди, никогда не вели душевных бесед и почти ничего не знаем друг о друге. Но какая-то у нас взаимная симпатия, доверие… Понятно, почему он доверяет и симпатизирует мне, я его спасла от смерти, а потом много раз лечила от мелких увечий, не заморачиваясь всякими глупостями, вроде медицинского полиса. Но он-то почему мне нравится? Почему я уверена, что он тоже меня спасет при случае? Загадка!

– Вот направление, иди на рентген! А мы все равно должны позвонить в милицию. Что сказать – на улице напали неизвестные?

Ахмед кивнул.

– Не в милицию, а в полицию, – поправила ее медсестра. – У нас теперь культурно, по мировым стандартам.

– Тогда надо не на рентген направлять, а на Х-лучи, – засмеялась Мила, – если уж по мировым стандартам.

Весело переговариваясь, они с сестрой вернулись на пост. Там кипела работа, и Мила решила сама передать телефонограмму. Когда сестры зашиваются, нет ничего зазорного в том, чтоб помочь.

Она продиктовала паспортные данные пациента и диагноз: непроникающее ножевое ранение грудной стенки.

– Как? – переспросил полицейский. – Не проникающее, но живое?

– Да, примерно… – Мила продиктовала по буквам.

– Понял, принял Федотов.

– Спасибо, Федотов.

– С Федотовым беседовала? – засмеялся над ухом Натуралист. – Известный гений сапога и гороха! Ему только по буквам можно диктовать и обязательно переспрашивать. Недавно я передал ему ранение легкого, а он записал – ранение легкое. Представляешь? Утром следователь звонит, говорит: уважаемый, как же так? Все ребра сломаны, грудина сломана, сердце ушиблено, а вы считаете – ранение легкое!

Мила сочувственно кивнула, но Натуралист был сам виноват. Нужно было диктовать, как положено, ранение правого легкого, тогда и Федотов записал бы правильно. Вот сидят такие Федотовы и Натуралисты на своих рабочих местах, работают черт знает как, но при этом великолепно себя чувствуют. А другой человек старается, читает литературу и все равно переживает, что недостаточно хорош. Но коллеги больше любят раздолбая, а не старательного, и шансов на повышение у него больше. Ведь раздолбай весел, доволен миром и собой, а старательный – вечно уставший, невыспавшийся, злой, что его труд не ценят, и вообще противный.

«Не буду больше стараться, – решила Мила, – хватит с меня!»

Тут подошел охранник с сообщением, что к Миле посетитель. Она вышла в холл, и сердце нехорошо екнуло. Среди бурлящего моря людей гордо, как утес, стояла Наталья Павловна.

– Не волнуйтесь, Милочка! – закричала Наталья Павловна издалека, правильно прочитав выражение ее лица. – Все живы-здоровы!

– Тогда пойдемте, угощу вас кофе. Растворимым, правда.

– Не важно! – старуха махнула рукой. – Простите, Мила, что я без предупреждения, но я так возмущена! Я просто не могла ехать домой в таком нервном состоянии!

– Что случилось? – Мила включила чайник.

– Я навестила наших молодоженов. Представляете, они не платили по квитанциям четыре месяца!

Мила только ухмыльнулась. Она предполагала, что все будет именно так. Если халява, то она должна быть полной и безоговорочной.

– Я так виновата перед вами, Мила!

– Господи, да вы-то тут при чем?

– Это же я уговорила вас пустить их жить! Я фактически за них поручилась! А они так безобразно обошлись с вами! С нами!

– Успокойтесь, Наталья Павловна! Я вас ни в чем не виню, а на этих молодых людей тоже не могу обижаться, поскольку совсем их не знаю.

– Да я сама едва их знаю! – выпалила старуха.

– Вы хотели помочь родственникам, это понятно.

Наталья Павловна сделала слишком большой глоток, поморщилась и досадливо махнула рукой:

– Да не хотела я никому помочь! Я с той ветвью семьи не близка. Я просто боялась, что вы туда вернетесь!

– Вы боялись, что я вернусь в свою квартиру? – удивилась Мила. – Почему?

– Ну что же тут странного? Миша – человек очень хороший, но с характером, а вы – взрослая самостоятельная женщина. Да тут еще я с внуками. Я же видела, как вам трудно вживаться. Мне было страшно, что в один прекрасный момент вы нас бросите и уйдете. Вот я и подумала, пусть ваша квартира будет занята. Хоть какое-то препятствие.

Мила расхохоталась:

– Адская хитрость!

– А как вы думали? Если бы вы решили уйти, вам пришлось бы остаться как минимум до утра, а там бы Миша вас уговорил.

– Я не собираюсь никуда уходить, Наталья Павловна, – серьезно сказала Мила.

– Вот и прекрасно, Милочка! Миша вас очень любит. Он никогда не был так счастлив, как сейчас с вами, уж поверьте!

Наталья Павловна вытерла губы кружевным платочком и снова приняла вид неприступной дамы:

– В любом случае нельзя терпеть эту неописуемую наглость! – объявила она. – Я сказала молодым людям, что они обманули наше доверие, выставили вас в невыгодном свете перед домоуправлением, поэтому не остается другого выхода, как отказать им от квартиры. Я потребовала от них завтра же погасить долги и съехать! Миша вечером заберет у них квитанции и ключи. Если люди не понимают хорошего отношения, пусть живут как хотят.

Мила улыбнулась наивности свекрови:

– Теперь-то они точно не оплатят квитанции. Зачем платить, если все равно съезжать?

– Милочка, тогда я сама оплачу! Не беспокойтесь! – Наталья Павловна осторожно, быстро погладила ее по руке, поднялась и удалилась своей величественной походкой.