Пятая глава

Я отвлеченно лежал на собственном диване и, что самое удивительное, не жрал пиво, как положено. Беспрецедентный случай. Одной рукой я кошатил личного кота, другой вдумчиво листал книгу доктора Спока «Ребенок и уход за ним». Ученый фолиант я намедни одолжил у своей подруги Маринки Шаровой. Она родила недавно малыша Митьку, и всяческой подобной макулатуры у нее завались. Так вот, Шарова на днях выдала мне потрясающую фразу:

– Заматереть – это тебе не жук чихнул!

После чего я понял, что она знает толк в методиках и проблемах воспитания, и затребовал литературу. О том, что мне предстоит воспитывать отнюдь не детей, я благоразумно умолчал. Да она и не спросила.

Причины для научной подпитки доктором Споком я для себя обосновал практически молниеносно. Во-первых, говорят, сам Бенджамин Спок никогда в жизни своих детей не воспитывал и все писал от фонаря статуи Свободы. Значит, если не воспитывал детей, то были срамные девки, а они, в сущности, как дети, ну и так далее. Такое слегка путаное объяснение, меня вполне удовлетворило. А во-вторых, Спок авторитет. Пристанут, допустим, люди: как, мол, ты воспитываешь проститутку? А я им в лоб – по Споку! И они уважительно отстанут. Кто будет меня об этом спрашивать, это уже другой вопрос. Короче, я вовсю читал эту муть.

«Начинай понемногу приучать ребенка к чашке с пяти месяцев. Он просто привыкнет к тому, что молоко можно пить не только из соски, но и из чашки. Если вы впервые предложите ребенку молоко из чашки в возрасте 9 – 10 месяцев, то он, скорее всего, заупрямится и не станет пить!»

Бред какой-то! К чашке, кружке, даже к пивной бутылке моя незабвенная воспитанница приучена ой как отлично! Значит, это пропускаем. Ага, вот!

«Многие отцы с удовольствием купают своих детей перед шестичасовым или десятичасовым вечерним кормлением. Когда ребенок станет старше и будет ложиться спать не сразу после ужина, то можно купать его перед сном».

Отец! Описаться и не жить! Если бы полгода назад мне кто-нибудь попытался только намекнуть, какой ерундой я буду заниматься, убил бы на месте первым подвернувшимся под руку поленом! Папаша! Этот папаша не далее как в мае месяце пердолил дочурку без всяких угрызений совести! От Страшного суда меня может спасти только то, что я еще не знал, что это моя будущая воспитанница! Ой, какая чушь все это! Ладно, успокоился.

А может, последовать словам этого долбостука Бенджамина?! Поехать купать дочку, внучку, сучку, короче, на природу. А что?! На свежий воздух, в пампасы! Погоды отличные. И что там делать? Лежать кверху какой на грязном песке и ласково, по-отечески, хлопать соломинкой по попе Вероники? А почему, собственно говоря, нет?! Хотя вот, точно, надо там заняться хоть каким-то процессом!

Например… рыбалкой! Это же процесс! Да еще какой! И благородно. Иван Тимофеевич Аксаков. «Записки об ужении кого-то».

Точно, на «ракете» можно рвануть в Аксаково. Тут рядом от моего дома. Сел на Речном вокзале, и с легким паром! В смысле ветер в харю! Для полноты смычки с русской литературой, рыбалкой и пьянкой, куда же без нее, можно взять с собой Андрюху Годунова. Он пракакой-то потомок того Аксакова. И выпить не дурак. И вообще приличный человек. Когда трезвый. Интеллектуал. Когда помалкивает. Веронике с ним будет полезно пообщаться. Для духовного роста.

Так, значит. Кроме водки и пива для рыбалки нужна удочка. Или сеть. Есть еще красивое слово из той же серии – «бредень». Но это скорее характеристика моих мыслей за последние годы. Да, еще есть слово «динамит», тоже вроде к рыбалке имеет отношение. Но это уж браконьерство какое-то! Перед глазами вылезла передовица газеты «Завтра» про мерзопакостных демократов с названием «Браконьерство души». Автор – Проханов. Нет, все не о том.

Так, удочка у меня есть. В сортире. Лет десять, а то и пятнадцать там скучает. Приобрел ее когда-то за четыре рубля в глухом Подмосковье. Сошел однажды с бодуна на дальней станции Серебряные Пруды. Трава по пояс. И никакой цивилизации, окромя пивной. Но она замечательная. Стоит, как положено, очередь к соску. Человек пятнадцать. И самое загадочное в том, что каждый наливающий передает последующему какой-то велосипедный насос. Я-то с похмела ну никак не мог ум с разумом сконтачить, на фига им этот насос? Пока не подошла моя очередь.

Ба! Так это же блестящая находка русского народа. Оказывается, каждый последующий гражданин качает эти дурацким насосом пиво предыдущему! Тыр-тыр, давление поднимается, и пиво – о чудо! – бежит! Хоть тоненькой струйкой, но наверняка!

Там-то я и приобрел за четыре рубля на фиг мне не нужную пластиковую трехколенку. У следующего за мной в очереди непохмеленного товарища. Ну, неудобно было. Пиво он мне уже накачал, а денег-то у него не было. Не зверь же я, в конце концов. Я и удочку-то не хотел брать! Навязали. Видимо, мужичку она тоже была ну совсем ни к чему.

Итак, удочка у меня в наличии. Я набрал телефон Вероники:

– Значит, вот что…

– Как я рада, коти… извини, Коля, как я рада тебя слышать!

– Короче, надеваем купальник и прочие походные трусы, собираемся, и через час, нет, не успеешь, через полтора, жду тебя у метро «Речной вокзал». Едем на пароходе купаться. И ловить рыбу.

– Ур-ра! Знаешь, как мне надоело торчать в Москве! Хочется на природу! Ой, как здорово! – радостно зачастила Вероника.

– Мне тоже. Только попутно мы будем заниматься важным делом – твоим воспитанием. Строго по науке! – совершенно серьезно добавил я.

– Хо-ро-шо! Побежала собираться! Ой, как здорово! – повторила она.

Так, клиент готов. Годунова мне особо уговаривать даже и не пришлось. После того как в период перестройки и прочей бомбежки демократией его вычистили из института океанологии, он периодически скучал. И когда он услышал про круиз на «ракете», он просто воспылал, прямо-таки возгорелся. В свое время он обплавал, нет, нет, он всегда на это обижался, мол, плавает говно в проруби, так вот, он обошел весь шарик. Чего-то там меряя градусником. Для космической отрасли. В данный исторический момент он охранял автостоянку с гаражами. Это претило его тонкой и чувствительной натуре кандидата физико-математических наук. А тут – пароход, по морям, по волнам, ностальгия, почти забытые улыбки молодости. Он прямо сразу сказал: еду. Сразу – это у него примерно через минуты четыре после моего вопроса. Это у него считается почти молниеносной реакцией на полет мысли.

Часа через два мы уже торчали на пристани. С больших пароходов после продолжительных экскурсий, типа до Астрахани и взад, с выражением брезгливой ленивости неторопливо вываливались пассажиры. Менты мирно сидели на лавочках и, сняв взопревшие фуражки, хохоча, жрали мороженое. Дети в праздничных панамках, зажав в кулачках ниточки воздушных шариков, истошно орали. Из динамиков им вторила подзабытая уже Маша Распутина. Изогнутые венецианские арки Речного вокзала звали в тень.

Интересно, вдруг вспомнил я. На часах этого самого вокзала периодически звонит колокол, перенесенный с разрушенного храма Христа Спасителя. А на шпиле торчит звезда со Спасской башни. Когда их в тридцатых годах в Кремле меняли на более современные, с рубиновой подсветкой, старую присобачили сюда. Вот же как все переколбасилось.

Пока я, задрав голову, думал о высоком, Годунов, по-шпионски рыскнув по сторонам, достал бутылку водки. Открыл, не морщась глотнул и широко улыбнулся. Я открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, на что Андрей достал сопливчик, протер бородку и, растягивая гласные, отрапортовал:

– Ну-у, во-от, по-осмотри, «ра-акета» только через два-а ча-аса. Ближа-айшая.

Своей рыжеватой растерзанной бороденкой Андрюха мне сильно напоминал кого-то. Вспомнил. Автопортрет Ван Гога, ну, тот, когда он еще был в более-менее здравом рассудке, с обоими ушами. Но на грани. Когда доктор Гаше уже поджидал его со смирительной рубашкой за ближайшим углом.

Мы расстелили в парке попону, заботливо прихваченную Вероникой, и стали ждать своей «ракеты». Вероника радостно шлепнулась на подстилку, обнажая под юбчонкой здоровые и аппетитные ляжки. Андрюха пристроился рядом, доставая из сумки водку, пиво, пластиковую посуду. Девушка разворачивала помидоры с огурцами.

– Вы это, как ее, не разгоняйтесь особо, нам еще ехать, – как-то осторожно и нервно налил себе водки я.

– Фигня, фигня, – разливал уже по второй Андрей. – Вот, на-апример, футбо-ольный матч, длится девя-яносто минут, там за это время столько всего происходит! А здесь, за сто два-адцать минут, ну, два часа, мы что, не можем разда-авить, в процессе легкого о-ожидания, несча-астную бутылку водки?!

В подтверждение своих благородных намерений он помахал здоровенным сачком, который зачем-то приволок с собой. Подобные предметы обихода я наблюдал вчера по «Евроспорту», где куча здоровенных уродов в полной амуниции гоняла туда-сюда по псевдохоккейной площадке, стремясь такими же сачками закинуть мячик в ворота. Меня тогда поразила даже не тупость самой игры, ученое название которой я так и не запомнил, а то, что на трибунах присутствует толпа зрителей. И они чему-то радуются.

– Андрюх, а это-то зачем?!

– Дурак ты, Коль, это же подса-адок! – поразился он моей непонятливости. – Чтобы крупна-ая не ушла!

Я понимающе кивнул, дескать, раз так, совсем другое дело. Тем более он же потомок автора той классической книжки о рыбалке, а не я. Может, у него генетическая память на рыбную ловлю проснулась!

Я полулежал, воткнувшись спиной в какой-то зеленый саксаул, листал доктора Спока. Годунов, жадно вылизывая водяру из стакана, воодушевленно рассказывал Веронике о своих морских странствиях. В частности, как он, будучи на братской Кубе, покупал проституток за упаковку колготок. Это выглядело примерно так.

– Лю-юбе-е-езнейшая, значит, э-э, так, ну-у, вот и говорю, схо-одим мы с трапа. На причал. А та-ам! Их ви-иди-имо-не-ви-и-ди-имо. И все за пару колго-оток! Здо-орово, правда?

Вероника понимающе кивала. И отпивала понемножку пиво. Что она думала о судьбе своих заокеанских коллег с Острова свободы, мне страшно даже представить! Со стороны это напоминало рассказ старого, потрепанного жизнью бобра о нелегкой бобровой жизни еще не оперившемуся бобренку!

Водка закончилась ровно через четырнадцать минут после старта. Я засекал. Уже подходила к концу и очередная замечательная главка книжки Спока, с чудесной бредятиной. Типа: «Особой необходимости в частом купании нет. В прохладную погоду достаточно купать ребенка один или два раза в неделю, при условии что лицо и нижняя часть туловища содержатся в чистоте, то есть обмываются в те дни, когда ребенка не купают. Кроме того, он скользкий, когда намылен».

После слова «намылен», которое случайно произнес вслух, я внимательно посмотрел на Веронику. Какая же она аппетитная намыленная, наверное… Я хлюпнул, то ли от избытка слюноотделения, то ли от широты полета чувств. Андрюха же принял мои шмыганья за сигнал к действиям. Встал и пошел.

– Ты куда?

– Догадайся.

Голова Андрея уже мельтешила в кустах, он резво ломился сквозь кустарник и бурелом, рванув строго поперек по направлению к ближайшему магазину. А он находился ох не близко. На той стороне Ленинградского шоссе. А до трассы нужно было еще пересечь весь парк!

На меня напала уже благодушная меланхолия. Вероника, полулежа на потрепанной попоне, задумчиво жевала мороженое и запивала его пивом. Такое диковатое разночтение вкусов я неоднократно наблюдал не только у неокрепших сосок, но и, что более странно, у вполне состоявшихся и успешных женщин. Как это можно одновременно принимать вовнутрь, совершенно непонятно. Меня бы давно охватил лютый и беспощадный понос! А тут хоть бы хны!

Тело девушки, ее круглые и одновременно угловатые колени, колыхание под топиком живых и ленивых, практически самостоятельных от тела сисек напоминало средневековые гравюры об искушении праведников.

– Коля, а ты меня лю? – нараспев протянула Вероника.

Чтобы тормознуть внезапно засосавшую под печенкой зловредную похоть, я резко добил с полбутылки пива. И ничего не ответив, уткнулся в доктора Спока. Значит, так, на чем я там остановился? Ага, вроде здесь: «Половое созревание девочек. У большинства девочек оно начинается в 11 лет, и первый менструальный цикл бывает двумя годами позже – в 13 лет. В начале полового созревания у девочек увеличиваются молочные железы. Сначала увеличивается и немного выпячивается околососковый кружок. Бедра расширяются…»

– Так ты меня лю или не лю? – коварно приподнявшись, тряхнула волосами и сиськами Вероника. Как будто читая со мной книжку, она в доступной форме продемонстрировала мне и расширенные бедра и даже кусочек околососкового кружка из-под купальника.

Я собрал в кулак то, что у других людей называется волей, и по возможности твердым, но срывающимся голосом сказал:

– Прекрати паясничать! Какой я тебе лю! Мы не в Китае! Это там всякие Инь и Сунь!

И тут же осекся. Услышав в моей фразе крайне знакомое ей последнее слово, девушка улыбнулась и, поигрывая задним торсом, на четвереньках поползла ко мне. В этот решающий момент, когда я был готов плюнуть на принципы благородного воспитания и, аки тигра, накинуться на Веронику, шумно затрещал валежник и нарисовалась счастливая рожа Годунова.

– Ну, как вы тут, заскучали без меня?! – Андрюха шумно сел и с грохотом достал две водки по ноль семь и литруху вермута.

Я выдохнул, выхватил у него бутылку, налил полный пластик и вылил в глотку. Девушка заскучала, брякнулась на задницу и схватила вермут:

– Мое?

Я махнул рукой. Пьянство все-таки как-то благородней, ну этих, блин, как их, все время забываю, святых идеалов и веры в чистое будущее! Так, что ли?! Не уверен.

Ну а дальше все понеслось. Знакомыми закоулками и переулками. Я хохотал, когда Вероника дразнила сиськой Андрюху в момент воспроизведения строго по памяти картины Эдуарда Мане «Завтрак на траве». Особенно, мне нравилась, с художественной точки зрения, конечно, полуголая барышня между двух невменяемых мужиков! Причем берусь оторвать горло каждому, кто скажет, что потрепанная французская куртизанка на картинке лучше нашей российской девки в полном соку! Я имею в виду конечно же томатный сок, которым дрожащие руки Годунова изрядно оросили тело Вероники.

Потом мы пили уже на берегу канала. Там сбоку от пристани есть еще такие полудевственные, без бетона, огрызки берега. Потом мы жгли костры из плакатов еще советских времен, типа «Купаться запрещено» и «Будь осторожен при сходе с трапа!».

Потом я заставлял Веронику читать из споковского бреда целые куски. Вроде: «Половые органы. Самый простой и распространенный метод – это ничего не делать с половыми органами мальчиков. Он становится более чувствительным и застенчивым».

– Видишь, что пишут умные американцы, царствия им небесного! Ничего не делать с половыми органами мальчиков! А ты?! Эх, девушка! Глянь, какая счастливая и светлая жизнь ждет тебя, если ты покончишь с непотребным куртизанством!

При этом я театральным жестом показывал на блюющего в канал имени Москвы Годунова. О «ракете» до Аксакова уже давно никто и не заикался.

Когда я в очередной раз очнулся, взгляд споткнулся об изобилие пустой посуды вокруг. Причем, не валяющейся как попало, а аккуратно разложенной в виде огромного кольца.

– Наверное, бедуины в пустыне именно так кладут волосяной аркан вокруг стойбища, чтобы к ним ночью не пробралась змея! – сразу догадался я.

Я застонал и увидел у костра Андрюху, медленно ходящего вокруг девушки. Освещенная бликами костра и почти полной луной, рожа Годунова была на редкость одухотворенной. Вероника смотрела ему в рот и что-то записывала.

– Вы чего?! – потряс головой я и сразу больно треснулся затылком о землю.

– Обуча-аемся грамо-отному право… прямо… короче, писа-ать без ошибок тренируемся. Итак, Вероника. На-а чем мы остановились? С новой стро-оки. – И Годунов продолжил, почти не запинаясь: – Лев Кассиль. «Что это значит – нет биографии? Это все старомодная интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает человека, а человек биографию. С биографией родятся только наследные принцы».

Готово? Дава-ай дальше, с но-овой строки…

А.С. Пушкин. С новой строки. «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но переменять его на четвертого не желаю: от добра добра не ищут».

Готово? – опять спросил Андрей и хлобыстнул еще водки. – Так, прекрасно. Еще одно. С новой стро-оки. Борский. «Весточка моя с синего моря-океана. Здесь сильно штормит, боимся, как бы не потонуть. Боцман наш по болезни уволился, шлю тебе с ним, Анюта, живой привет, будь с ним ласкова, за добрые слова его одень, обуй и накорми – вечно твой друг».

– Фокс! – добавил я и отрубился опять.

Очнулся я дома. В одежде. Правая рука была жесточайшим образом раздавлена задницей. Зверски скрюченная левая держала прозрачный пакет, сквозь который сияла початая бутылка водки под страшным названием «Магический кристалл». С масонским очком, вписанным в треугольник, на грязной этикетке. Звонить Веронике и Андрюхе было совестно и тошно. До такой степени, что я немедленно пополз в сортир. И сквозь магический кристалл я, там-та-дам, стоял блевал!