Глава тринадцатая
ПАРИЖ ОСТАНЕТСЯ ПАРИЖЕМ
58. Снова Париж
– Знаешь такого Плеко? – спросил я за ужином Кики.
– Слышала о нем.
– Как его найти?
– Спроси у Мотнекки, как найти Капулетти. В жисть не скажут. Я знала Вальтера. Очень порядочный был парень. А он с Плеко был не в друзьях. Так что и я с Плеко не в друзьях.
– А как найти Лиду?
– Очень легко. Ее сейчас бесплатно кормят.
– И сколько лет ее будут бесплатно кормить?
– Три года. За сбыт наркотиков меньше не получится.
Мне был нужен Плеко. Это мой последний шанс.
– Куда теперь? – спросила Кики.
– Завтра утром в Париж.
– За день доедем?
– Если будем меняться.
* * *
В Париж въехали поздно вечером.
– Куда теперь? – спросила Кики.
– Отель «Опал», слышала про такой?
– Нет, их в Париже тысячи.
– Улица Тронше. Где это?
– Где-то около Мадлен.
Отель нашли быстро, с парковкой повезло. На улице Кастеллан рядом с «Опалом» как будто нас ждало свободное место. Кики шустро втиснула свою «Регату» между двумя «Пежо», и мы пешком отправились в отель.
– У нас ремонт. Но номер на втором этаже предложить можем. Он без ванной, но с душем.
Поднялись в номер.
– Я должна завтра уезжать, ты знаешь. Завтра днем показ.
– Знаю.
Кики выложила квитанции за бензин, за отель.
– Возмести.
– Наличными можно?
– Когда американке предлагают наличные, она понимает, что он боится, как бы жена не обнаружила ее имя в его чековой книжке. Когда предлагают наличные немке, она требует добавку в пять процентов. Итальянка уверена, что это фальшивые деньги и утром посылает младшего брата к зеленщику: проверить, возьмет ли он их.
– А француженка?
– Француженка смиренно берет.
* * *
На следующий день утром Кики проводила меня до метро. Надо было прощаться.
– До встречи, Кики.
– Сегодня у меня весь день выставка. А завтра… Судя по тому, что ты интересуешься Лидой и Плеко, завтра или послезавтра ты мне позвонишь. Учти, в десять каждый день я у Высокой табуретки.
– Я в метро.
– А я к машине. Вчера так удачно запарковала, жалко уезжать.
59. Молодежная секция компартии Франции
В метро я не поехал. В киоске около входа на станцию купил «Юманите». Потом поймал такси и через двадцать минут попросил остановиться возле серого старинного здания, где уже долгие годы размещалась молодежная секция французской коммунистической партии.
Поднялся на второй этаж и открыл дверь, на которой, как и много лет назад, висела табличка: «Только для сотрудников». Та, кого я искал, сидела за огромных размеров столом, заваленным книгами, папками, брошюрами. Сидела так же, как и пять, десять, пятнадцать лет назад. Здесь было не только место ее работы, здесь было место ее жизни, она не просто заведовала архивом, она сама была архивом, справкой. Она показалась мне «в годах» еще тогда, лет пятнадцать назад, когда я в первый раз ее увидел. Шли годы, молодежные активисты обзаводились солидной внешностью, старели, а она оставалась такой же: тщедушной, будто спрессованной, сжатой, как сложенный портативный зонтик, с постоянной сигаретой в испачканных чернилами пальцах. Все ее звали «Мами», настоящего имени я уже не помнил.
Мое появление ее не удивило. Словно продолжая разговор, начатый часа два назад, она кивнула на газету, которую я держал в руках:
– Уже читал?
Я развел руками, что должно было означать: «А как же!»
– И что скажешь? Такие времена. Не видать нам второго депутата. Что куришь?
– Бросил.
Я и не начинал. Такими подробностями Мами никогда не интересовалась.
– Надолго к нам?
– На неделю.
– Что у вас там? С ума все посходили? Отказаться от того, на чем держались семьдесят лет! Глупо. Вольтеру тоже казалось, будто с церковью он разделался навсегда. И что получилось? А ваш к тому же не Вольтер. С коммунизмом не расправится.
Мне меньше всего хотелось вступать в теоретический диспут. На мое счастье в комнату плавно проник аккуратно подстриженный молодой человек в не менее аккуратном темно-сером костюме и белой рубашке, с модным пятнистым галстуком. Мягким поклоном головы он поздоровался с мною, положил Мами на стол толстую папку и, вежливо улыбнувшись обоим, выплыл.
Мами не подняла головы:
– Знаешь его?
– Нет.
– Наш новый по идеологии. Окончил университет, написал какую-то книгу, и его назначили нашим главным идеологом. Главным идеологом! – Она вздохнула. – Теперь главных идеологов назначают в соответствии с полученным образованием.
– Убеждения – дело наживное.
– Не ехидничай. У вас еще хуже. Вы всех своих идеологов при Сталине в лагерях замучили.
– Ну, дай вашим волю, они бы тоже не очень либеральничали.
Мами снова вздохнула:
– Пожалуй, ты прав.
В комнату просунулись два парня: долговязый с белокурой гривой и коренастый с быстрыми глазками. Увидев меня, оба весело подмигнули хозяйке:
– Мами в галантной компании! – долговязый потирал ладони.
– Наконец-то подловили! – глазенки коренастого вертелись, как карусель.
– Вам бы помолчать лучше, – сухо бросила Мами.
– Почему это? – удивился коренастый.
– А потому что Эжени в молодости ни одну девку не пропускал. Не знали, что с ним делать.
Коренастый не мог взять в толк:
– А нам-то что?
– А то, что я частенько видела с ним твою мать. В темных коридорах. Помнишь, Эжени, как я вас утром в этой комнате застукала? А еще во время юбилея газеты в лесу?
Мами, конечно, преувеличивала, и очень даже существенно, но все равно слушать было приятно.
– А после пикника! Такое не кончается слишком просто. Вот и делай выводы.
– Вроде бы я на него не похож, – коренастый с любопытством рассматривал меня.
– А ты вообще ни на кого не похож.
– С тобой, Мами, не соскучишься.
– А вы что, пришли поскучать? Чего надо?
Ребята протянули какие-то бумаги.
– Все?
– Все.
– И общий привет.
Ребята быстро смылись.
– Ну, как я их?
Мами счастливо улыбалась.
– Как всегда.
– Изменились ребята. Работать просто скучно. Никто ни за кем не волочится, не курят, не пьют. Ходят причесанными и в галстуках. Черт знает что! И нудные все стали. Раньше бывало: «Оставь ключ от комнаты на ночь». Они теперь только и ждут, когда введут искусственное осеменение. Поэтому за них никто и не голосует.
– Кто мать этого коренастого?
– Да знал ты ее. Жаклин Клеман. Работала в спортивной секции. Вышла замуж за учителя. Говорит, что голосуют за наших.
Я не помнил Жаклин Клеман. Но это был удобный повод перевести разговор на нужную тему.
– Мне нужен один парень из старых. Только теперь он уже не парень.
– Как зовут?
– Точно не знаю. Но кличка у него Плеко. От Плеханов.
– Ишь ты! Не знаю такого. Где он сейчас?
– В Онфлере или в Гавре. Боюсь, встал на дурной путь.
– Наркотики?
– Хуже.
Мне показалось, что я нажал кнопку «свитч он», и компьютер в голове Мами начал работать.
– Ты помнишь Марка Шебера?
– Марк? – я имитировал прилив радости. – Где он сейчас?
– Владеет оздоровительно-спортивным залом «Заботливая амазонка». Слышал?
– Слышал.
– Переделывает жирных матрон в амазонок. А тем сподручнее ездить не на лошадях, а на слонах.
– За кого голосует? – я вписался в тон.
– Говорит, что в нас разочаровался. А кем очаровался, скрывает.
– И что этот Марк?
– Марк должен знать всех наших в Нормандии.
– Там большая группа?
– Скоро мы повесим на дверь замок. Так что не делай вид, будто читаешь «Юманите».
Я хотел возразить, но она выпалила на одном дыхании:
– А виноваты во всем вы! Только вы! Я не понимаю, Эжени, зачем вам надо бросать нас на произвол судьбы! Мы, может быть, не самые лучшие, но зато вам преданные. Это просто непрактично. Потом пожалеете. Знаешь, когда воюешь со своими, чужие ангелами кажутся. Но это быстро проходит. А когда пройдет, тогда поймете, но будет поздно. Да ладно. Мы ко всему привыкли. Марка найдешь на улице Фонтен.
60. Старая знакомая
Если бы не диковинные гимнастические снаряды, просматривающиеся через стеклянную дверь, и характерный запах хлорированной воды, по которому угадывался находящийся где-то рядом бассейн, комната, куда я проник, казалась бы похожей на заводской красный уголок прошлых времен. На покрашенных маслом в свинцовый цвет стенах – грамоты, фотографии: группы и отдельные персоны – чем не передовики производства? В шкафах – кубки, блестящие металлические вазы, в обычной жизни никому не нужные и во всех странах используемые как призы, и в довершение всего за типично отечественным конторским столом – мужичонка квадратных габаритов в тенниске, стучащий одним пальцем на допотопной пишущей машинке. Правда, мужичонка, если приглядеться, на заводского активиста походил не очень: массивный золотой перстень и такую же массивную цепь на запястье еще можно было пережить, но сигару и позолоченные ножницы для отрезания кончика сигар…
– Я бы хотел видеть месье Марка.
– У вас с ним свидание?
– Я уверен, ему будет интересно встретиться со мной.
– Весьма сожалею, но месье Марка сейчас нет.
– Когда можно его увидеть?
– Вам лучше позвонить ему завтра.
– Завтра утром я уже буду в Нью-Йорке, – соврал я, не моргнув глазом. – А увидеть месье Марка мне нужно сегодня.
– Но я действительно не знаю, где он. – Мужичонка говорил вроде бы искренне. – Вы можете поинтересоваться у мадам Аси.
«Русские имена меня просто преследуют, – подумал я. – Лида, теперь Ася».
– Хорошо, я поговорю с ней. Кто она такая? Где ее найти?
– О! Мадам Ася – директор-распорядитель. У нее сейчас посетители. Но они скоро уйдут. – Мужичонка посмотрел на часы, тоже массивные, золотые. – Мадам Ася обычно обедает в час тридцать. Через десять минут она освободится.
– Могу я к ней пройти?
– Было бы лучше, если бы месье подождал ее здесь.
Здесь так здесь. Я принялся рассматривать фотографии полных, неспортивного телосложения дам, яростно занимающихся на гимнастических снарядах, и обратил внимание на невысокую стройную женщину в спортивном костюме, скорее всего, тренера. Мне показалось, что я где-то ее видел раньше. В глубине комнаты висела фотография, где эта женщина была снята более крупным планом. Я подошел ближе. Бог мой! Ошибиться трудно. Ася, конечно же, Ася. Ну, нет! Что угодно, но только не это!
* * *
С Асей Липкиной я познакомился лет двадцать назад, когда работал в консульском отделе в Алжире. Я даже помнил ее отчество «Борисовна». «Ты представляешь, – как-то сказала она мне, – моя мать чуть сдуру не назвала меня Еленой. Такие инициалы вместе с фамилией! Позора не оберешься!»
История ее была необычна. Родилась она в Москве, с семи-восьми лет занималась в секции гимнастики, участвовала в соревнованиях, что-то выигрывала, после школы поступила в подмосковный институт физкультуры, потом начала работать тренером, естественно, по гимнастике. Там же в Москве познакомилась с алжирцем, вышла за него замуж. Через год муж умер, умер неожиданно, от какой болезни, так четко и не определили. Учился он на математическом факультете, Ася говорила: занимался много, очень много, и умер, скорее всего, от истощения. И Ася отправилась его хоронить в Алжир, где в первый раз увиделась со своими родственниками. Пока все было обычно, рутинно. Но…
Похоронив мужа, Ася тотчас сообщила, что выходит замуж за его младшего брата, тоже студента-математика, тот учился в местном университете. Это, как утверждали посольские знатоки, согласовывалось с законами шариата. Такое решение повергло асиных алжирских родственников в изумление – подобного рода следование исламским традициям в считавших себя цивилизованными семьях давно уже не практиковалось, а семья ее покойного мужа считала себя цивилизованной: тесть, очень богатый человек, банкир, часто ездил в Европу и подолгу жил там. В советском консульстве, конечно, понимали: шариат тут вовсе ни при чем, просто девочка делает все возможное, чтобы не возвращаться домой. Но и это не все… Однажды, когда я дежурил по консульскому отделу, ко мне пришел тщедушный алжирец в очках. Это был новый Асин муж.
Собственно говоря, до настоящего момента все было, если и не очень обычным, то во всяком случае объяснимым. Вот только причина, заставившая Асиного мужа прийти в посольство, оказалась совершенно экстраординарной.
– Она меня бьет, очень больно бьет, – выложил он мне. – Не могли бы вы через посольство воздействовать на нее?
Я сначала не поверил, но муж-математик норовил показать мне синяки и принялся подробно описывать, как она его бьет:
– Она очень сильная, скрутит мне руки – и прямо по лицу… А чаще всего берет ремень, и потом очень трудно работать.
Лишь теперь я обратил внимание, что молодой математик, несмотря на приглашение сесть, продолжает стоять.
– Побеседуйте, пожалуйста, с ней, – ныл он.
Я с трудом верил, чтобы миниатюрная девочка с миловидным кукольным личиком могла хладнокровно пороть ремнем своего законного математика. Однако служба есть служба, и, пообещав обязательно вызвать Асю в посольство, я отпустил избиенного.
По странному совпадению я в тот же день встретил Асю в центре города.
– Нужно официально поговорить.
Через десять минут мы сидели в прохладном кафе, которых тогда много было в центре Алжира, и пили кофе с зеленой от недостаточной вытяжки кофеина пленкой. Я смотрел на Асю и никак не мог решиться подойти к основному вопросу. А она тем временем чирикала по поводу хорошей погоды и успехов девочек-гимнасток, с которыми работала.
Наконец я решился:
– У меня был твой муж. Он жаловался, что ты его бьешь.
Ася спокойно отпила кофе:
– Да. Бью. И буду бить.
Моему удивлению не было границ:
– За что?
– Если муж, то должен выполнять все, что мужу положено. – Она многозначительно повторила: – Что мужу положено. И не потому, что я спортсменка и у меня какие-то особые физиологические требования. Просто я сильная и могу постоять за себя, а другие женщины не могут.
– Может быть, тебе завести любовника?
– У меня есть любовники, – ответствовала гимнастка. – И давайте говорить откровенно. В этих вопросах я двусмысленностей не приемлю. Если вы хотите пополнить их число, можете предложить услуги.
– Боюсь, как бы ты меня, того… – я показал на мягкое место.
– Не бойтесь, – Ася все воспринимала всерьез. – Во-первых, вы сильнее и тяжелее моего, и с вами легко не справишься. А во вторых, любовник – не муж. Его можно бросить. А муж – это свято. Это перед богом. И он должен выполнять все, что мужу положено. Если не захочет, заставлю. Так ему и скажите, если снова придет плакаться, – заставлю.
Я усмехнулся:
– Знаешь, я начинаю догадываться, от какого истощения умер твой первый супруг.
* * *
Я так погрузился в воспоминания, что не заметил, как открылась дверь и в комнату вошла она.
– Ася!
Она замерла.
– Бог мой, Евгений… Как тебя сюда занесло?
– Это тебя как сюда занесло?
– А я выправляю талии местным состоятельным дамам. А ты почти не изменился. Это за двадцать лет!
На самом деле не изменилась она. Такая же миниатюрная ладная фигурка, такое же легкое платьице в горошек. И детское курносое личико без единой морщины.
– Ты, наверное, уже большой начальник?
– Не без этого.
– Работаешь здесь?
– Только проездом.
– Надолго?
– В субботу улетаю.
– Жалко. Я бы охотно проверила, не постарел ли ты.
– Телом или душой?
– Оставим душу кому-нибудь другому, – своих склонностей Ася, судя по первому впечатлению, не меняла. – Ну, что мы стоим, как пешки? Идем пообедаем где-нибудь. Ты где остановился?
– В «Опале». На Тронше.
– Гостиница так себе. Закажем обед из ресторана.
* * *
Ася развалилась в кресле.
– Ты давно в Париже?
– Почти пять лет.
– Как ты здесь оказалась?
– У тестя здесь дела. Он меня сюда вытащил.
– А муж?
– Замужество – это как мираж в пустыне: дворцы, пальмы, верблюды. Дворцы и пальмы исчезают, остаешься с одним верблюдом. Он сейчас в Америке, преподает. А я… У меня все в порядке. На днях собираюсь купить эту «Амазонку».
– Тебе кто-то помогает?
– Нет. Сначала работала тренером, потом директором-распорядителем. Подсобрала деньжат, оплатила первый взнос. Теперь всё на мне. Одно дело, когда тебе платят, другое дело, когда ты хозяйка.
– С тебя причитается.
– Приходи. Мужчина ты интересный. Подберем даму, которой ты по вкусу. Заработаешь. У вашего брата с валютой, небось, не густо.
Впервые за многие годы я не нашел, что ответить, и застыл с открытым ртом.
В дверь постучали. Официант принес обед. Ася не удосужилась накинуть на себя простыню, и молодой официант искоса, с удивлением и не без любопытства, посматривал на нее, медленно расставляя блюда.
– Прежний хозяин разорился? Поэтому продает? – я давно ждал подходящего случая задать этот вопрос.
– Почему разорился? Наоборот. Когда я стала работать директором, а фактически главным распорядителем, дела пошли хорошо. Он прилично заработал. Еще какое-то наследство выпало. Купил гостиницу с рестораном, в Шантии. Говорит, всю жизнь мечтал. Может, и вправду мечтал.
– Гостиница хорошая?
– Хорошая. Недалеко от замка. Называется «Орион».
– Его зовут Марк?
– Да.
– Расскажи о нем.
– Поняла. Он жулик.
– Это прискорбно. Скажи, чем он занимался в последние дни.
– Как всегда, ничем.
– Никуда не уезжал?
– Нет. Хотя… он ездил в Амстердам.
А вот это очень интересно.
– Зачем?
– А кто его знает! Что еще?
– Он крепкий парень?
– Кто? Марк. Расплывшаяся свечка.
– С ним как надо? Ласково с обманом или по-крутому?
– По-крутому.
– Какое-нибудь слабое место?
– Малолетки.
– Имел дело с полицией?
– Да. Один раз из-за какой-то тринадцатилетней потаскухи. Пару раз – через таможню вез незадекларированный товар.
– Какой?
– Не знаю. Хотя… Только не смейся. Вез в Грецию французские презервативы. Но каждый раз отпускали.
– Отсутствие улик?
– А как же!
– Как звали малолетку.
– Ту, с которой его застукали? Люсетта. Но были и другие.
– Сейчас кто?
– Дочка нашей клиентки. Толстая в мать. Имя не знаю.
– Знаешь ли ты такого Плеко?
– Да. Это приятель Марка.
– Что ты о нем знаешь?
– Ничего. Вежливый человек. Марк меня с ним не знакомил.
– Кто он такой, по твоему мнению?
– Бандит.
– Почему ты так решила?
– Когда он приходил, они с Марком запирались в душевой.
– Почему?
– Там не прослушаешь.
Я вспомнил свою беседу в Сандунах и улыбнулся. Потом спросил:
– Марк и этот Плеко, они наркотиками не занимались?
– Не знаю.
– Ты сказала, что Марк недавно ездил в Амстердам. Кто-нибудь заходил к нему незадолго до отъезда.
– Да. Один русский. Топалов. Он граф, из старых.
Вот так номер. Типограф – граф!
Ася продолжала:
– Граф часто у нас бывает. Он живет где-то в Нормандии, а там холодно. Всякий раз, когда он в Париже, заходит к нам погреться.
– Как в отношении девочек?
– Ну что ты! Оне – граф. Да и чахлые оне. Не по мне.
Снова вошел официант, начал собирать приборы. Я хотел расплатиться. Ася меня остановила:
– Не ройся, Евгений, в бумажнике. Я советским не по карману. Ты – моя слабость, моя история.
61. Сжимание скелета
Таксист затормозил около длинного трехэтажного здания.
– Это «Орион».
Две женщины на ресепшне мирно разговаривали.
– Мне нужно видеть месье Марка.
Дама в строгом коричневом костюме улыбнулась:
– Месье Марк сегодня не приедет.
– Но его можно застать в конторе его адвоката, – расплылась в улыбке вторая.
– Вы можете мне дать адрес адвоката?
– О да, – ответили обе дамы разом.
* * *
Марк оказался веснушчатым субъектом с лоснящимся тупым подбородком, в тщательно отутюженном, мышиного цвета костюме и в широкополой старомодной шляпе. Он только что вышел из здания, где располагались офисы адвокатов, и направлялся к своей машине. Передвигался он мягко, голову держал набок, в руках у него был большой черный зонт с костяной ручкой. Весь его вид излучал умиленную добропорядочность.
«Рыхлый мужик, – решил я. – Такого лучше брать на испуг и не давать опомниться».
И пошел наперерез:
– Марк?
Тот остановился.
– Почему ты считаешь, что можно безнаказанно трахать малолеток, Марк?
Он замер:
– Вы кто?
– Я, по-моему, задал вопрос. Приличные люди отвечают, когда их спрашивают. Не так ли?
– Кто вы такой?
Он пугливо озирался по сторонам, но, увы, кроме невежливого незнакомца во дворе не было ни души.
– Только не вертись. Тебе же лучше, если мы одни. А то неровен час…
Я понимал, что сейчас Марк усиленно соображает, кто я такой, и повторил:
– Почему ты считаешь, что можно безнаказанно трахать малолеток, Марк? Ты ведь так считаешь?
– Вовсе нет, – с трудом выдавил из себя бедолага.
«Лишь бы никто не вышел из здания, – вертелось у меня в голове. – Хотя бы еще минуты две».
– Несчастная Люсетта… Ты ведь не хочешь в тюрьму, Марк?
Он молчал, потом полез в карман.
Я молниеносно врезал ему по руке:
– В карманы не лазить!
– У меня там таблетки. Мне нужно одну…
– Зачем?
– Я могу умереть.
– Это не страшно.
– Но я не хочу умирать!
– Тогда пошли.
Марк не двигался, его глаза испуганно бегали по сторонам.
– Пошли.
– Куда?
– К тебе в машину.
Марк медлил.
– Где твоя машина?
– Вы хотите ее украсть? – он даже обрадовался, но продолжал стоять.
– Прекрати дурить.
Я взял из рук окаменевшего собеседника зонт, раскрыл, прикрыл им себя и Марка. Повторил:
– Где твоя машина, Марк?
Тот кивнул головой в сторону синего «Ауди» у входа.
– Идем.
Марк поплелся к машине.
– Открывай.
Трясущимися руками он открыл дверцу.
– Садись.
Марк сел на место водителя, но я протолкнул его внутрь, и сам уселся за руль.
– Ключи.
Тот отдал ключи.
Я завел мотор, отъехал немного назад, развернулся и подрулил к внутренней каменной стене вплотную, так, что передний бампер стукнулся о стену.
– Ну, будешь говорить?
– Что вам надо?
– Зачем ты ездил в Амстердам?
– Туристская поездка.
– А я думал, ты поехал за толстыми малолетками. Своих мало.
– Но я…
– Ты мне надоел.
– Но я…
– Тебя когда-нибудь пытали?
Марк ошалело вращал глазами.
– Никогда не поздно.
– Я ездил в Амстердам по просьбе одного человека.
– Я знаю этого человека. Топалов. Так ведь?
– Так.
– Граф Топалов.
– Никакой он не граф.
– Знаю. И за что ты его убил?
– Я его не убивал.
– А кто? Он сам себя задушил?
– Он разве умер?
– Зачем ты с ним ездил в Амстердам?
– Хорошо, я расскажу все. Но потом вы меня отпустите?
– Торговаться не надо.
– Он просил меня продать камни.
– Какие?
– Разные.
– Ты мне говоришь неправду. Я знаю, что это были необработанные алмазы. Если ты мне еще раз солжешь, то пожалеешь, что тебя не посадили за провоз презервативов. Сидел бы себе спокойненько за решеткой…
– Да, у Топалова хранились необработанные алмазы. Я знал человека, который мог дать за них хорошую цену.
– Почему ты сопровождал Топалова, а просто не назвал ему этого человека?
– В таких делах лучше личный контакт.
– Понял. Когда это было?
– Месяц назад. Может, больше.
– Точнее.
– Мы уехали в середине апреля.
Больше чем за месяц до моего приезда в Онфлер.
– Где находились алмазы?
– В кейсе.
– Опиши кейс.
– Он не совсем обыкновенный. Думаю, бронированный. И шесть номеров с каждой стороны. Вы понимаете?
– Топалов открывал при тебе этот кейс?
– Да. Несколько раз.
– Он набирал номера по памяти или сверялся с записями?
– По памяти.
– Это тебе показалось нормальным?
– Нет. Я очень удивился, но промолчал.
– Где ты встретился с Топаловым?
– Он приехал в мое заведение.
– И ты познакомил его с толстенькой клиенткой? Или с ее дочкой?
– Нет. Он этим не интересовался.
– Что было потом?
– Мы сели в мою машину и поехали в Амстердам. Нашли моего человека. Он согласился купить алмазы, но у него не было наличных. Он просил два дня. Мы вернулись в Париж.
– Где он ночевал?
– У меня.
– Где в это время находился кейс?
– Он с ним не расставался.
– Что было потом?
– Мы вернулись в Амстердам.
– Когда?
– В конце апреля.
– Дата. Мне нужна точная дата.
– Не помню. Клянусь, не помню.
– Сколько он получил денег?
– Я не знаю. Во время финансовых переговоров я вышел.
– Но ты уверен, что он полученные деньги держал в кейсе?
– Уверен.
– Что дальше?
– Он попросил меня отвезти его в брюссельский аэропорт.
– Почему в брюссельский?
– Не знаю. Он так хотел.
– Куда он улетел, ты знаешь?
– В Рим. Он действительно умер?
– Его убили.
– За деньги?
– Скорее всего.
– Его пытали?
– Да. Знаешь, как сейчас пытают?! – И не дав передохнуть спросил: – Когда ты в последний раз видел Плеко? Вспомни. Другого такого случая не представится.
– Его что, тоже убили?
– Нет. Он жив. Убьют тебя, если будешь молчать.
– У меня с ним нет никаких дел. Мы старые товарищи. Были в одной группе. В комсомоле.
– Давно?
– Да.
– Очень давно?
– Очень.
– А сейчас ты помогаешь ему сбывать наркотики?
Марк замахал руками.
– Я этим не занимаюсь. Нет-нет! Никогда! Правда, никогда. Боюсь.
– А он занимается?
– Если вы так спрашиваете, значит, знаете.
– Так когда ты видел его в последний раз?
– Недавно. Вот когда точно, не припомню.
– О чем вы говорили?
– Вспоминали наше прошлое. Мы были такими молодыми, чистыми…
– И я тоже хочу поговорить с ним о светлом прошлом. Телефон.
– Но я…
– Телефон!
Он вытащил из кармана записную книжку, нашел номер, продиктовал. Я тоже вынул книжку и записал номер.
И тут я вспомнил, что он недавно купил гостиницу.
– Ты только что купил отель. Достаточно поинтересоваться у нотариуса, и я узнаю, сколько ты заплатил за него.
– Но я продал…
– Ты уже одного заложил. Теперь тебе самый раз заложить другого.
– Плеко – опасный человек.
– А я разве Санта-Клаус? Я опаснее, потому что ближе. Итак. Что за сделка?
– Я расскажу. Вообще-то я с наркотиками никогда… Но тут…
– Подвернулась большая партия, – подсказал я.
– Нет. Подвернулась партия совершенно особого наркотика.
– Особого?
– Да.
– Уж не «фельдмаршала» ли, случаем?
Марк обалдел:
– Вы все знаете.
– Нет, не все. Сейчас ты мне расскажешь все, что тебе известно о «фельдмаршале».
– Он был получен в Германии во время войны. Осталось его немного. И стоит он безумные деньги. Всего за какую-то пару пакетов – миллионы!
– И много этого «фельдмаршала» у Плеко?
– Не знаю.
– Что он от тебя хотел?
– Чтобы я помог найти покупателя.
– И ты нашел?
– Нашел.
– Кто этот покупатель?
– Богатый араб. Шейх.
– Имя.
– Нет. Меня за это…
– Тебя и без этого.
– Но не говорите Плеко!
– Если я поклянусь, ты мне не поверишь. Имя.
– Махамед Бубакар. Он саудовец.
– Как проходила сделка?
– Я просто их познакомил.
– А этот Бубакар? Ты поставлял ему наркотики?
– Никогда. Я не занимаюсь ими.
Он вздохнул:
– Я помогаю, если нужны женщины. И когда Плеко спросил, нет ли у меня очень богатого клиента, который мог бы купить партию особо ценного наркотика, я вспомнил о Бубакаре. Я ему позвонил. Услышав о «фельдмаршале», он сразу прилетел в Париж. Я их свел. Сделка состоялась.
– И ты получил свой процент, на который купил отель.
– Но я еще продал «Амазонку».
– Ясно. Теперь можешь пить таблетку.
– А теперь мне не надо. Я уже успокоился.
Я подал машину назад и повернул к выходу.
– Куда мы едем? – осторожно осведомился Марк.
– Ты знаешь, что с тобой будет, если обманул? Фильмы ужаса смотришь?
– Нет.
– Напрасно.
Я вырулил машину на узкую, усаженную чахлыми деревцами аллею. Проехали молча пару кварталов.
– Как обстоит дело со сжиманием скелетов? – спросил я.
– Каких скелетов? – у Марка отвисла челюсть.
– В твоем заведении, случаем, скелеты не сжимают?
– Нет, – Марк испугался не на шутку. – Мы едем туда, где сжимают скелеты? Мне сейчас будут его сжимать?
– В другой раз, – успокоил я. – Если узнаю, что ты меня обманул. Ты кленовый сок любишь?
– Нет, а что?
– Просто так. А пол младенцев умеешь предсказывать?
– Нет. У вас очень странные вопросы. Но я вам говорил только правду.
Я остановил машину около метро:
– Пеняй на себя, если это не так. Когда сжимают скелет, это больно.
Я выскочил из машины и нырнул в метро.
* * *
Я вышел из метро у «Мадлен» и отправился в брассери на углу. Заказав два сандвича и пиво, спросил у официанта:
– Могу я от вас позвонить?
Получив согласие, направился к стойке, набрал номер.
Мужской голос:
– Я слушаю.
– Добрый день. Простите, мне бы хотелось поговорить с месье Плеко.
Молчание. Потом:
– Я жду вашего звонка. Говорите.
Конечно, Марк после встречи со мной сразу ему позвонил.
– Как я понял, месье Марк передал вам о моем желании поговорить с вами.
– Кто вы такой?
– Меня зовут Евгений. Я приятель недавно скончавшегося месье Топалова. Я недавно был в Довиле, но, к сожалению, не имел чести с вами познакомиться.
– Ах, это вы… Тогда у меня есть все основания не разговаривать с вами.
– Но, к несчастью, я знаю, откуда у вас «фельдмаршал». Увы, знаю, кому вы его продали. Вы продали вещь, вам не принадлежавшую.
– Но она не принадлежит и вам.
– Вы ошибаетесь. У меня есть все основания утверждать, что эта вещь принадлежит именно мне.
Плеко задумался.
– Есть и другие люди в вашем окружении, которые утверждают, что вещь принадлежит именно им. Разберитесь сначала между собой.
Кто это мог быть? Конечно, Кузякин. Попробую.
– Вы опытный человек, месье Плеко. Ваше имя говорит о том, что вы хорошо знакомы с советской действительностью. Поэтому вы должны знать, что не все наши службы живут в полном согласии.
Плеко помолчал. Потом:
– Да, это мне известно.
– Господин, или точнее товарищ, назовем его условно Вадим, представляет одни структуры. Я другие. Причем я представляю структуры, которые знают о существовании Бубакара и которые, в отличие от товарища Вадима, могут доставить вам большие неприятности в этой связи.
– Вы мне угрожаете?
– Я просто хочу подчеркнуть разницу между нами. Кроме того, я, может быть, вас удивлю, но мне совершенно не нужна эта вещь.
– Вы меня не удивите. Насколько мне известно, вы уже один раз от нее отказались.
– Это верно.
– Так что вам от меня нужно?
– Мне нужно поговорить с вами по совершенно другому вопросу.
– Я понимаю, что в Довиль вы не приедете.
– Я сейчас в Париже.
– Это я знаю. Когда вы хотите меня видеть?
– Завтра. Именно завтра я должен улетать.
– Вам повезло, что вы меня застали. Завтра я тоже уезжаю. Буду проезжать Париж. Но мне бы хотелось встретиться с вами где-нибудь южнее.
– Вы едете на юг?
– Да.
– В Монпелье?
– Это не важно.
Ого! Я не ошибся. У него встреча с Вадимом.
– Тогда на полпути. В Лионе.
– Отлично. Завтра в Лионе в четыре часа.
– Я плохо знаю Лион и буду вам признателен, если вы укажете место, где мы могли бы встретиться.
– Охотно. На центральном рынке есть маленький ресторанчик. «Поль Бокюс». Там.
– До встречи.
– До встречи.
Теперь я мог идти в отель.
«Поль Бокюс» – это хорошо. Я не знал, что у самого известного французского кулинара есть маленький ресторан на лионском рынке.
62. Библиотека – хранилище знаний
Чтобы открыть кейс, надо знать двенадцать цифр. И их Топалов знал на память. Дюжину цифр!
На тыльной части статуэтки были вырезаны двенадцать цифр, между шестью оставался небольшой промежуток. Колосов предположил, что это номер банковского счета. А что, если первые шесть цифр – это шифр для замков слева, а вторые для замков справа? Человек, получивший статуэтку, узнает код. Вот и связь статуэтки с кейсом.
Но Топалов часто получал кейсы и открывал их без всяких статуэток. И этот кейс он открыл до того, как получил статуэтку.
Знал на память. Как можно запомнить двенадцать цифр? Легче всего запомнить даты.
А вдруг шесть цифр кода – это даты: день, месяц и год? Очень часто для того, чтобы запомнить код сейфа, поступают таким образом. Но здесь две пары по шесть цифр. Это могут быть даты рождения и смерти.
На статуэтке были выцарапаны цифры: 261000 240491. Предположим, первые шесть – дата рождения какого-то человека, а следующие – дата его смерти. Если это известный человек, то достаточно передать Топалову имя этого человека, и тот находит в Ларуссе даты его рождения и смерти.
261000. Стало быть, искомая персона родилась 26 октября нулевого года, согласимся на XIX век, 1800 года и умерла, 240491, 24 апреля 1891 года. Это явно не Гоголь. А кто?
Человеком он должен быть известным, и круглые даты его рождения и смерти должны отмечаться.
Год рождения 1800 год. Юбилеи пришлись на 1900 и 1950 год. Искать газеты за эти годы трудно. Год смерти 1891. 24 апреля исполнилось 100 лет со дня смерти этого человека. Всего 4 месяца назад. Надо посмотреть газеты за этот день и попытаться найти человека, который родился 26 октября 1800 года и умер 24 апреля 1891 года.
И я отправился в Национальную библиотеку.
* * *
Новая, еще до конца не доделанная четырнадцатая линия метро оказалась совершенно не похожей не старые: чистая, просторная, цветы и поезда кажутся комфортнее. Выйдя из метро, я сразу увидел несколько высоких зданий новой Библиотеки, подходивших почти вплотную к Сене.
Зал периодики оказался на втором этаже.
Я быстро нашел «Монд» за 24 апреля. На двадцатой странице прочел «Сто лет со дня смерти… германского генерал-фельдмаршала Хельмута Карла Бернхарда фон Мольтке».
Я тут же кинулся к большому Ларуссу. Мольтке.
То, что я нашел, поразило меня!
И не столько даты рождения и смерти – как я и предполагал, родился генерал-фельдмаршал 26 октября 1800 года, а умер 24 апреля 1891 года – сколько его портрет! Длинный нос, вытянутое лицо. Ну конечно, Мольтке! Прав Крокодил, о Гоголе они в Намибии понятия не имеют. Это была статуэтка Мольтке. Статуэтка Мольтке, и на тыльной части вырезаны его даты рождения и смерти. Я положил статуэтку в банк к Моске, и тот послал кому-то телеграмму только с одним словом: «Мольтке».
И сразу же еще одна мысль. Наркотик называется «фельдмаршал». И Мольтке был фельдмаршалом.
63. Дама в номере
На ресепшне меня остановили:
– В вашем номере вас ждет дама.
Я поблагодарил.
Дама. Кто? Конечно, Ася. Что ей еще нужно? Впрочем, я понимал, что ей нужно. Я поднялся на третий этаж. Открыл дверь.
За письменным столом восседала Кики.
Ну, Кики – это другая история.
– Утром я увидела, что моя машина удачно припаркована. Просто повезло. И я решила съездить в Трувиль на выставку на поезде. Два часа туда. Три часа – идиотская выставка, единственная достопримечательность которой держащееся на одной пуговке декольте Высокой табуретки. И потом два часа назад. Надеюсь, ты мне оплатишь дорогу. И суточные.
Я сразу ввел ее в курс дела:
– Завтра с утра едем в Лион.
– Отлично.
– Надо успеть к четырем на лионский рынок в ресторан Поля Бокюса.
– Поль Бокюс – это супер. А к тебе приходила дама.
– Какая еще дама?
– Толстая.
Юная художница взяла бланк отеля и карандаш. Через минуту на бумаге появилась… карикатура на Асю.
Конечно, Ася. Очень похожа. Только у нее были карикатурно огромные глаза и почему-то спущена юбка.
Не дав мне времени опомниться, Кики начала:
– Когда в моем положении оказывается американка, она звонит адвокату. Когда немка, она вызывает полицию. Итальянка устраивает скандал.
Она умолкла.
– Ну, а француженка? – спросил я.
– Не знаю, как другие француженки, но я ее спросила, знает ли она, что любовь со мной стоит тысячу франков в час.
– С тобой? Любовь?!
– А почему нет?
Я обалдел:
– И она?
– Она открыла рот и молчала. А я ей сказала: «Не стесняйся. Давай разденемся вместе, или ты хочешь меня раздеть?» И норовила снять с нее юбку. У нее глаза стали увеличиваться и, когда они стали размером с дыню, она обозвала меня нехорошим словом и выскочила.
Я представил себе Асю, с которой Кики снимает юбку, и расхохотался.
– Во всяком случае я добилась своего, она больше сюда не придет, – заключила Кики. – Ты голодный?
– Да.
– И я. Пошли. Тут рядом на улице де л'Аркад один овернец держит маленький ресторанчик. Продукты получает из дому. Готовит его жена.
Мы уютно расположились в маленьком ресторанчике.
– Поль Бокюс… – мечтательно произнесла Кики. – Когда американку приглашают в очень дорогой ресторан, мать ей говорит: «После того как он расплатится, скажи, что гораздо практичнее эти деньги вложить в какое-нибудь дело». Мать немки наставляет: «Предупреди его, что ты оплатишь только половину счета». Итальянская мама объявляет: «Если он сделает тебе предложение, звони мне, я захвачу падре Антонио, и мы мигом прибежим в ресторан». А французская мать резюмирует: «Тут уж, миленькая, не отвертишься, придется отдаваться».
Сразу после ресторана Кики потащила меня в маленький театрик на улице Матюрен. Пьеса «Боинг-Боинг» шла уже второй год, поэтому билеты мы купили сразу.
Вдоволь посмеявшись, мы вышли из театра, дошли до Мадлен, съели по сандвичу в брассери и вернулись в отель.
64. Подарок Поля Бокюса
Утром проснулись в восемь. Позавтракали в брассери – и в путь. До Лиона пять с половиной часов, если не останавливаться.
В Париже за рулем была Кики. Она вовремя читала указатели и поворачивала то направо, то налево. Проехали Шилли-Мазарен.
– Теперь прямо по шестой дороге. После станции отдыха поменяемся.
К Лиону подъехали около трех. Снова за руль села Кики. Она вырулила на бульвар Толстой. Остановилась около вокзала Пар-Дье.
– Без пятнадцати четыре. В самый раз.
Повернув у Галери Лафайет, она хотела проехать вперед, но я заметил отъезжающую от тротуара машину.
– Припаркуемся здесь.
От Галери до рынка несколько кварталов. Дойдем пешком.
У входа в здание рынка я увидел полицейскую машину, и мне это не понравилось. Мы остановились около гостиницы «Ибис». Я сказал:
– Постой здесь, я пойду посмотрю.
– Тебе не нравится эта машина?
– Да.
– Мне тоже. Пошли вместе.
Когда мы вошли в здание рынка, я все понял. Люди размахивали руками. Обрывки фраз.
– Что они говорят? – спросил я Кики. – Я не понимаю.
– Я тоже. Что-то случилось.
Мы прошли вдоль аллеи и остановились около магазина, где продавали хлеб.
– Что стряслось? – спросила Кики.
– Только что кого-то убили.
– Где?
Ответ я знал.
– В ресторане «Бокюс».
– Подожди, – сказала Кики. – Я пойду посмотрю.
Вернулась она через пару минут.
– Это Плеко! Я узнала. Это он. Ты должен был встретиться с ним?
Она стояла как вкопанная. Я взял ее за руку:
– Идем.
До машины шли молча.
* * *
Теперь надо побыстрее убраться из Франции. Где находится кейс, я уже не узнаю. Первое задание я не выполнил.
Остается второе: закрыть Габонский рудник, перевезти деньги из Браззавиля в Тунис. Это проще.
Мы снова выехали на бульвар Толстой. Всю дорогу Кики молчала.
– Аэропорт Сант-Экзюпери, – распорядился я.
– Ты улетаешь из Франции?
– Да.
– Интересно, кто следующий? Убили Вальтера, потом Топалова. Теперь Плеко. Кто дальше?
Она так говорила, будто считала меня виновным.
– Но ты же понимаешь, что это не я их убил.
– Ничего не понимаю и понимать не хочу.
Подъехали к аэропорту. Мне повезло. Самолеты из Лиона в Браззу вылетают по пятницам. Сегодня пятница. Рейс Лион – Яунде – Либревиль – Браззавиль. Отлет через час. Есть места только в эконом-классе. Ну и ладно.
Я обнял Кики. Поцеловал.
– Не грусти. Все пройдет. Ты жива и здорова. И по-прежнему очень привлекательна. Ну, что скажут американка, немка, итальянка и француженка в твоем положении?
– Они все скажут одну и ту же фразу. По-итальянски. «Basta cosi». (Ну, хватит).
Она повторила:
– Basta cosi.
Потом взяла мой билет, на обратной стороне карандашом набросала смешную девчонку и потом сверху наложила решетку.
– Все будет в порядке, – пытался я ее успокоить.
– Ладно, ладно. Только во Франции в ближайшее время не объявляйся.
Она меня поцеловала и быстро ушла. Не оглянувшись.
