Книга: Немного страха в холодной воде
Назад: Часть вторая «От людей на деревне не спрячешься…»
Дальше: Часть четвертая О волках, овцах и славных московских сыщицах

Часть третья
Зачем отставной козе барабанщик?!

На стене между фотографиями мерно тикали ходики. В мирное тиканье часового механизма вплеталось тихое посапывание Матрены — несколько рюмочек забористой сычовской наливки наложились на бессонную ночь, сморило Мотю после «городского» обеда. Она не неугомонный фермер Сыч, что после плотного перекуса помчался с Дениской какой-то забор править. Не деятельный почтовик Суворов, что скушал на скорую руку немного бульона с бараниной и унесся в поселок по делам. Матрена — женщина немолодая, к ночным переполохам не привычная.
Надежда Прохоровна подремать не улеглась. За обедом она попросила Карпыча зайти с оказией в поселковое фотоателье и распечатать там все шестнадцать снимков места происшествия и два размытых кадра с удирающим кроличьим вором.
Сейчас все восемнадцать фотографий лежали перед бабой Надей на большом столе в главной Матрениной комнате. Лежали и ничего нового не сообщали.
Надежда Прохоровна тасовала их и так и эдак, два нечеткие снимка категорически выбивались из общей картины! Никак не могла понять уже довольно опытная сыщица-любительница Губкина: зачем Глафира Терентьевна Иванова потащилась ночью к чужим кроликам и есть ли в этом связь с убийством Мухина?!
Глафирин двор отлично охраняет бесноватый пес Буран. Сегодня, переговорив приватно с Дениской, Надежда Прохоровна узнала, что Федька таскал Глафириных курей не ночью, а потихоньку на вечерней зорьке, поскольку знал прекрасно: соседка пересчитывает пернатых утром, когда поочередно из курятника выпускает — куры у нее только по двору гуляют, на улицу не бегают. Потому и грешила Терентьевна исключительно на почтальонского Гавроша, что сделал подкоп под забором. Днем Буран на привязи сидит, ночью по всем угодьям носится, никакого человеческого вора к забору близко не подпустит.
Итак, учитывая отменного зубастого охранника, вернемся к главному вопросу — зачем Глафира отправилась ночью к чужим кроликам?
Решила отомстить Карпычу за пропавших кур и увести ушастого? Прокралась потихоньку к клеткам… Попалась на месте, перепугалась Карпыча с фотоаппаратом и убежала сломя голову.
Могло быть так?
Могло. И если помыслы Глафиры были не честны, можно на спор биться — разговаривать с орденоносицей абсолютно бесполезно. Ни за что старушка не признается, что лазала к соседу живность воровать. Стыдоба же! На старости-то лет… Надежда Прохоровна Глафиру маленько знала — та всегда упертой теткой была, завсегда на своем до последнего стояла, даже если не права была. Только раздражалась да злилась, если больше напирали… Любила, чтоб ее слово всегда последним на застольях было.
К Глафире просто так не подобраться, вспоминая одно из последних застолий в Парамонове, взгрустнула баба Надя. В то время, помнится, народ массово рванул на волю из рядов компартии, упертый член КПСС Глафира Иванова уверенно предрекала скорый крах капитализма и всеобщее торжество коммунистической идеологии. Сама без пенсии два месяца сидела, зарплату по полгода задерживали… но разве ж это доказательство?! Это — происки завистников из мировой буржуазии!
Упертая тетка Глафира Терентьевна. К такой ни с каким хитрым вопросом не подъехать, а в лоб идти — нечего и думать! Если неделю назад ни в чем не призналась, устоит и нынче. Сегодня днем Надежда Прохоровна видела, как бабу Глашу с чуть опухшей после неудачно удаления коренного зуба щекой привез из города семейный племянник на машине. Сейчас от бабы Глашиной баньки дымком потягивает — племянник с женой париться направились, так что идти с визитом не ко времени.
«Прогуляться, что ли, просто? — подумала Надежда Прохоровна. — Чего в духотище-то сидеть, когда на улице — погоды?..» Сложила в стопочку фотографии, поправила на спящей Матрене одеяльце и вышла из дому. Авось обдует голову ветерком и свежая мысль появится… Не хочется Матрену оставлять в деревне, где нераскрытое убийство над дворами топором висит. Тут надо расстараться, помочь сельчанам.

 

Гулять по «прошпекту» Надежда Прохоровна не пошла, протопала через огород к задней калитке. Вышла на узкую тропинку, вьющуюся по задам участков, поглядела из-под ладони на гладкую озерную равнину… Красота. Никаких заграничных курортов не надобно с такими вот красотами: тут тебе и простор, и воздух, и плеск волны… Отдыхай в тишине, пока дела ни призовут…
А какие дела у пенсионеров? В огороде в охотку поковыряться да с кумушками побеседовать.
За гостьей увязался Полкан, шмыгнул в приоткрытую дверку. Надежда Прохоровна свистнула песику — не убегай далёко! — и пошла по едва заметной, плохо протоптанной тропке к дому Мухина. Хотела еще раз оглядеться на месте, может быть, даже внутрь войти — вдруг и появится какая-то догадка?
…Траву вдоль деревянных штакетников сельчане скашивали — береглись пожаров, и в дело употребляли: Суворов на подстилку для кроличьих клеток, Сычи для крупной рогатой живности. Приятно гулять по ухоженным задам деревни Парамоново, где заросшим остался только островерхий холмик, издревле сложившийся из собранных с поля камней. Полкан помчался именно туда, нырнул в высокий бурьян, тявкнул громко и пропал из виду.
Надежда Прохоровна снова сложила руку козырьком надо лбом, поглядела на выставленную за забор Глафирину баньку: вроде бы не парятся уже. Дверь на деревянную щеколду с наружной стороны закрыта, на гвоздике у косяка висит когда-то черный, но уже выцветший под солнцем до мутно-серого цвета халат, пара мочалок просушиваются. Еще влажный жестяной тазик на лавочке к стене прислонен.
Видать, управились уже Глафирины гости. Но домой не уехали — Буран еще привязан на короткий поводок, погавкивает недовольно со стороны крыльца. Наверное, племянник с женой дома чай пьют, в обратную дорогу собираются.
Надежда Прохоровна прошла мимо холмика, собралась уже открыть калитку на огородик Мухина да свистнула Полкану — нарвется еще пустобрех на гадюку в траве, прогретые заросшие камни самое змеиное место и есть!
Но пес не отозвался. Возился увлеченно на одном месте, и выглядело это место небольшой проплешиной в довольно равномерной поросли бурьяна. Как будто внушительный булыжник, поднятый с поля, в травяную середку угодил.
Или и не булыжник вовсе…
Надежда Прохоровна осторожно — помня о змеях! — подошла к пышной зеленой шапке на каменном бугорке, привстала на цыпочки, вытянула шею…
Матренин охранник озабоченно обнюхивал некую пыльную розоватую тряпочку. Утыкался носом в рыхлую узорчатую ткань, ворчал…
Вид этой «тряпочки» заставил бабу Надю забыть о змеях. Уже предполагая, что разыскал неугомонный песик, она пробралась сквозь жесткие колючие стебли, склонилась над находкой…
И сердце бешено заколотилось: на внушительном валуне, что и образовал незарастающую проплешину, лежала женская юбка из легчайшей индийской марлевки — фиолетовые и сиреневые цветы по розовому полю. Нос Полкана утыкался в большое бурое пятно овальной формы между карманами.
Именно в эту юбку и был одет кроличий вор на снимке, сделанном Фельдмаршалом на месте преступления.
Теперь переднюю половину юбки украшали почти почерневшие пятна засохшей крови.
Надежда Прохоровна сглотнула шершавый комок, появившийся в горле, распрямилась: вокруг одни красоты и ни живой души. Отгоняя Полкана от юбки, нагнулась снова и бережно, двумя пальчиками, расправила ее на весу.
Небольшие пятна крови начинались чуть ниже ветхой резинки, а между обвисшими карманами образовалось внушительное пятно. Все выглядело так, словно кто-то, испытывающий сильнейшее кровотечение, прижался к животу своего убийцы…
Уже несильно палящее, вечернее солнце вдруг показалось бабе Наде слепящим огненным шаром, спустившимся к макушке. Перед глазами засновали радужные мушки — это давление внезапно подскочило! — руки, держащие юбку, повисли недвижимыми, тяжелыми плетями.
Глафира.
Глафира не успокоилась той ночью, после встречи с Фельдмаршалом, а пошла к Федору, которого подозревала в краже живности.
Пришла. Увидела на кухне обстановку, так много сказавшую хозяйственному глазу Надежды Прохоровны, и…
А что — и?! Что изменилось?!
О том, что Глафира могла пойти к Мухину, Надежда Прохоровна и так подозревала. Наткнулась баба Глаша на Фельдмаршалову засаду, перепугалась поначалу, в бега ударилась, а после разозлилась.
Вполне в ее духе выходит — бабушка конкретная, как говорит нынешняя молодежь. Обидно Глаше стало, что ее у клеток поймали, в краже заподозрили, развернула пятки и отправилась выяснять отношения с настоящим похитителем пернатых и ушастых. Видать, давно подозревала, что Федька на работу не так часто ходит… Или сказал кто из поселковых об этом…
Не важно! Важно то, что Глафира застала Федьку в доме с выключенным светом — вполне готовым к краже и обработке чужого поголовья.
И это Надежда Прохоровна вполне предполагала еще раньше. Глафира с Федькой даже могли на задах огородов столкнуться и отправиться выяснять отношения к Мухину домой…
Но вот что дальше?..
Если бы погиб Федя Мухин от удара сковородкой или скалкой по голове — тут вся картина ясная: кухонная утварь — самое женское оружие и есть.
Но Федьку дважды ударили шилом.
А Надежда Прохоровна очень хорошо помнила рассказ Алешки, когда тот вернулся с первого «адреса» в качестве оперативника убойного отдела.
Пришел Алешка, сел картофельное пюре кушать и между делом, зная, чем потрясти любимую Надежду Прохоровну, рассказал с комментариями такую вот историю.
В квартире, больше похожей на свинарник, произошло убийство: ударами ножа в плечо и в шею зарезали пьянчужку, зашедшего с визитом к семейной паре местных алконавтов.
В убийстве подозревали мужа. Он ничего не отрицал, так как проснулся утром весь в крови с ножом в руке. Все остальное помнил как в тумане.
Супружница, находившаяся тут же, поливала его проклятиями (под шумок опохмелялась), но грозилась дождаться из места заключения, поскольку чувствовала себя виноватой — драка развязалась из-за ее прелести неземной.
И так бы и увезли несчастного синюка, и осудили, как рецидивиста, поскольку был уже судим, но приехал на «адрес» хороший медицинский эксперт.
Осмотрел погибшего гостя алкашей, снял резиновые перчатки и очень доходчиво — в присутствии «неземной прелести» — доказал, что косые удары сверху вниз были нанесены слабосильной женщиной невысокого роста.
Пораженная достоверно собранной картиной, супружница призналась тут же и добровольно, рассчитывая на снисхождение суда. А Алешка долго потом распинался перед бабой Надей, рассказывая, в чем, по словам эксперта, различие между мужским и женским ударами.
Нормальная рассерженная женщина не бьет обидчика в район поясницы. Если, конечно, она не специально обученный убийца, что в случае с бабой Глашей даже рассматривать смешно. Такие бабушки, как старушка Иванова, могут ударить обидчика сверху вниз, наотмашь по башке и шее, но никак не бьют целенаправленно в печень, под лопатку или в легкое.
Не женский удар свалил Федю Мухина! Не женский.
Могла Глафира Терентьевна в сердцах садануть Федьку чем-то тяжелым, могла и ножиком куда-то ткнуть… Но чтоб вот так — точнехонько, убийственно… Навряд ли.
Или?.. Может быть?..
Никак не могла понять Надежда Прохоровна, чему ей верить. Своим рассуждениям, основанным на рассказе Лешки о женских и не женских способах спонтанного убийства, или собственным глазам? Ведь окровавленная спереди юбка — вот она, лежала, упрятанная, в бурьяне. А в доме снимки лежат на комоде, доказывающие, что не спала Глафира Терентьевна той ночью…
А может быть — спала? Украл Федька ее юбку, надел, платком голову обвязал и отправился воровать кроликов, прикинувшись соседкой, чтоб, значит, не узнали в случае чего…
Да ну. Одно дело — курицу к забору подманить и свистнуть (куриный загон за сеткой от Бурана упрятан и стоит на противоположной стороне дома), другое дело — мило злющего пса к хозяйской одежде подобраться… Порвет Буран! Близко не подпустит или так облает, что вся деревня сбежится посмотреть, кто у Глафиры озорует.
Надежда Прохоровна вздохнула надрывно, скатала юбку в аккуратную трубочку и поковыляла обратно к дому. Идти на участок убитого Федьки ей как-то расхотелось. Хотелось вернуться к Матрене, выпить чаю и еще раз (теперь в комнате Еленки) разложить на письменном столе все снимки, поглядеть внимательно — вдруг, в связи с открывшимися обстоятельствами, углядит на фотографиях то, на что раньше глаз не лег. Вдруг найдет доказательства присутствия Глафиры в Федькином доме…
Шагая по тропочке, не удержалась, еще раз оглянулась на бабы-Глашин участок, отметила, что белье и полотенца сушатся на веревочке неподалеку от крыльца; пристально посмотрела на вынесенную за ограду баньку… Что-то там цепляло взор, что-то не отпускало… Говорило…
Вот! Есть! ХАЛАТ! Выцветший до серости рабочий халат Глафиры! Висит спокойненько на гвоздике — бери не хочу!
Так, так, так… Если представить, что имеет баба Глаша обыкновение, помывшись после пахоты в огороде в баньке, оставлять на гвоздике рабочую одежду, то… тут-то Федька и мог по дороге к кроликам прихватить цветастую юбку!
МОГ!!
Надежда Прохоровна добавила ходу, цыкнула на путавшегося в ногах Полкана — песик все прыгал вокруг, стараясь ухватить зубами свою находку! — и попыталась систематизировать мысли. Что получается, если представить, что Мухин взял Глафирину юбку с гвоздика на бане и именно его сфотографировал Фельдмаршал?
Сыщица запнулась об Полкана, сбилась с мысли…
Ничего. Ничего путного все равно не получается. Даже если представить, что прибежал Федька домой в бабы-Глашиной юбке, что там его уже поджидал убийца… (Что, согласитесь, забавно — беседуют два мужика, один из них по-прежнему в бабьем платке и в юбке.) Или даже подкараулил преступник Мухина на подступах к дому, что вернее всего — как-то ведь окровавленная одежка оказалась на улице! А это значит — проткнули Федьку шилом еще на улице, и он впопыхах скинул юбку и в бурьян закинул… Не выбегал же, в самом деле, раненый мужик из дому и не бежал до каменного холмика, чтоб проклятую тряпку выкинуть?! Тогда бы он и до соседей добежал, чтоб помощь оказали!
Все чепуха, все чепуха… Ничего не получается, поскольку обе раны у Федьки сзади. Если бы он испачкался в собственной крови, то натекло бы со спины, пятно начиналось бы сразу от резинки, а спереди могли остаться только размазанные следы от испачканных рук, что он об перед юбки торопливо вытирал, но там — намокшее пятно.
Но если все же не Глафира убила Федора, то — КТО?
КТО в юбке бабы Глаши приходил воровать кроликов, потом скоренько, судя по времени смерти, убил Мухина и запачкался, буквально пропитался его кровью? КТО вылез через узкое окно запертого изнутри дома, где уже лежал истекающий кровью Федор, и, убегая, зашвырнул окровавленную юбку в бурьян? Не сжег, не закопал, а поступил просто и глупо выбросил. В доме следов не оставил, догадался двери-окна изнутри запереть и наружу вылезти, а главную УЛИКУ попросту в траву зашвырнул.
Избирательно предусмотрительный у нас убийца получается, да?
Белиберда какая-то… Федька мог сам украсть юбку и запачкаться в крови, но сзади; Глафира могла убить соседа, но нанесла бы удар сверху вниз, сковородой по маковке… Смешение горизонта, сторон света и рассудка. У бабы Нади закружилась голова. Как ни вращай, ни представляй, все крепко сходится на бабе Глаше. Именно ее юбка испачкана спереди, именно у нее имеется мотив и подходящие габариты высохшего тела — как раз для узкой дырочки в окне, именно она, выбравшись из запертого дома и пробегая к своему огороду, могла по дороге зашвырнуть юбку в высокую траву. Все по пути, ложится ровненько — один в один…
Неужто сбрендила старушка и зарезала соседа?! Причем именно насмерть резала, без дураков, по умыслу…
Эх, засадят бабу Глашу и о наградах не вспомнят. Или в психушку запрут, заслуженную нашу… Стоит только эту юбку показать следователю и фотографии припомнить — прости-прощай, Глафира Иванова. Мотив, возможность, косвенности всякие…

 

Очень потерянная и грустная приплелась Надежда Прохоровна в Матренин дом. Скатанную в трубочку юбку запрятала на антресоль в сенях, долго пила чуть тепловатую воду из бидона и думу тяжкую крутила в мозгах. С головы на ноги все переставляла и обратно.
Что, если оттолкнуться от самого узкого места в этом преступлении, то есть от дыры в окне?
Кто из сельчан смог бы пролезть в эту дырку, учитывая, что выставлялось стекло уже после убийства — на нем кровавый мазок отпечатался, и оставить дом запертым изнутри?
Подходящих по габаритам парамоновцев совсем не много. Терентьевну уже в связи с этим рассматривали — могла пролезть сухонькая старушка. Павлов — товарищ очень сухопарый. Сычи могли старуху Галю пропихнуть… Из области невероятного — Матрена и скучающий подросток Стечкин.
Итак, идем по пунктам. Милейший «академик». Зачем бывшему директору детского дома убивать местного пропойцу? Чего они могли не поделить? Живности у Павлова никакой, из дома только резиновые сапоги пропали и то давным-давно, а к Федьке Герман и тогда претензий не предъявлял.
Его парни не поделили что-то с поселковым сторожем?..
Навряд ли. Если бы у Федьки случилась стычка с пришлыми, об этом узнала бы вся деревня — Мухин горлодер известный.
А может быть, не так прост сам Герман Аркадьевич?.. Ведь путается тут в схеме одна неразрешимая загадка — кто-то проник в дом Пантелеевны, пошарил в документах, но ничего не взял… Что, если Павлов решил не только военный санаторий к рукам прибрать, но и окрестные земли под кадетский корпус пристроить…
Надежда Прохоровна вспомнила полные грустной усталости глаза учителя, представила, как тот залезает в Матренин дом или пацанов своих пошарить подсылает, и почувствовала себя неловко даже на расстоянии перед тихим порядочным мужиком.
Удумала тоже! Аркадич не знает, как убедить местных жителей не противиться детскому дому, лишний раз чихнуть боится, а тут — такое.
Нет, Павлов на козни не отважится, пока документы в министерстве не подпишут, рисковать не станет.
Если, конечно, Федька не прознал про детский дом и не удумал соседа шантажировать «народными выступлениями». А за свою мечту, за детский дом в бору на берегу озера, учитель мог зарезать никчемного человечишку… Мог сам перед собой оправдаться. Знаем мы этих ницшеанцев, Арнольдович рассказывал про «цель оправдывает средства»…
Господи! Да какой из Германа фашист иль ницшеанец?! Культурный мужик — Божий человек! Прости, Аркадьевич, Христа ради, за такие паскудные мысли!
Доверять надо, Надя, интуиции — не подгонять данные под результат, а мозгами шевелить! Разозлившись на себя, Надежда Прохоровна даже плюнула в сердцах. Эдак дойдет до того, что представится, как Сычи все коллективом старую Сычиху в окно пропихивают!
А с фермерами и без того все просто и никакие габариты ни при чем! Зачем Дениске, учитывая время смерти Мухина, приходить к тому домой — в сухую теплую полночь! — в резиновых сапожищах?!
Даже если они не на утреннюю, а на вечернюю зорьку рыбачить собирались… Если махнули рукой на эту зорьку и напились с вечера в темном доме… убил Денис соседа и только под утро очнулся — в сапогах, отпечаток на стекле оставил, когда бабу Галю в щель пропихивал…
Тьфу! Так до того дойдет, что Матрену подозревать начну!
Надежда Прохоровна рассерженно поерзала на низкой лавочке, но мысль — подозревать тут можно всех — не уходила. Прицепилась гадким репейником к мозгам, колола каждую извилину — царапалась: а ну как малолетний Стечкин повадился к деревенскому алкоголику от скуки бегать? А ну как застукала Серафима Яковлевна сбежавшего ночью внучка у разнузданного пьяницы и сгоряча…
А что «сгоряча»? Шилом два раза в спину ткнула, так что ли? А потом уже с улицы «приняла» Павлика из дыры в окошке…
Не-е-ет, старуха Стечкина скорей клюкой огреет, чем шило схватит…
Но что, если гуляет она с клюкой по деревне не из-за хромоты, а чтобы ловчее с резвым внуком управляться? Протянуть вдоль хребта в случае непослушания… Павлик-то, издали видать, от скукотищи подыхает — нет ровесников в деревне, а так и до любого безобразия недалеко.
Федька тоже без компании тут сидел, от безделья днем маялся — мог он с городским мальцом по дурости связаться?..
Мог. Федька мужик насквозь дурной, ему что пацану одиннадцать лет, что восемнадцать, не большая разница — все компания да слушатель… Так что и старуха Стечкина вполне на эту дружбу осерчать могла…
Но вот убить?.. И по словам Карпыча, возле Федькиного дома никаких отпечатков клюки не было…
Надежда Прохоровна встала с лавочки, решительно одернула платье и, выйдя на улицу, потопала к дому дачников Стечкиных. Пора проверить, что за бабушка такая Серафима, нужна ли ей трость для ходьбы или исключительно в воспитательных целях?

 

В тени у прогретой за день стены кудрявенькая пятилетняя Оленька играла в «магазин». Устроила на лавочке «прилавок» и предлагала «покупателям» — двум чумазым Барби и медведю — завернутые в подорожник «конфеты-леденцы» из гладких камушков. «Торговля» шла бойко, Барби манерничали и спорили с «продавщицей», толстый мишка обложился «покупками» и «приценивался» к пол-литровой пластиковой бутылке с водой из лужи.
На девочке было надето нарядное платьице с оборками, оцарапанная коленка щедро залита зеленкой. Хорошая девчушка. С пришедшей бабой Надей поздоровалась вежливо, предложила «отовариться»…
Надежда Прохоровна укорила себя, что не взяла для внуков Серафимы гостинца: приятно радовать воспитанных детей.
Сама Серафима Яковлевна Надежде Прохоровне шибко не понравилась. Та относилась к наивреднейшей категории старух, что вечно недовольны всем и всяким: «Зачем такая жаркая погода? Зачем со скотного двора Сычей летит так много мух? Зачем собака лает, а коты цыплят воруют?.. Когда же, наконец, в деревню газ проведут?! Они там что — не чешутся?!»
Надежда Прохоровна могла бы на это ответить: «Жара лучше, чем дожди. Молоко у Сычей ты сама покупаешь. Собаки деревню охраняют…» Но не сдержалась и вступила в разговор только раз, когда словоохотливая кумушка принялась мыть кости невестке:
— Рожать задумала! Ольгу еще не вырастила, мне на лето подкинула, а туда же! И было бы дело — ребенка захотела, — доверительно выпучила белесые глаза, — так ведь нет — в запас рожает!
— Как это? — не поняла Надежда Прохоровна.
— А так! — обрадовалась отклику Стечкина. — У их соседки в прошлом году ребенок утонул, так Машка сбрендила! Хочу, чтобы второй ребенок был, вдруг с Ольгой что случится! Каково, а?! «Запасной» ребенок ей понадобился!
И вперила пылающие гневом очи в молчаливую тетушку.
— А что же тут плохого? — невозмутимо пожала плечами баба Надя. — Может быть, ваша Маша от страха Ольгу потерять уже заранее, на всякий случай, повеситься готова… Пускай рожает, раз эй это голову и нервы поправить поможет. Пусть успокоится, раз ей так лучше. Вреда-то — нет, а только польза всем.
Серафима Яковлевна недовольно заткнулась, а через несколько минут поставила в пример свою разумнейшую дочь, что родила и воспитывает с мужем одного сынка Павлика, чтоб, значит, нищету не плодить.
Понятно, усмехнулась баба Надя. Дочь будет молодец, хоть пятерых «в запас роди», невестка — дура бестолковая, уселась на шею к Серафиминому сынку и ноги свесила, да еще одного «нахлебника» посадить пытается.
Терпеть не могла баба Надя таких противнейших старух! Всем недовольны — погодой и ценами, ассортиментом в магазинах и транспортом, соседями и родственниками…
Серафима Яковлевна тут же доказала, что периоды благодушия у нее чрезвычайно коротки. Легонько похвалив доченьку, обрушилась на нее с проклятиями:
— Прислала, понимаешь ли, компьютер Павке! Додумалась! Я теперь день-деньской с мальчишкой воюю, не могу его от «игрушек» оторвать!
В этом вопросе Надежда Прохоровна Серафиме Яковлевне посочувствовала и распрощалась с той без всякого сожаления: полчаса на теплой лавочке показались пыткой! Соскучившаяся по собеседникам старуха Стечкина вывалила на гостью весь ком скопившегося недовольства. Если бы баба Надя не ушла из ее дома, она продолжила бы в том же духе, не останавливаясь до самой ночи.
Кошмар! У бабы Нади даже голова загудела и уши запылали.
Но уходила Надежда Прохоровна с чувством, что задача его решена: Серафиму и Павлика из подозреваемых можно исключить совершенно и бесповоротно. Такие злющие кляузницы, как Стечкина, до полного беспредела ситуацию не доведут. Придушат на корню еще в зародыше.
Да и Федька вряд ли связался бы с малолетним внуком подобной особы — бабка такой лай на всю округу подняла бы: привлекла к делу и участкового, и полномочному представителю ООН по вопросам безоблачного детства жалобу накатала. Громогласно бронебойная старуха. Такой повоевать — бальзам на раны. Убийство не ее конек, Серафима, прежде чем за нож схватиться, с большим удовольствием будет два часа лаяться — всех окрестных собак перебудоражит. Так что не тот типаж.
Шагая по улице, Надежда Прохоровна думала о незнакомой беременной женщине Маше Стечкиной. С такой свекровью жить — и вправду легче удавиться!

 

В доме Матрены снова вкусно пахло жаренной на шкварках картошкой. Пантелеевна легко порхала по крохотному кухонному закутку и шумно радовалась прогрессу:
— Верка Тушкина позвонила! Помнишь, на моей свадьбе свидетельницей была, рыженькая такая, с косой?.. Идет в гости, а у меня уже — и стол накрыт, и картошка с пылу с жару, и мясцо с лучком поджарено… Здорово, правда? Раньше ведь как бывало: притопаешь за две версты в гости да только дверной замок поцелуешь — сами на покос уехали или по грибы отправились. А нынче — комфорт. Позвонил. Пошел. К горячему столу притопаешь. Уже ведь, Надя, не так стали на ногу легки, просто так, в охотку, и не соберешься с дверными замками здороваться…
Надежда Прохоровна согласилась с тем, что прогресс сильно способствует облегчению пенсионерской жизни, и помогла золовке накрыть на стол…
* * *
Вера Семеновна Тушкина принесла в Парамоново сногсшибательную весть — вчера в поселке ЦЕЛЬНУЮ преступную банду ловили! Всем отделением милиции, с привлечением контингента добровольных дружинников.
Ходили по дворам, разыскивали некую цыганку Розу, главный дружинник Кузьма Захарович говорил, что лично эту хитрющую мошенницу видел — та лезла воровать его ковер, повешенный на плетень для просушки. Но храбрый дед Кузьма преступницу не забоялся. Схватил тяжеленную оглоблю и только пригрозил — та, фьють, извернулась юркой змейкой и исчезла в неизвестном направлении.
Зеленоватые глаза рассказчицы Семеновны восторженно искрились, история побега из заключения Свирида Козлова выглядела чистейшей бондианой. К месту преступного (и жутко грязного!) побега электрика из-под стражи была опять приплетена и баба Надя, сиречь — цыганка Роза. Ловкая злоумышленница, способствовавшая милицейскому позору и торжеству вселенских беспорядков.
И если учитывать, что многие подружки агента 007 — этнические красавицы, то бабу Надю расписали, не жалея языков. Скромная плетеная шляпка Надежды Прохоровны превратилась в шикарное сооружение с таинственно широкими полями вроде мексиканского сомбреро, миленькое платье приобрело оттенок заграничного гламура, сама «цыганка Роза» из крупноносой, с усиками бабки обернулась в знойную соблазнительницу — «ну, вылитая Светлана Тома из картины «Табор уходит в небо»»!
И что за истории плетутся в российских деревнях! Надежда Прохоровна никогда еще не слышала столько искреннейших комплиментов по поводу своей, признаем честно, весьма посредственной внешности.
А уж по адресу ее ума и ловкости как фантастически свидетели прошлись!.. Если верить изустному творчеству поселковых фольклористов, то баба Надя нарочно села в «обезьянник», чтобы проникнуть в милицейский участок (на крыльцо которого пыталась пробраться еще в обеденный перерыв), дабы похитить из сейфа табельное оружие и денежные средства личного состава — да вот ключа подобрать не сумела. Хотя Свирида Козлова и рядового Володю удалила из отделения необычайно ловко и изобретательно, используя болезнь первого.
О, как!
Свирид Козлов был позже обнаружен Ниной Сергеевной на сеновале Антонины Юрьевны, немного бит и возвращен в участок.
Через два часа на птицеферме перегорел трансформатор, в связи с чем Свирида срочно амнистировали и переправили в «воронке» на помощь огорченным «марксистам». Свирид, по словам свидетелей, был в одном тапке и почти вменяемом состоянии. Электричество на фабрику вернулось через полтора часа.
…Надежда Прохоровна и Матрена Пантелеевна прослушали несущийся взахлеб рассказ и даже ни разика не прыснули, хотя хотелось очень. В наиболее увлекательных местах деревенской бондианы женщины и глаза таращили, и правдиво охали: «Да что ты говоришь?! Не может быть?!» Вера Семеновна получила от слушательниц ожидаемую реакцию, насладилась успехом и браво хлопнула наливки.
— Дела творятся, девки, в кино не ходи! — И захрустела малосольным огурцом.
«Девки» согласились, что в кино нынче скучновато по сравнению с реальной жизнью, а про себя подумали — дает деревня жару! Мошенницу не поймают, так хоть сами развлекутся. Рассказов хватит до следующего запоя и побега электрика Козлова.
Остроносенькая конопатая Семеновна окончила захватывающую эпопею и понемногу свернула на узконаправленную колею стародавней распри между Алевтиной Федотовной и Марфой Львовной.
Надежда Прохоровна вежливо прослушала вступительный аккорд: «Эта зараза Алька Марфе клок волос вчерась выдрала…» — и неслышно ушла в маленькую комнату Елены. По пути прихватила с тумбочки у телевизора большую старинную лупу — трофейную, что еще дед Матренин с Великой Отечественной привез. (Матрена ее нынче для разглядывания мелких буковок на газетной телепрограмме приспособила.) Разложила на письменном столе смутные фотоснимки куриного вора и через лупу попыталась понять — мужчина или женщина сбегает из суворовской засады? Чей темный локоть прочертил штрихом последний фотоснимок — побольше, Федькин, аль сухонький, старушечий?
Но ничего полезного в расследование это не принесло. Размытый и темный мазок на фотографии позволил только догадаться, что этот локоть просто был, то есть преступник совсем не однорукий. А пользы от этого — чуть. Одноруких в деревне отродясь не водилось.
Надежда Прохоровна поводила лупой по фотографии, попыталась ботинки разглядеть, взгляд зацепился за некую ровную полосочку, что прочертила юбку в районе седалища. «Грязь, что ли, налипла?» — подумала упорная сыщица. Присмотрелась — нет, не грязь. Точно такого же цвета крошечный завиток выглядывал из складок юбки… Где-то на свежую краску уселся ворюга? — подумала баба Надя. На узкую жердочку похоже… Или это две прорехи, а через них темно-фиолетовое исподнее проглядывает?..
Бог мой! Да это ж два кармана!! Те самые отвисшие карманы, сшитые из более темной полоски ткани с каймой! Точно такой же, что понизу подола вьется!
Не вполне доверяя глазам, Надежда Прохоровна минуты две разглядывала нечеткие, едва угадываемые полоски темно-фиолетового цвета. И так и эдак снимок поворачивала.
Ошибки нет — тот, кто на фотографиях удирал от Карпыча, надел Глафирину юбку задом наперед.
Надежда Прохоровна, ошеломленная увиденным, отодвинулась от стола. Конечно, идейной аккуратистке и привереднице Надежде Губкиной в голову не могло прийти, что можно юбку задом наперед носить! Такая мысль в упорядоченной бабы-Надиной голове даже краешком не мелькнула! Тяжело нормальной женщине в мужские пропитые мозги влезть!
Ведь Федька?.. Ему какая разница, как в потемках бегать? В нормально одетой юбке или даже наизнанку?..
Ох и дела… Ох и поворот… Что было сразу вот так не посидеть, хорошенько все не поразглядывать…
Тетеря! Все кровавые пятна сразу в схему улеглись! Федька стащил по дороге к Карпычу Глафирину юбку, натянул ее, не разглядывая, а что-то из своей одежды под резинку юбки заправил: потому кровавый подтек и не начинался прямиком от резинки, кровь скапливалась выше в складках и стекала ниже, образуя огромное пятнище сзади между карманами!
Надежда Прохоровна близко-близко поднесла к глазам фотографию, где удирающий вор был уже немного в отдалении. Карпыч, видать, тогда уже на землю падал, камера ракурс наискосок дала, баба Надя присмотрелась и невооруженными глазами, и через лупу: на этой фотографии на месте юбки вообще было одно мутное пятно и никаких полосок не наблюдалось.
А что, если на первом снимке фотобрак? Опытная сыщицы-любительница прекрасно знала, как порой губительно бывает строить выводы на непроверенных, возможно, ошибочных данных. Надежда Прохоровна убрала снимки в верхний выдвижной ящик стола и решительно встала со скрипучего стула. Догадки догадками, а признаться надо: два толстых фиолетовых червячка на уровне карманов еще не подтверждают факт наличия этих самых карманов на заднице ворюги. Одетая задом наперед юбка превосходно укладывается в возможное развитие ситуации в ночь убийства на прошлой неделе, но если дело не довести до конца, не опросить Глафиру Терентьевну, потом все выводы могут обернуться чистейшим, стыдным фарсом.
Надежда Прохоровна как можно неприметнее прошла мимо увлеченно беседующих в горнице кумушек. Раскрасневшиеся Матрена Пантелеевна и Вера Семеновна вдохновенно обсуждали последние сериальные новости. Мимоходом удивилась: когда это Матрена успевает телевизор смотреть?.. День-деньской на огороде пропадает… И вышла на улицу. Еще проходя от дома Стечкиных, Надежда Прохоровна видела, как баба Глаша прощается с племянником у машины…
Сейчас, наверное, Глафира Терентьевна дома уже одна.

 

Буран разразился остервенелым лаем, когда еще Надежда Прохоровна по мостку через канаву к воротам подходила. К лаю примешивался звон тяжелой песьей цепи, баба Надя шибко пожалела, что не взяла у золовки номер мобильного телефона Глафиры, наудачу стукнула кулаком в ворота…
Дверь раскрылась почти сразу.
— Надька! — обрадованно воскликнула хозяйка дома. — Здравствуй, кумушка-голубушка! — И радушно распахнула створку во всю ширь. — Проходи, проходи, дай-ка я тебя расцелую… Карпыч мне уже рассказывал, какая ты знаменитая стала, в газетах про тебя печатают… Думала — зазналась, может?
Никакой даже чуточку сбрендившей Глафира Терентьевна не выглядела. Никаких сокрытых мыслей по челу орденоносной доярки не проскальзывало — обычная деревенская старуха с малость перекошенным после неудачного удаления зуба лицом.
Про этот проклятый зуб, надо отметить, первые полчаса разговор и был. Терентьевна в деталях рассказала о визите к бесплатному стоматологу из районной поликлиники, посетовала на собственную жадность — говорил племяш, иди, тетя Глаша, к частнику! — и усадила гостью чай пить.
— Ну, Надька, давай рассказывай, как в городе живешь.
Надежда Прохоровна кратко поделилась последними новостями, передала привет от Матрены, в гости позвала и ловко перевела разговор на деревенские события:
— Какие дела-то у вас творятся, Терентьевна… Все за замками попрятались… Я смотрю, только у тебя банька все так же за забором стоит? — Усмехнулась. — Не боишься, что шампуни с мочалками утащат?
— Ох, — отмахнулась Глафира, — какие там шампуни… Кому они нужны?
— Ну так и таз спереть могут, — не сдавалась, поддала намеков баба Надя. — Лихому человеку что обмылок, что старая тряпка…
— Точно, — серьезно кивнула собеседница, — было дело. У меня ведь недавно старую юбку сперли, Надька! Ума не приложу, кому такая ветошь понадобилась?! Я ж в ней только по огороду и не стыдилась-то ходить! Рвань рванью.
— И когда же эту рвань украли? — вроде бы невзначай поинтересовалась столичная сыщица.
— Так это… на прошлой неделе, — припоминая, нахмурилась Терентьевна. — Кажись… О! В тот день, когда Федьку Мухина пришили! Точно. Я тогда еще собралась свеклу пропалывать, пошла в баньку за юбкой и платком — глядь, Карпыч, как сумасшедший по улице чешет, а мой Буран лаем заливается. Оказалось — Федьку зарезали. Я юбку надевать не стала, думаю, приедут городские власти из района, начнут с расспросами по дворам ходить, а тута я — здрасте, здорово, пугало огородное. Надела новую. И платок чистый повязала. Старую юбку захотела от баньки прибрать, пошла — ан нет как нет! Ни платка, ни юбки. — Глафира недоуменно развела руками. — Кому понадобились?
Надежда Прохоровна как будто немного испуганно выпучила глаза:
— А ты ничего, Терентьевна, той ночью не слышала?
— Нет, — замотала головой старушка. — Я ж почти глухая стала, Надька. Только Бурана и слышу.
— А он той ночью не лаял?
— А чего ему лаять-то? От Федьки постоянно какие-то звуки доносятся, он на него реагирует, только когда тот близко подходит. А так — привык кобель. На Федьку каждый раз лаять, никакого горла не хватит.
— Так, может, кто чужой приходил?
— Нет, Буран не волновался, тихо было.
— А как, Глаша, думаешь, кто Федьку мог пришить?
— Известно кто, — довольно равнодушно пожала плечами орденоносица. — Дружки из поселка что-то не поделили.
После этого нелогичного вывода расследовательские мероприятия в доме Глафиры можно было сворачивать. Надежда Прохоровна еще немного поболтала со старой знакомицей, попила чайку с майским медом и, откланявшись, пообещала еще заглянуть на огонек.

 

Домой к Матрене не пошла. Свернула к заросшей калитке Федора, прошла во двор и, обогнув дом, уселась на лавочке возле тыльной стены. Задумалась.
Картина преступления понемногу начинала вырисовываться, обрастать подробностями… Теперь с уверенностью можно говорить, что в ночь с пятницы на субботу Федор Мухин был у клеток с кроликами, одетый в рабочую одежду Глафиры.
А из этого в совершенной точности следует, что два удара в спину Федор получил еще на улице.
Почему так получается?
Да потому. Если бы убийца поджидал Федора в доме, то там же осталась бы и юбка. Зачем преступнику брать с собой окровавленную одежду жертвы и выбрасывать ее в бурьян?
А Федька выйти на улицу и выбросить юбку не мог. Истекающий кровью человек, скорее всего, за подмогой к соседям побежит, раз мобильный телефон сломался, а не какую-то древнюю тряпку помчится выкидывать…
Или Федор еще не понял, что ранен смертельно?.. Удары шилом получил уже дома, снял юбку, сходил за ограду, выбросил тряпку в траву…
Ага, до того заросшего бугорка через весь огород топать и потом еще вдоль забора тащиться! Как бы ни был Федька легко ранен, ради старой юбки такую дорогу проделать?!
Невозможно представить!
Если только… Если только все предположения снова не насквозь ошибочные. К кроликам полез не Федька, а бабы-Глашина одежка была на его убийце. Тот на Фельдмаршала наткнулся, помчался к Федору, который уже наготове сообщника поджидал, и уже там дружки что-то не поделили…
Или… Или юбка все же была на Мухине. Но лазал воровать кроликов он не один, а прихватил с собой помощника, впоследствии оказавшегося его убийцей. Убийца запаниковал, когда Суворов поймал Федора у клеток, испугался разоблачения и ткнул сообщника пару раз шилом.
Тыща вариантов и все глупость какая-то. Во-первых, зачем Мухину кто-то в помощь понадобился? На стреме стоять или нетяжелого кролика до дома дотащить?
Во-вторых, кража живности и убийство несоизмеримы по тяжести. Тем более что Карпыч никого за шиворот не схватил.
И в-третьих, все снова возвращается к Дениске. Так как только фермерский зять знал о том, чем промышляет его приятель по рыбалке.
Но вся родня Дениски утверждает, что парень ночью дома был, к Мухину отправился только под утро, уже в резиновых сапогах…
Снова-здорово! Куда ни поверни, отовсюду появляется широкоплечий парень, который в дырку в окне не помещался! У Надежды Прохоровны уже голова распухла, а дальше пути Федора от почтальонских клеток до дома проследить не получается! Кто ждал его на улице? Почему ждал? Зачем убил? И как потом в дом попал, раз вылезал на улицу через окно?!
Неужто ткнул Федьку шилом еще на улице, тот по дороге юбку выкинул, потом они оба пошли домой к жертве, заперлись на все замки, а убийца после через дыру в окне на улицу выбрался?
Белиберда. Что-то из этой последовательности надо исключить ввиду абсолютнейшей бессмысленности. Либо убийца встретил Федора на улице, ткнул шилом, а Федька после юбку в бурьян выбросил. Либо поджидал его дома, зарезал там, а после выбрался в окно, испачкав плексиглас кровью.
Не стал же Мухин приглашать своего врага в дом после того, как тот его на улице дважды шилом ударил?!
Бабы-Надина голова гудела от множества перепутанных между собой, но в большинстве своем неоспоримых фактов, факты эти никак не желали укладываться в систему и противоречили друг другу. Все довольно стройно складывалось до момента непосредственно убийства, потом неудержимо разваливалось на противоречащие друг другу обстоятельства. Где и как встретил Федор своего убийцу?! На улице по пути к своему дому или уже в доме?!
Как это понять?!
Устав сидеть и бестолково прокручивать в голове одни и те же вопросы, Надежда Прохоровна встала с лавочки и пошла к дальнему концу небольшого мухинского огорода. Если все ее предположения начинают разваливаться именно на пути от кроличьих клеток к дому, приступать надо конкретно оттуда — от места встречи Фельдмаршала с покойником, где на сфотографированной юбке еще не было следов крови. Кровь эта появилась либо на пути от клеток к дому, либо в самом доме — и в этом главный вопрос. Надо внимательно пройти весь путь убитого сторожа, присмотреться к тропке, к окружающей ее траве, может быть, обнаружится где-то хоть капелька крови? Дождя-то не было уже дней десять… Авось отпечатались на тропке следы борьбы.
* * *
Краешек ярко-желтого солнечного диска уже коснулся верхушек леса, комариная стая радостно звенела над головой, Надежда Прохоровна, приглядываясь и приседая, плелась по узкой тропиночке на задах огородов и никаких следов убийства на ней не находила. Крохотная земельная полоска засохла до присыпанной мелкой пылью каменной твердости.
«Полкана, что ли, кликнуть? Один раз острый нюх песика позволил ему разыскать в траве окровавленную одежду, может быть, и тут поможет?..»
Дойдя до самого плетня Фельдмаршалова огорода, ничего путного Надежда Прохоровна так и не нашла. Неровная пыльная тропочка не несла на себе никаких следов, невысокая, скошенная травка нигде не была особенно примята или чем-нибудь испачкана…
Надежда Прохоровна свернула по стерне к памятному каменному бугорку. Наудачу обошла его кругом… На склоне холмика, упрятанный в высокой траве, белел комочек белой материи. Баба Надя прошла сквозь колкую поросль и, признаем честно, сильно не удивилась, узнав в матерчатом комочке — белый женский платок.
Присела на корточки, развернула находку, насколько позволяли чертополох и лопухи…
Судя по нескольким бурым мазкам на ткани, платок этот был в ночь убийства украден с баньки Глафиры Терентьевны в пару к юбке. Так же как юбка, он был испачкан кровью и выброшен в траву. Дожди этот кусочек ткани еще ни разу не замочили, пыль сильно не запорошила. Тот самый это платок, тот самый…
Вот только что это дает?
Надежда Прохоровна распрямилась, подержала платок расправленным, пригляделась к нечетким размазанным пятнам, по форме похожим на отпечаток человеческих пальцев… Подумала… И — поняла. Дает, и очень много!
Федора ткнули шилом еще на улице. Вот что сказала ей новая находка.
Если бы Мухин встретил своего убийцу в доме, то выбрасывать одежду — либо он, либо его палач — побежал бы, скатав обе тряпочки в один комок. Так было бы логичнее и удобнее. Не держать по отдельности в руке платок и юбку, не расшвыривать их по разные стороны холма, а бросить одним резким замахом — вместе. Именно так поступает человек, когда за спиной зубастый страх стоит. В критический момент любой человек становится продуманно скуп на движения. Каждая секунда на счету, каждое усилие, что может для спасения понадобиться…
А юбку и платок раскидали в разные стороны. Как будто человек, разбрасывающий окровавленную одежду, делал это, снимая ее с себя: снял — выбросил, стащил — забросил.
Или… Это хитроумный ход? Преступник разбросал одежду, чтобы труднее было искать?..
Да чепуха все это! Ерунда. Если бы преступник хитроумен был, то утопил бы обе тряпки в выгребной яме любого сортира! Не Федькиного, который обыскать могли, так соседского — ни у Павлова, ни у Стечкиных собаки нет.
И потому искать следы убийства со всем упорством следует на улице. На коротком отрезке пути от кроличьих клеток до этого самого бугорка, так как обратно раненый Федька вряд ли стал бы возвращаться.
Все выглядело так, словно Мухин получил удар неподалеку от огорода Карпыча, по дороге свернул к заросшему каменному холмику, впопыхах стащил одежду и зашвырнул ее в траву. САМ! Поскольку делал это по мере раздевания, еще не понимая, что смертельно ранен.
А откуда тогда кровавый мазок на выставленном оконном пластике?
Если бы убийца выдирал кусок плексигласа с наружной стороны, то, во-первых, не испачкал бы его, а во-вторых, аккуратно поставил бы его к стенке так, чтобы, вылезая, не наступить случайно — это же элементарная предосторожность и где-то даже машинальность!
И вообще… зачем убийца поперся к жертве домой?! Что ему там понадобилось и почему Федька его пустил — следов драки-то в доме заметно не было!
Как все запутанно!
Может быть, это испачканный кровью Федька сам свое окно выставил, чтобы на помощь позвать?
Ага, позвал негромко и разочек, а после вернулся на диван и — умер? Нет, если бы у Федора остались силы, он бы, вероятнее всего, к соседям за помощью пошел! И не через окно, а через дверь.
И если б сил для похода к соседям уже недоставало, то нашли бы тело не на диване, а под этим же окном!
Но Мухин был на диване. А двери — заперты. А стекло — выставлено. А на нем кровавая отметина.
Чертовщина какая-то, разозлилась баба Надя. Постоянно впутывается что-то лишнее! Только-только вроде приспособишь все по своим местам, по полочкам разложишь… Ан нет, вылезает вредная бяка и ехидно посмеивается: «Куда тебе, Надька, в калашный сыщицкий ряд!»
Надежда Прохоровна скатала в небольшую трубочку новую находку, положила ее в карман и решительно повернула обратно к дому Мухина. Теперь ей почему-то казалось, что все разгадки прятались там. Версия, что поселкового сторожа убили по дороге к дому, получила подтверждение, но обстановка дома упорно ей противоречила, и надо было что-то исключить. Иначе… Иначе все снова только запутается.
* * *
Большую дверь из тяжеленных досок Суворов припер булыжником на совесть. Надежда Прохоровна, упираясь в косяк, ногой откатила валун в сторону, приоткрыла дверь и просунула голову в сарай.
Темно. Свиной закуток завален рухлядью, из-под ржавых железяк не видно верстака… Немного страшно.
Когда сюда с Фельдмаршалом заходила, прошлась вдоль этих мусорных баррикад довольно браво — не к лицу городской любительнице криминальных загадок перед всякими темными углами пасовать.
Сейчас из каждого угла казалось — наблюдают.
И хорошо бы — мышь. А то ведь всякое мерещится, не к ночи будь помянуто…
Наполнив грудь воздухом, Надежда Прохоровна решительно переступила последнюю черту и, как ни уговаривала себя быть здравомыслящей и храброй, промчалась по изгибистому проходу до лестницы к туалету и двери в дом чуть ли не зажмурившись!
Ворвалась в кухоньку-предбанник, спиной прижалась к захлопнувшейся двери — отдышалась.
Воняет всякой дрянью. И нежилым помещением. Протухший лук баба Надя еще в прошлый раз в выгребную яму туалета выбросила, но зловонную лужицу на клеенке как следует не протерла, форточку не приоткрыла и теперь дышала практически теми же миазмами.
А как воняло в комнате!! Прежде чем начать рассуждать конструктивно, Надежда Прохоровна, задержав дыхание, распахнула два окна, устроила сквозняк и еще несколько минут не решалась дышать нормально. Пропитанный кровью диван источал такую вонищу, что, кажется, глаза слезились!
И понятно, что эта атмосфера расследованию никак не помогала. Вместо того чтобы вплотную заняться детальным поиском улик, Надежда Прохоровна, высунувшись в окно, выходящее на нежилой дом, минут пять дышала полной грудью и вентилировала легкие.
Навентилировавшись до ощутимого головокружения, села на шаткий табурет напротив дивана — все мысли выдуло полезным сквозняком. Сидела баба Надя напротив испачканного кровью дивана, смотрела на него, стараясь представить на нем Федю Мухина и понять, что произошло на прошлой неделе в ночь с пятницы на субботу.
«Что же случилось с тобой, Федя? — спрашивала себя, вызывая в памяти смутный образ развеселого алкоголика. — Что же тут произошло?.. Как тебя убили?.. Почему ты спокойненько сел на этот диван и умер?.. Почему на помощь не позвал?..»
Что заставило раненого человека прибежать домой, запереться на все замки и истечь кровью? Почему он не позвал на помощь?!
Может быть… В голове Надежды Прохоровны мелькнула жуткая мысль-видение… Смертельно раненный человек сидит на диване в темноте, а кто-то смотрит на него равнодушными змеиными глазами и — ждет. Ждет, пока жертва окончательно не обессилит, не потеряет сознание, и только тогда, проверив все замки и выставив окно, вылезает в темноту…
Если все случилось именно так, тогда все факты могли вписаться в систему. Преступник ударил Федора — не важно где, на улице или в доме! — и оставался с ним до самой смерти. Хотел быть абсолютно уверенным, что тот не выберется из дому и не позовет на помощь.
Похоже на картину преступления?
Не совсем. Все было бы так, если бы не положение тела покойного. Если преступник остался в доме, чтобы дождаться смерти Федора, то покойник наверняка смотрел бы в его сторону, а не отвернулся бы к окну.
А по словам и Дениса, и Суворова, когда они заглянули в оконную дырку, то оба наткнулись взглядами на остекленевшие глаза покойника. Фельдмаршал этому моменту особенное внимание уделил, поскольку сам чуть от испуга духа не лишился.
Может быть, Федор провожал взглядом своего убийцу, когда тот в окно вылезал?
Нет, чепуха. Если бы преступник решил дождаться, пока жертва умрет или окончательно обессилит от потери крови, то этого бы и дождался. Время было.
Тогда что получается? Как понять мотивы и мысли мертвого человека?! Как представить себя убийцей?! В большинстве детективов об этом пишется: вообразил себя следователь преступником или жертвой, встал на их место…
Или сел?
Надежда Прохоровна пока встала только с табурета. Подошла к шифоньеру, чье содержимое было разворошено милицией, и выудила с одной из полок большую тряпку, когда-то бывшую, скорее всего, веселенькой скатеркой с потерянными нынче кисточками. Разложила ее на диване так, чтобы прикрыть все пятна крови.
Примерилась… Зажмурилась…
И, не позволяя себе углубляться в сомнения, резко повернулась к дивану спиной и плюхнулась на скатерку!
Минуты полторы обвыкала на страшном, казалось, еще влажном месте — какой же молодец Фельдмаршал, подошел, сел и не пикнул, покойником прикинулся! — дышала через раз, исключительно ртом, и, когда немного совладала с брезгливым ужасом, постаралась в точности воспроизвести позу убитого Федора.
Так… вспомним свидетельства Фельдмаршала и фотографии… Одна рука убитого лежит вдоль тела, вторая с подлокотника свисает почти до пола…
Бррр! Свесившиеся вниз пальцы наткнулись на какой-то пыльный мягкий комок, Надежда Прохоровна отдернула от него руку, как брезгливая кошка лапу от лужи… Фу! Ну и грязища у покойника!
Утихомирила сердцебиение, вызванное неприятными ощущениями, и снова попыталась расслабиться.
Так… рука вдоль тела, вторая до полу свисает… — отставить отвращение! — скособоченная шея касается спинки дивана, голова поворачивается и…
Утыкается в темно-серое подобие оконной занавески.
Как это так? Почему утыкается?
А как же «глаза в глаза с покойником»?!
Забыв о всяческом отвращении, Надежда Прохоровна покрутилась на диване, отогнула краешек скатерти, нашла верхушку кровавого пятна, натекшего из проколотого легкого…
Все верно, Федор сидел здесь, локализация пятен указывает на это довольно четко.
Тогда почему?..
Почему «глаза в глаза» не получается?!
Надежда Прохоровна подвинула зад вплотную к боковине дивана, скособочила шею…
Теперь глаза немножечко из-за занавески выглядывали. Вернее — правый глаз, но никак не оба.
Почему же это?
Надежда Прохоровна устремила взгляд к окну, к собственным вытянутым вперед нижним конечностям…
Оба свидетеля — Дениска и Карпыч в один голос утверждали: первое, что увидели, приблизившись к дырке, — это остекленевшие мухинские глаза.
А тут?..
В первую очередь на передний план вылезают протянутые (во всех смыслах) ноги.
И только потом один глаз из-за занавесочки торчит.
Почему? Ошиблись оба свидетеля разом? Или… врут?..
Надежда Прохоровна перекинулась через подлокотник, поглядела вниз…
Матерь Божья!! Зачем на людей грешить, когда собственные глаза и мозги есть?! ДИВАН-ТО ОТОДВИГАЛИ!!
Всякая брезгливость была забыта моментально. Опираясь ладонью на испачканный бурыми пятнами деревянный подлокотник, Надежда Прохоровна вскочила на ноги, забегала вдоль дивана, окна и обратно…
Так, так, так… В такой грязищи сразу и не разглядишь, где больше пыли… Это у нормальных людей — отодвинь диван или шкаф, мигом пыльное пятно обнаружится! А тут…
Закушенная накрепко губа болезненно напомнила о здравомыслии, Надежда Прохоровна разжала зубы; встала на карачки прямо на грязный пол, пригляделась внимательно: ошибки быть не может — старую половую краску прочертили свежие царапины.
Вероятно, при обыске эксперт отодвинул диван в сторону, посмотреть, не завалилось ли за него орудие преступление, а потом… А потом небрежно и наискосок двинул мебель обратно к стене, не удосужившись поставить ее на место.
«Как же это я раньше проглядела?! — укорила себя Надежда Прохоровна. — Сантиметров на двадцать ножки левее ушли!»
Тетеря!
Встала на ноги, огляделась, припомнила снимки места преступления, сделанные неопытным Фельдмаршалом, и укорять себя перестала: Карпыч фотографировал Мухина с неудачного ракурса. Расположение дивана четко не обозначалось, снимок вкривь ушел.
А оказалось, верни диван на место, вся картина произошедшего здесь неделю назад меняется в корне.
И не просто меняется, а разговаривать начинает! Каждая деталь, каждая мелочь в этом доме обретает правильное звучание, указывает на ошибки в рассуждениях и попросту рассказывает: как и почему умер от потери крови хозяин дома.
Дабы убедиться окончательно в правильности рассуждений, Надежда Прохоровна, кряхтя, установила ножки дивана на весьма заметные(!), продавленные следы на краске и, даже не поправив тщательно скатерку, уселась на кровавые отметины.
Закрыла глаза. Вообразила себя Федором — рост у нас примерно схожий. И резко выбросила руку в сторону и назад.
Кулак ударил по фанере, которой Фельдмаршал заделал дыру в окне.
Фанера выскочила наружу и тихо шлепнулась в траву под окном, что и требовалось доказать.
Не было убийцы в доме. Мухин заперся — от него? — на все замки и только потом сообразил, что умирает.
Но звать на помощь Федор уже не мог. Вместо звуков из губ кровавая пена выходит, любое усилие увеличивает кровотечение. И против этой версии нет ни единого факта. Все крепко сцеплено: кровавый мазок на плексигласе точнехонько совпадает с ударом испачканного ребра кулака, сам плексиглас лежит на земле, а не стоит прислоненным к стенке, шея покойника свернута в сторону окна — он ждет, когда придут на помощь.
Но помощь не пришла. Окно выходит на заброшенный дом. Собаки могли бы услышать тихий призыв умирающего, но на деревне голосит ослепший Карпыч, Павлов машину заводит… Когда машина отъехала и наступила тишина, Федор уже не мог издать ни звука. Обессилил, потерял сознание, истекая кровью, и умер спустя час. Умер в то время, когда Фельдмаршал и учитель были в районной больнице.
Все так и было. Сперва собаки молчали, признавая в воре местного жителя, потом отвлеклись на Фельдмаршала с Черным… А после и лаять уже не надо было. Затих поселковый воришка Федя Мухин.
Надежда Прохоровна глубоко вздохнула. Встала с дивана. Постояла напротив него, словно прощаясь с бедолагой алконавтом, и вышла из дома.
Больше ей здесь делать нечего. Дом перестал путать версии и наконец-то рассказал, можно сказать — в глаза сунул! — слеподырой сыщице все, что мог сказать о смерти хозяина. Оставшиеся разгадки прятались на улице, поскольку ранили смертельно Мухина конкретно ТАМ. На коротком отрезке от тыла угодий Фельдмаршала до каменного бугорка, на котором лежала окровавленная одежда.
А пока можно предположить, что, скорее всего, Федя недооценил опасность ранений. По дороге к дому он снял чужую одежду, забросил ее в траву и пошел не за помощью, а наоборот — ПРЯТАТЬСЯ. Закрылся на все замки изнутри, даже свет не включил. Засел, как будто его и не было в деревне.
Видимо, чуть позже почувствовал себя плохо, но встать уже не смог. Сил хватило лишь на то, чтобы часть окна выдавить.
Наверное, отправляясь на кроличий промысел, хлебнул немного, с грустью подумала Надежда Прохоровна.
Или — много. Раз сильной боли не почувствовал, а кровотечению значения не придал… С пьяными такое кругом случается… Ребро сломают, только хмыкнут.
Но кто ж его убил?!
Кто лазал в дом Матрены и зачем-то шарился в документах?!
Теперь, когда из цепи умозаключений были исключены приметы убийцы, как человека щуплого, способного в узкую дыру пролезть, на передний план выступали три основополагающих факта любого убийства: мотив, возможность и орудие.
Мотивов, основываясь на вороватости погибшего, — хоть пруд пруди. Возможность — только у односельчан, поскольку не встревожились собаки. Орудие?.. И главное — умелость нанесения ударов…
Загадка.
И начинать все нужно сызнова. Плясать от печки, от места, где платок и юбка оставались еще чистыми. Сиречь от клеток с кроликами на участке Карпыча: отрезок небольшой и все разгадки — там.

 

Так называемое «орудие преступления» Надежда Прохоровна нашла в дровах, что так и не удосужился прибрать нерачительный хозяин Карпыч. Нагнулась только, побродила вокруг напиленных бревен разобранного дома, поворошила разрушенную поленницу и… испытала такой сильнейший приступ разочарования, что чуть ли не взмолилась в голос: «Господи, за что мне это?! За что Ты наградил меня умением не смотреть, а видеть?! Ну, почему я не могу, как все старухи, тихонечко вязать носки у телевизора и на лавочках с соседками судачить?! За что мне это наказание?!»
Увидев то, что лежало в дровах, Надежда Прохоровна так расстроилась, что чуть было не повернула обратно к задней калитке Суворовских угодий и не плюнула на расследование с высокой колокольни.
«А ну все это к бесу! — подумала расстроенно. — Плюнуть и забыть!»
Зачем, зачем ворошить чужие судьбы, пусть мертвые хоронят мертвецов, живым и так забот хватает. Не надо никуда вмешиваться, убеждала себя, тот, кто виноват во всей этой истории больше других, уже наказан самой страшной карой!
Надежда Прохоровна даже отошла от поленницы на несколько шагов. Уже почти решила было предусмотрительно закрыть глаза на то, что ей открылось… Но свернула к капустным грядкам и (благо Карпыча на огороде не было, а наказанный за подкоп Гаврош изнывал на цепи у главных ворот) сорвала несколько кружевных, обглоданных гусеницами листов капусты.
Вернулась к дровам и накрыла улику дырявыми листьями.
Дождь еще успеет смыть с нее кровь.
А времени подумать как следует может уже не хватить.
Тайм-аут взяла себе Надежда Прохоровна.
Разбитая и уничтоженная морально, вышла за калитку, но доплелась только до заросшего и тихого огородика Феди Мухина. Вернулась на скамеечку у тыльной стены дома, села, сгорбившись, и попыталась несколько минут не думать.
Охолонуть. Проветриться. Проверить.
Никогда раньше упертая правдолюбица Надежда Губкина не смогла бы вообразить, что откажется от этой самой правды. Открестится, как от черта, и анафеме предаст! Не в ее это натуре жалеть кого-то за серьезный проступок: набедокурил — отвечай! Имей смелость ответ держать перед людьми и Богом.
Но тут сама струсила. Не смогла представить, как расскажет все Матрене, как посмотрит ей в глаза, как дальше здесь гостить останется…
Уехать, что ли? Прямо сейчас встать с лавочки, наврать, что позвонили из дому и надо срочно выезжать?..
А как сама на себя в зеркало смотреть потом будет? Как каждое утро с собой глазами в зеркале встречаться станет?! «Единожды солгав…» Один раз струсив…
Нельзя уехать. Утаив правду, оставлю в этой деревне Матрену, уже привыкшую спать с двустволкой у кровати, фермеров, прячущих детей за крепким забором…
Что делать?! Как поступить?!
Безжалостно, но правдиво? Или предусмотрительно, Матрену и сидящих взаперти детей жалеючи?
Господи, вразуми и направь! Кого пожалеть, что предпочесть, тут полуправдой не отделаться. Тут — статья в дровах лежит.
В кармане тихонько, а Надежде Прохоровне показалось — бешено! — подпрыгнул в треморе мобильный телефон. Загудел негромко и мелодично, призвал к общению. Бабушка достала сотовый, взглянула на дисплей…
Муровский подполковник не кстати образовался. Совсем не кстати!
Надежда Прохоровна нажала на кнопочку с изображением зеленой телефонной трубочки и буркнула:
— Алло. Здорово, Михалыч.
— Надежда Прохоровна! — пробираясь сквозь плоховатую связь, довольно завопил Суворин. — Здравствуйте! Как у вас дела?!
Надежду Прохоровну всегда раздражала манера говорить с пожилыми людьми как с тугоухими придурками. Орут, понимаешь ли, в телефон, как будто с оглохшим маразматиком беседуют, нет чтобы различий в возрасте не подчеркивать — с женщиной, бестолочь, как-никак разговариваешь. (Тем более обидно, что уж кто-кто, а Сергей-то Михалыч должен знать, что с головою у бабы Нади полный порядок.)
— Нормально, — буркнула Надежда Прохоровна.
— А я почему-то подумал, что-то случилось, — нелогично расстроился Суворин, этой зимой горячо обещавший, что отплатит бабе Наде за поимку серийного убийцы любой монетой[1].
— Да вроде бы разрешилось все уже. На тормозах.
— Ну, ну, — опять воодушевился подполковник. — Может быть, расскажете, что там у вас «на тормозах» отъехало?
Надежда Прохоровна вкратце выложила теперь уже почти смешную историю с «цыганской путаницей», Суворин в нужных местах учтиво похихикал (причем Надежда Прохоровна снова почувствовала себя слегка второсортной бабкой), но в результате высказался так:
— Это дело оставлять нельзя. Отправитесь в обратную дорогу, встретите какого-нибудь из поселковых коллег… Зачем вам неприятности?
— А зачем тебе лишнее беспокойство?
Резонный вопрос.
— Никакого беспокойства, Надежда Прохоровна! — обрадованно воскликнул не любивший оставаться в должниках подполковник. — У меня в тех местах хороший знакомый на хорошей должности в областном управлении сидит — один звонок, и все недоразумения разрешатся!
Надежда Прохоровна поупиралась для приличия, подполковник деликатно понастаивал… Так и не придя к общему знаменателю, простились сердечно.
Надежда Прохоровна положила телефон в карман и, тяжко вздыхая, пожалела, что Суворин объявился так не вовремя. В момент, когда мысли шагали вразброд, когда никакого решения еще не было принято, но идея об обращении за помощью к Михалычу уже бродила на задворках.
Муровский подполковник — мужчина толковый и вдумчивый. Если попросить его вмешаться в судьбу знакомого человека, может поспособствовать.
Но нужно ли кому в Парамонове вмешательство толкового и вдумчивого мента… Может быть, оставить все как есть?.. Матрена позабудет о двустволке, детишки постепенно выйдут играть на улицу…
Ага! А как только поблизости детский, можно сказать, «спецприемник» организуется, все сызнова начнется! На Павлова и его детдомовцев всем миром с испугу накинутся!
Может быть, сходить к Аркадичу посоветоваться? Он тут во всем мужик заинтересованный…
Успеется. Надежда Прохоровна поняла: устала так, что просто не готова к серьезному разговору с кем бы то ни было! Голову и душу раздирали противоречия, и нужно время, чтобы это переждать. Успокоиться, продумать все еще раз не торопясь, на свежую голову.
Баба Надя поднялась с лавочки и медленно, оттягивая встречу с золовкой, побрела к ее дому. Авось удастся не поддаться настроению, спокойно выдержать Матренин взгляд и виду не подать, насколько все тут плохо. Ужасно. Разрушительно для тихого течения парамоновской жизни.
Устала.

 

Уснула Надежда Прохоровна на удивление легко. Может быть, усталость помогла, может быть, ромашковый чай с майским медом, но, войдя в комнату Матрениной дочки, собираясь, кстати сказать, еще разок на треклятые снимки поглядеть, до стола так и не дотопала. Опустилась на кровать, посидела минуточку и сама не заметила, как голова склонилась на подушки.
Проснулась ранним утром и очень удивилась, обнаружив себя укрытой одеялом на разобранной постели.
Наверное, Матрена как-то изловчилась, подумала с ласковостью. Или сама, не открывая глаз, устроилась.
Тихонько так, чтобы не скрипнули пружинки, Надежда Прохоровна встала с кровати и пошла доделывать то, на что вчера не хватило сил. Достала из выдвижного ящика стола все фотографии Карпыча; согрела себе чаю и отправилась пить его на улицу, за столиком у палисадника.

 

Неяркое солнце уже немного разогнало утренний туман. Ноги немножечко зябли, Надежда Прохоровна грела руки, сжимая ими большую чашку, и, еще не проснувшись как следует, рассматривала две нечеткие фотографии, на которых Федор Мухин был снят в одежде бабы Глаши. Глядела и понимала: что-то в них еще осталось неясным. Что-то спряталось в чернющей мути, скрылось за размытыми пятнами: прищурься, напрягись — увидишь.
Сыщице-любительнице бабушке Губкиной очень хотелось верить, что там, за пятнами, скрывается НАДЕЖДА. Не все еще потеряно, стоит только поднапрячься и хорошенько подумать, все можно еще исправить! «Разрулить»!
Ведь для чего-то существует поговорка «И волки сыты, и овцы целы»?!
Так почему бы не для этого случая?! Давай, давай, Надежда Губкина, проснись, включи мозги на полную катушку! Спасай деревню, избавляй от страхов!
…Мозги проснулись на пятнадцатой минуте напряженных уговоров. Включились сразу, подкорректировали зрение, и оно подарило дивное изменение ракурса на последнем фотоснимке: туманное пятно вдруг превратилось в угол сарая, подтянуло к себе некую размытую полоску на заднем плане, и общий вид улетающей наискось фигуры обрел неопределяемую доселе устремленность к конкретной цели.
И это устремление вернуло бабе Наде радость жизни. Мозги заработали в почти танцующем воодушевленном ритме, каждое па ловко вписывалось в спасительный для всех рисунок! Хотелось громко известить деревню — НАДЕЖДА ЕСТЬ!!
Бабушка Губкина стремительно вскочила с лавочки, заскочила на минуточку в дом и натянула на ноги вязаные носки Матрены. Потом, прижимая к груди обе суворовские фотографии, помчалась к его огороду.
«Только бы найти, только бы найти! — молилась на ходу. — Если я найду то, что там должно быть, поговорка про волков и овечек воплотиться в реальности!»

 

Возле дома Фельдмаршала сонно и лениво потявкивал бдительный Гаврош. Надежда Прохоровна буквально ползала по небольшой, усыпанной занозистыми щепками полянке рядом с горкой дров; поминутно вскакивала на ноги, подносила «заговорившую» фотографию к глазам и прикидывала на местности возможное расположение последней улики.
Нашла.
И тут же чуть не прослезилась — НАШЛА, НАШЛА, НАШЛА!!!
Пробежала до капустных грядок, щедро нарвала листьев и укрыла ими чуть ли не треть полянки за клетками.
— Надежда Прохоровна?
За спиной, недоуменно таращась, стоял хозяин огорода в полосатых трусах и шлепанцах. Погавкивание бдительного Гавроша разбудило кроликовода и повлекло на улицу, проверить — кто снова разоряет клетки?! На кого кобеля и милицию напустить?!
Как выяснилось, баба Надя разоряла. Но только не клетки, а остатки ажурной капусты. Безмерно удивленный, Фельдмаршал разглядывал украшенную капустными кружевами полянку и машинально скреб пальцами упитанную волосатую грудь:
— Надежда Прохоровна, что вы здесь делаете?
— Я здесь, Суворов, делом занимаюсь, — строго, вставая с колен, сказала московская бабушка. — А ты тут ничего не трогай.
— Почему это?
— Так надо. Видишь — я каждый листик камушком прижала. Смотри не выпускай Гавроша, понял?
— Не очень, — признался все еще сонный Фельдмаршал и с наслаждением зевнул.
— Потом поймешь, — пообещала гостья туманно и, словно все происходящее вполне укладывалось в ежеутренний порядок вещей, гордо повернулась к остолбеневшему пенсионеру спиной. — Ну, пошла я, Карпыч. До встречи.
…Дома приготовила Матрене знатный завтрак из тонких блинчиков и гречневой каши со шкварками: по кухоньке прямо-таки порхала! Во какое настроение образовалось!
Еле дождалась приличного по воскресному времени часа и собралась звонить Суворину в Москву. Взяла мобильный телефон и очень обрадовалась (и немного удивилась), обнаружив в нем безответный вызов от Алешки.
Конечно, первым делом позвонила дражайшему воспитаннику Бубенцову и удивилась еще больше, узнав, по какой причине тот до нее вчера дозванивался.
— Тут вам письмо из Парамонова, баба Надя, — пояснил Алеша. — Мы с Настей приехали с дачи поздно вечером — Настене сегодня на работу, а тетю Соню и Вадима Арнольдовича другие гости обратно с дачи захватят, — раскрыли почтовый ящик, а там — письмо.
— Из Парамонова? — уточняюще переспросила Надежда Прохоровна. — А от кого?
— На конверте только название деревни, но без имени отправителя.
— Вскрывай, — приказала баба Надя.
Алеша послушно вскрыл конверт, прочел послание…
Прослушав Алексея, Надежда Прохоровна расслабилась окончательно: все совершенно встало на места. Каждая несуразица, малейшая нелепица в расследовании сегодня утром нашла объяснение. Надежда Прохоровна даже посмеялась немного, закончив разговор с Алешкой, и уверенно — теперь уж точно никаких загадок не осталось! — набрала номер подполковника Суворина.
Покаялась немного хорошему мужику в ненужной скрытности, рассказала обо всех парамоновских делах и попросила помощи.
— А она к вам, может быть, уже и так едет, — довольно хмыкнул подполковник. — Я еще вчера созвонился со своим приятелем, рассказал ему о ваших заморочках, и тот пообещал приехать и помочь.
— В воскресенье?! Зачем же занятого человека беспокоить, можно…
— Надежда Прохоровна, — перебил ее Суворин, — Артем Давыдович вначале так и собирался — в понедельник позвонить в поселок, все утрясти… Но я, признаюсь, грешен, не удержался и рассказал Артему, при каких обстоятельствах произошло наше знакомство, и тот — «не утерплю, поеду с твоей бабушкой знакомиться прямо в воскресенье». От дачи, говорит, и комаров устал — спасу нет. Так что готовьтесь. Давыдыч — генерал.
— Ой, батюшки-святы! — переполошилась баба Надя. — Всамделишный генерал?!
— Майор, — уточнил генеральское звание подполковник. — Но теперь, как я понимаю, придется немного Давыдовича подкорректировать, попросить прихватить с собой по дороге следователя из районной прокуратуры, ведущего дело об убийстве Федора Мухина. Так будет правильно?
— Спасибо, Сережа, — искренне поблагодарила Надежда Прохоровна, попрощалась с подполковником и побежала красить губы, причесываться и приводить в порядок «вылитую Паркер-Боулз» — Матрену Пантелеевну.
Назад: Часть вторая «От людей на деревне не спрячешься…»
Дальше: Часть четвертая О волках, овцах и славных московских сыщицах