3 часть. «Умные долго не живут, Софья…»
Самое надежное и непредсказуемое убежище для человека в бегах, это дом его врага. Безусловно, я рассчитывала, что ищейки Туполева не начнут разыскивать меня в течение ближайших суток и требовать отчета, но, тем не менее, подстраховалась. Вот уже сорок восемь часов я чувствовала себя измученной, загнанной лошадью, и не известно, сколько времени мне потребуется на отдых, на систематизацию данных; на изобретение ловушки для Самоеда. Я не могла себе позволить роскошь дружеского приюта. Я пошла к врагу, туда, где меня начнут разыскивать в последнюю очередь.
Шесть лет назад я приехала в этот Город. Подала документы в приемную комиссию Университета и успешно завалила первый же экзамен по математике.
Но духом не упала, так как еще по слухам, блуждающим в Городке, знала и была готова — без связей, репетиторов из приемной комиссии или просто денег, поступит на экономический факультет практически невозможно. Невзирая на потом и кровью заслуженную серебряную медаль, на приличное знание математики. Я перебросила документы на заочное отделение и поступила в ВУЗ без проблем. Все экзамены сдала на отлично.
Какое-то время я прилежно зубрила экономические науки, снимала на двоих с такой же студенткой заочницей комнату в коммуналке и работала продавщицей в шикарном салоне свадебных нарядов. На эту приятную, непыльную работу в центре города я устроилась просто чудом. Зашла с подружкой поглазеть на кружева и наткнулась на хозяйку салона.
— У вас какой рост, девушка? — с прищуром, спросила немолодая полноватая женщина.
— Метр семьдесят пять, — раскрасневшись, как полевая гвоздика, мяукнула я.
— Работу ищите?
Как опытная и умная владелица магазина с маху разглядела во мне нищую студентку, до сих пор, убей, не пойму. Видимо, блеск в глазах и смущение выдали.
Инна Владимировна предложила мне место, легко соблазнила достойным окладом и поставила лишь одно условие — все девушки, работающие в салоне, должны без капризов надевать платья и дефилировать перед богатыми и привередливыми клиентами. Мой рост и объемы забили последнюю брешь в размерном ряде салона. В магазине уже работали толстенькая крепышка, худенькая нимфетка и две версты коломенские с кустодиевскими формами. Мне досталось обслуживание невест толстосумов, то есть девушек блондинок, приближенных к эталону 90-60-90, рост сто семьдесят пять плюс кошелек потенциального мужа.
Мой потенциальный жених Виталий Островский пришел выбирать свадебное платье двоюродной сестре Елене. Так сказать, в качестве моральной и спонсорской поддержки.
Я меняла наряды, скользила по невысокому языку подиума и никак не могла понять, в чем причина столь продолжительного дефиле — невеста ткнула пальцем в первое же надетое на мне платье.
— Не могли бы сделать фотографии трех последних моделей? — вежливо, но слегка высокомерно попросил хозяйку господин, сидевший рядом с, разинувшей рот от восхищения невестой.
— Желание клиента — закон, — улыбнулась Инна Владимировна, и меня быстренько сняли в трех платьях и шести ракурсах.
Клиент, тем временем, без раздумий оплатил тот самый первый наряд для сестры Елены, по «случаю», кстати сказать, оказавшийся и самым дорогим.
Много позже, когда мы уже как следует познакомились, Елена рассказала мне, что происходило дальше. Виталий принес домой фотографии, разложил их на столе перед матушкой Анной Леопольдовной и сказал:
— Вот, мама. На этой девушке я женюсь.
— Ангел. Чистый ангел, — сказала матушка и одобрила выбор. Как я узнала в последствии, больше всего Анне Леопольдовне глянулась моя «гнедая масть» — темно-каштановые с золотистым отливом волосы.
Не смотря на все вышеизложенное, ухаживал Виталий красиво. Дарил цветы и безделушки, водил в кино, театры и рестораны, был вежлив, ненастойчив и совершенно обворожителен. Стопроцентный мальчик из хорошей семьи, я влюбилась моментально.
Анна Леопольдовна терпеливо ждала развития и укрепления отношений, и лишь когда сын сказал «я уверен, мама, это она», соизволила познакомиться с будущей невесткой. Накрыла стол и пригласила в гости.
Готовясь к этой встрече, я манражировала как первоклассница перед первым сентября. Проверила костюм — глубокий черный цвет смотрится неряшливо если на нем есть хоть пылинка, хоть волосинка, — отполировала сапоги и когти, изобразила прическу «мы тоже хорошо воспитаны» и на негнущихся ногах, приковыляла на смотрины.
Покойный отец Виталия был знаменитым на всю страну хирургом. Анна Леопольдовна всю жизнь смотрела на мужа снизу вверх и говорила о нам с придыханием — светило хирургии женился на операционной сестре Аннушке и получил в награду неслыханную преданность и примерную хозяйку Дома. Позже Дом превратился в мемориал памяти Хирурга.
Виталий провел меня в прихожую, посмеиваясь над робостью, помог раздеться и пригласил на экскурсию по мемориалу.
Огромная сталинская квартира с тяжелой мебелью, старинными портретами в тяжелых рамах и такими же тяжеленными бархатными шторами придушила меня до полуобморока. Всюду портреты седовласых старцев и горделивых дам, красиво составленные букеты из высушенных цветов, темные вазы, я не выдержала напряженного ожидания и неловко пошутила:
— Как на кладбище. Мертвые цветы и лики в медальонах.
Про медальоны я уже говорила под раздающееся за спиной шуршание. Но не успела затормозить, не догадалась заткнуться на полуслове и договорила до конца. Анна Леопольдовна, красивая, надменная и бледная, стояла за моей спиной и не могла придти в себя от слова «кладбище».
Я все разрушила сама. С первой минуты знакомства. Она так и не простила глупой, испуганной девчонке не умной шутки. В ее глазах я надругалась над святыней, надо всем, что было ей дорого: самый древний из пыльных букетов был последним подарком Великого Хирурга своей Аннушке. Потом, составляя цветам компанию, Анна Леопольдовна умело засушивала другие букеты из подарков Преданных Учеников и вся квартира постепенно превратилась в… склеп? В мемориал?
Моя свекровь смертельно обиделась и не приняла невестку. Не к столу, разумеется, а к жизни.
Конфронтация становилась столь непримиримой и острой, что как бы исподволь, и вроде ненамеренно, отношения свекрови и невестки разрушили наш брак. Виталий нежно любил свою матушку и, хотя уже более трех лет жил отдельно свято соблюдал традицию субботних обедов у мамы.
Каждую субботу я ждала семейного обеда, как пытки. И каждую неделю Анна Леопольдовна вежливо втыкала в меня вилку и проворачивала в ране. Примером может послужить следующая ситуация.
Последний семейный обед в субботу два года назад.
— Сейчас много и язвительно говорят о браках по расчету, — аккуратно разрезая бифштекс на кусочки, говорит матушка. — Я не понимаю, что плохого в этих браках. Элементарный расчет должен присутствовать в любом решении, тем более в таком серьезном.
— Согласен, — кивает нежный сын и подливает всем вина.
— А как вы думаете, Софья? — не глядя на меня, спрашивает Анна Леопольдовна.
Я не вижу подвоха и вяло бормочу:
— Ну… пожалуй, в равном распределении материальных благ, действительно нет ничего плохого.
— Я не имела в виду материальную сторону дела, — втыкается вилка мне в печень.
— А что тогда? — удивленно лепечет глупая, наколотая невестка.
— Нда-а-а, — тянет свекровь. — Современная молодежь, определенно, мыслит иными категориями. Я имела в виду другой расчет, в смысле воспитания и генофонда. Но вы, современная молодежь, как всегда все переводите на деньги.
Я совершенно унижена и жду помощи от мужа. Виталий утирает рот салфеткой и принимается разглагольствовать о том, что современный состоятельный или состоявшийся мужчина просто обязан придирчиво относиться к выбору супруги. В том и заключается расчет — его будущие дети должны родиться у умной, здоровой и желательно красивой женщины с хорошей наследственностью.
— В этом и заключается брак по расчету с точки зрения нормального мужчины, — заканчивает Виталий, и матушка довольно протягивает ему руку для поцелуя. Они едины, я пария с единственной, меркантильной извилиной в мозгах.
На следующий день в воскресенье пока муж посещал тренажерный зал, я тихонько собрала свой старый чемодан и ушла из дома. После отповеди «о нравах современной молодежи» претендовать на что-либо из семейных ценностей Великого Хирурга я не только не посмела, но с ужасом отказалась от любых предложений. Путем длительных переговоров Виталий смог убедить меня переехать от девчонок, приютивших меня в общежитии, в коммуналку троцкистов. Про шубу и остальные тряпки сказал так — либо бери, либо на помойку выкину.
Я конечно взяла. И с мужем рассталась, в общем-то, по-приятельски. Без упреков, с взаимным облегчением. Но спроси сейчас любого из моих знакомых, ответит каждый — единственный человек испытывающий острую неприязнь к Софье Ивановой, это ее бывшая свекровь Анна Леопольдовна Островская. Эта неприязнь не была остро видимой, но была ощутимой и плотной как болотный туман. Она оседала каплями на коже и разъедала до костей. В любом другом случае, при любой другой, не смертельной опасности, я бы ни за что не переступила порога склепа с мертвыми цветами. Но в тот день я так устала, что услышь за спиной щелчок взводимого затвора, не нашла бы даже капли сил, что бы упасть и спрятаться. Осталась бы стоять как вкопанная, и лишь подумала — господи, неужели все закончиться так просто и быстро?!
Шофер Туполева довез меня до центра города, высадил на остановке трамвая и тут же уехал. Я дождалась пока машина на полной скорости скроется за поворотом, перешла на противоположную сторону улицы и поймала такси. Я ехала к бывшей свекрови и была абсолютно уверена — в приюте мне не откажут. Не потому, что бы затем позлобствовать — а, что Виталий я тебе говорила, твоя жена темная лошадка! — а потому, что у моей свекрови была одна хорошая привычка. Не смотря на всю любовь к стерильному порядку, Анна Леопольдовна вечно подбирала на улицах брошенных щенков и котят. Не всех, конечно, а по мере возможностей, в ее доме всегда жил и лечился какой-нибудь шелудивый кот или пес «Кабысдох».
— Интеллигентный человек не имеет права тратить сумасшедшие деньги на коллекцию рафинированных собачек или кошечек, когда вокруг столько несчастных, голодных животных.
Так говорила моя бывшая свекровь, когда подбирала какого-то бедолагу, отмывала его и либо оставляла у себя, либо отдавала в «хорошие руки» многочисленных учеников Великого Хирурга. Если бы в свое время я не ляпнула о кладбище и мертвых цветах, то вероятнее всего, обрела в лице свекрови нежную и заботливую подругу.
В половине первого ночи огромный сталинский дом мой свекрови почти весь спал. Выйдя из такси, я оглядела темные окна, нашла окошко спальни Анны Леопольдовны и слабо улыбнулась: моя свекровь по-прежнему бессонна. До двух часов читает в постели, потом спит часов пять и снова на ногах.
Я намеренно не стала предупреждать ее звонком, умышленно валилась снегом на голову, так как, не смотря на всех щенков и котят, не была так уж уверена в гостеприимстве по телефону. Из двери она меня не выпихнет это точно, но по телефону может и отфутболить вежливо — мол, простите, Софья, у меня грипп, понос, температура. Точнее, мигрень.
Я легко вспомнила код подъезда, открыла массивную дверь и вошла в подъезд. Мне показалось, что уже на третьей ступени лестницы начинало пахнуть домом Анны Леопольдовны — древними букетами, старыми книгами и шкурой бурого медведя в кабинете.
Когда я поднялась на второй этаж к двери Островских, в кармане запиликал сотовый телефон. На определители стоял номер родной коммуналки.
— Да, слушаю, — тихонько, боясь гулкого подъезда, спросила я.
— Софья, это Таня Сухомятко, — прозвучал приглушенный и испуганный голос. — Тут тебе одна телеграмма пришла…
— Я знаю, Таня, — перебила я. — Это о бабушке?
— Да.
— Спасибо, мне уже двоюродная сестра по сотовому дозвонилась. Я подъезжаю на электричке к дому.
— Ты там держись…
— Держусь, спасибо. Спокойной ночи.
Завтра утром вся коммуналка будет знать куда и зачем уехала Софья. Не забыть бы еще Душману позвонить и поменяться сменами с Земфирой.
… Все удивление Анны Леопольдовны выразилось в секундном изгибе выщипанных в ниточку бровей. Словно и не забытая невестка постучалась ночью в ее дверь.
— Проходи, Софья, — после приветствий сказала Анна Леопольдовна. — Плохо выглядишь.
— Спасибо, я знаю, — усмехнулась я и скинула бобра, который уже казалось сросся со мной кожей. — Простите, что без звонка. Так обстоятельства сложились.
— Ты от кого-то прячешься? — уже спиной, приглашая меня на кухню, спросила свекровь.
— Можно сказать и так, — вздохнув, сказала я и разыскала тапочки (все те же!) на привычном месте. Прошла по длинному коридору на кухню, огляделась, — а у вас все по-прежнему. — И зябко потирая руки прислонилась к кухонной плите.
Анна Леопольдовна налила воды в чайник, я включила газ и в ответ на приглашение сесть помотала головой.
— У тебя что-то случилось?
— Да, — я обняла себя за плечи и пристально посмотрела на свекровь. — Можно, я у вас переночую?
— Ночуй, — довольно равнодушно сказала Леопольдовна и замолчала. Она ждала объяснений столь позднему визиту.
— Видите ли, в чем дело, Анна Леопольдовна, — начала я и сконфузилась, — я случайно оказалась свидетелем преступления и…
— Какого преступления? — сурово произнесла свекровь.
— Не упадете в обморок? — вяло усмехнулась я.
— Постараюсь, — кивнула она. — Кого-то убили?
— Да. Кирилла Туполева.
— Громкая фамилия, — пробормотала свекровь, но в обморок не хлопнулась. — А ты к нему каким боком?
Все-таки ледяная баба Анна Леопольдовна Островская. Хорошо, что я именно к ней поехала, никаких истерик и выпученных глаз не будет.
— Он мой друг. Был. — Твердо и уверенно объяснила я, так как за последние несколько суток успела привыкнуть к мысли, что Кирилл Туполев был самым настоящим моим другом. В крайнем случае можно сказать так — я стала его последним настоящим другом, раз уж собралась разыскать и наказать его убийцу. В этом я не лукавила.
— Только другом? — не удержалась от укола ледяная баба. — На сколько мне известно, он женат.
— Только другом, Анна Леопольдовна, можете мне поверить.
— Ну-ну, — буркнула свекровь. — И как же его убили?
— Это сейчас не важно. Важным является то, что я могу понять кто это сделал. И мне нужна ваша помощь. — Тонкие брови уползли под седую челку. — Не беспокойтесь, ничего особенного…
— А я и не беспокоюсь, — пропела свекровь.
— Видите ли, в чем дело… я помню, у вас есть подруга нотариус, и я хотела бы через нее узнать кое-что о моих нынешних соседях…
— У нотариуса? — переспросила свекровь.
— Да. Сейчас все сделки с недвижимостью регистрируются нотариально, и мне нужны прежние адресные данные кое-кого из соседей.
— А как-нибудь попроще это сделать нельзя? — буркнула свекровь.
— К сожалению, нельзя, — хмуро сказала я. — Если я обращусь за информацией к Назару Туполеву, ничем хорошим это не закончиться.
— К Назару?! Туполеву?!
Это имя оказалось способно пробить ледяной панцирь моей бывшей родственницы до самого дна. Я даже как-то растерялась, никогда прежде мне не доводилось видеть у своей свекрови столь искренне обескураженного лица.
— Назара?! — повторила она. — Ты и с ним знакома?!
— Ну, да, — кивнула я, — знакома. К несчастью.
Чайник засвистел паром, но Анна Леопольдовна будто приросла к стулу.
За последние несколько часов я привыкла видеть реакцию жителей города на фамилию «Туполев». Поэтому встала с диванчика, подошла к плите и выключила газ. Чаю мне пока не предлагали, я подумала, стоит ли налить его самостоятельно, но решила не форсировать события — села и взгрустнула о пачке сигарет, оставленных в кармане шубы.
— Как же тебя угораздило, девочка?! — полу всхлипнула, полу вздохнула подтаявшая снежная баба.
— Да вот не знаю, — буркнула я. — Угораздило.
— Это от Назара ты прячешься?!
Фифти-фифти, могла бы ответить я, но промолчала, а зря. Свекровь приняла молчание за утвердительный ответ и перепугалась не на шутку.
— Бежать тебе надо, Софьюшка, — убежденно сказала Анна Леопольдовна. — Такие люди прощать не умеют. Бежать, не оглядываясь, и ни о чем не думать.
— Поздно, Анна Леопольдовна. Я уже по уши влезла.
По коридору до кухни процокали когти, воспитанная беспородная собачка Агафья — Агаша в простонародье, — тихо помахивая хвостиком, дотопала до порога (на саму кухню ее пускали только по разрешению) и уселась, поджав одну лапку. Через минуту к Агаше присоединился друг кот Пафнутий (Фуня), он облокотился на собачье брюшко, зевнул и смежил веки.
— И что ты собираешься делать? — пригорюнившись как простая деревенская бабка, морщинистая щечка на сухоньком кулачке, спросила бывшая свекровь.
— Пока думать. Назар дал четыре дня. Точнее, я сама попросила.
— А потом? — поинтересовалась Анна Леопольдовна и сразу предупредила: — Только ни о чем мне не рассказывай, меньше знаешь, легче спишь, а этом случае… живешь дольше. Я тебе, конечно, помогу, чем получиться, все-таки не совсем чужие люди, но знать ничего не хочу об убийствах, догадках и Назарее Туполеве. Ты сама-то хоть знаешь, что он за человек?
— Признаться, не очень, — промямлила я.
— Ох, Софья, Софья, — вздохнула Анна Леопольдовна и отправилась к чайнику. Разливала заварку по чашкам, доставала печенье, сыр и колбасу и тихонько ворчала. — Ты всегда была упрямой девчонкой. Упрямой, сопливой гордячкой. Зачем, спрашивается, тебе туда лезть? За каким интересом? — Она разговаривала с чайником, конфетами и блюдцами, но никак не с сопливой, упрямой девчонкой. Она вообще была ко мне спиной. — Назар Туполев тебя проглотит и не поморщиться. Попробуй ему только не угодить.
Как-то неожиданно, мне надоели ее похоронные настроения и причитания, я подошла к Анне Леопольдовне, взяла из ее рук вазочку с вареньем и, поставив ее на стол, задала вопрос, мучивший меня уже два года:
— Анна Леопольдовна, вы обрадовались, когда я ушла от Виталия?
Свекровь обернулась, оперлась спиной и руками о стол-тумбу и пристально взглянула в глаза бывшей невестке:
— Нет. Радости не было.
— А что было? Ведь вы же меня не любили.
— При чем здесь я. Ты не любила Виталия, это главное.
— Что-о-о?!?! Я не любила Виталия?! Да как вы… как вы, — от возмущения я даже задохнулась, — можете такое говорить?!
— Могу, — спокойно сказала Анна Леопольдовна. — Если бы ты его любила, то стала за него бороться. А ты лишь зубами скрипела и упрямо морщила лоб. Никаких лишних эмоций. Ты отказалась от Виталия под малейшим нажимом.
— Ну, Анна Леопольдовна…! — выдохнула я и вспомнила Виталия, наши нежные отношения, первое свидание, первый поцелуй на ступенях крыльца. Все было так волшебно когда-то. Хотела возмутиться и напомнить ледяной Бабе-Яге, но посмотрела на невозмутимое лицо пожилой женщины, и угомонилась. Так как вспомнила последние месяцы замужества. Точнее, постаралась взглянуть на ситуацию с противоположной стороны, с точки зрения мамы моего мужа.
Посмотрела, посмотрела, и почувствовала себя препакостно. За первые двадцать лет свой прошлой жизни, лучше всего я научилась стискивать зубы и держать удар. Тут правда была за Анной Леопольдовной.
— Простите, — пролепетала, — неужели я была такой глупой задавакой…
— Не знаю, какой глупой ты была, — свекровь пожала плечами, — но Виталия ты не любила. — И отвернулась.
Я смотрела на ее спину и думала о том, что, к сожалению, идиотская, идущая от смущения надменность и нежелание, а, пожалуй, и неумение объясняться, иногда уводит нас от самых приличных и хороших людей. Что мне стоило четыре года назад купить торт, букет и бутылку вины, придти к этой ледяной тетушке и извиниться за глупую шутку? Ничего не стоило. Но я залезла в кокон из ячной скорлупы, нахмурилась и предложила схему отношений — полюбите нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит. Дура набитая!
— Простите меня, пожалуйста, Анна Леопольдовна, — снова проблеяла повзрослевшая дура набитая и уткнулась носом в чашку, исходящую горячим паром.
— За что? — мотнула челкой Анна Леопольдовна и, вдруг развернувшись, посмотрела на меня и ухмыльнулась по-простецки. — По большому счету я должна тебе спасибо говорить. Виталий сейчас встречается с девушкой, дочерью старинных приятелей нашей семьи. Четыре года назад она еще совсем девочкой была, сегодня бы ты ее не узнала, мимо прошла. Она, конечно, не такая яркая особа как ты, — мне показалось, что воспитанная дама серебрит пилюлю, — у нее нет этих заскоков — «я все решу сама, сама, сама», — но она миленькая, умненькая и отлично готовит. Лидочка будет превосходной женой моему сыну.
Я отодрала голову от пара и вроде бы улыбнулась. На первый взгляд, Анна Леопольдовна была действительно счастлива.
— Я всегда знала, что вы самая умная женщина в этом городе, — пробормотала совершенно искренне. Когда-то ведь надо начинать говорить запылившиеся комплименты?
— Не знаю, не знаю, — протянула бывшая свекровь. — Впрочем, спасибо. Думаю, иначе ты бы ко мне не пришла…
— Как только хвост прищемили, — закончила я, и мы посмотрели друг на друга с симпатией двух старинных заговорщиц.
* * *
Никогда не думала, что в доме моей свекрови такие удобные кровати, мягкие подушки и уютные одеяла. В прошлой жизни я трижды оставалась ночевать у Анны Леопольдовны, и каждый раз чувствовала себя принцессой на горошине. Постельное белье сбивалось в комья, пуховое одеяло чесалось, мягчайшая подушка казалась поленом в изголовье кровати. Все было плохо, все раздражало и мешало жить.
Утром следующего дня я была рада, что уже, в принципе, пока жива. И вылезти из-под невесомого одеяла я заставила себя нешуточным усилием воли — я просила четыре дня, и один из них уже наступил.
Анна Леопольдовна накормила меня завтраком, угрюмый вид гостьи мудро не приняла на свой счет и, оставив на тумбе в прихожей запасной комплект ключей от дома, отправилась выгуливать Агафью.
«С чего начать?» — сидя за письменным столом в кабинете Великого Хирурга, хмуро и, надо сказать вполне безуспешно, размышляла я. «С чего начать?» Вчера, на свежих впечатлениях мысли бегали куда резвей. Я собиралась узнать через подругу Анны Леопольдовны места бывшей прописки своих соседей, — не всех, конечно, а только новых, «нелегалов», — но по зрелому размышлению пришла к выводу: такой фронт работы мне за четыре дня не поднять. Это поле деятельности способен вспахать лишь взвод охраны мистера Туполева или, что предпочтительнее, следственная бригада из городской прокуратуры.
Позвонить Туполеву, поделиться догадками и нехай сами пашут? Бегают по адресам, выискивают точки возможного соприкосновения троцкистов с семьей Самоеда, проверяют нет ли путаницы в прописках…
Я представила, как, изображая частного детектива, бегаю по городу, расспрашиваю бывших соседей моих фигурантов, и даже поморщилась. Фигня какая-то. Хотя вчера вечером все казалось простым и ясным.
Сегодня я получила подтверждение пословицы — утро вечера мудренее. Сегодня утром за столом Великого Хирурга я нашла столько погрешностей в прежнем плане, что не придумала ничего лучшего, как достать из бобрового кармана визитку молчуна Антона и таки дать ему команду:
— Антон, мне нужна вся имеющаяся у вас информация по Самоеду. Вся, вся, вся.
— Куда привезти? — без тени эмоций спросил молодой мужчина.
— А она собрана и подшита? — очень удивилась я.
— Можем и подшить, если надо, — серьезно сказал Антон.
— Да нет, обойдусь как-нибудь, — пробормотала я. — А вообще-то, она в каком виде?
— Могу привезти дискету, могу распечатать.
— Лучше распечатать, — подумав секунду, сказала я. — Привезите все к двум часам дня на остановку трамвая за два квартала от моего дома. Кинотеатр знаете?
— Знаю. Что-нибудь еще надо?
— А как же, — усмехнулась я. — Тот самый цифровой диктофон, привезете?
— Да. Что еще? Назар Савельевич спрашивает, у вас с деньгами порядок?
— Порядок. Недавно зарплату получила. И вот о чем еще хочу вас попросить. Сделайте, пожалуйста, так, чтобы любой звонок в областную больницу с вопросом о вновь поступившей пациентке по фамилии Иванова, был фиксирован вашими людьми. Можно так сделать?
Неторопливо шагая от дома свекрови до дома купца Колабанова, я пыталась утоптать мысли и, наконец, поймать за хвост появившуюся, но почему-то ускользнувшую, весьма приличную идею. Мне всегда лучше думалось на ходу. Только пешеходы и юркие автомобилисты мешали сосредоточиться. «Что же там мелькнуло такое? — подстегивала себя. — Что-то очень здравое и дельное было…» То, что бегать как наскипидаренная с расспросами по городу и рисковать наткнуться на кого-то из знакомых Самоеда, я не буду, это точно. Но тогда, что?
Ах, да, я решила, что легче выманить Самоеда на себя.
Подумала, и, аж, колени подогнулись. Не лучше ли побегать, Софья?
Не лучше. Тот, кто бегает, рискует превратиться в безмозглую добычу. Надо предложить противнику свои правила игры и стать охотником, — вот о чем я тогда подумала. Предложить, заставит, выманить.
А если он меня просто пристрелит?
А надо сделать так, чтобы живая, я ему была выгоднее, чем мертвая.
Но как? Как? Ведь мелькала же какая-то идея!
Мыслей крутилось много. И одна глупее другой. Можно легонько натравить ребят Туполева пошарить чуть-чуть вокруг дома, но тогда Самоед почует опасность и юркнет в нору. Ищи потом ветра в поле и трясись всю жизнь — мстительный до сумасшествия убийца не лучшее воспоминание на ночь.
Можно плюнуть на все и уехать к маме.
Но у мамы новый муж, новая семья и маленькая дочь, моя сестренка.
Внезапно вспомнив себя шестнадцатилетнюю, я усмехнулась. Тогда, тридцатишестилетняя мама, влюбившаяся в инженера со своей фабрики, казалась мне сбрендившей старухой. Какие могут романы в тридцать шесть?! Влюбляться надо в восемнадцать, ну в крайнем случае, в двадцать пять! И не в лысого толстопуза, а в стройного красавца.
Помню, как новый лысый мамин муж приехал на мою свадьбу и, улучив минутку, шепнул падчерице: «Софья, сразу рожай. Такую партию нельзя профукать». Мой Виталий и его мама Анна Леопольдовна произвели на главного инженера единственной фабрики Городка по производству нитяных перчаток, сильнейшее впечатление.
Но что-то я отвлеклась. Уехать к маме, хорошо, конечно, но нельзя.
Подходя к площадке зверинца под звуки песенки «от улыбки станет всем светлей», я нашарила в кармане мобильник и нажала кнопочку повтора последнего номера:
— Антон, это снова я.
— Слушаю, Софья Николаевна.
От внимательного обращения спина немного выпрямилась, но бронежилете из доброго слова не сошьешь.
— Антон, мне нужен мощный электрошокер или газовый пистолет. А лучше и то и другое. Сделаете?
— Сделаем. Что еще?
— Спросите у Туполева, когда начал строиться новый дом для мамы и Кирилла, и когда семья решила в него переехать.
— Спрошу. Что еще?
— Все. До встречи.
Рано утром, еще до завтрака, я позвонила Душману и наврала ему о больной бабушке. Сейчас в субмарине сидела Земфира (кстати сказать, никогда не боявшаяся переработать за лишнюю копейку), я помахала ей рукой и пошлепала к «колониальным и скобяным товарам». У меня, наконец, появилась идея, и следовало немедленно воплотить ее во всей красе.
У лестницы на второй этаж стояла коляска с младшим Сухомятко. Семен Тарасович орал благим матом, я остановилась, пропела «гули-гули» и потрясла экипаж за ручку.
— Ой, Софья, спасибо! — крикнула с лестницы Татьяна и бегом спустилась вниз. — Я-то кошелек оставила. Едем в магазин и на прогулку. А ты как? Уже вернулась? — разыскивая в коляске соску, спросила соседка.
— Зря ездила. Бабушку сегодня в областную больницу перевезли. Сейчас помоюсь, поем и на дежурство.
— В ларек? — поправляя капюшон комбинезона на младенце и не глядя на меня, спросила Татьяна.
— Нет, к бабушке в больницу.
Соседка выпрямилась, прищурилась и удивленно сказала:
— Слушай, сегодня же воскресенье, как же вы бабушку перевозили? На скорой из своего города?
— Нет, двоюродный брат на машине привез.
Эту легенду я повторяла дважды, пока достигла своей комнаты. Первый раз здоровьем бабушки поинтересовалась семья Кунцевичей, перетаскивающая бак для кипячения белья из ванной на кухню, второй раз отчиталась за отсутствие перед бдительным Мишаней Коноваловым. Минут через тридцать информацию о бабушке и моих передвижениях в сторону областной больницы, будет знать каждый любопытный троцкист. Было бы неплохо сварить для достоверности куриный бульон и приготовит паровые котлетки, но времени нет. Каждая лишняя минута, проведенная на втором этаже колабановского дома, прибавляет мне седых волос.
Я быстро приняла душ, переоделась и нацарапала открытое послание для коммунальной доски объявлений.
Доской для объявлений служил обшарпанный кусок обоев рядом с телефоном. Туда, на гвоздик подкалывались общие счета за коммунальные услуги и электричество, вешались записочки с отчетом кто, кому, куда просил перезвонить и чего передать, повисали телеграммы, реже поздравления с днями рождений, наиболее часто появлялись грозные, нешуточные послания неаккуратным квартиросъемщикам.
Наиболее продвинутым в области эпистолярно-квартирного жанра являлся географ Кунцевич. В качестве примера приведу один из последних его шедевров.
«Леди и джентльмены.
Кто из вас регулярно подкладывает обкаканные памперсы в чужие помойные ведра?! Прошу прекратить безобразие!
Нежно целую, ваш Кунцевич.
P.S. Узнаю, кто это делает, набью джентльмену толстую хохлятскую морду.»
Памперсы прекращали «по недоразумению» попадать в чужие помойки, но через неделю на объявлении появилась приписка корявым почерком — «а твое ведро, джентльмен уважаемый, и без г. на воняет!».
Я повесила на гвоздик следующее послание:
«Тому, кто спер чужую вещь с чердака. Пора прекратить путаницу! Вещь не моя, надо вернуть. Вознаграждение и конфиденциальность гарантирую.
Заранее благодарная Софья Иванова.
Телефон для связи мобильный, я у бабушки.»
Послание было обычным. Вся коммуналка решит, что кто-то опять нечаянно перепутал белье и по ошибке унес его с чердака. Такие недоразумения порой случались, и удивления послание не вызовет. Все пошевелят извилинами, подумают «это не я», и только один человек до конца, до последней буквы проникнет в суть написанного. Этот человек знает или догадывается об убийстве Кирилла, знает, почему я осторожна и скрываюсь, и обязательно выйдет на связь. Я обещала конфиденциальность, и если он не дурак, то сложит дважды два — раз я повесила объявление, значит, о чем-то догадываюсь. И так же этот человек поймет, пока костоломы Туполева не заявились в квартиру, сама по себе Софья Иванова не опасна. Она не в туполевской обойме.
Должен клюнуть. Скорее всего, за несколько лет наблюдений и анализа, Самоед изучил манеру действий Назара — этот финт не в его стиле. Назар человек решительный, рассусоливать с записочками не станет, я сама недавно в этом убедилась. Чуть что не так, полки в боевой порядок и на приступ, головы сносить.
Только бы охранники не начали шустрить! Только бы не высветили меня! Надо будет еще раз, категорически попросить Антона сидеть тихонечко. Когда Самоед мне позвонит, я стану так ему необходима, что за свою любимую шкурку можно будет уже не опасаться.
Выйдя из дома, я дошла до остановки троллейбуса, остановила маршрутку едущую до областной больницы, и вышла через триста метров, объяснив водителю, что забыла дома кошелек. Место для остановки выбрала у тихого, проходного двора и бегом, оглядываясь, перебежала на параллельную улицу с трамвайными путями.
Две остановки и я у кинотеатра.
Антон, — я заметила, что стоял он как озябший хмурый работяга, — ждал меня между колоннами у входа в кассы. Никаких здоровых лбов в окрестностях не наблюдалось, шикарный автомобиль стоял припаркованный где-то во дворах, начальник личной охраны олигарха походил на слесаря, озабоченного единственной мыслью — где бы похмелиться?!
Я прошла мимо него в кассовый зал и встала у батареи лицом к окну.
— Все привезли? — спросила, когда за спиной остановилась серая тень.
— Да, — он протянул мне авоську.
Я быстро положила ее в спортивную сумку и пожаловалась:
— Тяжелая какая.
— Здесь вся информация по Самоеду. Есть даже копии допросов его брата. Вы же просили все, все, все. — И оглянувшись, поинтересовался: — Вы газовым пистолетом и шокером пользоваться умеете?
— Пистолетом, да, муж научил. Шокер в глаза не видела.
Антон встал ко мне плечом, загородился от двух девушек, прошедших к кассам, и быстро объяснил, как пользоваться небольшой черной штуковиной с двумя усами на конце.
— Мощность выбирается при помощи этого тумблера. Следите за разметкой, шокер сильный.
— Сколько единиц достаточно, чтобы оглушить или просто обездвижить?
— Ставьте на двойку или на тройку. Пять и четыре треснут так, что без сознания свалят.
— Хорошо. О доме Кирилла, вы все узнали?
— Думаю, да. Шеф сказал, что решение переехать в этот дом, было принято три года назад. Тогда же был оформлен договор с застройщиками — строительство велось с долевым участием.
— Понятно. С больницей вопрос решили?
— Да. Поступление вашей бабушки зарегистрировано.
— Тогда последнее, Антон. Я жива до тех пор, пока Самоед не связал меня с вашим хозяином. Христом богом вас заклинаю, сидите тихо! В городе знают о гибели Кирилла?
— Пока нет.
— Сколько времени еще вы можете это скрывать?
— Не знаю, это зависит от Назара Савельевича. А сколько нужно?
— День, два. Пока Самоед на меня не выйдет. Но объявиться он, я повторяю, только в том случае если вы не засветитесь вокруг меня. В любом виде. Не подходите в дому, никакой слежки, не ищите меня…
— Я все понял, Софья Николаевна. Желаю успеха, и… берегите себя.
Он быстро провел ладонью по рукаву моей куртки, кивнул и вышел на улицу.
Насчет, поберечь себя, это он грамотно сказал. Именно этим я сейчас и занималась. Посмотрела из окна как медленно и вяло высокий парень шагает через трамвайные пути, совершенно не проверяется, глядит под ноги и, вроде бы, бубнит что-то себе под нос. Вероятно, где-то незамеченное никем прикрытие обеспечивает наше свидание.
Ловкие ребята, подумала я и, достав из кармана сотовый телефон, набрала номер Тушкоева.
— Ибрагим Асланович, добрый день еще раз, это Софья. Извините, что беспокою, но не могли бы вы ответить мне на один вопрос — у вас или у девочек, кто-нибудь спрашивал обо мне в последние день-два?
— Кто спрашивал, зачем спрашивал? — забеспокоился Душман.
— Ну, кто-нибудь, что-нибудь не спрашивал?
— А почему он должен спрашивать?!
Ох и беда с этими говорливыми и темпераментными южанами. Я набралась терпения и повторила:
— Вам звонили?
— О тебе? Нет.
— Точно? Вчера или позавчера?
— Софья, я тебе русским языком говорю! Ты русский не понимаешь?! Тебе никто не звонил, ничего не спрашивал!
— А у девочек?
— А у девочек, я не отвечаю.
— Спасибо, Ибрагим Асланович, — затараторила я.
— Э, Софья, стой, — перебил Душман. — Как там твоя бабушка? Болеет, да? Приходи, конфет, сока возьми. От меня передашь.
— Спасибо, Ибрагим Асланович. До свидания.
— Привет бабушке передай! Скажи, что б не болела! Моей бабушке девяносто лет, а она еще замуж хочет!
И все на восклицательных знаках. Хороший мужик Ибрагим Асланович Тушкоев. Только темпераментный очень.
Но, несмотря на весь пыл и темперамент абонента, звонок Душману очень даже меня упокоил. Парни Туполева выполнили приказание — свернулись, — и самостоятельно концов не разыскивают. Иначе, начали бы они с Тушкоева. Только определившись по звонку мобильника Кирилла, они могли начать расследование. Но не начали. Тихо сидят. Вопрос, как надолго их хватит?! Точнее, их хозяина.
Скукожившийся под потертой кожаной курткой, явно китайского производства, Антон давно переполз трамвайные пути и какое-то время стоял у фонарного столба — прикуривал, ломал спички, — потом, попыхивая папиросным дымом повернулся спиной к проспекту и пошел в старые сталинские дворики. Думаю, именно в них, среди голых кустов акации и рыхлых сугробов, притаился блестящий черный автомобиль охраны олигарха.
Шпионы, ё-мое, подумала, вздохнула и вышла под порывы холодного, не весеннего ветра. Мне тоже надо было перебраться на противоположную сторону улицы и ловить маршрутку, едущую до дома Анны Леопольдовны.
Железный короб трамвая, дребезжа на стыках, медленно тащился по рельсам, я зябко ежилась и ждала, когда же, наконец, самый медлительный вид городского транспорта пересечет мой путь, смотрела по сторонам, как вдруг… Лениво поласкавшиеся мысли взорвались таким жаром, что тело окатило волной жара, волосы, казалось, моментально прилипли к повлажневшему лицу, а руки, руки сдергивали друг с друга перчатки. Правая тут же улетела под колеса грохочущего трамвая, я выдернула из кармана сотовый телефон, и, обругав себя последними словами за звонок Тушкоеву, начала судорожно вспоминать номер Антона и производит набор. Пальцы не попадали на крошечные кнопочки, я путалась в цифрах и понимала, что времени на розыски по карманам визитки Антона, может уже и не быть. «Только бы успеть, только бы успеть» — колотилась в голове мысль.
Наконец, в трубке раздались гудки вызова и спокойный голос Антона ответил:
— Да, Софья Николаевна.
— Антон!!! — заорала я. — Немедленно звони в больницу и давай отбой!!
— Какой отбой? — быстро уточнил Антон.
— Что бы исключили все следы пребывания моей бабушки в больнице! — проорала я. — Немедленно!
Прохожие удивленно смотрели на ненормальную девицу, застрявшую посреди трамвайных путей, разбрасывающую по земле перчатки и вопящую, словно ее режут. Какая-то бабулька даже тяжеленный сидор на лавочку поставила, что б вдосталь спектаклем насладиться. Две мамаши с колясками затормозили и долго оглядывались. Но мне было все равно. Каким-то седьмым, восьмым, десятым чувством я ощутила неумолимо утекающее время. Оно затягивается воронкой, бурлит и уносится в слив секунда за секундой, грозя утянуть меня с собой. Мне казалось, что вокруг меня кружится что-то черное.
От испуга ноги совершенно обездвижили и отказывались сгибаться. Я остолбенела среди железных рельсов и чувствовала время по ударам пульса. С левой стороны наползал очередной трамвай, вожатый как ненормальный жал на звонок и даже привстал с места. Но я не чувствовала ног. Только время.
Осторожно, боясь, что омертвевшие колени подломятся как у кузнечика и согнуться за спину, я сделала шажок. Шарниры выдержали, я сделала еще шажок и, наконец, более уверенно, доковыляла до столба, у которого недавно прикуривал Антон.
Прислонившись к бетонной трубе, я без сил выпустила ручку сумки.
Я перемудрила сама себя, я чуть было не отправила сама себя на тот свет. Себя и, еще возможно, и даже, скорее всего, Назара Туполева.
Страх стекал по спине горячей волной, а руки окоченели. Раздавленная железными колесами левая перчатка прилипла к рельсам, правая валялась на проезжей части. Я подняла руки на уровень глаз и почти увидела — острый нож, зажатый в сильной мужской ладони, отрезает мне фалангу за фалангой, тихий голос задает вопросы и проверяет правдивость ответов последовательным хрустом костей.
Бр-р-р. Я спрятала руки в карманы. Словно от н е г о.
Антона все не перезванивал. Предчувствуя самое плохое, я подняла воротник куртки и съежилась, укрылась в ней до бровей. Рано ты Сонька в шпионы собралась. Тебе бы в детский садик, детишкам компоты подавать…
Мобильник дернулся в ладони, я подняла трубку и испуганно выдохнула:
— Ну?!
— Не знаю, Софья Николаевна, как и почему вы догадались, — я замерла в ужасе, — что именно сейчас поступит звонок…
— Он звонил?! — перебила я и почувствовала, как сползаю спиной по бетонному столбу вниз.
— Да. Буквально в туже минуту, что я разговаривал с нашим человеком по мобильному телефону и давал отбой, в больницу позвонили и спросили о поступлении пациентки из вашего города. Фамилии не называли. Мой человек ответил, что на сегодняшний день поступлений вообще не было. Никаких.
— Они успели… ваши ребята, — если раньше я вопила, то теперь едва слышно сипела в трубку. Но, видимо у Антона был хороший слух, и он ободряюще произнес:
— Успели, Софья Николаевна. Только-только.
— Слава богу, — заплетающимся языком, прошелестела я.
— Софья Николаевна! — крикнул голос в трубке. — Вам плохо? Что-то вас совсем не слышно. Где вы?
— Я все тут.
— Где конкретно?
— У столба. Но, вообще, это не важно.
Я чувствовала как пылает мое лицо, прижимала ладони к разгоряченному лбу и, мало что понимая, слушала Антона. На какой-то момент испуг лишил меня возможности существовать нормально.
— Софья Николаевна, — бубнила трубка, — мне надо знать, почему вы дали отбой. Почему именно сейчас, объясните! — Я не отвечала, сил не было, но Антон требовал ответа: — Вы вышли на Самоеда? Да?
— Он вышел, — хрипло ответила я.
— Но как?! Как?! — Молчун Антон трещал не переставая, пожалуй, он сама находился несколько в шоке: — Это действительно был Самоед?!
— Да. Точнее, я надеюсь. Он же одиночка.
— Черт, Софья Николаевна, — выругался Антон и выпалил: — Я тут отключусь на минуточку, надо с мыслями собраться. — И опомнившись: — Вам помощь нужна?
— Нет.
И мы на время расстались. Думаю, в тот момент начальник личной охраны олигарха не с мыслями собирался, а звонил шефу и вопил в трубку: «Шеф, шеф Она вышла на Самоеда!!»
Я отлепилась от фонарного столба и поискала глазами аптеку или винный магазин. Не знаю, как описать ощущения, давившие на меня со всех сторон, но, пожалуй, они были сродни состоянию человека, увидевшего у своих глаз дуло направленного пистолета и почувствовавшего как пуля чиркнула у виска. Мне было так плохо, что казалось, один позыв рвоты вышвырнет на мостовую все внутренности — сердце, желудок, сжавшуюся в комок печень и метры, метры кишечника. Я чуть было не состряпала собственными руками смертный приговор. Что было бы, не догадайся я в каком-то внезапном озарении, что иду в ловушку, расставленную для другого? Думаю, ничего хорошего, а тем более продолжительного. В ближайшие дни Тушкоев и компания со слезами возлагали бы венок на свежую могилу.
Винного магазина или аптеки по близости не оказалось. Я подобрала с земли тяжелую спортивную сумку с бумагами и вещами на смену и голоснула частника. Серый «жигуль» замер у бордюра, я, ничего не спрашивая, распахнула заднюю дверцу и забралась в салон:
— К драмтеатру, пожалуйста. — У моей свекрови всегда найдется бутылочка настоящего коньяка и скляночка с успокоительными каплями.
Ехать было недалеко, и когда я уже расплатилась с водителем, в кармане запиликал сотовый телефон. Выйдя из машины, я ответила:
— Да, Антон.
— Софья Николаевна, почему вы все же отказались от регистрации в больнице? — Антон разговаривал уже совершенно спокойно, видимо, отчет шефу слегка организовал.
— Я жива только до тех пор, пока Самоед полагает, что я одна, — вяло, в который раз, начала объяснять. — Как ты думаешь, Антон, что бы подумал Самоед, узнав, что у нищей соседки-студентки, вдруг, появился покровитель, способный за несколько часов провести по документам несуществующую больную? Он бы решил, что я не так проста и действую в связке.
— Черт, — буркнул Антон.
— Вот именно. Я бы на его месте не поленилась и как-нибудь проверила, существует ли вообще эта бабушка. Как-никак лоб под пули подставлять, тут любой лениться перестанет, сто раз перестрахуется.
— А телеграмма? Ваше отсутствие?
— Это нормально. Телеграмму из родного города могла отправить подруга. — Я была смертельно измотана, но понимала, что после объявления по мою душу Самоеда, Туполев всерьез возьмется за добровольную помощницу и потребует объяснения любого поступка. Он четыре года ищет киллера, а я вышла на него за двенадцать часов. Потому я была терпелива и убедительна. — Такие телеграммы удивления не вызывают — девушка решила пару дней от работы закосить, попросила подругу, та и помогла.
— Ну, это-то понятно, — согласился Антон. — Но теперь…
— А теперь, — перебила я, — Самоед знает, что я испугана и потому скрываюсь. Что у меня нет крыши, нет покровителя, и я действую в одиночку. Только в этом случае, он выйдет на связь. Все, Антон, я устала.
— Подождите, Софья Николаевна! — выпалил охранник и замялся: — Вы это… берегите себя. Пожалуйста.
Милый, милый Антон. Твой хозяин отупел от ожидания смерти или пули в позвоночник, он свыкся с соседством безносой и не видит чужого страха. Он привык, закаменел и стал бесчувственным. А ты еще способен понять, как это страшно — гулять под топором.
— Спасибо, — булькнув горлом, сказала я и щелкнула кодовым замком подъезда Анны Леопольдовны.
Чужая доброта всегда действовала на меня укрепляюще. Под ласковым вниманием, я никогда не распускала нюни «ах, пожалейте меня бедняжечку», а наоборот собиралась и становилась лучше. Помню, иду как-то с детской коляской моей сестренки, устала страшно, сумки тяжелые, а впереди крыльцо с высокими ступенями. Подхожу к крыльцу и думаю: «Хоть бы одна сволочь помощь предложила!»
Не успела подумать, как с лавочки возле подъезда вскакивает старичок, подбегает ко мне и говорит: «Давайте помогу колясочку втащить.»
И что вы думаете, тут же делаю я?! Я ласково отпихиваю доброго старичка в сторону и бормочу:
— Что вы, что вы, я сама.
Такая вот упрямая идиотка Софья Иванова. Иванову только пожалей немножечко и она горы свернет. Веревки и гвозди из таких идиоток хорошие получаются. «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей», — это обо мне Маяковский написал.
— Что-то ты, Софья, совсем плохо выглядишь, — с порога приветствует меня свекровь. — Борщ будешь?
— Буду, — киваю я. — А выпить найдется?
Свекровь пристально посмотрела на меня и мотнула подбородком:
— Поищем.
Через час, отдохнувшая и морально окрепшая, я заперлась в кабинете Великого Хирурга и достала из спортивной сумки пакет с бумагами по Самоеду. По моим представлениям, киллер сейчас находится в цейтноте, а сколько времени займет у меня читка и анализ, не известно, так что лучше не откладывать дело в долгий ящик и поторопиться. Уже сегодня он может выйти на связь, а я совершенно не представляю, как с ним разговаривать. О чем, знаю, но не знаю, как. Я не чувствую этого человека и могу совершить ошибку. Уже чуть было не совершила. Только после второй рюмки коньяку меня оставили видения отрезанных пальцев и мертвых тел. Если я не смогу остановить убийцу, сколько еще человек погибнет от его пули? Туполева и меня он бы точно достал, и вряд ли остановился на этом. Убийство его профессия, и таких людей надо останавливать.
Бумаг было много. Читать протоколы допросов его брата, я не стала. От них коробила, а я хотела быть твердой, беспощадной и не зацикливаться на жалости. Несчастный повесившийся мальчик мог встать между мной и Самоедом в решающий момент. Нельзя. Табу. Забыть и все.
Психологи и аналитики господина олигарха составили хороший и выпуклый психологический портрет его врага. Я словно бы приблизилась к убийце. Он стал ощутимым, живым и… очеловеченным, что ли? У него появились привычки и недостатки, плюсы и минусы. Он стал для меня профессионалом одиночкой со свернутыми на войнах мозгами и гипертрофированным чувством собственного достоинства. Но так же в этих записках отмечалось, что киллер способен на изощренную мимикрию. Великолепный артист с крепкими нервами снайпера.
Кроме вышеперечисленного, основной акцент я сделала на абсолютной изолированности убийцы и его отличным, но недостаточным знанием компьютера. Хакером Самоед не был. И помощников в этой среде не имел. А из этого следовало, что вскрыть информацию, хранящуюся в ноутбуке, он вряд ли успел за это время. Менее чем за два дня ему следовало найти специалиста, дать ему задание и получить результат.
Успел?
Вряд ли. По моим представлениям, Самоед безотрывочно сидит в какой-нибудь из комнат колабановского дома и ждет Назара.
И так, коммуналка и ее жильцы.
Я встала из-за стола, подошла к окну и раскрыла форточку. На подоконнике среди горшков с живыми(!) цветами всегда стояла хрустальная пепельница Великого Хирурга. Анна Леопольдовна помнила этот кабинет необыкновенно прокуренным и часто просила сына:
— Виталий, покури, пожалуйста, в комнате отца. Она от этого живей становится.
Закурив, я пустила дым в форточку и сосредоточилась на описании внешности Самоеда — среднего роста, нормального телосложения, волосы русые, средней густоты, глаза светло-серые. Лицо изменено пластическим хирургом, то есть лица, как бы и нет.
Под эти среднестатистические данные попадали все мужчины колабановского дома, кроме, пожалуй, охранника Сухомятко. Он у нас высокий, толстый и лысый.
Географ Кунцевич тоже мало походил на профессионального убийцу. Тем более, что оба — и Кунцевич, и Сухомятко, — живут в коммуналке с незапамятных времен, а в совпадения вроде — Туполевы решили поселиться в доме напротив жилища Самоеда, — я не верила. Да и комнаты двух семейных мужиков выходили окнами на противоположную сторону. Оставался, конечно, удобный для снайпера чердак, но это маловероятно. Очень уж половицы там скрипучие.
И так, трое — Гарик Лопата, Мишаня Коновалов, муж Марии Германовны. Все поселились в квартире после того, как Туполевы оплатили долевое участие в строительстве дома, все видели этот дом из окон своих комнат, все имели возможность пройти в мою комнату и убить Кирилла. Кто? Кто из них Самоед или, по крайней мере, его связной или информатор?
Думать не хотелось совершенно. Упрямство постепенно исчезало, испарялось и на его место упрямо (все же, черт возьми, всегда упрямство!) проникала всепоглощающая усталость. Я уже не хотела быть грибом, обозвавшимся груздем, не хотела в кузов, я чувствовала себя скаковой лошадью гнедой масти, сдохшей перед самой финишной чертой. Только по упрямой инерции, мертвая лошадь продолжала двигаться.
Пристрели бы хоть, в самом деле! Пожалели.
Усталость, Софья, плохой советчик. Выпей-ка лучше коньячку, расслабься и принимайся мозговать дальше.
И так, начнем с Лопаты. Он меньше всех подходил под описание морально-волевых качеств Самоеда, но забывать об актерских данных киллера, все же не следует. Лучшей личины, чем умеренно пьющая слякоть, не изобрести. Мелкий негодяй, скользкий двурушник, приблатненное ничтожество. Кто разглядит под этой маской волевую, сильную личность?
Я, например, как ни стараюсь никакой личности не вижу. Слякоть, она и есть слякоть.
Но на роль информатора подходит распрекрасно. В комнате Лопаты регулярно торчит какой-нибудь дружок, кто-то распивает водку, кто-то бегает туда-сюда за портвейном, закуской, так почему бы среди данной публики не затесаться Самоеду? Может быть, четыре года назад Самоед и был одиночкой. Да весь вышел.
Может быть, может быть. Но, хоть убейте меня, товарищи, нет в Лопате л и ч н о с т и! Информатор, и то с натяжкой.
Остаются двое — Михаил Иванович Коновалов и инженер Алексей Петрович Сидорчук, он же муж Марии Германовны.
Мишаня Коновалов поселился в квартире аккурат в нужное время. По утрам от него попахивает водочкой, но как он ее пьет, никто не видит, целые дни проводит дома, благородство, в смысле отданной большей комнаты…
Стоп. Прежняя комната Миши выходит окнами на противоположную сторону. Комната покойного Петра Апполинарьевича смотрит на дом Туполевых. И скончался пенсионер как-то очень уж вовремя… от «отравления неизвестным веществом».
Неужели в масть?! Неужели киллер Самоед, это сдвинутый тихушник Мишаня Коновалов?!
Пожалуй, пожалуй… подходит. Ходит всегда на цыпочках, вечно нос сует, куда не просят, за дверьми следит… И пьет, как-то скрытно, без друзей, без собутыльников и женщин. Что стоит умному профессионалу изобрести хитрую фобию — все вокруг враги, никому не верю, все вон…
Я вспомнила скукоженного как старый башмак мастерового, прикинула вероятный возраст и поняла — Коновалов лет на десять старше Самоеда. Не мог же он, в самом деле, старящую пластику себе сделать?! Пластические хирурги убирают морщины, а не делают.
А если Самоед высох от горя после смерти брата? Или усилием воли так похудел, что кожа складками обвисла? Когда у подруги моей мамы сын в Чечне погиб, она не на десять, она на двадцать лет постарела.
Оставим Мишаню в подозреваемых, Гарика, впрочем, тоже совсем убирать не будем, скользкий тип, и присмотримся к господину инженеру. Подтянутый, стройный и незаметный на столько, что ничего конкретного о его характере сказать невозможно. Часто, слишком часто для ИТР находится дома, говорит, что предприятие, на котором работает, находится на грани банкротства и месяцами простаивает.
Интересно, совпадают ли эти месяцы с оживлением в стане Туполевых? И откуда деньги у инженера с разорившегося завода? Питается в основном вне дома, всегда ухожен, чисто выбрит и скуп на слова. Под психологический портрет Самоеда попадает стопроцентно.
И прежний жилец Марии Германовны съехал с квартиры как-то внезапно, в одночасье. Пришел вечером, сказал, что получил наследство, переезжает в унаследованную квартиру, и тут же собрал чемоданы, не забыв представить Марии Германовне нового постояльца, «своего приятеля» инженера Сидорчука.
Неужели он?! Скрытный, немногословный и подозрительно богатый. Я видела, как сухощавый и с виду не сильный «Алешенька» без натуги, одной рукой оторвал от пола тяжеленный сундук Сухомятко, когда под него забралась черепаха Кунцевичей.
Подходит. Очень подходит.
Но как же тогда Мишаня, с удобной, таинственной фобией и нелепым, но нужным благородством?
Да и Гарик как-то уж очень под статью проситься…
Я совсем запуталась. Была бы я милиция, а лучше прокуратура, вмиг раздала бы поручения операм и те бы прошерстили фигурантов вдоль и поперек.
Почему тетушка Гарика Лопаты, переехав в пригород к «сестре», только раз показалась у троцкистов? Говорите, из-за гадкого склочного характера ее любой возненавидит? Или не приезжает потому, что «племянничек» так ее шуганул, что повторного желания наведаться в гости не возникло?
Почему Мишаня поселился в крошечной комнате-пенале с видом на краснокирпичный дом? Почему его комната всегда под замком? Не потому ли, что там снайперская винтовка на подоконнике наготове лежит?
Ох, устала. Инженер еще этот… богатый до ненормальности.
Была бы я милиция с прокуратурой, давно бы выдала приказ на эксгумацию трупа Апполинарьевича и проведение подробной экспертизы — не слишком ли хитрым ядом траванулся матерый алкоголик? Такие трупы, обычно, не проверяют усердно, кинул кони алконавт и земля ему пухом. О яде пишут либо метиловый спирт, либо «неизвестен».
Ну кто же, кто?! Три мужчины, все подходят, Гарик меньше, Мишаня, по возрасту, почти, инженер идеально. Кто?!
Эх, в недобрый час безумья я поклялась в рыданиях над телом Кирилла, что отомщу за его смерть! Куда там, личиком не вышла. С таким личиком демонстрируют наряды богатым невестам, в лучшем случае, рожают детей мужьям «по расчету», в наилучшайшем — подносят шефу баланс на подпись. В калачный ряд профессиональных шпионов не лезут. Если только в качестве «медовой ловушки».
Или смогу? Догадаюсь и сделаю?
Если не решу загадку-ребус из трех мужиков-неизвестных, понижу самооценку до уровня плинтуса. Хоть мокрой тряпкой с пола собирай, мол, мы бедные и умом не гордые.
Надо заставить себя вспоминать. Попробовать начать с минуты появления в нашем доме Кирилла Туполева.
Я уже давно поняла, как Самоед о нем узнал. Звонок киллера в больницу показал, и не только мне, что я двигаюсь в правильном направлении. В тот день, как обычно, Самоед следил за домом Туполевых. Он видел выбежавшего из подъезда Кирилла, видел как он бегал по площади и вокруг зверинца и как спрятался в моей палатке. Думаю, убийца очень удивился такому повороту сюжета, такому совпадению. Но если он мне позвонит, я развею все его сомнения.
Кирилл пришел в мой дом. Просчитать по шагам, сколько человек вернулось ночью, очень просто — половицы скрипят, как ненормальные.
Весь день безвылазно Кирилл провел в моей комнате, только в туалет шустренько наведался и назад. Тогда киллер еще не решил убивать, но когда увидел мое путешествие к дому Туполевых, понял — подобного случая больше не представиться. Подобраться к младшему брату осторожного Назара, скорее всего, было не так просто, и Самоед решился. Как и почему Кирилл пустил его в мою комнату, не знаю. Может быть, и вовсе не пускал. Тихонько открыть мою дверь, когда по коридору коммуналки с криками носятся дети (они, кстати сказать, никакого внимания на посещение чужой комнате не обратят, главное чтобы поблизости не было взрослых) довольно просто. Четыре шага и убийца за спиной жертвы, полностью сосредоточенной на виде из окна. Мой нож убийца взял из кухонной тумбы возле мойки.
Бедный, бедный Кирилл, в недобрый час ты приказал шоферу развернуться к городу.
Эх, ну почему, я не милиция с прокуратурой! Или хотя бы ФСБ. Этим товарищам проверить любого из трех мужиков, раз плюнуть. Не думаю, что легенда Самоеда так безупречно отработана, наш дом ему нужен только как временное убежище, после единственного выстрела, он сразу скроется.
Может быть, позвонить Туполеву и поделиться выводами? Если уж я до всего этого додумалась, то его спецы вмиг разберутся, кто есть «ху» — круг подозреваемых уже очерчен вторым этажом колабановского дома. Ребятки тихонечко повяжут инженера, Гарика и Мишаню, тихонько потрясут всю троицу и проверят — есть ли у Лопаты тетушка родственница, какой из себя инженер Алексей Петрович и была ли вообще жена у Мишани Коновалова? Чего им стоит?! Я же не комиссар Мэгре!
Но, признаться честно, Назар Туполев уже положил кусочек сахара в мышеловку для усердной мыши. Восемьсот тысяч евро стоит этот кусочек. Если я только очерчу круг подозреваемых, смогу ли я с достоинством принять эти деньги и чувствовать их заслуженными?
Не уверена. Вдруг я ошиблась, и Самоед только поддерживает связь с кем-то из жильцов коммуналки. Вдруг он исчезнет при малейшем проявлении интереса к трем троцкистам?! Вдруг, все гораздо сложнее, чем выглядит?! Тут уже дело касается не только денег. Он продолжит убивать, и каждая новая смерть ляжет на мою совесть.
Боже, ну почему все так сложно! Почему я вечно сомневаюсь, ищу, просчитываю варианты и никак не могу с собой договориться?! Казалось бы, чего проще — один звонок Туполеву и все сомнения разрешаться.
Но рано. Пока я ничем не рискую, сижу тихой мышкой у Анны Леопольдовны и освежаю кабинет Великого Хирурга сигаретным дымом. Пока можно подождать. Не исключено, что Самоед давно собрал манатки — винтовку, оптику и пару сменного белья, — и скрылся в неизвестном направлении. Я бы на его месте так и поступила. Если уж Софья Иванова смогла додуматься до его существования в доме Колабанова, то специалисты-аналитики из группы Туполева, сделают это тем более.
Впрочем… как сказать. Может быть, именно это странное невнимание к его персоне и показывает — реальной опасности нет. Охранники Туполева не громят квартиру, следователь не опрашивает соседей, только нелепое послание на доске объявлений и говорит о некотором внимании к убийце. Пожалуй, я все делаю правильно. До тех пор пока вокруг колабановского дома тишь да гладь, Самоед будет ждать.
Я достала из тумбы-бара бутылочку с какой-то иноземной и, видимо, полезной настойкой, налила немного в крошечную серебряную рюмочку и медленно выпила.
Гадость страшная. Но выходить из кабинета совершенно не хотелось. В небольшом квадратном зеркале у двери, я несколько раз встречалась глазами со своим отражением, и скажу откровенно, — увиденное в нем, мне очень не понравилось. Я смогла хоть как-то договориться с совестью, смогла причесать, пригладить нервы, уговорить желудок не вибрировать, тоже получилось, но лицо, кожа и глаза не поддавались. Особа с землисто-серыми щеками, провалившимися в черноту глазами и высохшими губами, смотрела на меня из зеркала. Просто старуха Изергиль, какая-то. Еще день два такой жизни и о былой красоте можно забыть навеки.
Прикурив очередную сигарету, я села на подоконник и посмотрела на улицу. Думать об убийце надоело до тошноты. Я полюбовалась площадью перед драмтеатром, порадовалась за нормальных людей, спешащих по своим делам, и попыталась мечтать.
Начало мечтаний получилось, как всегда — напыщенным и глупым. Я и олигарх в огромной комнате с камином. Туполев протягивает мне толстенную пачку денег (почему-то, вероятно для наглядности, восемьсот тысяч евро одной пачкой) и с благодарностью произносит: «Возьмите, Софья. Вы это заслужили». Иванова встает в позу, медленно отводит от себя мужскую руку с деньгами и с пафосом выводит: «Нет. Не надо денег. Я действовала бескорыстно». Стоит еще добавить, мы бедные, но гордые. Ужасная история красиво заканчивается. Благонравная Иванова великодушно возвращает миллионеру деньги его брата. Аплодисментов не будет, зритель замер в восхищении.
Бред сивой кобылы. Однозначно. Если уж мечтать, то о Канарах. Игры в благородство выглядят красиво, но несуразно. Назар четко дал понять — деньги брата ему не нужны. Ему нужна спокойная жизнь, а это стоит дорого.
Но мамочка воспитывала меня в бессребреницах. Уму непостижимо вообразить за раз такую пачку денег, как восемьсот тысяч евро. Моего воображения хватает на восемьсот в рублях и, пожалуй, не тысяч. Все остальное от лукавого. «Деньги надо заработать, — всегда говорила мне мамочка. — Честный труд, спокойная совесть и открытый взгляд должны сопровождать тебя всю жизнь».
Хорошо было любимой о честном труде рассуждать, ее миллионами не соблазняли. А как мне — исхудавшей, бледной и измученной, — отказаться?! Я нормальная российская девчонка двадцати четырех лет. С какими-то принципами («какими-то» они стали после того, как была озвучена их цена — восемьсот тысяч евро, меня заклинило на этой цифре), с неплохими мозгами и нормальными, нормальными желаниями. Я не хочу месяцами копить на новый тюль в квартирку на окраине, я хотела бы придти в магазин и заказать красивые шторы с пышными ламбрекенами. Я хочу красивую мебель в уютный дом. Я не желаю, не желаю всю жизнь копить, копить, копить!! Мне противно унижаться и искать богатого мужа! Я мечтаю о хорошем парне, большом доме, полном детей…
— Софья! — после троекратного стука, дверь распахнулась, и в кабинет зашла Анна Леопольдовна. — Звонит Инночка Серова. Что ей сказать?
Инночка Серова — подруга-нотариус моей свекрови. Утром Анна Леопольдовна не могла ей дозвониться и оставила сообщение на автоответчике.
— Скажите, пожалуйста, что ничего не надо. Спасибо, Анна Леопольдовна, я передумала.
Свекровь скрылась за дверью, и я усмехнулась ей вслед. Как много меняется во мне с каждым часом. Например, вчера ночью я собиралась бегать по городу и вычислять неточности в легенде киллера. Еще утром я уговаривала себя быть усердной, трудолюбивой и деятельной. Сейчас, свесив ноги, сижу на подоконнике и уговариваю себя стать жадной. Неправильно меня воспитывала мама, неподходяще для этой жизни. Другая ушлая девица не сидела бы сейчас на подоконнике, а давно, вскрыв информацию в ноутбуке, смоталась за кордон.
«И получила пулю в голову с приветом от Назара Туполева, — пришла мысль. — Где-нибудь на Карибах или Лазурном Берегу, но Назар точно бы меня достал».
Нет, не достал. Его бы самого похоронили через неделю после моего отъезда. Убийство брата на квартире некой «любовницы» не навело бы его на мысль о Самоеде. Назар приехал бы на похороны брата и схлопотал кусок свинца.
Нда. Пожалуй, если бы я не осталась в городе, все так и произошло. Значит, получается, что эти деньги я заслужила? Оказывается, стоит только хорошо подумать и оправдание всегда найдется.
Вздохнув, я затушила сигарету и отправилась к Анне Леопольдовне. С кухни давно тянулись запахи жареной картошки и котлет.
