Параграф второй. Цунами
Я сидела на открытой террасе второго этажа и, почти не чувствуя ночного холода, слепо смотрела на бледно-голубую полоску зари, появившуюся над лесом. Я не спала уже двое суток. Кратковременное забытье сном назвать нельзя. Впервые, на сколько себя помню, у меня пропало желание жить. Есть, спать, дышать и думать. Все заслоняло мужское лицо, застывшее в презрении. Как только я закрывала глаза, память вновь бросала меня в кошмар пережитого. Я видела перед собой лицо Назара. Пустое, каменное — неверящее.
– Назар, ты должен мне верить! – молила я. Хватала его за руку, но он ускользал. Брезгливо морщился, отворачивался к пограничникам и, не замечая меня, решал вопросы. – Назар, я не наркоманка! Ты же это понимаешь!
Сначала, в очереди на таможню, возле меня покрутился и остановился рыжий спаниель. Потом равнодушный конопатый таможенник попросил предъявить для проверки мой кофр с духами и косметикой, потом он вынул из бокового кармана кофра крошечную, похожую на плоскую пудреницу, золоченую коробочку для пилюль и, ловко поддев ногтем хитрый замочек, заглянул внутрь.
– Что это за порошок? – невозмутимо спросил таможенник, предъявляя мне овальную выемку, наполовину заполненную белой пылью.
Я вытянула шею и посмотрела внутрь коробочки. Только что, три минуты назад, я сказала, что не везу с собой запрещенные к провозу медицинские препараты или наркотические вещества. Я еще не верила в происходящее, но точно знала: эту антикварную коробочку для пилюль, подаренную мне когда-то свекровью, я практически не использовала и уж точно не брала с собой в поездку. Таблетки я, по обыкновению, держала в аптечных упаковках, попробовала как-то пофорсить и переложила в пудреницу аспирин, но потом нашла эту затею пустым баловством и убрала коробочку в туалетный ящик под зеркалом.
Чувствуя, как сжимается от страха горло, я извлекла наружу звук:
– Не знаю.
– Это ваша сумка?
– Да.
– Вы собирали ее сами? – продолжал расспросы парень в веснушках.
Я оглянулась на Туполева, сглотнула и выдавила:
– Да.
– Пройдемте со мной, – сказал таможенник и передал остальную очередь напарнику.
В коробочке, извлеченной из моей сумки, оказался кокаин. Я плакала, клялась и умоляла сделать мне экспресс-анализ мочи:
– Я не наркоманка! Я в жизни не притрагивалась к кокаину, не глотала «колес»!
Анализ мне – по моему же требованию – сделали. Он дал положительный результат. Я была уничтожена, раздавлена, убита.
– Теперь мне многое становится понятным, – впервые глядя мне прямо в глаза за все время с начала таможенного расследования, сказал Назар.
– Что?! Что тебе становится понятно?! – Я еще сопротивлялась, еще не верила и надеялась: это ошибка! Со мной не могло такого произойти. – Когда-нибудь я давала тебе повод так обо мне думать?!
Туполев склонился ближе и прошептал:
– Презентация отеля. Помнишь? Нет? А я помню. Ты была стеклянная!! И теперь я понимаю почему.
Я схватила его за руку:
– Назар, ты ничего не знаешь, меня подставляют… меня подставили!!
– Не ври! – выдернул руку Туполев.
– Мне подсунули отравленную сигарету!!
Муж презрительно поморщился:
– Я никогда не думал, что ты способна так лгать. Изворачиваться. Экспресс-тест предъявил все доказательства… Или, может быть, «отравленные сигареты» тебе и сегодня кто-то подсунул?! – и, обжигая взглядом, прошипел: – Уйди! Ты надеялась, что мы, как всегда, пройдем через ВИП-зону… Как долго ты возишь с собой эту дрянь?!
Но так он вел себя, только оставаясь наедине. В присутствии чиновников Туполев каменел лицом и говорил совсем иначе:
– Это недоразумение. Моя жена не принимает наркотиков. Позже мы проведем независимую экспертизу, и все разъяснится.
Выражение лиц таможенно-пограничного братства явственно показывало, чего стоят такие слова. Жена местечкового олигарха – обнаглела совсем! – надеялась провезти кокс через ВИП-зону без досмотра. Но там сегодня готовится к отлету большая группа депутатов Думы, и Туполев – вот уж святая наивность! – пошел через обычный кордон. И женушка – попалась.
Теперь кричи не кричи, плачь не плачь, сделанного не воротишь.
Окруженная презрительно-равнодушными взглядами, я впала в ступор. Перестала плакать, не пыталась уже что-то объяснить, я тупо сидела рядом со своим расхристанным багажом и словно через вату слушала, как Назар договаривается о том, чтобы меня отпустили. Позволили уехать под его честное слово, под подписку о невыезде и прочая, прочая, прочая.
– Маме ничего не говори, – глядя в сторону, сказал на прощание. – Я позвоню ей сам и скажу, что у тебя образовались какие-то проблемы с визой и граница не пропустила.
И все. Не сказав больше ни слова, повернулся спиной и пошел к терминалу. Его ждали Ривьера, яхта и французский магнат, пригласивший чету Туполевых отдохнуть на своем корабле. Предполагалось, что десять дней мы будем плавать вдоль побережья, останавливаться в портах, ловить рыбу, плавать с аквалангами…
За что мне все это?!
Сухими, больными глазами я смотрела вслед уходящему мужу и чувствовала себя ежиком, по которому проехал БТР. Назар не захотел со мной поговорить, не пожелал выслушивать объяснений, он мне не поверил.
И я его почти не винила. Я сама попросила сделать экспресс-тест и подтвердила ужасную версию: я наркоманка.
А Туполев привык верить фактам. Но не слезам.
Может быть, позже, на трезвую, не замутненную гневом голову, он и взглянет на ситуацию иначе, но тогда в Шереметьеве он поверил двум очевидным вещам – кокаину в моей сумке и полоске-тесту с реакцией ПОЛОЖИТЕЛЬНО.
Машина с охранником и шофером, что всегда дожидалась возле аэропорта подтверждения вылета, доставила меня до поместья, и на два дня я заперлась в доме, не выходя на улицу даже по ночам. Лишь на балкон-террасу второго этажа, когда меня никто не видит, я открывала дверь своей спальни, проходила до кресла под навесом и сидела в нем, слепо таращась на звезды. Я казалась себе человеком, только что вставшим на ноги после землетрясения. Пережила кошмар, сумела выжить, встала на ноги. Мне казалось, что эпицентр находился подо мной и все закончено. Но я ошиблась. Откуда-то издалека, оттуда, где трясло всего сильнее, пришла она, смертельная волна – цунами. Ложная и коварная, она налетела внезапно и, ломая все препятствия, разметала душу в щепки.
А ведь еще недавно жизнь была прекрасной!
Я просыпалась по утрам, приводила себя в порядок и ощущала такой прилив сил, что просто не знала, куда их девать. Силы эти.
По ночам я вновь впадала в эйфорию, будоражила Туполева и получала от него признание: – У нас словно новый медовый месяц!
Чувство сброшенного с плеч груза, ощущение счастья от правильно сделанного решения давали мне крылья… Я парила, щебетала и ластилась.
Сейчас, ничего не зная об истинных причинах эйфории, Туполев решит, что я парила под действием кокаина. Все, даже мельчайшие обстоятельства действуют во вред мне. На взгляд мужа, у меня не было никаких причин для безудержного веселья. Я беспечно оставила егоребенка на берегу, я опозорилась на презентации, откуда счастье?! Я должна чувствовать вину, а не радость!
От наркоты вся эта прелесть, от наркоты, придет ответ. Все беды и эйфория только от кокаина. И убедить Назара в обратном будет тяжело. Он решит, что, пока отсутствовал, его лукавая женушка сочинила сказку. Подготовила свидетелей и почву, расписала сценарий, состряпала доказательства…
Два дня я ничего не ела. Не умывалась, не причесывалась, не чистила зубы. Бездумным бревном валялась в кровати, смотрела перед собой или в потолок и притворялась мертвой для всего мира. Только когда встревоженная Ирина Яковлевна приказала охране взломать запертую с обратной стороны дверь в дом, я нашла в себе силы подойти к окну и помахать рукой – еще жива, еще в порядке, не стоит беспокоиться. Понимала, что позже и эту странность отнесут на счет вредных привычек – заперлась, кололась, нюхала, – но ничего не могла с собой поделать. Мне расхотелось жить, расхотелось видеть людей, вести привычное существование. Впервые за двадцать семь лет я потеряла волю и желание бороться. Вела себя наподобие амебы и только одной мысли позволяла гулять по отупевшей голове. Меня предали. Обманули. Подставили. Я жертва.
И данный настрой окончательно разрушал волю к жизни. Образ мышления жертвы сделал меня безвольной и бездумной. Практически я уже существовала. На уровне рефлексов. Меня кусали комары, я вяло отмахивалась, холод пробирался сквозь плед, я поплотнее куталась. Мне было даже лень выбраться из кресла и доковылять до разобранной кровати, мелкие неудобства, казалось, отвлекали и выступали слабейшим проявлением жизни.
И все же я заставила себя встать. Пройти в спальню и, рухнув на постель, укрыться одеялом поверх пледа. Я должна убедить себя очнуться и начать действовать. Должна разогнать кровь по венам. Или… хотя бы сделать попытку.
В наши дни каждая читающая девушка знает о признаках депрессии и понимает, что с ней надо бороться. Иначе затянет. В таблетки, разлад организма и тихую клинику с решетками на окнах…
Утром, приказав телу двигаться, я доплелась до кухни и изобрела крепчайший сладкий кофе. Прибегать к сильнодействующим препаратам из аптечки Туполева не решилась. Назар может приехать раньше намеченного, а моя кровь должна быть чистой для повторной экспертизы. Нельзя рисковать, принимая пилюли с неизвестным составом, способным дать повторную реакцию – ПОЛОЖИТЕЛЬНО.
Кофеин немного взбудоражил кровь, и следующие обязанности тело проделало уже живее. Я убедила себя принять душ, вымыть голову, почисть зубы и даже слегка подкраситься.
Пропихнув через зубы и сопротивляющийся пищевод пару бутербродов с икрой – энергия, энергия и еще раз энергия в чистом виде, – влезла в брюки и ужаснулась. Джинсы с меня падали. За почти три дня во мне сгорели килограммов пять живого веса. Отраженное в зеркале бледное лицо с малокровными, просвечивающими через розовый блеск губами заставило усмехнуться – не придется теперь, Соня, страдать на разгрузочных днях. На два месяца вперед, считай, разгрузилась.
Когда я вывела машину из гаража и подъехала к воротам поместья, то их мне сразу не открыли. Один из охранников начал обходить «ниссан» – видимо, хотел что-то сказать или спросить, – но я так на него зыркнула, что парень только рукой махнул, и его напарник тут же нажал на кнопку, и двери разъехались.
Кофеин клокотал в моих венах, давно забытое бешенство добавляло прыти, как обезумевшая ведьма я неслась к монастырю, к коммуне для исправляющихся наркоманов и мечтала лишь об одном – изорвать в клочья морду губернаторского сына. Надавать пощечин и пендалей, сгрести за шкирку и отволочь в ближайший милицейский участок.
И пусть только попробует дать сдачи! В моих руках будет монтировка! Я не прощу! Мельниковдолжен был прекратить эту пытку. Он был обязан дать отбой. Но почему-то этого не сделал, кошмар продолжался. И иной версии, кроме операция «Жертва» продолжает работать, у меня не было. Кокаин в багаже прекрасно укладывался в схему с отравленной сигаретой. Это звенья одной цепи, это работает в одном направлении – из меня делают наркоманку. Для всего света.
Я беспечно оставила врага за спиной, посчитав его поверженным. А враг очнулся и дал сдачи. Наркотики мне подсунули по его указке, в этом не было сомнений. На гладкой поверхности коробочки с кокаином обнаружат только мои отпечатки пальцев – можно быть уверенной, – и этот факт вобьет мне в спину осиновый кол. Не для Туполева, так для отдела по борьбе с оборотом наркотиков.
…Мимо проносились поля, леса и деревни. Я с остервенением топила педаль газа, но усталость, выбравшаяся вслед за мной из поместья, нагоняла. Два дня без еды и практически без сна давали себя знать, духовно телесная диета не позволила мне выскочить из машины, как черт из коробки с монтировкой в руках. Подъехав к длинному бревенчатому дому коммуны, я буквально вывалилась из-за руля и, с трудом передвигая онемевшие ноги, отправилась на розыски Мельникова. Надеялась только на острые зубы и умение царапаться, монтировку Макс выбил бы из моих трясущихся рук, как прутик, и вооружился сам.
Но монтировка, как оказалось, Мельникову бы и не понадобилась. На заднем дворе за домом Макс колол дрова. Потный и сильно загоревший за десять дней, он махал огромным колуном, не обращая внимания на жару и стаи жирных деревенских мух.
Я оперлась спиной о теплый угол дровяного сарая и, мрачно собирая остатки сил, готовилась к мордобою. Подбирала вступительные выражения и морально укреплялась.
Максим обернулся за укатившимся поленом, увидел меня, и лицо его просияло. Открыто, искренне и совершенно невиновато.
Я несколько опешила, вступительные ругательства застряли в пересохшей глотке, и Мельников, отшвырнув топор, бросился ко мне:
– Софья, боже! Какой сюрприз!! Почему не позвонила?! Я бы тебя встретил! – Макс подбежал ко мне, обнял и похлопал горячими руками по измученной спине. – Ну, здравствуй, здравствуй, очень рад!
Я отстранила его, потного, и пристально вгляделась в обновленного «картежника».
Вычурная бороденка исчезла с его лица. Обгоревший нос облупился, по лбу крупными каплями стекал здоровый мужицкий пот, а ровные зубы сверкали в такой открытой улыбке, что я растерялась. Этой встречей Мельников разоружил меня без единого словесного выстрела. Обмен залпами не состоялся, я стояла перед ним, задирая голову вверх, и не знала – а что, собственно, я собиралась ему сказать?
Мой изучающий взгляд Максим понял по-своему.
– Нормально все, Софья, нормально, – смутился. – Работаю… видишь, дрова колю. А ты как?
Я пожала плечами. Ну не бывает такого! Не может быть, чтобы парень с такими глазами строил против меня козни! Сейчас он открыт и ярок, как… детская книжка с картинками…
– Что-то случилось? – проникнув наконец в мое настроение, озаботился Мельников. – Что-то не так… что-то по моему делу?
– По нашему, – скупо поправила я.
– Меня… я…
– Нет, Максим, все в порядке. Я проведать тебя приехала. – Наступая на горло убийственным желаниям, я без боя сдавала позиции. Сползла по стене вниз и села на корточки.
– Эй, ты что? – беспокойно склонился Макс. – Ну-ка, вставай, пойдем в дом! Молока выпьешь… – Он помог мне подняться, поставил на ноги и заглянул в глаза. – Нет, я ведь вижу, что-то случилось… Ты же вся белая!
– Принеси мне молока, – уворачиваясь от вопросов, сказала я. – И давай посидим где-нибудь в теньке на улице…
– Хорошо, – сказал Максим, проводил меня за дом, усадил на лавку и почти бегом пустился за молоком.
Я, ощущая прежнюю вялость, смотрела на опаленный солнцем луг, на темный штакетник леса невдалеке и не понимала, как поступить.
Наброситься на Макса с обвинениями и выполнить программу-минимум – отхлестать по щекам?
Или промолчать? Искать врага в другом месте и оставить упреки?
Я не знала. Максим так мне обрадовался…
…Мой прежний враг принес из дома кринку молока и две кружки. Одну налил для меня, протянул и с прищуром смотрел, как долго и безразлично я пью густое холодное молоко.
– У тебя неприятности? – так и стоя с кринкой и пустой кружкой в руках, спросил он.
– Да, – тихо ответила я. Так как уже решила без упреков и обвинений просто рассказать ему о происшествии в аэропорту.
– С мужем? – падая в такт с моим настроением, тихо проговорил Мельников.
– Да. И не только.
Максим набычился, помотал головой и, сев рядом, поставил на лавку кувшин и чашку.
– Я очень виноват перед тобой, – вступил он едва слышно и, заметив, что я собираюсь что-то сказать, добавил: – Не перебивай! Я должен кое-что тебе рассказать… – И видимо, не зная, с чего начать, приступил к покаянию неожиданно: – Я тут на исповедь ходил. К отцу Александру… Нет! – неожиданно прервав монотонную речь, горячо воскликнул он. – Даже если бы отец Александр не наложил на меня это… обязательство, я бы все равно тебе все рассказал!
– Что, Макс? – подстегнула я неопытную в покаяниях душу.
– Я виноват перед тобой, – опустив голову, повторил Макс.
Прикрыв глаза и опираясь спиной на круглые бревна стены дома, я слушала историю о том, как меня ломали. Максим не скрывал ничего. Слово за словом, шаг за шагом, он двигался вперед и, не щадя себя, рассказывал правду. О проигрыше в карты – не называя имен остальных игроков, – о похищении Тимофея, об отравленной сигарете…
– Кто ее подложил в мою сумку? – впервые перебила я.
– Не знаю. Меня не посвящали в тонкости. Выдавали только результат. Отчеты.
– Верю, – кивнула я. Именно так мне и говорил полковник из контрразведки. – Что было дальше?
– А дальше – все, – вздохнул раскаявшийся грешник. – Я дал команду «отбой».
– Когда ты ее дал? – не в силах смотреть в лицо хоть и бывшего врага, спросила я.
– Той же ночью… тогда… Когда ты меня спасла.
– А почему ты не спрашиваешь меня, как идет расследование ДТП? – щурясь на поблекший луг, поинтересовалась я.
– А это уже не имеет значения, – спокойно отозвался Мельников. – Я приду сам и дам показания.
Я резко обернулась:
– Зачем?
– Так будет правильно. – Теперь уже Максим, нахмурившись, смотрел вперед. Его обострившееся в скулах лицо выдавало полную решимость. Приходилось думать, что действительно придет и напишет явку с повинной. (Во опера голову-то поломают! Придумывая, каких собак на губернаторского сына повесить?!)
– Зачем тебе это надо, Максим? Хочешь погубить отца?
– Он здесь ни при чем, – упрямо сжал губы недавний негодник.
– А я?! Я здесь при чем?! – Ну надо же, как отец настоятель успел парня образумить! И это за десять-то дней. Не ожидала. Никак не думала, что врать и изворачиваться придется мне. Ведь не каяться же в самом-то деле! Теперь чего угодно ждать можно. Парень только-только на путь исправления встал, а тут я – с признаниями. Может ведь и веру в людей потерять… Снова. – Не надо, Максим.
– Почему? Боишься? Думаешь, я тебя заложу?
– Нет. Не думаю. Но я уже столько всего нагородила… что… Не знаю… Только хуже будет.
– То есть, – Макс развернулся ко мне, – ты просишь меня оставить все как есть? А как же погибший ребенок?
– Ему уже не поможешь, – тихо сказала я. – А я и твой отец можем пострадать. Ты себя уже сам наказал, а мы… Мы ни при чем. В общем-то.
– Наказания без вины не бывает, – упрямо возразил Мельников.
– Ты… Ты хочешь наказать отца за то, что он тебя неправильно воспитал? Слишком любил? Да? А меня… за то, что я уговорила тебя скрыться с места преступления? Да, Максим?
Тот не ответил. Сидел с железным ломом в позвоночнике и уважал свою решимость.
Дикая, невероятная ситуация. Приехать сюда, воображая себя карающим мечом, а наткнуться на сталь в хребтине бывшего врага и не понимать, как эту праведную волю притупить. Я собиралась быть жестокой, требовать справедливости, а теперь сижу и не знаю, как убедить этого железного неофита склониться перед обстоятельствами.
Бред какой-то. Перевертыши.
– Пожалей меня, Максим, – не найдя иного выхода, проскулила я. – Пожалуйста. Я так измучена, у меня сил на переживания не осталось. Три дня назад в моем багаже нашли кокаин… На таможне, в Шереметьеве…
– Как это? – перекрутился стальной позвоночник новообращенного христианина, и Макс сел лицом к бедной, бедной грешнице Софье.
– Три дня назад кто-то подложил в мою сумку кокаин, и меня задержали в аэропорту.
– Кто?!
– Таможенники.
– Нет, я говорю – кто это сделал?!
– Не знаю. – Я слабо повела опущенными плечами. – Но теперь думаю, что твой приказ не дошел до адресата. Сценарий продолжает работать.
– Не верю. Такого не может быть!
– А как это выяснить, подтвердить?
– По Интернету. Пошли!
Макс схватил меня за руку и сдернул с лавки, едва не уронив кринку и чашки.
– Куда ты меня тащишь!
– К компьютеру. Здесь у одного парня есть ноутбук, я сейчас подключусь к Сети через свой мобильник и свяжусь со сценаристом.
Вслед за Мельниковым я вошла в дом через просторные сени и попала в большую светлую комнату. Чем-то она напомнила мне школьный класс.
Наверное, так получилось из-за огромных квадратных окон, географической карты на стене и небольшого глобуса, устроившегося наверху застекленного книжного шкафа. На место восьми узких коек просто просились деревянные парты и учительский стол. Семь кроватей были аккуратно заправлены, на восьмой койке, незряче уставившись в потолок, лежал бледный, исхудавший парнишка. Краше в гроб кладут, мелькнула мысль. Лицо паренька напоминало мумию с иссохшей пергаментной кожей.
Макс взял с чьей-то прикроватной тумбы плоский чемоданчик ноутбука и на цыпочках прошел вдоль кроватей обратно ко мне.
– Кто это? – уже в дверях шепотом спросила я.
– Серега, – тихо ответил Мельников. – Из ломки выходит.
– Ужас какой, – оглядываясь на несчастную мумию, вздохнула я.
Макс остановился в полутемных сенях, прижал к груди ноутбук и шумно выдохнул:
– Я, знаешь… Его четыре дня назад родичи привезли, я с ним первую ночь дежурил. Вот это, я скажу, ужас. А сейчас так, цветочки…
Глаза Максима, почти полностью превратившись в зрачки, показались мне колодцами, наполненными этим самым ужасом. В них плескались черные тени и отражение чьих-то невыносимых страданий. Мельников даже побледнел чуть-чуть.
«Так вот что тебя проняло, – догадалась я. – Ночь с наркоманом в ломке. Это действительно почище встречи с Вием окажется. Сережа не панночка, его поди и держать приходилось…»
Мы прошли по сеням мимо еще одной комнаты с раскрытой дверью – здесь девчонки живут, на ходу пояснил Макс, – и попали в помещение, очень напоминающее читальный зал сельской библиотеки. На желтых длинных столах аккуратными стопками лежали газеты, книги и брошюры, и если бы не обилие икон, ощущение это было бы полным.
– Садись, – сказал Мельников и отодвинул для меня массивный деревянный стул. Сам занялся «оживлением» оргтехники, подключением к Сети через мобильник и через несколько минут вошел в Интернет.
Уверенно щелкая пальцами по клавиатуре, набрал послание для сценариста и замер, глядя на монитор.
– Сейчас, – сказал уверенно. – Ответит.
«В Америке может быть ночь», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Это я от полковника Огурцова знала, что сценарист шлет письма через океан, Максим вряд ли был в курсе месторасположения главаря.
Минуты тянулись в томительном ожидании, мой бывший враг сурово хмурил брови и покусывал губы, его рука несколько раз протягивалась к подбородку и, не находя на привычном месте бородки, опускалась вниз. Посматривая на часы в углу экрана, Макс наконец сказал:
– Странно. Очень странно. Обычно он отвечает сразу.
– Может быть, спит?
– Какое – спит?! – фыркнул Мельников. – У них, голубушка, конкуренция! И это его кусок хлеба с икрой и севрюгой. Он на связи днем и ночью.
– Подождем, – предложила я. – Может быть, он в магазин за хлебом вышел…
– А телефон?! – перебил Макс. – Сценарист всегда тут же отвечает на сообщения, они приходят к нему на мобилу, он с трубкой даже в сортире не расстается!
– Откуда знаешь?
– Бригадир сказал. Сценарист всегда на связи. Ночью разбуди – ответит. – И добавил огорченно: – Происходит что-то странное. Не мог же он в самом деле адрес сменить!
«Очень даже мог, – мрачно подумала я. – Если полковник Огурцов начал проявлять прямой интерес, то главарь вполне мог затаиться на время и уйти в «отпуск». Я бы на его месте так и сделала. А он парень умный. Родные спецслужбы уже вполне могли какую-нибудь интригу замутить…»
– Макс, а если он вообще не ответит? У тебя есть связь с кем-то из его команды?
– Точно! – хлопнул тот себя по лбу. – Бригадир! Он мне сказал: если начнется какая-то кутерьма, звони, выручим…
Максим схватился сотовый телефон, но я остановила его решительным движением руки:
– Подожди. Ты знаешь, что спрашивать?
– Да. Прекратилась ли разработка, прости, объекта.
– Нет, Максим, не так. Разработка, я думаю, прекратилась. Эти люди за бесплатно и без приказа не работают. Спросить надо вот что: с кем из живущих или работающих в нашем доме бригадир поддерживал связь?
– Ты думаешь…
– Я не думаю, я знаю. Для того чтобы спланировать и реализовать похищение Тимофея, у бригады был информатор. Хорошо осведомленный и ловкий.
– И этот человек продолжает действовать?
– Да.
– Но почему?!
– Не знаю. Но иного объяснения происходящему просто нет. Я оставила… ты оставил врага в моем доме, и он продолжает операцию.
– Бред! – воскликнул Мельников. – Ему или ей прекратили платить и давать указания.
– А если нет! Если не прекратили?!
– Но зачем?! – не сдавался «картежник». – Прошло десять дней после того, как я дал приказ прекратить разработку!
– Вот и выясни все сразу. Поступило ли по цепочке приказание, кому конкретно поступило, или все же произошел сбой, и человек продолжает действовать. Понял? Теперь звони.
Максим понажимал на кнопочки мобильного телефона, я незаметно скрестила пальцы на удачу. Сценарист мог отдать по цепочке другой приказ: сменить номера телефонов, прекратить всяческое общение с заказчиками. Но нам повезло, Максу ответили.
– Алло, «первый», это Мельников. Привет, как дела?.. Да, да, все нормально, без последствий. У меня тут к тебе один вопрос…
Вопросов Макс задал несколько. Потом долго слушал, один раз буркнул – сочувствую, – хмурил брови и виновато косился на меня.
– Это точно? – спросил наконец. – Когда это произошло – до или после? Да… Да… Тогда отбой.
– Ну, что там?! – в нетерпении воскликнула я.
– Человек, выехавший на встречу с информатором из твоего дома, работавшим на нас, не вернулся. Он погиб. В автокатастрофе.
– Он успел передать «отбой»?!
– Да. Он успел связаться с бригадиром и погиб уже на обратной дороге в Москву.
– И?!?!
– Связь с человеком из твоего дома поддерживал только он. В бригаде у каждого свой фронт работы, ребята не светятся на объектах лишний раз. Разработка твоего окружения была отдана одному человеку, он отправлял отчеты сценаристу, и теперь его нет.
– Черт! – выкрикнула я и тут же суматошно перекрестилась на иконы. – Прости господи. А как вообще должна была разворачиваться ситуация? Наркотики в багаже – из их сценария?!
– Сейчас перезвоню, – пробормотал Макс, нажал на клавишу повторного вызова и некоторое время держал трубку возле уха. Потом выключил телефон и растерянно поглядел на меня: – Не отвечает. Отключил мобильник.
– Попробуй еще раз!
Максим пробовал, пробовал и пробовал. Дозвониться до бригадира больше не удалось. Номер первый отключил сотовый телефон и, скорее всего, навсегда.
– Может быть, сценарист ответит? – виновато предположил Мельников. – Позже.
– Нет, Максим, все бесполезно. Теперь они не ответят. Надо было сразу готовить список вопросов.
– Но кто же знал?!
– Действительно, – уныло согласилась я. – Кто же знал…
Мы вышли из дома, вернулись на лавочку и сели лицами к полю и лесу. Скоро к нам присоединилась зловредная пчела, и пришлось закурить.
Пару минут мы сидели, сосредоточенно пугая пчелу дымом. Ничего не говорили и думали, пожалуй, об одном и том же.
– Что будешь делать? – потушив окурок в жестяной банке из-под зеленого горошка, спросил Мельников.
Я пожала плечами:
– Искать. Думать, – и повторила его манипуляцию с окурком и банкой. Возле дома коммунаров царил образцовый порядок.
– Туполеву расскажешь?
– О чем? О том, что его сына похитили две недели назад, а я ни слова ни полслова?
– Убьет?
– Нет. – Я снова пожала плечами. – Не поймет.
– Но простит?
– Наверное, простит. – Мои мысли ползали медленно, как червяки в подгнившем яблоке, и свежестью, факт, не отдавали.
– Хочешь, я поеду с тобой и подтвержу каждое слово?
– А дальше? – Я подогнула под себя ногу и села полубоком к Максу. – Что будет дальше? Он уволит всех работающих в доме – не станет разбираться, кто прав, кто виноват. Наймет новых охранников, горничных, поваров…
– Так и пусть! На мой взгляд, это самое правильное решение! Ведь информатора, возможно, не удастся вычислить…
– У тети Паши, нашей кухонной рабочей, двое детей-подростков и парализованная мать, – начала перечислять я. – Садовник Петр Иванович один две семьи кормит. Горничная Ирина – мать-одиночка. Почему они должны расплачиваться за наши грехи?
Мельников, закусив губу, долго смотрел на меня.
– Ты что, святее все святых, Софья?
– Нашел тоже, – буркнула я. – На мне грехов как на Барбоске блох. И за них не должны расплачиваться другие люди. Так будет справедливо, а?
– Моя помощь нужна?
– Постарайся связаться со сценаристом и бригадиром.
– А если они не ответят?
– Ну, не ответят так не ответят, – вздохнула я. – Буду сама искать. Ты хоть немного знаешь о том, что подготовил для меня сценарист?
– Да говорил же – нет. Все постоянно корректировалось в зависимости от твоих действий…
– Н-да, – крякнула я. Хотела добавить – спасибо, удружил, любезный, – но сдержалась. Ни к чему сейчас Мельникову моральные перегрузки. Его душа еще не окрепла. Вдруг сорвется в штопор, начнет на помощь рваться…
А помощь губернаторского сына, надеюсь, мне не нужна. Скорее, даже опасна. Я столько вокруг него накрутила, что, выплыви сейчас история с ложным ДТП, мне уж точно не выкрутиться…
И потому сказала:
– Ты мне, Макс, лучше всего поможешь, если лезть никуда не будешь. Посиди в деревне, пока все совсем не утихнет, мне сейчас не до тебя. Посидишь?
– Посижу, – сказал Макс и поудобнее устроился на лавочке. Пчела улетела, на небе ни облачка, к дому собирались работавшие в поле коммунары. – Ты с ними пообедаешь?
– Нет… то есть да, спасибо.
Надо заставлять себя есть, жить и думать.
Всю обратную дорогу я угрюмо собирала мысли в кучу. Куча собиралась мрачным грозовым фронтом, и я ждала всполохов озарений. Вспоминала работников поместья и пыталась вычислить кандидатуру, наиболее подходящую на роль информатора.
Исходных данных маловато, и сводились они к одному фактору – возможность. В расследовании любого преступления таких факторов должно быть три: возможность, орудие и мотив. Но два последних обстоятельства в моем случае исчезали за очевидностью. Орудие преступления – наркотики в сигарете и багаже – информатору обеспечил человек из бригады сценариста. Мотив только один – деньги. Так что, как ни поворачивай обстоятельства, цепочка доказательств получалась скудной, всего-то из одного звена – возможность.
Кто мог подсунуть мне в «Парламент» отравленную сигарету или заменить всю пачку целиком, а потом ночью изъять ее из сумки? Где это произошло – уже на презентации или еще дома?
Идем по пунктам. На презентации можно было осуществить две подмены – прямую и обратную?
Можно. Но сомнительно и вряд ли. Вечер до того момента, как сделала первую затяжку, помню хорошо. Сумку держала в руках, нигде, кроме полки в дамской комнате, не оставляла. А ведь могла поступить и наоборот – взять сумку с собой в удобства, и тогда подмена становилась бы невозможной. То есть шанс отравить меня папиросным дымом становился зыбким. А сценарист работает наверняка.
Да и появление кокаина в багаже явно указывает: злоумышленника надо искать в доме. В ближайшем, так сказать, окружении. Мои сигареты вечно болтаются без надзора то там, то сям, сумку я свою тоже оставляла в прихожей на тумбочке, в машине, когда за носовым платком возвращалась…
Так кто мог поменять сигареты?! Шофер?! Охранник? Горничная?
Кто заходил в дом, когда я в пятницу собиралась на презентацию?
Горничная Ирина. Сергей Ольховский заходил, спрашивал, когда подавать машину. Раечка на разведку – какая я нарядная – прибегала… Да, еще повар Тамара Васильевна приходила выяснить пожелания относительно меню семейного субботнего обеда…
Потом, уже в машине, только шофер Игорь. Я выезжала без охраны.
И кстати, кто-то мог войти в дом – дверей мы не запираем, охраны и так везде навалом, – пока я быстренько споласкивалась под душем, одевалась, красилась. Сумка с сигаретами в тот момент уже в прихожей меня дожидалась.
Так кто?! Кто мог подложить отраву?!
Да кто угодно, пришел безрадостный ответ. Подозревать можно всех и каждого. Дверей мы не запираем, а прислуга до сей поры считалась надежной и проверенной.
Я остановила машину на обочине – решила подождать, пока медленно ползущая колонна грузовиков проедет до отрезка трассы с разрешенным обгоном, – и, положив голову на руль, подумала, что самое время немного поплакать.
Я никогда, никогда не смогу вычислить информатора! У меня слишком мало исходных данных! Слишком короткая цепь и много людей вокруг…
Так. Стоп. Я оторвала голову от руля. А почему, собственно, цепь короткая? Почему я априори исключила из нее мотив? Ведь первоначальный мотив – деньги! – уже исключен! Информатора дезавуировали, то есть лишили права действовать от имени заказчика, но он почему-то продолжил операцию…
Почему? Почему через восемь дней после сигнала «отбой» кто-то подложил мне в сумку кокаин? Зачем?!
А затем. Тут уже начал работать какой-то личный мотив. Операцию прекратили, но информатор решил…
А что он решил? Зачем ему все это?!
Убрать меня? Посадить? Поссорить с Туполевым?
Или просто свести с ума?!
Боже мой, какой кошмар. Со мной решили расправиться. Кому-то я сильно мешаю в доме Туполева, и кто-то намерился убрать меня оттуда, воспользовавшись наработками заокеанского специалиста. Отличными, надо сказать, наработками. Беспроигрышными. Кто-то решил сломать Софью Туполеву. Изжить. Уничтожить.
Но кому это надо?! Кто так меня ненавидит?!
Так. Снова, стоп. Плясать надо от другой печки. От цели, от конечного результата.
Кто больше всего выиграет, если Назар разведется с женой-наркоманкой, то есть со мной? Кто выиграет от нашей ссоры?
Ирина Яковлевна? Я мешаю ей пить в свое удовольствие и ворчу на хитрую Раечку?
Нет. На Раечку больше Туполев ворчит, я троюродную родственницу стараюсь не трогать, поскольку, исчезни она, все заботы по присмотру за свекровью лягут на мои плечи.
Раечку я как раз оберегаю. Прикрываю и ворчу не страшно. Больше по обязанности.
Или все-таки Ирине Яковлевне я мешаю? Я не тороплюсь обрадовать ее внуками, не заглядываю в рот, шучу, строптива больно… Свекровь решила, что я перестала подходить ее сыну? И если я исчезну, Назар вновь сойдется с Ульяной, она у нас девушка куда как покладистая, послушная, о ее прошлом Яковлевна ничего не знает…
Да нет же! Чепуха какая-то! Бригада связывается с главной слонихой стада, и та начинает стучать на всех подряд. Бред! К ней никто близко не подойдет!
Тем более что Туполев как-то уже сказал: не встреть я Софью, всю жизнь в холостяках бы провел. Ребенок у него есть, забот навалом, а женщина для нежных встреч всегда найдется. Женщина, а не жена. Туполев – волк-одиночка.
Но вот если дело касается как раз именно этих слов Назара Савельевича… то сюжетец закручивается совсем серьезно. Исчезни из его жизни я как ближайший – и дееспособный – родственник, вопрос коснется огромного наследства. А это уже мотив. Это цена. Дальнейшую цель информатора даже предположить страшно…
Кроме пока еще меня, наследников у Туполева всего двое – Ирина Яковлевна и Тимофей. И оба, мягко выражаясь, недееспособны. Тимофей по возрасту, Ирина Яковлевна по наклонностям. И для подобного случая, если я не ошибаюсь, в завещание Туполева включен пункт об опекунском совете.
Информатор – опекун?!
Невероятно. Туполев ни за что не включит в совет нечистоплотного человека.
И потом ни один из опекунов не появлялся у нас в доме, когда в прихожей валялась сумочка с пачкой «Парламента». И вообще это бред. Банкир Вишневский, ворующий сигареты из дамской сумки…
Если только… Если только информатор не связался с кем-то из опекунов и не попросил долю.
Я представила, как некто смутно узнаваемый из персонала поместья приходит в офис банкира Вишневского или юриста Полумятко и предлагает ему сотрудничество по устранению главной наследницы – Софьи Туполевой. Или звонит и намекает…
Бред. Полный бред. Ни один из этих умнейших мужиков в такую авантюру в жизни не впутается! При всей цене им репутация дороже. Они ее потом и кровью зарабатывали и под хвост коню не пустят. С прислугой из барского дома даже разговаривать не будут! Неподставятся, так как это – глупо.
Но теперь, как ни крути, цена вопроса в данном контексте возрастает многократно. Следуя логике поступков информатора, следующей целью может стать мой муж.
Я утопила педаль газа и понеслась к городу, почти не обращая внимания на запрещающие знаки. У меня осталось только пять дней до приезда Туполева, и за это время я обязана вычислить негодяя. Иначе выход останется действительно один – уволить всех и каждого, невзирая на личные обстоятельства. А выдержит ли данное решение моя нежная совесть, это еще бабушка надвое сказала. Не исключено, что двадцать лет после этого мне по ночам будут сниться тетя Паша, садовник и горничная Ира с ребенком на руках. Я себя знаю. Даже если оплачу выходное пособие на эти двадцать лет вперед, буду чувствовать себя гадко – людей обидели недоверием. Унизили. Из-за меня.
От совести трудно откупиться.
Расплавленный в жарком мареве город встретил меня практически пустыми проспектами и переулками – граждане мудро перебрались поближе к водоемам и дачам, автомобили попрятались под сенью гаражей и закрытых парковок, и даже гаишники на перекрестках не раскаляли под солнцем погоны и бляхи.
Сиеста.
Я мчалась по раскаленному городу в прохладе кондиционированного салона и, придерживая руль одной рукой, другой набирала на сотовом вызов лучшей подруги.
– Да, Сонь, – басисто отозвалась Диана.
– Ты дома?
– А где ж еще в такую жару?
– Я к тебе.
– Валяй. Только я не в форме.
– Гуляла вчера? – огорчилась я.
– Нет. Приезжай, увидишь.
Моя подруга Диана – журналистка, работающая под ерническим псевдонимом Дуся Колбасова, – чуть было не расстроила меня признанием «не в форме», потому что гуляла Дуся редко, но метко. Она вообще все так делала. В романы не попадала, а влипала. Мужчин четко делила по предназначению: для души и для тела. С первыми общалась за рюмкой, со вторыми устраивала «разгрузочные дни». Поскольку было в нашей Диане почти сто килограмм весу. (На сколько больше – секрет. Но раньше было ощутимо весомее. Два года назад Дуся освоила белковую диету и сбросила, по ее словам, четыре пуда.)
Я на всех парах мчалась к подруге и молилась, чтобы «не в форме» относилось к чему угодно, кроме мозгов. Голова у нашей Дуси варила замечательно. Ее бы голову да на плечи нашего губернатора Мельникова, сейчас бы в регионе был полный порядок, сынишка губернатора не колол дрова в колонии для бывших наркоманов, а я бы не неслась по жаре, перепрыгивая пешеходные зебры, а любовалась видами Французской Ривьеры с палубы яхты. Короче, дом, который построил Джек. Начинаем с Дусиной головы и плавно подбираемся к моим неприятностям.
Дусино лицо обильно украшала каша «Геркулес».
– Только-только перед твоим звонком маску наложила, – едва шевеля стянутыми овсянкой губами, сказала Диана и махнула рукой в сторону комнаты. – Иди. Я сейчас.
Пока Колбасова плескалась в ванне, я чинно села в огромное кресло и приготовилась ждать. Женщинам, наводящим на лице порядок, лучше не лезть под руку. С вопросами, комментариями, охами и вздохами. Красота требует отвлеченности и самозабвенной нежности.
– Знаешь ли ты, Соня, что такое старость? – входя в комнату и обтираясь салфеткой, спросила Колбасова.
– Нет, – рассеянно призналась я.
Дуся села на пуфик перед туалетным зеркалом, оглядела себя критически и выдала перл:
– Старость, Соня, подступает в момент, когда подбородок начинает жить отдельной от всего лица жизнью.
Н-да, не вовремя я заявилась. У Дуси подбородок готов объявить самостийность, выкинуть оранжевый флаг и всей массой уйти в НАТО, зарабатывать на вставную челюсть.
– Чего приехала? – нашлепывая на лицо жидкий крем, пробасила Колбасова. – Случилось что?
– Ага. Случилось.
– Ну так иди на кухню. Ставь чайник.
На кухне Дуся оборудовала «уголок откровений». Стокилограммовая журналистка редко выбиралась в гости и отчаявшихся подруг предпочитала выслушивать в непосредственной близости от очага и холодильника, забитого белками под завязку.
Я наполнила чайник водой, поставила его на плиту и, подойдя к окну, посмотрела на улицу, полную солнечного света, яркой листвы и пыли. Идиллическая картина летнего дня радостных эмоций не вызывала. Я снова погружалась в черную меланхолию и испытывала чисто страусиное желание засунуть голову в песок. Спрятаться, забыться и, быть может, задохнуться в теплой пыли.
– Эй, ты что? Совсем расклеилась? – Добродушный басок Дианы вернул меня к действительности, я села на табурет, принимавший на себя столько задниц огорченных Дусиных подруг, и рассказала ей все, все, все с самого начала, без прикрас и без утайки. (Умолчала только о контрразведке и полковнике Огурцове.) В отношении чужих секретов Дуся – могила. Проверено и подтверждено.
Колбасова хмуро посасывала сигарету, запивала ее чаем и мрачнела с каждым знаком препинания.
– Почему сразу ко мне не приехала? – спросила в итоге с некоторой обидой.
– А зачем? Впутать тебя в разборки с семейством Мельникова?
Дуся пожала мощными плечами и продолжила обижаться. Для ушлой журналистки любая информация как свет для кактуса!
– А чего сейчас пришла?
– За помощью.
– А где твой Антон?
Начальник службы безопасности Туполева мой друг. И будь он на месте с самого начала этой истории, никаких иных помощников мне бы не понадобилось.
– В отпуске. Сплавляется по рекам, вернется через две недели.
– Н-да, – крякнула Дуся, – ловко время выбрано.
– А я о чем?! Все рассчитано! Я одна, я беззащитна, мне никто не верит!
– Так ты никому ничего и не рассказывала, – резонно заметила Колбасова. – А не верит тебе только Туполев. И то до поры до времени. Ведь Мельников поможет тебе оправдаться?
– Да! Но я этого не хочу. Всплывет махинация с ДТП, и тогда Назар мне точно голову оторвет!
– Да уж, накрутила, – согласилась Дуся. – И что дальше делать намерена?
– Прежде всего мне нужно узнать, каким образом мне в организм попал наркотик. Точнее – кокаин. Я не знаю, какой экспресс-анализ мне сделали в аэропорту – общий или узконаправленный, – но абсолютно уверена: меня травили кокаином. Тем, что лежал в багаже. Иначе все теряет смысл.
– Логично, – кивнула подруга. – А почему ты не узнала в точности, какой тест тебе делают?
– Ду-у-уся, – с мольбой и укором протянула я, – я в прострации была! Какие точности?! У меня в голове все путалось.
– Ну ладно, – стукнула ладонью о стол журналистка, – путалось так путалось. Что от меня конкретно нужно?
– Конфиденциальная беседа с врачом-наркологом. Я ничего не понимаю в наркотиках, среди моих друзей даже ни одного путного наркомана нет, так что мне нужен специалист в данной области.
– Наркоман? – хмуро уточнила Дуся.
– Врач. Я даже не знаю, где искать этот кокаин. Где мне его подмешивают? В еду, в питье… или он нейтрализуется в пищеварительном тракте… Я ничего в наркотиках не понимаю!
– И слава богу, – серьезно кивнула Колбасова и потянулась к своему кондуиту. Толстенной записной книге на все случаи жизни.
Через минуту Дуся уже резво болтала с какой-то Анной Дмитриевной.
– Послушай, дорогая, – бубнила она, – я тут одну несчастную деваху защищаю. Из нее наркоманку незаметно вылепили, а она ни сном ни духом… Нет, не «колеса», тут дело «благородненьким» попахивает – кокаинчиком. Куда ей могли его подмешать?.. Да… Да… Через слизистую?.. Да, девушка ухоженная, за собой следит… – И потом мне: – Сонь, у тебя насморка не было? Ты каким-нибудь спреем или каплями не пользовалась?
– Нет.
– Говорит, нет. Ага… Ага… Ну, спасибо. Да, если что, сразу к тебе… Ну конечно, я понимаю!.. Все, до встречи.
Положила трубку и обратилась к моей воспрявшей персоне:
– Значит, так, Сонька. Давай колись, чем зубы чистишь?
– Пастой, – удивленно ответила я.
– А полоскания или какие-нибудь аппликации делаешь?
– Да.
– Какие? И как долго? Кокаин лучше всего действует, попадая в организм через слизистую. Поняла?
– Да. Аппликации для отбеливания зубов я делала буквально перед вылетом во Францию… а жидкостью для полоскания рта пользуюсь каждый день – утром и вечером… – По мере того как я все это говорила, темп речи все замедлялся, и Дуся, догадываясь, что процесс пошел в нужном направлении, не подстегивала, а глубокомысленно помалкивала.
Полоскание для свежести дыхания – «держать состав во рту не менее тридцати секунд»… Все совпадает! По утрам и вечерам во мне внезапно возникал прилив энергии! Туполев еще говорил, что у нас новый медовый месяц начался… Я думала, это эйфория, а это — кокс во мне бродил!
– Дин, меня подставляют…
– Я знаю, – кивнула Дуся.
– Меня так подставляют, что мама не горюй!
– И не сомневаюсь. Поняла теперь, откуда кокаин в твоей, пардон, моче?
– Да! Его добавляли в баночку с полосканием для рта – я ведь курю, запах, сама знаешь, неприятный – и, возможно, в тюбик аппликации для отбеливания зубов.
– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно подытожила Дуся. – Все банки и тюбики на экспертизу, результаты твоему Туполеву.
– А кто это сделал? Не важно?!
– Важно. Но сначала бумаженцию получи. Так оно надежнее будет.
– Получу. Попрошу Андрея, он сведет меня с лабораторией и все установит.
Теперь я не боялась просить помощи у друзей, живущих в этом городе. История перестала напрямую касаться губернаторского сына, друзья ничем не рискуют. Частный сыщик Андрей, с которым я познакомилась прошлой весной, думаю, не откажет мне в просьбе. Он у нас парень служивый и даже заслуженный – боевой орден имеет, и выход на криминалистов у него остался по прежней работе.
Я набрала на сотовом номер Андрюши и поймала его на грядках за городом.
– В город вернусь только поздним вечером, – огорчил меня друг. (У нашего Андрюши две дочки, жена, теща и полный набор прочих родственников.) – Мои ушли на речку, надо их забирать…
– Андрей, я тебя подожду, – быстро перебила я. – Когда и где?
– Давай-ка… часиков в девять в сквере на нашем месте.
Я сложила трубочку мобильного телефона, посмотрела на часы – 17.34, – и Дуся поняла мой жест своеобразно:
– Пообедать успеем?
– Даже дважды, – вздохнула я. – Но есть не хочется…
– Это пока ты моей фирменной окрошки не понюхала, – ухмыльнулась подруга.
Окрошка у Дуси и впрямь была эксклюзивной. Белково-диетической. Два основных ингредиента – квас и картошка – в ней не присутствовали. Хлебный квас заменялся пахтой, картошку ничем не заменяли, а исключали категорически как вредный углеводный продукт. Только зелень – особенно зеленый лук, – редиска, вареная колбаса и много-много крутого яйца. В тарелки Дуся щедро добавила деревенской сметаны и гордо прищурилась:
– И как?
– Божественно, – призналась я. Кисловатая молочная сыворотка удачно сочеталась с пресным вкусом крутого яйца. Сметана добавляла мягкости зеленому луку. В общем, это блюдо из Дусиной диеты я взяла на заметку.
Отобедав с отменным аппетитом, мы расслабленно и сыто откинулись на спинки сидений, Диана налила в пиалы зеленого чая, потом подумала пару секунд и предложила:
– Может, по рюмашке? Для лучшей усвояемости…
– Спасибо, нет. Дел много, мне еще по городу колесить. – Святое правило автомобилиста: выпил – за руль ни ногой, пьяный за рулем убийца, – я соблюдала твердо.
Диана пожала мощными плечами – была бы честь предложена, – отхлебнула чаю и вернула нас к повестке дня вопросом:
– Ты уже пыталась представить, кто у тебя в доме такой шустрый завелся?
– Пыталась.
– И как?
– Результат – нулевой.
– А как там поживает «наша любовница»? – многозначительно подняла брови Дуся.
– Ульяна? Нормально. Но на нее я даже не грешу, она на Туполева словно на икону молится. И потом – позволить задействовать в «операции» своего ребенка? Усыпить? Оставить на берегу? Нет, кто угодно, только не она.
– Уверена?
– Можешь смеяться, но абсолютно. Кто угодно, только не она.
– А Раечка? Она ведь вам какой-то дальней родственницей приходится?
– Диана, разрабатывая операцию, сценарист прежде всего делал ставку на вольнонаемных рабочих. Посуди сама, прежде чем узнать о существовании какой-то хитрой Раечки, он должен был получить о ней полновесную информацию. Точнее, о ней и об обстановке во всем поместье. Догоняешь? Ему бы пришлось дважды вербовать информаторов – сначала кого-то из обслуги, потом на Раечку выходить… А зачем? Это опасно и глупо. Проще подкупить одного человека – того, кто пришел на работу и уволился в любой момент, – и все.
– Резонно, – согласилась Дуся. – Но тогда остается вопрос мотива. Зачем кому-то из наемных рабочих подставлять жену хозяина?
– Вот! Зачем?
Мы прикурили по сигарете и детально обсудили последний вопрос: зачем?
Туполев платил хорошо. По провинциальным меркам даже отлично. Снова найти такую работу в нашем городе сложно, и за место держатся все.
Но кто же тогда поставил на кон удобную работу у не слишком привередливых хозяев, полный соцпакет, честное имя и даже жизнь? Кто так рискует?! Ведь случись что, найдет Назар злопыхателя в собственном доме и церемониться не станет. Руки-ноги переломает, и остальной отрезок своей никчемной жизни злопыхатель уже в инвалидной коляске или на костылях проведет…
– Так кто, Соня, кто? – спрашивала Диана. – Почему кто-то продолжает тебя ломать? Кому это выгодно?
– В том-то и дело, что никому, – уныло бубнила я.
– Ульяна. Ее сын наследник, и если ты уйдешь, а Туполев больше не женится, она получит все. Для своего сына.
– Да не верю я! Ульяна так довольна тем, что уже получила, что представить, как она разевает рот на весь кусок, я просто не могу!
– И зря. Яковлевне деньги уже ни к чему, а вот Ульяне еще жить да жить.
– А Раечка? – противореча самой себе, вопрошала я. – У нее трое внуков в хрущобе остались.
– Тогда разрабатывай ее.
– А. – Я махнула рукой. – У Игнатьевны ума не хватит такое мероприятие провернуть. Пропитать меня коксом, ловко выбрать тару для наркоты и таможни… Раисе, как и Ульяне, хватает того, что уже есть.
– Ну, знаешь ли! – вспыхнула вдруг Колбасова. – На тебя не угодишь!
С данным восклицанием я тут же согласилась. Следователь из меня, мягко выражаясь, игрушечный. Из меня адвокат бы хороший вышел. Ну не умею я подозревать ближних, хоть ты тресни! Всегда сама же тысячу оправданий найду.
– Буду ловить на живца, – безапелляционно заявила я.
– На какого? На себя, что ли?
– Ага. Мне так привычней.
– А не боишься, что совсем отравят?
– Боюсь. Но подозревать всех подряд – с ума сойдешь.
– Эх, Сонька, ничему тебя жизнь не учит. Опять ради Туполева грудью на амбразуры?
Я не возражала. Когда-то давно этот мужчина так меня поразил, что я попалась навеки. Никогда до этого не могла вообразить, что существуют люди, в присутствии которых меняются Пространство и Время. Там, где появлялся Назар, мгновенно заполнялись все пустоты, а время, подчиняясь, не сопротивлялось силе его личности, текло быстрее либо тормозило бег.
– Тебе не понять, – хмуро бросила я.
– Куда уж нам! Наших грудей не хватает собственные амбразуры прикрыть!
Я и Дуся невольно скрестили взгляды в районе наших лифчиков, прикинули, что к чему, и заржали. Я немного истерически, Колбасова с душой, как делала всегда и все.
От дома Дианы я поехала в аптеку, где несколько недель назад покупала средство для полоскания рта и отбеливающую пасту. «Маркировка на заменяемых объектах должна быть абсолютно идентичной» – данное святое правило из кодекса шпиона-нелегала я стала соблюдать не так давно, тем не менее неукоснительно. В аптеках любят обклеивать товары собственными этикетками и ценниками, а банка и тюбик ни на йоту не должны отличаться от тех, что я собиралась изъять из дома и предъявить на экспертизу. Тревожить информатора подменой объектов я посчитала преждевременным…
Андрей ждал меня в скверике напротив высотного дома. Сидел за столиком летнего кафе, с ленцой потягивал сигарету и пил апельсиновый сок из картонки с соломинкой.
Я расцеловала друга в обе щеки, в темпе изложила просьбу и, выложив на столик банку и тюбик, присовокупила к ним конверт с конвертируемой валютой:
– Это для экспертов. Надбавка за срочность.
Сыщик сунул нос в конверт и хмыкнул:
– Тебе результат уже утром нужен?
– Я не шучу, Андрей, – серьезно сказала я. – Утром мне желательно знать результат. Экспертиза на содержание определенного наркотика, как мне кажется, не должна вызвать затруднений.
– А если там какая-нибудь другая дрянь? – прищурился Андрей.
– Меня, в принципе, интересует только наркотик. Считаю маловероятным, что в тюбике обнаружат бациллу сибирской язвы.
Мой друг нахмурился – я не рассказывала ничего конкретного о сути дела – и выразительно постучал пальцем по тюбику:
– Это твои препараты?
– Да, – глядя ему прямо в глаза, кивнула я.
– И откуда это «прилетело»?
– Не знаю.
– Ничего мне рассказать не хочешь?
– Пока нет, Андрей, прости. Может быть, позже, когда сама разберусь.
– А где Антон?
Ну вот. Всех интересует главный туполевский бодигард. Все думают так же, как и я: будь Антон на месте, никаких неприятностей возле меня в жизни бы не случилось. Наш Антоша – симбиоз доброй крестной феи и бронежилета спецназа, спасательный круг для утопленниц и жилетка для жены шефа.
– Антон в отпуске. Сплавляется по рекам.
– Жаль, – сказал детектив, и я сразу с ним согласилась.
Свой дом я заперла на все засовы. Пробежалась по этажам – от подвала до мансарды – и проверила на окнах каждую задвижку.
Вряд ли информатор имел целью придушить меня подушкой или сыпануть яду в утренний кофе, но страх, который недавно стал вызывать огромный пустой дом, взывал к действию. Я трудолюбиво задвинула все мыслимые запоры, пристроила на ручки двух дверей – в спальню и на улицу – самодельные сигнализации из тонких бокалов с медяками и немного успокоилась. Теперь, если в мой дом или комнату попытается кто-то проникнуть, звон и грохот будут обеспечены.
(Только бы не забыть об этой самой сигнализации, когда ночью в туалет приспичит! Разобью стакан и перережусь к свиньям собачьим! С моим-то везением и ловкостью сигнализации надо из пустых пивных жестянок мастерить. Но где ж их взять, если пива я не пью, а бегать по поместью в поисках жестянок – выглядит странно.)
Попросив свой мозг отключиться и не подсовывать на сон грядущий всяческих загадок, я свернулась на постели в калачик и уснула практически мгновенно.
* * *
Звонок от Андрея прозвучал в половине одиннадцатого. Я суматошно подскочила над подушкой – Матерь Божья, так и конец света проспишь! – цапнула с прикроватной тумбочки мобильник и хрипло каркнула:
– Да, Андрей, слушаю!
– В банке и тюбике ничего не обнаружили, – не стал рассусоливать вечно занятый детектив.
– Как это? – спросонья опешила я.
– Повторяю еще раз, – недовольно буркнул сыщик. – В банке и тюбике ничего не обнаружили. Рецептура препаратов не нарушена. Тебе официальная бумага нужна?
– Нет… Подожди, подожди! – Окончательно проснувшись, я села, опираясь спиной об изголовье кровати. – Такого не может быть! Я… я уверена была!
– Ты ошиблась, – спокойно произнес сыщик. – В тюбике или банке нет наркотических веществ.
– Совсем? – безнадежно и тупо поинтересовалась я.
– Ты что там, спишь?! Ничего. Нигде. Ищи в другом месте. Хочешь, приеду и помогу?
– Нет, спасибо, – вяло пробормотала я. – Всего хорошего, Андрей…
Сыщик попытался еще что-то добавить, но я его уже не слушала. Сложила пополам сотовую раскладушку и слепо уставилась на противоположную стену.
Я ошиблась. Поставила не на ту карту и бестолково потеряла двенадцать часов.
Мысли вяло ворочались в голове, я пыталась распределить их в систему, но никак не находила отправной точки.
Кроме средств личной гигиены, я ничем не пользуюсь индивидуально. Не ем, как тот мужик из фильма «Тайна черных дроздов», эксклюзивного варенья, я употребляю то же, что и все за общим столом. Причем сегодня одно, завтра другое, а послезавтра обхожусь без ужина или без завтрака. Индивидуальные у меня только – кремы, пудра, помада…
Помада. Может быть, наркотик добавили туда?
Чепуха. Сегодня я крашусь розовой, завтра коралловой, а то и вовсе одной гигиенической обхожусь, отдыхаю без краски. И этой помады у меня тюбиков двадцать…
Так куда же мне кокаин умудрились подсунуть?!
Наркотик должен был быть именно там!! Должен!!
Почему? – спокойно урезонила вспышку негодования другая, более рассудочная часть интеллекта. Почему он должен быть именно там? А не в той же помаде, например?
Да потому, что именно после полоскания рта у меня возникало ненормальное чувство эйфории!! Я как дура, следуя рекомендациям на этикетке, тридцать секунд болтала эту жидкость во рту и получала дозу!! Все довольно ясно, прослеживается четкая причинно-следственная связь. Утро – полоскание, эйфория; вечер – полоскание и взрыв темперамента.
Тогда почему кокаина в этой жидкости не оказалось?
Не знаю. Но ему следовало быть там!
С расстройства я швырнула мобильник на пустую половину кровати и, не найдя тапок, босиком пошлепала на кухню к кофеварке. Вчера впрыск кофеина помог, вероятно, и сегодня кофе тройной крепости также прочистит мозги и укажет решение.
Умная мысль пришла, когда из чашки под носиком кофеварки начала переливаться на поддон черная жидкость. Ошпарив пальцы, я суматошно схватила чашку, уронила ее на стол и только потом догадалась выключить кофеварку. Софья Туполева, как ни крути, не Гай Юлий Цезарь. Двух дел делать одновременно – кофе варить и мозгами шурупить – не способна.
Протерев тряпочкой стол-тумбу и вдрызг испачкав ночную рубашку, я налила вторую чашку кофе и села у подоконника, поставив на него пепельницу. Умная мысль, ошпарившая мне пальцы, была предельно проста: кокаина в емкостях, отданных на исследование, просто не могло быть. Мне их подменили. Снова. И причина для подобных манипуляций лежала на поверхности.
В течение нескольких часов я должна была пройти с кокаином в ридикюле два пограничных кордона. И даже если бы меня не зацепили российские погранцы – обычно мы через ВИП-зону проходим, – их французские коллеги, а точнее их собака, заинтересовались бы моим багажом обязательно. (Не удивлюсь, если информатор для верности весь мой багаж основательно коксом припорошил, а не только коробочку подсунул.) То есть при случае надо будет сказать шереметьевскому спаниелю «гран мерси». Если бы меня вынюхал его французский собрат по ремеслу, сидеть бы мне сейчас во французской же кутузке, а не кофе дома пить.
Ух, какой ужас!!
(Интересно, смог бы Туполев с французами скандал замять, как это получилось у него в Шереметьеве? Или… У них там все сложно и российских жен олигархов с удовольствием наряжают стальными браслетами?)
Скорее второе, чем первое, со вздохом подумала я. Достаточно вспомнить приключения Прохорова в Куршавеле, и картина маслом: Сонька в камере, переполненной представительницами древнейших профессий, – встает перед глазами во всех деталях.
Ну до чего же я все-таки везучая!! Эх, точно надо пограничному барбосу кило телятины захватить!
Но ладно с ним, с барбосом, вернемся к нашим банкам-склянкам.
Итак, меня задерживают в аэропорту Ниццы, я начинаю вопить «не виноватая я, он сам ко мне ветром надулся!» и писаю в стаканчик с тем же положительным результатом.
Что происходит дальше?
А дальше въедливые французские таможенники начинают производить детальный осмотр багажа иностранной туристки. Так как туристка эта не простая оскандалившаяся дамочка, а очень даже супруга влиятельной персоны. То есть в моем багаже проверяют каждую банку-склянку, выворачивают все наизнанку и – ищут. Для суда, для следствия, для реноме.
Да даже если и не ищут! Информатор не мог рисковать! Ведь если предположить, что сама Соня не дотумкает, где и как ей могли кокаин подсунуть, за нее это сделает хороший адвокат или частный детектив, нанятый мужем. То есть кто-то из них попросит детальной проверки остального, арестованного багажа. И следов преступного умысла – откуда кокс в зубном эликсире?! – быть не должно. Все мои тюбики и баночки должны быть чистыми.
Так и только так. Для полиции и окружения Софья Туполева должна стать не жертвой интриг, а элементарной хитрющей наркоманкой.
Нешуточным усилием воли я отогнала от глаз видения французской кутузки и крупных заголовков желтых газет «Жена олигарха арестована на таможне в Ницце!» – и невольно поежилась. Ну и враг мне попался! Ну и фрукт! Интересно, он сам такой умный или продолжает использовать зарисовки заокеанского сценариста?
Если сам, то мне в жизни его не вычислить. Такой финт, как задержание во французском аэропорту, Туполев мне в жизни бы не простил. Как бы я ни оправдывалась, шлейф гадкой истории долгие годы преследовал бы нашу семью и пакостил, пакостил, пакостил. Журналисты редко оставляют вниманием оскандалившихся богачек. Я, конечно, не Перис Хилтон, но и Россия не Америка. Нам своих скандалисток еще растить и растить. И теперь мне остается только одно – найти информатора и усадить его перед объективами кинокамер. Иначе в смысле политической тусовки я – труп. Качественный и освежеванный. Не мытьем, так катаньем информатор меня достанет.
Уж больно ретив, уж больно хваток. И настроен решительно. Без сантиментов. Французская тюрьма явное тому доказательство.
Я заправила кофеварку повторной убойной дозой мокко, аккуратно дождалась, пока наполнится чашка, и, переместив ставку на террасу второго этажа, села думать в плетеную качалку.
Примерно с полчаса никаких путных мыслей не возникало даже под действием кофеина. Страх – враг умнее меня – парализующе действовал на мозговые процессы и душил желание думать осторожными намеками: «А не лучше ли, Соня, покаяться мужу, и пусть увольняет всех из поместья к чертовой бабушке?»
«А если враг – родственник? Если я снова ошиблась и козни строит кто-то свой? Ульяна, Раечка, свекровь?..»
«Нет, нет! Не верю! Я не мешаю им! Они меня любят!»
«Ой ли, Соня?»
Уже не один раз я убеждалась в своей неспособности подозревать людей. Ну не могу я даже в мыслях делать из человека гадину! Даже выслеживая отпетого киллера Самоеда, даже пытаясь вычислить иноземного шпиона, я всегда сталкивалась с проблемой – мне тяжело грешить на ближних. Это стыдно. Это неправильно. Искать негатив во всех подряд и подкладывать в чужие головы низменные мотивы гадко.
И получается, что Дуся права. Я снова отправляюсь прикрывать грудью амбразуры, снова отправляюсь на войну единственным солдатом.
А если на этот раз враг не промахнется? Если я вписываюсь в авантюру против сильнейшего, а он стреляет наверняка и без промаха?
Да чушь все это! Не собирается он в меня стрелять! Его действия направлены на дискредитацию, а не на уничтожение.
«Пока, – сказал мой внутренний голос. – А потом, когда учует запах жареного, может и выстрелить».
Но что же делать? Что делать, если не могу я, как умная тетя из приличного детектива, сидеть и спокойно примерять костюмчик негодяя на близких людей?! Что, если совесть моя иначе устроена!
Я ведь пробовала. Честно. Но в результате плевала на это занятие и вызывала огонь на себя.
Мне так легче.
«А если легче, так сиди и не ной. Придумай ситуацию, в которой информатор определит себя. Подстрой. Заставь его действовать, высунуться наружу».
Чем? Как?
«Лиши его времени, поставь в цейтнот. До приезда Туполева осталось четыре дня, и ты должна успеть получить хоть какие-то доказательства или как минимум четче очертить круг подозреваемых».
Итак… Подстегнуть информатора временем?
Да.
Но как?!
А очень просто, заставь его поверить, что хозяин Назар Савельевич приедет уже завтра.
И что это даст?
А даст это… Повторную подмену эликсира для полоскания рта!! Если Туполев приедет завтра… ты, как безгрешная жертва, начнешь бить себя в грудь и клясться в непорочности. То есть не исключено, потребуешь провести повторную экспертизу…
А впрочем, для Назара будет достаточным доказательством, если глаза его жены заблестят ночью, как у мартовской кошки. И получается, что информатор просто обязан подменить мне бутылочку с эликсиром, подмешав туда кокс. Хотя бы на первый вечер.
А потом убрать. Чтобы следов не осталось.
Точно. Именно это поможет ему… или ей убедить Туполева в моем лукавстве. На утро Назар сам отведет меня под белы ручки к наркологам. И получит новое доказательство.
Я сбегала в спальню за сотовым телефоном и набрала на нем номер приемной Туполева.
– Доброе утро, Маргарита Натановна, это Софья.
– Добрый день, – поздоровалась секретарша.
– У меня к вам просьба. Я уже отъезжаю от города… а от Назара Савельевича пришло СМС-со-общение о том, что у него изменился день вылета. Не могли бы вы связаться с нашим домом и передать в гараж, что машина понадобится уже завтра днем. У меня что-то мобильник глючит, я смогла дозвониться только до вас.
– Хорошо, Софья Николаевна, – отозвалась секретарша. – Кому это сообщить?
– В гараж. Начальнику охраны. Ирине Яковлевне я сама позвоню позже.
– Я все сделаю, Софья Николаевна. Счастливой поездки.
В том, что Маргарита Натановна сделает все как надо и не будет говорить больше положенного, я не сомневалась. Натановна у нас не болтушка и лишних объяснений типа «мне тут позвонила жена шефа, а тот прислал ей эсэмэску» не делает. Она просто и сухо передаст информацию по линии. И все.
А вот разговор с домочадцами мне придется взять на себя. Наврать маленько – Назар Савельевич на яхте вне зоны действия сотовой связи, а спутниковый телефон барахлит, и сообщение он отправил рано утром, выходя из порта.
Перезванивать сыну и проверять информацию Ирина Яковлевна не будет. Туполев не любит, когда его беспокоят в деловых поездках пустыми звонками, он звонит сам и преимущественно мне. Так уж повелось. Пару раз Ирина Яковлевна откровенно обижалась (ей казалось, что сын ее контролирует, проверяет) и постепенно свела эти звонки на нет.
… Я слегка подкрасила губы, связала волосы в конский хвост и, кряхтя, выбралась из подполья. Отправилась на улицу – готовить почву под посевы тучной лжи.
Много времени пахота не заняла. Уже к обеду я знала – план работает. Поместье готовится к приезду Хозяина. Но эти несколько часов в обществе мне, как неопытному подпольщику-пахарю, показались истинной пыткой. Соню Туполеву жалели – все. Ирина Яковлевна и прочие ничего не знали о причинах, по которым меня не пустили отдохнуть на Ривьере, и старались на совесть. (Вот будет цирк, когда родственники вспомнят свои реверансы, выслушивая от Туполева рассказ о настоящих причинах моего затворничества!) Ирина Яковлевна угощала невестку самолично исполненным пирогом с клубничным джемом, Раечка заботливо подливала чаю, Ульяна – молодая и оттого более зоркая – пытливо играла глазами.
Я держалась не хуже подпольщика на допросе в гестапо. То есть врала складно и давала подкупить себя булками.
Чаем меня угощали в саду под яблонями, и окрестности своего дома – в особенности входную дверь – я держала под неусыпным контролем. Баночку и тюбик, привезенные из аптеки, я, конечно, пометила, но обнаружить позже в своей ванной подмену мало. Важно увидеть человека, который ее произвел. Иначе весь мой план совершенно бесполезен и наживка в виде средств для ухода за полостью рта соскочит впустую.
От обеда и ужина в гостях у Ирины Яковлевны мне удалось отвертеться, сославшись на плохое самочувствие и головную боль. Дамы дружно поохали и снабдили меня пилюлями и общими рекомендациями о пользе здорового питания.
– Ты очень осунулась, Сонечка, – сетовала дорогая свекровь. – Надо лучше кушать.
– Я позже тебе борща принесу, – сказала Раечка и очень удивилась ужасу в моих глазах, последовавшему за столь невинным предложением.
Врать, так с размахом, решила я и пожаловалась еще и на понос.
Свой дом я снова заперла. И если бы когда-то поддалась клептоманской привычке и стащила из какого-нибудь отеля табличку с просьбой не беспокоить – на трех языках, – то обязательно повесила бы ее на ручку двери с обратной стороны.
Но впрочем, мне хватило и устного приказа. Не думаю, что горничная Ирина сильно грустила, когда ей убавили фронт работы и попросили не появляться в хозяйском доме.
Прилаживать на ручки двух дверей сигнализацию из стаканов с медяками я тоже не стала. Вряд ли информатор отважится при свете дня, на глазах всего поместья ломиться в запертый дом. Подобное желание трудно объяснимо. А поместье у нас населенное.
Так что, по моим расчетам, визита врага следовало ожидать ночью.
Я улеглась в постель и, чувствуя приятную тяжесть в желудке, полном пирога, уснула. Ночка мне предстояла тяжелая в любом случае. Придет информатор или нет, безмятежно дрыхнуть мне точно не придется.
