Книга: Окольные пути
Назад: 3
Дальше: 5

4

По мысли наших горожан, пение петуха всегда означало, что настала пора вставать; в городе подобный момент всегда связан с шумом опорожняемых мусорных ящиков; несмотря на старания дворников, этот шум всегда был немилосердным, впрочем, в нем было некоторое очарование, особенно по сравнению с неустанными криками вышеозначенной птицы. Рассказы XIX века, в духе Диккенса, в которых путешествующий герой хочет по утрам свернуть шею петуху из харчевни, теперь казались им не таким уж преувеличением…
Чтобы остановить надоевшее брюзжание Брюно, которое доносилось с ложа, Лоик хранил молчание. Люс же, открыв глаза и увидев рядом с собой храпящую Диану, задалась вопросом, где же она находится. Тянущая боль в бедре напомнила ей об аппендиците и о трех верных друзьях, вынужденных по ее вине терпеть вопли петуха. На глаза ей навернулись слезы, сначала слезы благодарности, затем слезы от угрызений совести… даже Брюно, хотя он такой неприятный, дожидался ее! Сейчас она принесет им завтрак в постель, решила она, уже представляя себя в белом переднике и с подносом, полным бутербродов. Она бесшумно встала, открыла брошенный в комнате чемодан и, забыв о своей роли горничной, достала костюм для морских прогулок: брюки золотистого цвета с низкой талией, блузку из плотного шелка, которую оттенял кожаный плетеный пояс от «Гермеса», открытые сандалии, чтобы ногам было свободно. Она быстро причесалась, слегка накрасилась (что очень ей шло) и вышла в темный коридор, оставив не перестающую храпеть Диану. Храп ее был мерным и четким, без тех рулад, которые могут стать настоящим мучением.
Милая Диана! Такая энергичная, такая самоотверженная в трудных ситуациях! Даже Брюно, несмотря на презрение, которое он питал к этому красивому фермеру, был настолько услужлив и любезен, что помог отнести его в дом. Ну а Лоик – тот просто великолепен… Все было хорошо… Нужно только скрывать от Брюно, что этот фермер ей понравился… Но это будет очень трудно… ведь она проснулась с той же мыслью, с какой и уснула: она без ума от него!
Во время путешествия, сидя рядом с ним, она чувствовала, что теряет голову всякий раз, когда они касались друг друга. Самолет напал на них как нельзя более кстати!.. Сначала паника, а затем ранение парня помогли ей не выдать своих чувств перед остальными. Но зато он-то отлично все понял, вспомнила она, краснея, и воспоминание об этой мозолистой руке на своей ноге заставило ее споткнуться в коридоре.
Его мать была уже во дворе. «Цып-цып-цып!..» – хрипло кричала она. С невинным видом Люс направилась на этот голос, но, проходя мимо алькова, она не удивилась, почувствовав, что ее схватил Морис. (Морис? Или мсье Анри?) Едва выхватываемый из темноты светом, идущим из открытой во двор двери и маленького оконца над кухонной плитой, на кровати сидел парень, голый по пояс, и улыбался ей своими белыми ровными зубами.
– Морис?.. – спросила она.
– Да. Присядьте на секундочку.
Люс повиновалась, ноги ее дрожали.
Если бы он попросил ее, она бы улеглась рядом с ним, она, Люс Адер, жена Андре Адера, любовница Брюно Делора. «Какой стыд! – подумала она. – Но как это волнует!..»
– Вам больно? – спросила она.
Она положила руку на раненую лодыжку. Парень взял ее руку и сжал.
– Я бы хотел пройтись с вами! – сказал он.
Впервые слыша выражение «пройтись», Люс недолго ломала голову над тем, что оно означает.
– Именно из-за вас я привез в телеге все это стадо чудил, – сказал он, смеясь. – Все ваши друзья немного со сдвигом, точно ведь?
– Они очень милые, – начала Люс, но затем встревоженно замолчала.
Она плохо представляла себя в этом алькове, открытом всем ветрам и всем заходящим в дом, включая кур. Морис опередил ее:
– Я скоро встану, буду ходить с палочкой, и вы увидите, мы обязательно найдем укромное местечко. Ферма большая, а сено есть всюду. Вот уж о чем можно не беспокоиться! Знаете, сейчас я больше думаю об урожае, вот о чем у меня болит голова. Нужно быстрее убрать пшеницу, именно сейчас, в июне, пока эти чертовы боши не подожгли ее…
И Люс с нежностью посмотрела на него, ее восхищало, что ее новый возлюбленный думает прежде всего об урожае, а уж потом о ней. Ей всегда нравились серьезные мужчины: больше всего она упрекала Брюно за лень и бездеятельность… Да, кстати, как же она сможет «пройтись» с Морисом?.. А Брюно? А Лоик? А Диана? К тому же через день они наверняка уедут! Мысль о том, что она покинет этого мужчину, не познав его – в библейском смысле слова, – показалась ей ужасной несправедливостью.
– А если мы уедем? – спросила она, пожимая в свою очередь руку парню.
– А как вы думаете уехать? Здесь есть грузовичок, но он сломался. Из авторемонтной мастерской Сильбера должен был приехать механик, но вы сами видели, сколько машин скопилось на дороге, так что там он может больше заработать. На лошади-то вы не поедете, правда? Да и потом нужно, чтобы ваши друзья помогли собрать урожай! Я ведь ничего не могу сделать! – сказал он, на минуту впав в отчаяние.
И Люс, которая больше смотрела на него, чем слушала, все же уловила нотки огорчения в его голосе и поцеловала ему руку. Рядом с этим незнакомцем она чувствовала себя в большей безопасности, более уверенной, чем с любым мужчиной, которого она когда-либо знала.
– Вы удивительно красивая, – сказал он по-детски.
Лицо Люс озарилось. В конце концов, уже очень давно никто не говорил ей о ее красоте. В Париже это не было принято, но именно этого ей так недоставало.
И тут из глубины комнаты донесся одновременно хриплый и пронзительный голос, настолько пронзительный, что Люс одним прыжком оказалась в двух метрах от алькова.
– Здатути! Здатути! – кричал голос.
– Не обращайте внимания… это папаша! – сказал парень.
Он рассмеялся. Этот голос не казался ему жутким. Но сама мысль, что голос принадлежит невидимому старику, делала крик еще более жутким.
– Он говорит вам «здравствуйте», – объяснил Морис, – но, поскольку у него нет зубов, получается «здатути». Нужно ему ответить, иначе он рассердится.
– Здравствуйте, мсье, – ответила Люс дрожащим голосом, отчего Морис расхохотался еще громче.
Она удивлялась, что ее спутники еще не сбежались в комнату, напуганные этим голосом из потустороннего мира. Голос был ни на что не похож, наверно, таким голосом заговорил бы оставленный на свободе сумасшедший, которого усадили бы на почетное место в кресло у камелька.
– Но ведь вчера я его не видела! – сказала она.
– И все же он был здесь, когда мы приехали. Он сидит у огня, но его не видно, потому что он очень худой!.. Перед тем как сесть за стол, моя мать уложила его, чтобы мы могли спокойно поужинать.
– Да уж, невеселое дело старость, – искренне заметила ошеломленная Люс.
Она сразу же почувствовала, как ослабевает ее влечение к Морису. Не то чтобы она уж очень верила в наследственность, но сама мысль, что он может терпеть рядом с собой такой ужас, заставляла ее с беспокойством задуматься об остальных обитателях фермы. Так недолго наткнуться и на баранов с тремя ногами, и на двухголовых лошадей или бог знает на какую еще мерзость! Естественно, это не вина бедного Мориса… у него-то был совершенно нормальный вид, нужно это признать…
– И давно уже мсье, то есть, извините, ваш дедушка находится в таком состоянии?
– Да уж порядком! С того дня, как он потерял все свои зубы. Да и с головой у него не все в порядке…
– А как же можно разом потерять все зубы? Какие симптомы у него были?
– Никаких. Ему на голову свалилась балка, когда он перекрывал амбар. Вот уже пятнадцать лет он не может двигаться, а только кричит… Мы к этому привыкли, что поделаешь! Он не отец моей матери, а отец моего отца.
– Ваш отец еще жив? Вам повезло.
– Да. – Вид у Мориса был нерешительный. – Мой отец на фронте. Сначала взяли в плен его, а через три дня – моего брата, – уточнил он с некоторой гордостью. – Так не повезло, да еще перед жатвой… вот что досадно… Как говорит моя мать, меньше работы по кухне, но и меньше работы в поле. Надеюсь, что Эберы, наши соседи, помогут нам. Да и раз уж здесь ваши друзья, дело наладится…
Неужели этот красивый парень рассчитывал на помощь Лоика и Брюно в жатву? Как он просчитался!.. Слишком много впечатлений за одно утро. У Люс вырвался нервный смешок, и, чтобы скрыть его, она повернулась к парню и уткнулась лицом ему в плечо, от которого так хорошо пахло мужчиной, сеном и…
– Здатути! Здатути! – повторил мерзкий старикашка, и Люс резко выпрямилась.
К счастью, вовремя: одетая в халат с разводами, в комнате появилась Диана.
– Ах, Люс! Вы хорошо спали? Стоит мне вспомнить, как все утро нам мешал этот ужасный петух!.. А сейчас уже другое, я даже не знаю, какое животное ревет здесь, совсем рядом… это просто невыносимо! Вы, конечно, слышали? Что это может быть за зверь?
Увидев в кровати Мориса, она оценила расстояние, отделяющее его от Люс, и стала принюхиваться, словно ищейка.
– Здравствуйте, дорогой Морис! Надеюсь, вы хорошо спали, несмотря на рану? Должна признаться, что сначала мне мешала ваша сельская тишина, а затем меня разбудили совершенно другие явления… Ну и голос у этого петуха! Но кто же кричал после петуха? Вы должны это знать, ведь вы здесь живете! Такие крики! Ужасно!.. Ужасно! Как будто ты попал в Средние века, а вокруг тебя эти… как их… динозавры, что ли? Нет, они жили раньше. Во всяком случае, на слух – это не домашнее животное. Конечно, насколько я знаю, – прибавила она с предусмотрительной скромностью.
И Диана в свою очередь нервно рассмеялась. Люс хотела, чтобы она побыстрее подошла к ним и оказалась подальше от старика, когда тот снова заорет. К счастью, Диана подошла к ним именно в тот момент, когда снова раздался крик:
– Здатути! Здатути! Здатути!
– Ох! – в ужасе закричала Диана. – О-о! Но что же это такое? Можно поклясться, что это находится в комнате, совсем близко!.. Я ведь говорила, что это – дикое животное!
Морис так хохотал, что Люс была вынуждена сама дать объяснения с присущей ей ясностью:
– Это – мсье Анри, дедушка… как его… отец… в общем, дедушка Мориса!
Совершенно бледная Диана, прижав руку к сердцу, строго смотрела на нее.
– Да? Ладно! Что же, тем лучше! Но я не спрашиваю вас, Люс, о генеалогическом древе семьи Анри!.. Меня просто-напросто интересует: кто же там так кричит?
– Но это именно он, это – дедушка! Дело в том, что… В один день он потерял все свои зубы, причем без всяких симптомов.
– Каких симптомов? Какая же тут связь?
– В общем, он хочет поздороваться с вами, видите ли, в чем дело, Диана, а поскольку у него нет зубов, он может выговорить только «здатути». Вот и все!
– Какое еще «здатути»? Что вы мне голову морочите с вашим «здатути»? Я вам толкую о…
В то же мгновение дедушка, которого явно привели в возбуждение незнакомые голоса, снова испустил боевой клич, и Диана инстинктивно сделала шаг к алькову, как будто надеясь найти там иных представителей человеческого рода.
– Это… это… он? – Впервые в жизни она заикалась. – Это… это он так кричит? Но этого же не может быть! Сколько ему лет?
– Дело тут не в возрасте, Диана, – рискнула вмешаться Люс. – Дело в зубах, понимаете… Потому что…
– Ответьте-ка мне вы, молодой человек, можете ли вы подтвердить, что эти нечеловеческие крики издает ваш дедушка?
Повернувшись к Морису, Диана посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он не посмел слукавить.
– Ну конечно же, это он! – сказал Морис, внезапно рассердившись. – Это именно он! А если он вас раздражает, я ничего не могу поделать! Он кричит так уже пятнадцать лет! Нужно просто привыкнуть, вот и все!
Тело Дианы задрожало под разноцветными узорами халата. Теперь она напоминала их рисунок: экзотическую крикливую птицу. Сделав два шага, она рухнула на стул, отстоявший на почтительном расстоянии от калеки.
– Конечно, привыкнуть можно ко всему, – пробормотала она с мечтательным видом, барабаня облупленными ногтями по деревенскому столу, предмету ее вчерашних вожделений. – Конечно, привыкают ко всему, – повторила она два или три раза, и Люс с беспокойством подумала, не тронулась ли Диана умом.
Вздрогнув, Диана начала приходить в себя, когда Морис, то ли от раздражения, то ли из садистских побуждений, призвал ее к порядку:
– Знаете, вам тоже следует поздороваться с ним! Иначе он рассердится! Нужно ему ответить!..
– Нужно ему ответить?.. Превосходно! Что я должна ответить? Здатути! Здатути? Как он? – Голос Дианы был само терпение, как у настоящей светской дамы.
– Да нет, не стоит… У вас ведь есть зубы?
– Действительно, у меня еще осталось несколько зубов! – холодно согласилась она.
– Значит, вы можете нормально поздороваться с ним!
Диана колебалась. Она посмотрела на Мориса, посмотрела на Люс, затем, повернув голову к темноте, закричала:
– Здравствуйте, мсье! Здравствуйте! – Несмотря на ясно различимый в голосе снобизм, приветствие прозвучало вежливо, даже с оттенком сердечности.
Люс совершенно утешилась, когда на пороге появился растрепанный Лоик. «Честное слово, он просто очарователен! – успела подумать Диана, несмотря на неразбериху в мыслях. – Довольно мил, даже для пятидесятилетнего гомосексуалиста…»
– Привет честной компании! – неосторожно крикнул Лоик.
Потому что сразу же, словно приняв его вызов, старик испустил свой приветственный клич, и Лоик, стоявший неподалеку от него, с обезумевшим взглядом подпрыгнул на месте.
– Что это такое? – пробормотал он. – Что это такое?.. Что это такое?.. – повторил он, бросая умоляющий взгляд на своих друзей женского пола и на этого красивого парня, сидящего голым в своей постели, что было мелочью в сравнении с опасностью, витавшей в воздухе…
– Это – дедушка! – крикнула ему Диана через всю комнату. – Клянусь вам, Лоик, это – дедушка, это он так кричит! Я же говорила вам, Лоик! Кроманьонцы! Мы остановились у кроманьонцев!
– Тсс!.. Тсс!.. – Люс вращала вытаращенными глазами, прижав палец к губам.
– Вы знаете о кроманьонцах, мсье Анри? – спокойно спросила Диана у смеющегося раненого, который отрицательно покачал головой.
– Вот видите, Люс! Получается, что мы действительно находимся у них, почти что… некоторым образом! Вот ведь история! Прямо какой-то фильм ужасов! Я бы не сомкнула глаз, если бы знала об этом вчера! Представляете себе, если бы он закричал посреди ночи? Ах, я больше не могу выносить деревню! Честно говорю, я больше не могу!
– Вы всегда преувеличиваете, Диана, – сказал Лоик с брюзгливым видом.
Он тоже побледнел от этого «здатути», хотя и пытался, впрочем без всякого воодушевления, успокоить свое стадо, когда одна мысль, как показалось, придала ему уверенности.
– А Брюно уже здоровался с этим мсье?
– Нет, еще нет… Конечно, не здоровался!..
И Диана также умиротворенно, почти счастливо, улыбнулась. Люс не поняла почему, впрочем, этот вопрос не так уж занимал ее, так как рука парня под одеялом в этот момент добралась до ее ноги и небрежно поглаживала толстую ткань брюк.
– Вы знаете, ведь вам тоже следует сказать «здравствуйте»!
Диана ликовала, глядя на Лоика, но тот на набережной Орсе выпутывался и не из таких положений, поэтому, не дрогнув, он лишь чуть возвысил голос:
– Приветствую вас, мсье! Сердечно вас приветствую!
Тем временем с ведром молока, явно только что надоенного от одной из коров, появилась Арлет-Мемлинг: молоко было таким белым, таким пенящимся и таким свежим, что Лоика тотчас же затошнило. Чаю! Скорее! В его глазах это было первой досадной неприятностью, о которой он, наверное, потом будет вспоминать без тени смеха. Он не смог подавить стон, потому что всегда легче переносил несчастья, чем неприятности…
Но, к счастью, Диана всегда возила с собой чай. Пока Люс и Морис с мужеством, присущим юности, пили молоко, чуть подкрашенное кофе, Лоик и Диана наслаждались дымящимся чаем, и, несмотря на толстый ломоть домашнего хлеба, они ощутили во рту все блаженство и утонченность парижской жизни. В действительности при виде Дианы и Лоика в халатах, Люс в спортивном костюме, полуголого парня да еще фермерши в черном сарафане любой наблюдатель создал бы себе превратное представление о сельском населении Франции. Брюно, видимо, еще спал, но разговор завязался и без него.
– Нынче утром заезжал на велосипеде соседский малыш, – холодно сказала Арлет. – Похоже, бошам задали взбучку в Туре и бои идут по всей стране. Не нужно никуда выходить из дома, это опасно, даже здесь. Всюду страшный бардак, к тому же нигде не найдешь ни капли бензина! Даже не знаю, как вы отсюда выберетесь, бедняги!
– Непостижимо! – сказал Лоик. – Немцев, со всеми их танками, побили в Туре! Это совершенно неожиданно, но тем не менее изумительно!
– К тому же не только в Туре. Кажется, и на севере происходит то же самое.
Лоик улыбался от счастья, впрочем, как и Диана и Люс. Конечно, это сопротивление было неожиданным, на него не надеялись, и, может быть, оно продлится недолго, но все равно это было лучше беспорядочного, безостановочного бегства, царившего по всей Франции и приводившего Лоика в отчаяние. По крайней мере немцы должны были понимать, что им предстояло завоевать вовсе не безлюдную землю.
– Если я правильно понимаю, мы не можем уехать! – сказала Диана.
– Ну да, у вас нет выбора! – отрезала мать.
– Но мы обременим вас, – запротестовал Лоик.
– Пусть это вас не беспокоит! – Мемлинг была категорична.
«И еще говорят о французских крестьянах, что они негостеприимны! – подумала Диана. – Боже, как это несправедливо…»
– Разумеется, мы возместим вам наше вторжение и постой, мадам, – продолжал Лоик. – Считайте, что мы гости, которые платят за себя, это абсолютно нормально.
– Речь идет не об этом! – сурово заявила Мемлинг. – У нас не платят, у нас оказывают услуги, вот и все.
– О, что касается услуг… – воодушевленно начала Люс, но, должно быть, кое-какие запретные мысли пришли ей в голову, и она внезапно замолчала и покраснела.
Крестьянин начал твердым голосом:
– Вам надо кое о чем побеспокоиться, я имею в виду вашего приятеля!
– Какого еще… нашего приятеля?
– Понимаете, жара может ему повредить! У нас на ферме уже было так однажды летом, значит, нужно поторопиться с похоронами! Видите ли, жара может пойти во вред и живому, и мертвому, вы согласны? – И, видя ужас в глазах присутствующих, он уточнил: – Вашему приятелю, который лежит на повозке!
– Бедняга Жан! – воскликнула Люс, приходя в себя. – Он по-прежнему там?
– Вряд ли этот бедняга мог куда-то деться, а что он там, можно догадаться по запаху.
Как по команде, обе женщины достали из карманов носовые платки и спрятали в них лица.
– Ладно, идите, – раздраженно сказал Морис. – Мы, мужчины, все уладим!
И он дернул за руку Лоика, которому польстило, что он совершенно не имел в виду Брюно, говоря «мы, мужчины».
– Эх, жалко, что я не могу вам помочь. Но я покажу вам, где лежат инструменты и как ими пользоваться. Может быть, теперь стоит разбудить вашего приятеля, чтобы он помог вам.
Эту задачу взвалила на себя Люс, но через десять минут она вернулась в слезах и сказала, что Брюно, как и обещал, отказывается от любой подобной работы. Он сам сказал об этом.
– Наш молодой друг – он же изрядный хам – сделал заявление о том, что не пошевелит и мизинцем, пока мы здесь находимся, – объявил Лоик, чтобы прояснить ситуацию.
– Но уж моей матери не стоило бы делать такого заявления, – сказал, смеясь, Морис Анри.
Рыть могилу на лугу за домом пришлось Лоику, под яблонями, которые укрывали его от солнца, а позже будут укрывать и беднягу Жана. Место было поэтичное, четыре яблони стояли как четыре свечи; если бы это зависело от него, Лоик охотно выбрал бы такое местечко и для своих бренных останков. Маленький Брюно, конечно, был отъявленной сволочью. По словам Мориса, земля здесь была как пух; благодаря его советам Лоик узнал, как пользоваться лопатой, но ему понадобилось более двух часов, чтобы расчистить необходимое для могилы пространство.
Когда он вернулся на ферму, Люс и Мемлинг уже ожидали его, сидя на стульях с серьезным видом, одетые в темное, готовые к похоронам. Было одиннадцать часов утра, и фермерша, пока Лоик рыл могилу, заботливо положила несколько цветков на грудь умершему и вложила ему в руки распятие, сделанное из двух перекрещенных палочек, соединенных красивой черной лентой. Эта подчеркнутая убогость и попытка хоть как-то украсить похороны делали все приготовления отчаянно трогательными. К тому же Люс в костюме цвета морской волны принялась так рыдать, что и камни могли последовать ее примеру. В этот момент на кухне появилась Диана Лессинг, вся в черном, в костюме от Шанель, под невообразимой вуалью и на таких высоких каблуках, каких Лоику никогда в жизни и видеть не приходилось. Впрочем, эти траурные одеяния не нарушили ее расположения духа.
– Довольно же плакать, Люс! В конце концов, он был всего лишь…
Она затормозила обоими каблуками перед словом «шофер» и заменила его «человеком, которого вы не так уж хорошо знали».
– Он служил у нас пять лет, – сказала Люс сквозь рыдания. – Я видела его каждый день, мы так мило беседовали, когда были вдвоем в машине.
– Но все же вы его не так уж хорошо знали! – повторила Диана, приведя тем самым в изумление семейство Анри: как можно плохо знать человека, с которым каждый день в течение пяти лет так мило беседуешь наедине в машине. И Диана с твердостью добавила: – Брюно не придет? Вот что я должна сказать вам, Люс: если бы я связалась с таким типом, я бы не стала дожидаться, пока его расстреляют, а сама бы немедленно бросила его!
Но, говоря это, она обращалась к Лоику, как будто Люс была слишком малодушна, чтобы понять ее.
Фермерша вместе с сыном погрузили Жана на повозку, туда же положили и несколько цветков. Морис вел под уздцы лошадь, следом шли три женщины, Лоик отставал от них на два шага. Рыдания Люс возобновились с новой силой, и у него перехватило горло. Какая же глупость! Какая ужасная глупость эта нелепая смерть человека на дороге, на глазах и по вине тех людей, для кого он был лишь частью обстановки, и не самой значительной частью! Телега медленно въехала на луг, и Диана двинулась за ней с удвоенной энергией, так как тащила за руку Люс. Она широко шагнула раз, затем другой и вдруг резко остановилась, замерев в позе бегуньи, воплощенной в мраморе. Ибо ее высокие каблуки, попав в вязкую почву, удерживали ее так же крепко, как каменные опоры держат в лагуне венецианские дворцы. При этом она потянула назад за локоть только что набравшую скорость Люс, и та, чтобы сохранить равновесие, принялась изо всех сил махать руками, что, впрочем, все равно не спасло бы ее от падения, если бы Мемлинг не подхватила ее на лету. Арлет повернулась к Диане. Та, с блуждающим взглядом и с высоко поднятой головой, походила на окаменевших дочерей Лота после трагедии Содома и Гоморры. Тем временем безучастные к разыгравшейся драме Морис и его лошадь продолжали свой путь. Диана бросила на Лоика взгляд, одновременно властный и отчаянный.
– Зачем хоронить этого несчастного в зыбучих песках? – прошипела она. – От лени? Помогите же мне, наконец!
Лоик попытался было поднять ее за талию, но движениям его не хватало уверенности – им овладел непреодолимый смех при виде Люс, которая, глядя, как удаляется повозка, снова разразилась слезами. Мало того что убили ее собственного шофера, так сейчас еще и его бренные останки крадут у нее. Мемлинг рявкнула Диане:
– Вам следует снять туфли и идти в носках!
Действительно, это был выход из положения, хотя Диане не очень понравилось, что ее ажурные чулки были названы «носками». Но она повиновалась. Они быстро нагнали повозку, остановившуюся перед ямой, которую Лоик выкопал с таким трудом и теперь взирал на нее с такой гордостью.
– Надеюсь, она достаточно большая, – сказал он вполголоса. – У меня было только два часа! – прибавил он, чтобы все оценили его усилия.
– Но все превосходно, просто превосходно! – сказала Диана таким тоном, как будто она разговаривала с угодливым могильщиком. – Ну что, вы снимаете его?
Лоик был в бешенстве, но пытался взять себя в руки.
– Да, но мне нужна помощь! Я ведь не могу все делать сам, Диана!
И тут Лоик со смущением подумал, какие они жалкие и мелочные, стоят здесь и переругиваются шепотом.
– Я помогу вам, – предложила фермерша. – Видно, что у вас нет сноровки.
Лоик и Диана взялись за плечи, фермерша – за ноги, таким образом они спустили с повозки тело Жана и положили его, насколько возможно осторожно, в яму. Затем они выстроились вокруг, запыхавшиеся, вспотевшие, и им понадобилось не меньше минуты, чтобы снова обрести строгий и скорбный вид, как того требовали обстоятельства. Первой нарушила молчание, конечно, Диана.
– Нужно что-то сказать, – прошептала она Лоику, – может быть, его нужно благословить.
– Он был христианином?
– Не знаю, – сказала Люс дрожащим голосом.
– Но вы же общались с ним каждый день!.. – иронично бросила Диана.
Голос Люс повысился на два тона:
– Представьте себе, мы не говорили о религии!
– Но меня не интересует, о чем вы разговаривали! – воскликнула Диана, изобразив на лице скромность и потупив взор.
Лоик заволновался:
– Кто-нибудь знает заупокойную молитву?
Все отрицательно покачали головами, и Лоик глубоко вздохнул.
Голос его сам собой изменился, и он начал:
– Ладно! Сегодня мы хороним нашего друга и брата Жана… Жана?..
– Я никак не могла запомнить его имени, – сказала Люс стыдливым голоском. Диана, открывшая уже было рот, вынуждена была закрыть его, столько чувств и угрозы таилось во взгляде, брошенном на нее Лоиком.
– …нашего брата Жана, погибшего на наших глазах и за нас на этой дороге. Мы предаем его земле и Господу, если Он существует… в общем, если Жан верил, что Он существует, – поспешно добавил он. – Мы ничего не знаем ни о нем, ни о тех, кто его знал и любил. Значит, – сказал Лоик, машинально крестясь, что отчасти компенсировало атеизм его проповеди, – значит, мы вручаем его тебе, Господи. Ну вот! Аминь.
– Аминь, – с облегчением повторили все присутствующие.
Взяв немного земли, Лоик бросил ее на белое покрывало, а затем с горечью и грустью отвернулся. Но, может быть, в происходящем можно было найти и нечто забавное? Он уже ничего не понимал. Лоик дождался, пока остальные также бросят по горсти земли, уйдут и уведут с собой лошадь, запряженную в повозку, и оставят его наедине с мертвецом, чтобы он мог, орудуя лопатой, засыпать его землей и зарыть эту яму, выкопанную им с таким трудом два часа тому назад, а никто так и не сказал ему спасибо за это.
Брюно спустился в большую комнату, не испытывая никаких предчувствий. Да и откуда им было взяться? Как можно представить себе, чтобы его любовница, прекрасная и богатая Люс Адер, одетая в шелковый костюм, вытирала тарелки какой-то кошмарной тряпкой, да еще к тому же под наблюдением крестьянина, развалившегося в своем грязном алькове? Вначале Брюно потерял дар речи, но затем ему удалось справиться с собой:
– Люс, что происходит? Мне снится или вы действительно моете посуду? Вы рассчитываете подать пример светскому обществу Парижа? Но вы просто-напросто смешны, моя дорогая!
Люс виновато и испуганно посмотрела на него, и, как обычно, этот взгляд вывел его из себя, довел до белого каления. Но в тот момент, когда она, положив тряпку на стол, готовилась открыть рот, в комнате раздалось какое-то ужасное ржание, так может кричать только в агонии человек или зверь. Брюно попятился.
– Что это такое?.. – пробормотал он.
Ноги его дрожали, и он боялся, что это не ускользнет от внимания мужлана, но тот отвернулся и, казалось, спал.
– Это – дедушка, он там, – вымолвила наконец эта идиотка Люс.
– Там? А он опасен?
Скорченная фигура, похожая на забытую в кресле тряпку, не несла в себе угрозы. Брюно успокоился, но Люс захотелось просветить его:
– У бедняги нет зубов, и он не может выговаривать все звуки. Но поскольку он очень вежливый, он хочет сказать «здравствуйте». Он старается, а получается «здатути». – И она усердно произнесла по слогам: – ЗДА-ТУ-ТИ.
Изображая сострадание, Брюно смотрел на нее как на умалишенную. Но она, не чувствуя этого, продолжала:
– Ответьте же ему, Брюно! Он так старается, а вам это ничего не будет стоить. Бедняга, должно быть, очень чувствительный.
Действительно, старый дегенерат вновь заорал.
Люс начала нервничать:
– Ну же, Брюно, давайте! А то он в конце концов пожалуется нашим хозяевам. Как мы будем тогда выглядеть!
Она ему заплатит! Она заплатит за свой властный и благопристойный тон!
– Здравствуйте, мсье, – сказал Брюно сначала обычным голосом, затем, видя выражение лица Люс, он почти что проорал: – Здравствуйте, мсье! – И повернулся к ней: – Вы знаете, это звучит патетично! Патетично и отвратительно. Соберите свои чемоданы, мы уезжаем. Где же Лоик? По-прежнему торчит на могиле? А Диана что, тоже ковыряет киркой?
Он пытался острить, но удавалось ему это с трудом. Вид Люс у раковины поразил его. Что произошло? Как заставили женщин играть эту жалкую комедию? Им угрожали? Он подошел к ней.
– Люс, – сказал он, – с вами все в порядке?.. Как же вас заставили делать это? Кто-нибудь напугал вас? Вы чего-нибудь боитесь?
– Боюсь?.. Но кого же? Мадам Анри, но она так любезна. Или Мориса с его раненой ногой? – Она покраснела. – Ничего не соображающего, несчастного, беззубого старика? Вы шутите, Брюно!
И, пожав плечами, с рассудительным видом, Люс снова взялась за тряпку. Брюно рассмеялся тем оскорбительным смехом, который, он знал, всегда задевал ее:
– Ах вот как!.. Вам удалили в Париже аппендикс или чувство юмора? Ваша новая роль произведет в США фурор!.. А ваш супруг и не догадывается, какая хозяюшка с демократическим сердечком приедет к нему из Парижа: мы плачем по шоферам… мы ухаживаем за крестьянами… мы моем посуду!.. Но, может быть, вы хотите вступить в коммунистическую партию, моя дорогая?..
– А что, у вас есть муж? Вот уж никогда бы не подумал!
Как выяснилось, Морис Анри не спал. В его голосе прозвучали удивление и легкое разочарование.
Брюно разозлился:
– Да уж, мой дорогой!.. У Люс есть муж, он в Лиссабоне, плюс к этому любовник – я сам, собственной персоной – и вдобавок несколько услужливых кавалеров в Париже. Так что вы предоставили свой кров отнюдь не непорочной деве, любезный… Извините… мсье Анри!
Яд, содержавшийся в слове «мсье», резанул по ушам даже мирно настроенную бедную Люс.
– Если бы меня так не искалечили, если бы у меня работали обе ноги, уж я бы набил харю этому типу! – сказал Морис, обращаясь к каким-то невидимым дружкам, а может быть, и к курам, бродившим около его ног.
Он произнес это миролюбивым тоном, что ввело в заблуждение Диану, вернувшуюся из своей комнаты в свободных фланелевых брюках густо-красного цвета и светло-розовом хлопчатобумажном болеро, что еще больше подчеркивало ее худую подвижную фигуру. Ей показалось, что она расслышала фразу из рассказа Мориса.
– Кто бы набил харю и кому? – поинтересовалась она.
– Я бы с удовольствием набил харю этому маленькому говнюку! – так же неспешно повторил Морис, указывая на Брюно подбородком.
Пронзительно вскрикивая, подняв руки, как бы повинуясь законам мимикрии, Люс, казалось, начала кудахтать и бить крыльями. Диана невозмутимо пожала плечами:
– Надеюсь, вы шутите!
Олицетворяя собой Правосудие и Труд, в комнату вошла Арлет-Мемлинг. Она бросила взгляд на Брюно, который наливал себе кофе и отрезал кусок хлеба.
– Вы уже на ногах? – спросила она. – Ваш друг Лоик дожидается вас на дворе, чтобы отправиться собирать урожай.
– Я сожалею, дорогая мадам, но ваш урожай подождет меня. Я иду в город за машиной, чтобы избавить вас от нашего присутствия и добраться до более цивилизованного места. Вы позволите?.. – прибавил он с ироничной почтительностью.
Арлет-Мемлинг неторопливо отобрала у него кружку с кофе и хлеб, на которые он, явно проголодавшийся, нацелился.
– Здесь едят то, что заработают! – кратко произнесла она и вышла, оставив всех ошеломленными простотой сказанного.
Брюно побледнел, встал, отбросив стул. Лучи солнца касались порога. Он постоял там секунду, вздрагивая от жары и гнева. Но затем против своей воли в ужасе отступил, потому что не мог и представить себе, чтобы огромной боевой машиной, покрытой пылью, бряцающей всеми своими металлическими частями, двигавшейся в его направлении по двору, мог управлять Лоик Лермит, который еще совсем недавно служил дипломатом на набережной Орсе.
Лоик же, обученный Морисом, возвращался с поля после часовой тренировки. Редко его так забавляло и приводило в возбуждение какое-нибудь средство передвижения, как эта машина, которая сзади него срезала, молотила и связывала в снопы пшеницу!
Ловко спрыгнув, он потянулся с довольным видом, крепко стоя на земле. «Этот самодовольный идиот еще и улыбается! – подумал Брюно. – Явно горд собой и скошенным хлебом!» На мгновение отчаяние охватило душу Брюно. Отказавшись от мысли привести в чувство этих двух психопаток, он надеялся найти мужскую солидарность и просто-напросто здравый смысл у Лоика.
– Вы могли бы на секунду покинуть ваш кабриолет, мой дорогой, мне надо поговорить с вами.
– Поговорим после. Вы едете со мной в поле? – спросил Лоик, залезая на свой танк и наклоняясь к Брюно. – Морис объяснил вам, что делать? Я прицепил ваше снаряжение сзади. Вам остается только следовать за мной. Ах! Вы все увидите собственными глазами, мой маленький Брюно! – заключил он, заводя мотор.
Но Брюно, оставшись на земле, так энергично отмахнулся, его лицо так скривилось, что Лоик снова выключил свой комбайн и напряженно прислушивался.
– Что происходит?
Конечно, это было бы слишком просто для Брюно – сделать хоть раз в жизни то, о чем его просят! Он был слишком большим снобом, чтобы взять в руки вилы, помочь добрым людям, приютившим их, давшим им пищу, людям, которые, несомненно, и дальше собирались их кормить и давать кров в течение нескольких дней. Лоик, побывавший на верху балки и видевший это море пшеницы с редкими островками хилых кустиков, знал, что уехать отсюда более чем трудно. Впрочем, уехать еще не так трудно, гораздо труднее доехать куда-нибудь.
– Ваша новая подружка… наша дорогая хозяйка отказала мне в куске хлеба, – сказал Брюно, стиснув от ярости зубы, – значит, я убираюсь отсюда!
– Хлеба!.. Она отказала вам в хлебе? – Лоик явно был озадачен скорее предметом отказа, чем самим отказом. – Но почему же?
– Я этого не знаю, и мне на это наплевать! Я возьму там грузовичок и отправлюсь на поиски почты. Должен же где-нибудь быть телефон… во Франции… в тысяча девятьсот сороковом году!..
– Грузовичок сломан. Я уже спрашивал о нем утром у Мориса.
– А велосипеда нет?.. Я отправлюсь на лошади или пешком, если нет ничего другого! Вы понимаете, Лоик?
Лоик, смирившись, вздохнул и спустился со своего командного пункта. Он похлопал Брюно по плечу:
– Вы правы, нам нужно поговорить, старина.
Подтолкнув его в тень от сарая, он закурил сигарету, прикрыв ладонями огонь. Жест вышел настолько мужественным, что еще больше вывел Брюно из себя, как будто это было еще одним предательством. В конце концов, именно Лоику, которому перевалило за пятьдесят, более пристало играть роль старого ворчуна, чем тридцатилетнему Брюно! И все же авантюрист, заводила, человек, не боящийся брать на себя ответственность, был теперь воплощен именно в Лоике.
– Ку-ку!.. Ку-ку!.. Где же вы?
Этот голос принадлежал Диане, а затем к ним присоединилась и сама его обладательница в своем изысканном костюме. Все трое собрались в кружок. Поскольку с ними не было Люс, Диане вдруг подумалось, что уже давно они не собирались как серьезные люди. Они могли бы собраться как нормальные люди (если бы не было Лоика) или как хорошо воспитанные люди (если бы не было Брюно). Диана всякий раз находила в себе новое достоинство благодаря недостаткам других людей.
– И вам удается управлять этой огромной машиной? – спросила она у Лоика, почувствовав прилив уважения к нему.
– Это просто игрушка! Вы обязательно должны попробовать, Диана!
Но Брюно не был расположен говорить об игрушках.
– Вы сами видели, Диана, как со мной обошлась эта гарпия и этот кретин, ее сын!.. Я отправлюсь на поиски почты и буду оттуда звонить Адеру. Надеюсь, вы меня понимаете?
– Ну конечно же, мой маленький Брюно! Конечно! Только разве благоразумно… действовать вслепую?
«Лоик и Диана снова стали нормальными людьми», – с удовлетворением отметил про себя Брюно.
– Мне нужно как-нибудь добраться до Орлеана или до Тура, во всяком случае, отыскать телеграф. А грузовичок сломан.
Диана вздохнула:
– Увы, мой бедный друг, в наши времена кроманьонцы ходят пешком. Короче говоря, вам следует идти на юго-запад! Вот и все!
Диана стояла, скрестив руки на тощих прелестях и являя собой живое воплощение здравого смысла.
– Юго-запад? Одному богу известно, где это! – заметил Лоик.
– Там!
Диана сразу же подняла руку, указывая на определенную точку в бесстрастном небе. Оба мужчины взглянули на нее. Опустив руку, она с жалостью сказала:
– Я обладаю – бог знает почему, но они есть! – двумя врожденными качествами. Я знаю: а) где находятся стороны света, б) умею ухаживать за цветами. У меня легкая рука, и я прекрасно ориентируюсь на местности. Я унаследовала это от моего отца, который пятьдесят лет тому назад пересек доселе неизведанную часть Амазонии, об этом не стоит забывать.
– Во всяком случае, это говорит о легкой руке, – сказал Лоик, улыбаясь, но Брюно бросил на него подозрительный взгляд.
Другой информации ему получить было неоткуда, и Брюно решился:
– Я ухожу, пока эта мегера не догнала меня со своими вилами. Моя бедная Диана! – с чувством произнес он. – Когда я думаю, что Люс даже мыла посуду!..
– Ай-яй-яй!.. – Лоик и Диана покачали головами, опустив глаза.
– По крайней мере возьмите шляпу! – прокричала Диана.
Но он был уже на верху балки, и открывшийся ему пейзаж произвел на него такое впечатление, что он не стал задерживаться из-за таких мелочей. Брюно быстро скрылся из виду. А Диана с садистской улыбкой посмотрела на Лоика.
– Это успокоит его, – сказала она. – А если он и найдет телеграф, что же, тем лучше в конце концов!
– Хотите прокатиться на моей машине?
Лоик был неудержим. Чувствуя, что ему невозможно сопротивляться, светская дама Диана Лессинг вскарабкалась на комбайн и на маленькой скорости проехалась по двору, вскрикивая, как девица, от ужаса и восхищения. Затем Лоик в одиночестве отправился выполнять свою задачу, где его ждала почти созревшая, опасливо подрагивающая пшеница.
Они проехались совсем чуть-чуть, но, возвращаясь, Диана услышала от Арлет-Мемлинг замечание, что бензин тоже денег стоит.

 

Было ли это следствием такого безумного расхода горючего или нет, но в полдень они получили на обед всего лишь по кусочку копченого сала, несколько картофелин и вчерашний суп. Бедняга Лоик, обожженный солнцем, обливающийся потом, страдал от этого больше, чем другие. Его страдания достигли такой степени, что, воспользовавшись тем, что Диана давала урок древней истории хозяйке дома, пытаясь приблизительно определить возраст ее буфета, он позволил себе взять с ее тарелки кусок сала и проглотил его. Секундой позже, обратив свой взор к тарелке, Диана поискала ножом, которым до этого указывала на буфет, великолепную копченую ветчину, оставленную ею еще мгновение тому назад. Тщетно. Тогда она нырнула под стол, готовая отобрать ее у кур, которых почему-то там не оказалось. Она выпрямилась.
– Где моя ветчина? – строго прошипела она.
– Боже мой! А разве вы хотели ее съесть?.. Я подумал, что вы ее оставили!.. Я очень огорчен! – промолвил атташе посольства, кавалер ордена Почетного легиона, человек, имеющий постоянный абонемент в Гранд-опера, принятый в известных домах Парижа.
– Со мной впервые так поступают, – заявила Диана, – и я нахожу ваше поведение недостойным светского человека и даже просто человека.
– А я впервые убираю урожай, – попытался было защищаться бедняга Лоик.
Диана чувствовала себя уязвленной, она выпучила глаза, но вся ее едкость и обида растаяли, когда она увидела, как шатающийся от усталости Лоик снова направился к своему комбайну, к которому он явно охладел; сейчас его больше привлекала кровать, на которой он задержал полный сожаления взгляд.
Прошло три часа после ухода Брюно.
Назад: 3
Дальше: 5